Сахалин. Терпения: романтическое путешествие с карабином наперевес и женой на шее

Часть 4. Тень лейтенанта Шамова

Скажу честно, глядя на удаляющиеся по берегу фигуры своих друзей направлявшихся на юг, в сторону мыса Терпения, я испытывал некоторый раздрай. В первую очередь, мечта попасть на мыс Терпения, растворилась подобно рыбке из известного мультфильма «Каникулы Бонифация». Во-вторых, было смутное чувство беспокойства, так как я терял контроль за ходом мониторинга и возможность корректировать те ситуации, которые возникнут на маршруте. С другой стороны при разделе на три подгруппы все сложилось удачно: занудливый и холеричный Климентич обвешанный сумками и пакетами, который порядком надоел всем, в паре с флегматичным и невозмутимым Михаилом, имевшим до автоматизма отработанные турнавыки. С другой стороны, похожие характерами Сергей и Александр, дополняя друг друга, создавали хорошую рабочую группу. Дележ группового снаряжения тоже прошел удачно. Оказалось, что продуманный Михаил помимо всего прочего прихватил с собой палатку, где с комфортом могли разместиться пара Климентичей со своими одеяльцами (это выяснилось уже на Слоновом). В группе Сергей-Александр был Стечкин, со мной карабин, а в группе Михаила, сам Климентич был живым оружием, так как от его занудства и оставшейся пары носков медведи должны были обходить их стороною, за десяток километров. Котловое взяли две подгруппы идущие на Терпения, мы с Таней, мудро решили, что кордон «Котиково», который мы будем проходить, будет кладезем всего, в том числе котлов, котелков и кастрюль (как мы тогда были наивны!). Итак, все разошлись по своим маршрутам. Михаил с Климентичем дошли до озера Лодочного перевалили на охотоморскую сторону и пошли на юг. По крайней мере, я так думал, до вчерашнего дня. Сегодня от Сергея пришло письмо в ответ на мой черновик посланный ему. Оказывается Михаил уже через километр поругался с занудой Климентичем и ушел через Лодочное в одиночку делать мониторинг, а Климентич со своими носками и занудством, решил отравить атмосферу на западном берегу полуострова, переночевав с Сергеем и Александром.

На следующий день, когда мы с Таней были в Котиково, Сергей Новопашин и Александр, пошли вдоль западного побережья, оставив растерянного Климентича у японских дотов, у которых он опробовал крепость бетона ударами своих носок. С этого момента потянулись долгие четыре дня ожидания известий с Терпения. Нам с Татьяной достался достаточно небольшой кусок побережья, который не спеша можно было бы пройти за три дня. Мы решили не растягивать удовольствия и сделать его за два, а один из дней провести в заброшенном поселке Котиково. Так как Котиково находится в одной трети пути от ВРМ, то вполне логично было один день маршрута сделать до «Котов» (так местные называют это место) — 11 км, тормознуться в заброшенном поселке на кордоне, а в третий день попытаться дойти до Владимирово (27,5 км).

Так и сделали. Западная сторона, такая же скучная в самом начале, как и восточная в конце — одна осока и красодневы. Непонятно, как они вместе уживаются… Красоднев растение достаточно неприхотливое, относится к семейству лилейных и выделяется в обособленный род красодневов. В народе чаще называют лилейник. Особенность этих растений расшифровывается в названии «красуется день», на следующий день цветок вянет и скручивается, а на длинном стебле рядом с ним, распускается новый. Кстати они съедобны, можно нарвать нераспустившиеся бутоны и обжарить с тушенкой — получается гарнир, очень вкусно — рекомендую, правда, «наши красодневы» растут только на Дальнем Востоке. У нас даже 3 вида из 25, которые существуют в мире. Этот вот, самый распространенный по острову — так и называется, красоднев съедобный.

Через километр — первое препятствие — протока через озеро Туровское. Преодолели как всегда, сначала перенес рюкзак, потом Таню, потом ее рюкзак. Проходили по отливу, поэтому глубина была по грудь, но течение очень сильное — когда отлив, огромная масса воды устремляется из озер (их два — Тихое и Туровское) в залив. Поэтому с «поклажей», было легче, меньше вероятности что унесет. Чтобы не заморачиваться с сушкой одежды с себя снял все — картинка со стороны, наверное, забавная — абсолютно голый мужик, с девушкой на шее, которая выпрямила чтобы не замочить (свешивать нельзя) ноги, сделав таким образом прямой угол и схвативши меня за уши (держаться за что-то надо). Черный пес, который провожал нас с ВРМ до протоки, такого в своей собачей жизни он еще не видел. От этого он плюхнулся на мелководье, и лежал, с интересом посматривая на все мои потуги.

От протоки до Котов, достаточно скучный берег — невысокая, до 16 метров, морская терраса, сложенная туфами и туффитами конца мезозоя, поросшая однообразной осокой с крупнопесчаным пляжем, с накиданной на берег перегнивающей морской капустой и зоостерой, вперемежку с одиночными бревнами. Пока дошли до реки с милым названием Незабудка — начался прилив. Отдыхая на берегу, долго удивлялись течению в реке. Прилив создавал массу морской воды, которая продавливала течение реки вглубь и река текла вспять, вглубь острова. Затем, через пару минут, происходило накопление речной воды и река выдавливала все зашедшее вместе с камбалами и прочей живностью назад в залив. В глубине, в нескольких километрах от берега находится заросшее озеро Шамова. От былых периодов остались достаточно интересные артефакты. Например, на правой стороне реки на пляже лежит советский трактор ДТ, замытый намертво в тело пляжа. На поверхности только катки с гусеницами. Смотрится сюрреалистично, а сколько еще замытого, перемытого, находится внизу…

Через 4,5 км к северу находится Котиково. Это заброшенный поселок, раскинувшийся по берегу и по песчаной косе одноименной речки. Котиково — старейший поселок на Терпения. Здесь в 1884 году с клипера «Разбойник» высадили группу лейтенанта Шамова с вельботом и паровым баркасом, для охраны острова Тюленьего, это место и получило название бухта Шамова. Александр Шамов, блестящий офицер, начал карьеру на Черном море, был награжден медалью за русско-турецкую войну 1877–78 гг. Тогда же на Черном море, цыганка нагадала Шамову смерть в море далеко на Востоке. Молодой офицер посмеялся и подал прошение о переводе на Дальний Восток. Здесь его и направили на защиту острова Тюлений. Нужно сказать, что эта бухта самое удобное место в восточном секторе залива. Само собой «свято место пусто не бывает». На берегу уже стояло пара сараев с самым необходимым для рыбаки: шлюпки, котлы, трос, веревки, гвозди, 6,5 тонн соли и японец, который это все охранял. Японцу дали пинка (негоже на русской земле браконьерничать), сарай заняли солдаты, а Шамов разместился в палатке. Так началась охрана острова Тюленьего от браконьеров. Часть солдат (7 человек) отправили на Тюлений, а часть осталась здесь. Пробыв сезон на Терпения и Тюленьем, лейтенант Шамов с солдатами на судне ушел во Владивосток, получил за службу орден святого Станислава II степени и в 1887 году перевелся на Балтику, посмеиваясь над цыганкой. Однако Дальний Восток лейтенанта «не отпустил». В составе II эскадры Рождественского Александр Шамов обогнул земной шар и весной 1905 года во время сражения погиб вместе со своим экипажем миноносца «Блестящий» в проливе Цусима.

В последствие на месте Шамовского зимовья, состоящего из казармы для солдат и небольшого дома, где жил Шамов, уже после 1905 года возник большой японский поселок Хигашиварабэ (по другой версии Тодо), он протянулся почти на 3 километра как справа от устья реки, так и слева. Занимались японцы традиционно рыбой. Традиция эта была продолжена и после 1945, здесь расположился рыбколхоз «им. Молотова», солили сельдь и лосося. В 50-х годах произошло укрупнение и все колхозников объединила «Дружба» г. Поронайска. Огромный рыбколхоз влил в себя до двадцати рыбных артелей и колхозов. К 1982 году поселок вымер, здесь осталось 3–4 семьи живущих постоянно, через пять лет не стало и их. Сейчас Котиково напоминает еще одну «сталкерскую зону», каких на Сахалине много. Единственное отличие от других — еще что-то стоит — брошенные цеха, дома, бараки, старые лодки, машины и механизмы. Очень все далеко, любители поживиться дровами, металлом и прочим сюда не доберутся, а если и доберутся, то от сюда ничего не смогут утащить — дорог нет, морем, так металлолом обойдется по цене золота. Так все стоит, ржавеет, гниет, рассыпается в труху.

Из бывшего продуктового магазина работники заповедника сделали кордон, при этом получился барак политзаключенных периода великих ГУЛАГовских строек. Оно конечно для полного погружения и хорошо, но не до такой же степени. Я как то даже и фотографировать это не стал. Сейчас конечно жалею, но тогда жалел кадры и аккумулятор.

Вот представьте сельпо, которое торгует промышленными, продовольственными и иными товарами. Представили? Теперь убираем с полок все товары, вместо них ставим заплесневелые банки, грязную посуду, барахло всякое кладем, колотим штук 20 лежаков, похожих на тюремные нары, ставим по периметру. На нары бросаем сырые в пятнах полосатые матрацы, куски солдатских одеял времен Александра Шамова или прелую солому (кому как нравится). Между нарами ставим грубо сколоченный стол с пятью ножками (для устойчивости), лет пять с него ничего не вытираем, не убираем посуду и остатки пищи. По полу разбрасываем пустые коробки из-под патронов, сухари, банки и бутылки, потому как три угла уже заняты стеклотарой. Навешиваем плесень и паутину для антуража, разбиваем пару стёкол, для того, чтобы мух и мошкИ налетело и запах тухлого белка немного выветрился.

Мы с Таней от увиденного вывалились через перекосившиеся двери наружу и смахнувши пыль и грязь со стола и скамеек на улице сели переварить увиденное. Уличная печка была еще теплой, кругом валялись пустые бутылки из-под водки, а земля в радиусе 5 метров была завалена панцирями креветки. Записка с текстом «Соправаждать не можим, у нас большие проблемы. Счистливаго пути!», приобрела визуальное сопровождение. Стало понятно, в чем конкретно заключается проблема. Таня загрустила, вспомнив чистенькие и уютные кордоны заповедника «Бастак», в ЕАО. Ей было с чем сравнивать, она и расстроилась… Я вспомнил фразу Иваныча, перед прощанием: «У нас в Котиково, кордон, вы, когда будете возвращаться, обязательно остановитесь, поживите, у нас там просто дерибасы! Уходить не захочется. Только порядок за собой оставьте, а то, как то не по-человечьи будет…».

На меня тоже напала тоска, я огляделся. Весь окружающий ландшафт внушал уныние и печаль. Тут поневоле приходит куча всяких мыслей, в том числе непатриотических из серии «не себе — ни людям». Сахалинская природа очень быстро затягивает раны, через лет 25 уже и не видно будет, что здесь что-то стояло, работало и жило своей жизнью. Практически вся территория уже заросла вейником и осокой по пояс, ходить по которой было неудобно, то и дело, натыкаясь на какие-то бревна, предметы и железки. По всем склонам близлежащих сопок, к реке шли протоптанные медвежьи тропы. Их было много и я представил, как ночью со всех сторон по тропам, к кордону будут подбираться голодные медведи, посверкивая в темноте глазами и облизывая оттопыренные нижние губы. Будут глубоко и жадно втягивать в ноздри запах, сжимая живое кольцо из которого не вырваться и думать о мести охотоведам (они ведь не знают, что мы — это не они). Я уже заметил парочку ведущих наблюдение на верхушках сопок, но виду не подал, и Тане об этом не говорил.

На ночлег развернули палатку в срубе, который поставили охотоведы напротив «магазина», там стояла коробка, без окон и дверей, но зато с крышей и половиной настеленного пола. Помылись в бане. Перед этим Таня пару часов все там отмывала и драила, по-моему, даже с хлоркой, которую где-то нашла. Помылись. Даже попарились, что было несколько неприятно, с нашим «загаром». «Посуда», которая на кордоне была, для приготовления пиши, не годилась, поэтому обошлись без нее, сварив вермишель в одной чашке и приготовив тушенку с луком в другой. Затем «облагородили» и то и другое, к вермишели добавив тушенку, а к тушенке вермишель. Вскипятили в кружках воду, заварив в литровой банке (нашли все же, не загаженную, правда на окраине поселка) чай и долго сидели за столом на улице, глядя на закат, наползающие сумерки под аккомпанемент лягушек с ближайшего болота.

Накопленное за день солнечное тепло, пропитавшее землю, траву и все остальное медленно исчезало. Сумерки сгущались, сужая свет от костра и печки во дворе, сопки покрыла темень и там, временами казалось, что сверкают чьи-то глаза. В темноте раздавались странные звуки, что-то плескалось и резвилось в реке и море, шелестело и поскрипывало. Из темноты доносились, чьи то осторожные шаги и казалось, что за углом дома кто-то разговаривает тихо посмеиваясь. В общем, сплошная жуть… Я снял карабин с предохранителя и не отпускал его уже не на минуту. Стемнело в 21.30, спать еще не хотелось, чай был выпит, а делать уже было нечего, кроме как разговаривать. Ветер с моря усилился и стало прохладно. Пока Таня ходила по своим делам, я несколько раз отработал алгоритм, связанный с растягиванием замка палатки, выпадением за ее пределы набок и одновременным направлением карабина на пустой проем двери с нажатием на курок. Мысль о медведях окруживших сруб и по команде начавших штурм, через все отверстия, окна и двери меня доконала, Таня уже уютно посапывала, а я все ворочался, иногда замирая и прислушиваясь к тому, что происходило за пределами сруба. Шум ветра с моря заглушал другие звуки, шелестела осока, постукивала какая-то деревяшка под напором воздуха, шелестел полог палатки о купол натянутый на дугах, само замкнутое пространство палатки не внушало уверенности, так как ограничивало доступ визуальной информации. В общем, хорошего мало. Перед тем как залезть в палатку я приставил под наклоном дверь к проему, что создавало уверенность, что беззвучно зайти в сруб не удастся, не будет же медведь эту дверь переносить в сторону, в конце концов. Так ворочаясь от разных мыслей, я тихо погружался в сон, и когда наступила та грань, между ним и дремой, раздался оглушительный грохот упавшей двери, ворвавшийся в начало моего неспокойного сна. Мне показалось, что меня подбросило. На удивление я отработал заученные движения. В доли секунды (по крайней мере, мне так показалось), выпал из палатки по пояс, наводя при этом ствол, на более светлый прямоугольник дверного проема, и нажал курок. Грохнуло так, что уши заложило до ватного звона, трассер вспыхнув прочертил траекторию в сторону моря. Вот тогда я и услышал единственное за всю совместную жизнь с Татьяной, матерное слово, с окончанием: «ты спать то будешь». Мне стало стыдно, я разозлился на себя, медведей, кордон, мониторинг, в общем, на всех и вся, повернулся на бок, но заснуть не смог. Вышел из палатки, подбросил дерево в костер, покурил, вскипятил несколько кружек, заварил чай.

Происшедшее далее более напоминало среднее между болезненным сном, галлюциногенным бредом и реальностью. Причем, было непонятно, где реальность закончилась, а сон начался. Так или иначе, окончание этого было уже утром, когда я проснулся в спальнике и вспомнил по нескольким фрагментам чуднОй и очень реальный сон. Когда я выпил половину кружки чая и прикурил очередную сигарету, подняв глаза, то увидел стоящую через костер фигуру в плащ-палатке. В одной руке человек держал керосиновую лампу, другая рука опиралась на сучковатую палку. Лица под капюшоном видно не было, лишь свет костра выхватывал уголок носа, усы, кусок щеки. Естественной моей реакцией явился страх от внезапности происходящего, ведь я не видел, как человек подходил. Он просто появился, на том месте, где до этого ничего не было. Страхов в эту ночь уже было достаточно, поэтому организм среагировал достаточно нехотя. Ну, вот нужно испугаться, значит, пугаемся — ох! Кожа на голове онемела, по телу пробежал озноб. Через секунду фигура качнулась, лампа была поставлена на колоду для рубки дров, а человек сел на скамейку напротив вытянув руки к огню и откинув капюшон назад. В свете мерцающего костра лицо его, как показалось, было усталым и приятным, и это успокоило. Не может человек с таким лицом иметь дурные мысли. Молча кивнув в знак благодарности, принял от меня кружку чая, выкурил сигарету, прикурив от тлеющей ветки, сидел, греясь у постреливающего огоньками костра, на лице его была расслабленность. Молчали. Затем он нехотя поднялся со скамьи, взял фонарь, подошел ко мне, протянув руку прощаясь. Рука была крепкая, сильная, теплая, рукопожатие приятное. Спасибо за чай — сказал он — пора идти. У стола провел пальцем по стволу карабина, сказал: «хороший ствол!», и ушел, удаляясь к берегу. Фонарь, покачиваясь пятном света, на фоне светлеющего моря, растворился в стороне протоки…

Часть 5. Первый локальный сахалино-украинский конфликт

Утро пришло с опозданием, на какое то время хребет заслонил восходящее светило, а затем свет проник в коробку сруба, освещая внутренности и палатку. Самое время понежиться в спальнике, не нужно никуда спешить, потом выползти пояс из палатки и покурить, пуская дым к потолку сруба. Умыться у речки, ледяной водой, а лучше в ней искупаться, получив заряд бодрости на весь день, вскипятить кружку, заварить кофе и смакуя, потягивая его, составить программу действий на день.

В программе только один пункт: знакомство с Котиково. Пока Таня плескалась остатками теплой воды в еще теплой бане, приготовил завтрак: чай, масло, сыр, конфитюр, поджарил лепешки, подогрел оставшуюся с вечера гречку. За завтраком рассказал сон Татьяне. Мне тоже какие-то странные сны снились, сказала она.

Первым делом сходили на возвышающийся над поселком обрыв морской террасы на левой стороне речки. Эта возвышенность носит название «Сопка любви». Там по «традиции», женатые сотрудники заповедника совращали молодых практиканток, предлагали им руку и сердце, а по приезду в Поронайск, разводились со старыми женами, расписывались с молодыми и жили долго и счастливо. Таких случаев было несколько и был даже рецидив у одного сотрудника, который вторично после этой сопки женился/развелся. В общем, такая вот «сопка любви» заколдованная выходит. Никаких приливов любви я, забравшись на нее, я не ощутил, приливов крови, там, вездесущего либидо и прочего, Таня тоже. Забрались, посмотрели, оценили, сфотографировали.

С этого места открывается вид на все стороны света, кроме южной стороны, видимо сопка, была удобна в древности — обнаружили несколько котлованов жилищ, которые впрочем, кто-то уже шурфанул. На ближайшей возвышенности нашли японский гранитный тригопункт — знак геодезической сети. Спустились с сопок в поселок, поздоровавшись с местным лисом, прошлись по заросшим улицам и рыбцехам, где перерабатывали и солили рыбу. Запустение и разруха. Разрушающиеся строения, завалившиеся подсобные сараи, ржавая техника.

Мысль первая, о русских осваивавших Сахалин, о моряках, офицерах, которые не щадя ни своего здоровья, в холоде, голоде, лишениях вырвали и отстояли этот остров, от японцев, англичан, французов, американцев, навсегда изменив геополитическое положение не только Дальнего Востока, но и всей России. О каторжанах, которые осваивали этот край, отдавая силы на создание плодородных полей, поселков, шахт, а потом, когда навалился японец и свои жизни, за остров, который был им тюрьмой. В общем, вопрос банальный: «За что боролись?».

Мысль вторая, о японцах, осваивающих Карафуто. Ну, вот ладно получилось так, что пришлось отдать южную часть острова, по глупости, из-за непрофессионализма дипломатов, чиновников и прочих. Японцы заселили ее, и, в общем, наладили здесь жизнь, как говорят «по уму». Это были трудолюбивые люди, которые мечтали всю жизнь о своем клочке земли, о своем деле, о своем счастье. Они создали производство, промыслы, сельское хозяйство, подняли на новый уровень островное хозяйство.

Мы взяли реванш. «Пепел Клааса стучит в мое сердце», сказал Сталин, попыхивая трубкой и забрал Сахалин и Курилы назад. И в целом, наверное, был прав, ведь не мы нарушили договор 1875 в 1905, затем в 1920–1925, а в 1945, сделали так же как японцы в 1905. «Как аукнется, так и откликнется»…

В 1905 году, всех русских погрузили на корабли и отправили на материк, названия переименовали с русского на японский, все православные храмы порушили. Что сделали мы после 1945: всех японцев погрузили на корабли и отправили на Хоккайдо, названия переименовали с японского на русский, все синтоистские и буддийские храмы уничтожили. Вполне адекватно, я считаю — справедливость восстановили. А дальше то, что?

Ведь получилось, что ни себе ни людям. Было бы не обидно, если бы все что создали японцы, привело к улучшению жизни нашего (советского, прости господи) человека. А где оно это улучшение? Пока все работало — использовали, когда сломалось, выбросили. С насиженных и обжитых мест ушли, бросив все вот так. В целом бездарно, глупо, «укрупняя» колхозную собственность, вместо создания условий «на местах», а всего-то нужно было отдать людям землю в собственность, чтобы у человека впервые появилось осознание «своего», а не колхозного, как в поговорке, помните: «все вокруг колхозное, все вокруг моё». Не пришлось бы сейчас раздавать «дальневосточные гектары», из-за боязни, что их попросту заберут наши «братья-китайцы». В общем, мысли невеселые посещают в таких местах, а такие брошенные поселки больше напоминают кладбища, где похоронены человеческие мечты и по большому счету судьбы людей.

Остаток дня был занят обедом, послеобеденным сном, прогулкой с женой с карабином через плечо по берегу. К вечеру палатку перенесли в баню и поставили в предбаннике. Получилось очень удобно: вышел из палатки, сходил в «ванну», принял душ, зашел в «спальню», к тому же дверь бани на засов закрывалась — уже спокойнее. Карабин на всякий случай с предохранителя снял.

Встали рано, так как планировали пройти больше 25 км и к вечеру дойти до Владимирово. Вышли когда солнце еще не встало. У японцев существовала дорога по береговому обрыву от Котиково, через Учир (Ребункинай) и дальше на Сигнальную и до Чайки (Каракай). Она уже порядком заросла, так как ей уже никто не пользуется, кроме медведей. Не стали и мы рисковать, по берегу видимость больше, за счет открытых пространств, хотя туман видимости и не прибавлял. Берег был в тумане, идти после ленивой дневки легко и вскоре мы дошли до первых водопадов. От Котиково до Учира, небольшой, но нерестовой речки дошли ходко и быстро. Полюбовались самым большим водопадом, его называют Учирский. Он конечно эффектен, когда сбрасываются большие объемы воды, но и сейчас, в «засуху», он был красив переплетающимися струями воды. Я постоял под «душем», смыв усталость, Таня тоже не отказалась и мы пошли дальше.

У устья Учира, на мелководье, заметили пару согнувшихся фигур, бродивших по мелководью. Оказалось, что это были два ОМОНовца, присланные из Тамбова охранять речку от браконьеров. Особого интереса они к Тане они не испытали, хотя по их словам женщин не видели уже пару месяцев, на меня же посмотрели, более пристально зародив в моем сознании подозрение о связывающей их «крепкой мужской дружбе». Видимо так оно и было, так как, пообщавшись минут тридцать, отдохнув и отклонив предложение попить чаю в избушке, до которой около километра (не хотелось увеличивать километраж нашего перехода), мы пошли с Таней дальше по берегу, а оглянувшись, я увидел удалявшихся в обнимку ОМОНовцев.

Чего только не увидишь на берегу, подумалось мне. Это ведь надо умудриться встретить в глухомани, голубых ОМОНовцев заброшенных из Тамбова…

Дальнейшая дорога была утомительна, своей монотонностью. После мыса Сигнального пошла четвертичка, глинистые обрывы чередовались с заболоченными марями на невысоких террасах, грязные устья рек с кучей поротой рыбы. К Владимировке мы подошли уже когда смеркалось, тут нас и ждала главная засада.

Поясню, Владимировка, самая полноводная река в этом районе. На побережье она выходит многочисленными рукавами в болотах, которые натыкаясь на песчаную косу, соединяются и уже в едином потоке устремляются в залив Терпения. Течение здесь сильное, особенно в отлив, протока широкая до 40 метров и глубокая, до 4–5. Пройти вброд, с рюкзаками, ровно, как и с женой на шее не реально. Перед отправкой с кордона, мы обсуждали возможность возврата по берегу, через устье реки с Иванычем. Он сказал, что на протоке стоит бригада СахНИРО производящая контрольные выловы, а попросту бракошей, которые под видом научных изысканий порют рыбу, делают икру. У инспекторов договоренность с бригадиром, что люди, идущие со стороны заповедника (граница его находится у берегового обрыва), переправляются через Владимировку на лодках со стана, а бригада оказывает содействие в транспортировке.

Нужно сказать, что мы уже еле тащились по берегу. Позади осталось почти 30 км тяжелого пляжа и силы были на исходе. Впереди протока и еще около километра дороги от стана до кордона. Нам было прекрасно видно, как бракоши, увидев нас идущих, замирали столбиками, как сурикаты, вглядывались и скрывались в палатке-столовой. Видимо был ужин, после трудов праведных. Пока мы тащились до протоки, нас обсмотрело не менее 20 бракошей. Они сновали мимо палаток, мыли в реке чашки, курили, переговаривались. Но стоило нам подойти к месту напротив столовой палатки, то они разом исчезли и лагерь опустел. Ситуация была с одной стороны смешная, с другой стороны отвратительная, так как полностью нарушался «закон тайги», при котором все люди встречающиеся в тайге помогают друг другу. Нарушающих этот закон, не ждет ничего хорошего. Тут же налицо было нарушение этого закона, как с точки зрения этических норм, так и с точки зрения всего остального, а проще сказать банальное хамство.

Я посидел на рюкзаке, выкурив сигарету и прислушиваясь к стуку ложек на противоположном берегу, видимо еще надеясь на то, что совесть проснется. Но прошло десять минут, а никаких просыпаний не произошло. Темнело. Приложив руки ко рту, рупором, крикнул в сторону противоположного берега: «Эй, на том берегу, может кто-то выйдет». Тишина. Из палатки высунулся молодой парень. «С переправой поможете?» обратился я к нему. Голова исчезла, а из палатки раздался групповой хохот. Хамство перло. Вздохнув, распаковал рюкзак, вытащил карабин, снял с предохранителя и прицелившись выпустил пулю в умывальник у столовой. Умывальник дернулся и разлетелся вдребезги. Несколько секунд стояла тишина, затем из палатки полезли отвратные небритые пропитые морды. Они сгрудились около берега, уставившись на меня и Таню. «Ты чё сразу стреляешь, а поговорить нельзя было?», заорали из толпы. Я мудро рассудил, что оставшихся четырех патронов на толпу не хватит. Поэтому в полемику вступать не стал: «Лодку гони на этот берег, потом разговаривать будем, на вашей стороне, орать через поток трудно». Было видно, что решение сразу не давалось, бракоши переговаривались, явно что-то замышляя. Затем начали расходиться, из толпы отделился молодой, отправился к лодке за станом. Заурчал двигатель и было видно, как лодка зашла в протоку, ткнувшись в наш берег, через несколько минут. С противоположного берега наблюдали с большим интересом. Закинув рюкзаки, подсадив Татьяну я перелез через борт, сел на скамью положив карабин на колени, стволом к молодому: «Поехали, только в ту сторону» — ткнул стволом в сторону залива. Молодой судорожно оценивал обстановку, в конце концов, здравый смысл возобладал и он, не отрывая взгляда от карабина, отошел от берега, пустив лодку по быстрому течению, беспомощно оглядываясь на браконьерский стан. Там опять все высыпали на берег, засуетились и стадом сурикатов замерли, провожая взглядом уходящую лодку. Мы с километр прошли на лодке вдоль берега и высадились невдалеке от кордона. Молодому от меня была выражена большая благодарность, сигарета в подарок, он в ответ на мое недоумение по поводу нарушения «закона тайги» рассказал, что их бригада работает здесь недавно, неделю, они не местные (с Украины), законов тайги не знают и ведать ничего не ведают. Пообещав в следующий раз всех перестрелять за такие вещи, Малого с лодкой отпустили.

На кордоне ничего не изменилось. По прежнему роились мухи, готовясь ко сну, на плите стоял чан с варевом. По-моему, это было тоже самое блюдо, которое десять дней назад Иваныч предлагал откушать, сам он сидел в углу хлебая что-то из чашки. Увидев нас, шибко обрадовался. Было видно, что после отправления нас с кордона сильно переживал. Попив чайку (из своих кружек) я вернул карабин Иванычу, отчитавшись за два использованных патрона. Услышав подробности использования последнего патрона Иваныч стал суровым и грозным. По всему было видно, что он вышел на тропу войны, по которой и отправился на стан, вооружившись и прихватив пару инспекторов. Когда мы уже поставили палатку, выбрав относительно чистый угол двора, Иваныч с инспекторами вернулся смерть какой пьяный, притащив ящик водки. Как выяснилось на следующий день восстановление «закона тайги», прошло успешно, примирение было задобрено возлияниями, а мне перепуганные браконьеры прислали ящик водки в виде откупа.

«Что с пойлом будешь делать?» — хитро спросил Иваныч почесывая бороду на утро, стоя около ящика, который в кураже поставили около палатки (ночью из него исчезло три бутылки). В глазах Иваныча кроме похмельной тоски проскальзывала блеклая надежда. Да что с ним делать пить надо, сказал я, мысленно представив последствия для кордона. Правильно — сказал Иваныч, схватил ящик и потащил его в летнюю кухню. На звук бряцанья стекла из всех щелей повылезали помятые инспектора, начинался новый виток жизни. В оргиях, я принимать участие не стал, вышел во двор. Нужно заметить, что кордон поставлен очень удачно и с него видна не только граница заповедника, браконьерский стан СахНИРО, но и все окрест на 30 км.

Вышедший во двор, изрядно опохмелившийся Иваныч, обладал, тем не менее, очень хорошим зрением. Он сразу узрел на заливе лодку, идущую с Терпения. Во! — сказал он, Равиль идет с твоими туристами, может сегодня и пойдете с ним в Поронайск, устали, наверное.

— Наверное да, сказал я, места конечно замечательные, Коты бесподобные, только вот все обустроить нужно. Иваныч согласно кивнул головой: «надо, только вот Шамов не дает». В смысле? — спросил я — какой Шамов? Да лейтенант. Только соберёмся, что-то построить, приходит дух Шамова и говорит: «не надо ничего строить, валите от сюда…ну, мы и валим». Я опять не понял, вопросительно уставившись на Иваныча. В Котах, на кордоне, живет дух лейтенанта Шамова, который поселок этот закладывал — Иваныч закурил. Вот и появляется там, обычно по ночам, ходит по берегу с фонарем, пакостит… То горючку сольет, то водку опрокинет, то еще что-нибудь гнусное сделает.

Я напрягся, и знакомый озноб пробежал у меня по спине, от головы до поясницы…

Сахалин. Полуостров Терпения: путешествие под знаком «Сиретоко»

Сахалин. Полуостров Терпения: личный слон Беллинсгаузена

Сахалин. Полуостров Терпения: там, где рождается туман

Сахалин. Терпения: романтическое путешествие с карабином наперевес и женой на шее

Сахалин. Мыс Терпения: вертикальная жизнь

Сахалин. Мыс Терпения: цветы и орланы

Сахалин. Мыс Терпения: второй закон симметрии Пьера Кюри

Сахалин. Мыс Терпения: ржавые щиты Империй

Сахалин. Мыс Терпения: солёные зеркала Сиретоко

Сахалин. Озеро Невское: дорогами мирмиков

Сахалин. Озеро Невское

P.S. Альтернативное видение экспедиции отражено в отчетах Сергея Новопашина, участника экспедиции "Триллиум VI. Сиретоко", 2005 года н.э.

Сахалин. Урал — Карафуто: Эйокеста

Сахалин. Сакарэйн-мосири — Волнообразная Земля

Сахалин. Эмпокста чекума

Сахалин. Сисука, Нокоро и дальнее море Ламское

Сахалин. Усетуру кампа

Сахалин. Сиретоко: сакэ икуре-джан

Теги: Экстремальный отдых, Самостоятельные путешествия