Путешествие по Бразилии. Часть 7. Криминальный Сальвадор

Photo Reuters

Далее наш путь (тоже на самолёте) лежал в Сальвадор.

Что мы знали об этом старинном городе? Что был до 1763 года столицей Бразилии. Что славится богатством церквей, красотой построек, особой романтичностью и богатой историей.

Photo Hotel Room Search

Гостиница была выбрана в самом что ни на есть старинном квартале — в районе Пелуриньо. Предвкушая сказочное времяпровождение на закате поездки, мы взяли в аэропорту машину и поехали в город, естественно, с кричащим на недоступном нашему пониманию португальском языке навигатором. Сначала мы даже не поняли, в чём дело, и что с дорогами. Было похоже, что мы попали в иной мир. Уже позже, вечером, нам сказали, что арендовать машину в Сальвадоре — или самоуничтожение, или верх глупости. Туристические компании об этом не говорят, как и о многом другом.

Знаков в городе просто нет. Указателей, естественно, тоже. Где-то сохранились названия улиц на домах, но это нам не помогало. Улицы, если узкие — лучше даже не пробовать въезжать, не выедешь. И к тому же в этих узких улочках идёт совершенно отдельная жизнь. Причём к культуре города она отношения вовсе не имеет. На многих и даже очень многих таких проулках совершенно опустившиеся люди лежат, сидят, курят какую-то дрянь или колются. Их даже не назовёшь нищими, скорее, это сцены из какого-то фэнтэзи о выживших после ядерной катастрофы, с поражением всевозможными недугами души и тела. Зрелище это достаточно страшное. То есть улицы выглядят как притоны, что собственно и есть.

Уже на подъезде к гостинице мы, конечно же, после десятого витка в одном и том же месте, полностью потеряли всякую ориентацию, и выехали откуда-то на подобие площади. И откуда ни возьмись, как было и в Рио, вдруг из-за углов, дверей и стенных проёмов на нас выскочили люди, часть из которых была с теми же бирками «а ля гид», часть вообще полуголая. Они облепили машину так, что мы просто-напросто не могли двинуться дальше. Хотя нам уже приходилось не только передним, но и задним ходом рвать когти из фавел, задевая за хибары всеми частями машины, и обрастая прилипшим мусором, но здесь это было не в фавелах, а при всём честном народе, рядом с какими-то стеклянными дверьми каких-то бизнесов. Чтобы хоть как-то показать им, что мы уже приехали, и нам, к большому сожалению, их услуги сегодня не нужны, я ткнул пальцем несколько раз в бумажный лист с названием отеля, даже озвучив его, хотя и неправильно. После этого началась чуть ли не настоящая драка среди местных «гидов», в которой, как и во всякой драке, победил или самый сильный, или самый хитрый. Это был тёмный молодой парень с лицом полного пройдохи. Шлёпая со всей силы ладонью по капоту машины, он знаками показал следовать за ним, и побежал вперёд. Что мы и сделали, рванув за ним за неимением другого пути. Бежал он недолго, секунд десять, до следующего дома, в котором и была наша гостиница. Правда, я понял, почему мы её промахивали каждый раз.

Малюсенькая табличка с названием отеля буквально была вдавлена в стену, и от времени практически слилась с ней. А на фасаде по всему периметру вплотную вырастал чугунный забор, скрывая как дверь, так и окна. Наш «гид» стал молотить по чугунной ограде, указывая на нас, и через некоторое время дверь всё же приоткрылась. Мы вошли внутрь, наш «гид» просочился за нами, громко лопоча что-то на своём родном португальском. Хорошо, что у стойки один человек понимал по-английски. Извиняясь, он сказал нам, что наш сопровождающий просит какие-то деньги. Дело понятное, и я сунул ему в руку за фантастическую помощь пять реалов. Но он, к моему изумлению, отверг деньги, и с большим жаром начал что-то говорить. Нам перевели, что он предлагает свои услуги по сопровождению, поскольку мы без него пропадём на чужбине. Я объяснял, что если пропадём, то и с ним тоже, так как нет никакой разницы — нас не понимают люди вокруг, или нас не понимает только он. Какой толк от человека, который не может тебя понять? Или ты его?

В результате «гид» получил от нас раз в десять больше, так как по непонятным нам причинам за него вступился портье у стойки. При этом «гид» несколько раз начинал плакать (я не шучу), вытирая слёзы о мою майку, заныривая под мою руку, и подвывая в такт себе. И наконец, совсем обезумев от горя, медленно вышел из гостиницы. Честно говоря, я просто не знал, что и думать, настолько ситуация была идиотской. Но портье нам быстро раскрыл глаза, спросив, за что мы так невзлюбили хорошего человека. Оказывается, его завывания и слёзы, невнятные для нас, были более чем доступны для портье и стоявших рядом зевак. Он наплёл историю, из которой следовало, что мы с Фёдором приехали в Сальвадор аж три дня назад, остановились у него дома, где нас приняла как самых близких родных его родня, пообещали ему тыщу или две или пять реалов (здесь всё равно какую сумму назвать, всё одно не реально) за то, чтобы он нам показал город и окрестности. Что он и делал для нас, родимых, все три дня и три ночи, которые мы пользовались гостеприимством его очаровательного дома и всеми благами, кои нам в нём и за его пределами были предоставлены. А потом, нарушив все договорённости, мы просто сбежали вот в эту гостиницу, съев напоследок запасы пищи, отложенной на карнавальное празднество в следующем году. Вот так.

Конечно, мы объяснили, что это не совсем так, рассказав правду, которая выглядела скорее как версия с нашей стороны. Сбросили вещи в крохотную комнату (гостиница описывалась как старинная и античная), и пошли на прогулку, благо, что самый знаменитый район Пелуриньо начинался уже за углом. На главную площадь вела улица под уклоном вниз, выложенная, как и большинство улиц, каменьями. По ней сновали туда-сюда такие же туристы, как и мы, с фотокамерами или телефонами, на которые кадр за кадром запечатлевались древние фасады домов и цервей.

Посреди улицы оглушительно и без перерыва стучала в барабаны, бонги и тарелки группа музыкантов-ударников. Причём в путеводителях было чёрным по белому написано, что ходить здесь надо только лишь по туристическим улицам, и не совать нос в боковушки, в которых творилось тут и там нечто непотребное. Порой стоило лишь только взглянуть в их стороны, как откуда ни возьмись на тебя начинали выползать люди, просящие или требующие того или иного.

За час-полтора мы исходили весь знаменитый район, даже побывали в музее Жоржи Амаду, на которого этот город так вдохновенно в своё время подействовал в плане творчества. Отведали самой что ни есть местной кухни в виде совершенно несъедобных маисовых лепёшек с непонятно чем, запиханным мясистой рукой безразмерной уличной продавщицы, одновременно производительницы пищи, в рваный бумажный лист путеводителя по городу. Фёдор уверял меня, что это и есть тот самый «местный цимес», роняя из одной руки куски лепёшки на ошалевших от радости голубей, а другой раскрыв свой «Полиглот», цитируя: «Нельзя понять этот полный загадок и тайн город Сальвадор, не отведав национального лакомства — маисовых лепёшек, старательно приготовленных на жаровне добродушными хозяюшками, тщательно уложенными в хрустящие хлебные корзинки в окружении тушёных овощей, грибов, различных видов сальцы и обильно посыпанных ароматными специями». Добродушная хозяюшка, всучившая нам корм, тем временем обеими руками откручивала голову облезшему бездомному кобелю, пытавшемуся украсть то из одного, то из другого чана съестное на халяву, а потом, смачно поплевав на них, то есть на свои мозолистые руки, запустила обе по локоть в чан, дабы слепить ещё с десяток бразильских колобков.

На одной из улиц к Фёдору подбежала весьма экстравагантно одетая сальвадорка и, обняв его как родного, дала мне понять знаками, что я обязан их запечатлеть, что и было сделано. От щедрот своих Фёдор дал ей реалов пять, то есть на хороший обед у «хозяюшки» хватило бы с гаком, но местная фотомодель начала объяснять, что её ставка — от десяти реалов и выше, и дескать, об этом известно не только локальным, но и международным глянцевым журналам. Смутившись, Фёдор дал ей сотенную купюру спросив, есть ли у неё сдача. Модель одарила Фёдора презрительным взглядом, — дескать, при моих-то гонорарах, — запустила руку себе в бюстгальтер, вытащила из него скомканные купюры и сунула Фёдору. После чего с удивительным для её форм проворством скрылась в первом же проулке. В руке у Фёдора остались потные реала четыре, сложенные в несколько раз.

В гостинице мы взяли тур по пляжам на весь следующий день, мечтая наконец-то искупаться в океане, что до этого не получалось ну никак. И пока суть да дело, разговорились с мужчиной, который работал в этой гостинице. И который отлично говорил на английском. Звали его Ренато. Он предложил показать нам город, на что мы с радостью согласились, и пошли искать машину, оставленную где-то на одной из близлежащих улиц по причине свободного от мусора места. Узнав у нас, где именно мы оставили машину, Ренато понёсся вперёд, прокричав: «Может, что-то ещё от машины осталось!» Оказывается, в этих местах надо точно знать, где можно и где нельзя оставлять машину, причём от знаков это не зависит.

А зависит от местного населения, которое в большинстве своём лежало, вытянув руки-ноги, многие в неестественных позах, вдоль и поперёк улицы. Из тени одного из домов на нас со страшным воем выскочила старуха в рваном платье, как персонаж из дома на курьих ножках. Ренато ей что-то ответил, и мы понеслись дальше, пока не увидели машину. Незнамо как, но она была цела, что Ренато объяснил полной отключкой большинства местных в это время суток по причине наркотической сиесты, и рассказал, что будет с нею примерно через час. Терять час на это я не стал, и спросил, что же кричала ему в лицо эта безымянная женщина. Ренато ответил коротко: «Она говорила — куда ты ведёшь двух белых людей, их же здесь убьют!»

Уже стемнело, но мы всё катались по городу. Ренато нам рассказывал о каждом месте, о событиях далёких и недавних, которые там происходили, об истории города, мифах и легендах — лучшего гида трудно было себе представить (кстати, если вас занесёт слепая судьба в этот город — напишите мне, и я вам дам его координаты, не пожалеете). Мы пронеслись по набережной, бегущей вдоль скалы над морем. Среди бетонных плит, разделяющих две полосы движения, также копошились люди, живущие между этих перегородок, у которых не было даже крохотного пристанища в фавелах, но им уже ничего не было нужно в реальном мире.

Увидели небольшой, но уютный район, где живут люди побогаче, причалы с их яхтами, мини-виллы, рестораны, проехали статуи африканских богов, стоящих в искусственном водоёме на набережной, которым до сих пор поклоняются жители страны, и в честь которых устраиваются многолюдные праздничные шествия и приношения, и что только ещё мы не увидели. А погода тем временем сменилась на тропический ливень, и мы впервые посмотрели на телефонах прогноз на следующий день. Он обещал быть чуть ли не одним из самых дождливых в истории метеорологии Бразилии, и приехав в отель, мы начали процесс по отмене завтрашней экскурсии по лучшим пляжам. А Ренато предложил нам показать самые что ни на есть сокровенные уголки города, оставшиеся вечером в тени забвения, и вообще всё то, что не входит ни в одну программу для туристов.

Ночью у нас прямо под окнами раздавались жуткие вопли, звуки потасовки и остальное. Рано утром, выйдя из гостиничной двери, я увидел пару полицейских жёлтых лент, как бы преграждающих вход в эту улицу. Оказалось, что прямо под нами на этой улочке зарезали человека — не поделили крэк.

А где-то рядом под мостом только что сняли туриста, который провисел в петле четыре дня, — думали, что это местные проказы, а на это внимания не обращают. Полицейские патрулируют центральную площадь, здесь же стоят их машины и даже автобусы, но это скорее игра для них и для тех, кто охотится за туристами. Когда группа полицейских пройдёт, в секунду из всех щелей опять появляются «охотники». В каждом путеводителе написано, что нельзя носить фотокамеры на шее, вынимать кошелёк на виду, носить с собой большие суммы денег и карточки, ну и так далее. Только там, в них, не написано другое (кто иначе сюда поедет?), то, что я взял из пары американских сайтов, написанных людьми, которые по работе довольно долго жили в этом славном городе. Вот выписки оттуда:

***

Криминальной статистики в Бразилии нет как таковой. Только в Рио за год было более 5 тысяч убийств. Огромное число убитых — туристы. Точная цифра неизвестна.

В Сальвадоре в этом году всего за два дня было убито более 40 человек (большинство туристы), и подсчитали лишь потому, что эти два дня проводились рейды полиции.

В округе Байя (где мы находимся сейчас — А.Л.) — около 70 убийств на 100 тыс. В Сальвадоре статистику тяжких преступлений точно не могут определить, не говоря о банальных кражах.

За один год за убийства количество заключенных выросло в 3,6 раз, но это капля в море. Практически все бандиты легко исчезают, поймать или вычислить их невозможно, так как они ничем не отличаются от любых жителей города. Никто ни при каких обстоятельствах не выдаст убийц полиции.

Вас могут застрелить в Сальвадоре в любое время. Бандиты могут просто так выпустить обойму за обоймой в любых людей на улице из окна машины и скрыться. Каждую минуту может случиться убийство, и полиция вам не поможет, если только это не в самом центре, где курсируют вооружённые наряды и множество туристов. Вы сами ответственны за свою жизнь в ту минуту, когда выходите за дверь отеля. Не носите с собой деньги больше 20 реалов, никаких мобильных телефонов, никаких фотокамер и документов. Никогда не говорите на английском. В районе Пелуриньо если вы носите фотокамеру на шее — будьте уверены, что за вами следят до дверей отеля.

Вас скорее всего застрелят во время ограбления если вы попытаетесь что-то сказать, тем более на родном языке, или на английском. Молча отдайте все что есть — тогда у вас гораздо больше шансов остаться в живых. Никаких резких движений. Не опускайте руку в карман — пусть у вас вытащат сами все что нужно. Огромное количество убийств происходит из-за того, что турист хочет сам отдать кошелек и опускает руку в карман. В этих случаях грабители стреляют сразу же. Даже если вы видите вокруг людей во время ограбления, не вздумайте звать их на помощь. Вам никто из них никогда не поможет, и скорее всего вас сразу же застрелят.

***

Вот такие дела. Могу дать ссылки на линки, откуда это взято, но это лишь жалкая часть из прочитанного мной. Я даже перед поездкой всё это переслал Фёдору, чтобы он осознал, куда нас несёт, но он доверял гораздо больше своему любимому «Полиглоту», в котором Сальвадору пелись лишь хвалебные осаны.

Итак, рано утром мы встретились с Ренато внизу, и долго под проливным дождём искали в каких-то дворах, устроенных непонятно как, над и под землей, свою машину, которую оставили невесть где в кромешной тьме ливне вчера ночью. Сначала поехали на площадь, где был когда-то огромный рынок рабов. Как правило, эти рынки размещались прямо у причалов, к которым подходили суда с живым товаром из Африки.

Зашли в главные церкви — Кафедральный собор, собор св. Петра, Розариу и другие, проехали Городской сквер, Дворец правосудия, да и вообще — увидели город со всех сторон. Город очень стильный и самобытный, как всякий старинный город, в котором витает дух прошлого. Но оставить или припарковать машину невозможно без живого «сторожа», который будет следить за ней, как за своей, за небольшую оплату услуг. За право опеки над любой машиной между местными «сторожами» разгораются нешуточные баталии, порой оканчивающиеся синяками и кровавыми ссадинами на лицах участников. Причём платить надо, так как даже не будучи Мессингом, нетрудно представить новый внешний вид машины ко времени вашего возвращения после осмотра достопримечательности.

Колеся по городу, мы заехали посмотреть на старый маяк на пристани, и попали в какое-то яркое людское шествие. Ренато нам объяснил, что это обряд Кандомбле, который сотворяют в честь морской владычицы Йеманджи, богини водной стихии, охраняющей рыбаков и дарующей богатые уловы. Правда, и то и другое не всегда стабильно, но сами понимаете, как легко ненароком обидеть такую капризную даму. Мы вышли, естественно, поглазеть.

Город Сальвадор возводился на холмах, как и большинство городов в Бразилии, и на этих холмах куда не кинь взор, лепятся фавелы, одна за другой. И из этих фавел, как ручьи, вниз, но склону стекаются нескончаемые людские потоки, вырастающие в шествия, идущие к берегу, прямо туда, где мы и стояли.

Люди несли на руках, на плечах, за спиной и перед собой огромные корзины с невероятными цветами, блюда с гигантскими запечёнными рыбинами, подносы с тропическими фруктами, и кучу всевозможных бутылок с винами, наливками и шампанским. Причём одеты все были в такие наряды, что куда там до них национальному карнавалу! А в воде покачивались лодки, в которые весь этот будущий пир для царицы морской и должен был складироваться.

Photo by BW of Brazil

Все участники во время этого красочного парада пели и плясали, а женщины выливали себе на руки масло лаванды, и окропляли всех желающих, в том числе и Фёдора, который позже в машине источал ароматы парфюмерной фабрики.

Когда две-три лодки были набиты подношениями (руководили этим процессом несколько мужчин, в дорогих костюмах и с болтающимися на запястьях золотыми «Ролексами», стоящие по колено в воде), они отчалили от берега и поплыли в открытый океан, напоминая собой небольшие сказочные цветущие плавучие острова. При этом под восторженные крики толпы были открыты несколько бутылок с шампанским, и вылиты прямо в воду. А лодки должны были быть опустошены от яств в пользу повелительницы пучин на достаточно большом расстоянии. Думаю, что владычица должна была с благодарностью принять цветы и разносолы, тем паче если до начала обильной трапезы успела отведать шампанского в качестве аперитива. А уже с основным обедом будут откупорены и также вылиты в волны и другие вина. То есть стороннему человеку смотреть на такое расточительство — зависть берёт. Ни в одном ресторане тебе такого изобилия при любых возможностях не подадут.

А к причалу в это время уже подходила новая процессия, за которой выстроилась очередь из следующих, и конца этому не было видно. И из-за мыса опять появились лодки, уже другие, пустые, и всё действо опять и опять повторялось.

Когда подношения оканчиваются, каждая процессия направляется назад, в свою родную обитель, и там начинается самое интересное. Во-первых, устраивается пир на весь мир, и все пришедшие назад кормятся яствами, которые, оказывается, не все попали к царице-гурманке. А когда все налопаются до отвала — начинаются танцы, которые могут продолжаться безостановочно всю ночь до утра. Вернее, до того момента, пока в кого-то из танцующих не вселится дух морской повелительницы, и не будет там находиться весь следующий год. Понятное дело, что при этом разжигается масса костров, в которые время от времени подсыпаются некие порошки, помогающие царице принять непростое решение, а танцующим открыть и третье, и пятое, и десятое дыхание, равно как и быть готовыми к внезапному вселению в себя инородного духа.

Что интересно — дух каждый раз таки вселяется, и лишь в одного человека. Причём это может быть как женщина, так и мужчина. И просто просимулировать вхождение в тебя духа — невозможно. Там такие эксперты и экспертши сидят — будь здоров! Только слабоумный может захотеть их надуть, но пока что ни у кого не получалось. Так вот, входит дух, и человек враз падает, как замертво. И главный наблюдающий его/её осматривает, и делает заключение — «Да, свершилось!» Новоявленную царицу выводят из недолгой комы, и одевают в длинное синее платье, с голубыми бантами и бирюзовым поясом. Опять же, если это мужчина — то же самое, и будет он ходить в этом платье целый год. И весь этот год все остальные обязаны беспрекословно слушаться этого аватара, ибо речь ведётся от лица главной начальницы морей, с точными указаниями когда и куда выходить в океан, какую рыбу поймать, где и почём потом продать, как испечь и кому отнести в подарок, и так далее, — все ц.у. должны быть исполнены без тени сомнения.

Getty Images photo

В ряде точек, где мы останавливались, на любых небольших открытых пространствах группы людей исполняли капоэйру. Капоэйра — это бразильский танец, сочетающий в себе элементы боевых искусств, акробатики и различных, порой импровизированных игр, и всё это под ритмы национальной бразильской музыки.

Затем Ренато повёз нас на самый большой, как он сказал, рынок во всей Бразилии, куда стекаются продавцы вообще всего, что может или не может купиться-продаться. Рынок в Сальвадоре — это самый настоящий город под навесом, с узкими проходами, улицами, переулками, тупиками и лабиринтами. Пересказать даже вкратце всю экзотику, которую здесь можно встретить — задача нереальная, и требующая не одного дня.

Getty Images photo

Мясные ряды с подвешенными на крючьях тушами от зайца до быка, холодное оружие от ножей до огромных мачете, скульптуры от небольших миниатюр до статуй в два человеческих роста, одежда, пряности, фрукты да овощи, и миллионы всего, не имеющего названия в русском языке по причине невозможности отождествить оное с чем-либо из того, что когда-то и где-то тебе встречалось. Естественно, здесь можно как дважды два приобрести как любые виды наркотиков, так и оружия — тебе просто ткнут пальцем в нужном направлении движения или в нужного человека.

Продавцы трав являются одновременно и знахарями. Скажем (это самый простой пример, я нарочно не беру сложные случаи), приходит сюда больной рядовой малярией. Медицинские препараты не помогают, да и аптеки здесь, мягко сказать, не те. И продавец в пёстрой африканской одежде и тюрбане хватает тебя за голову, смотрит в глаза, оттягивает твои веки, щупает уши и враз хватает из одного, второго, третьего тюков щепотки трав, на глаз и вес. И затем начинает толочь эту растительность в ступе. Одновременно кипятится на огне котелок с водой. В кипяток бросается масса из ступки, и туда же одно за другим добавляются ещё и ещё травы, как из тюков, так и из пучков, развешанных под навесом его прилавка. Когда же это всё готово и начинает остывать, продавец наливает отвар в кружку, которую до дна должен выпить страждущий. Остальное содержимое котелка переливается в большую банку или бидон, которые покупатель уносит с собой, и будет пить дня три-четыре. И всё — малярия уходит безвозвратно.

Мы уже узнали из рассказов Ренато о своей жизни (это заслуживает отдельной книги), что живёт он в одной из фавел, прямо на берегу моря, и это считается рыбацкой деревней. Поскольку мы были на машине, он попросил нас об одолжении — надо было провернуть небольшой гешефт. То есть купить здесь кокосовые орехи, штук пятьдесят, по одному реалу штука, которые он затем перепродаст по два с полтиной у себя, своим соседям-рыбакам. Мы забили небольшую машину до отказа кокосами так, что просто в ней стали сами походить на кокосы, и поехали выгружать всё это дело к нему домой.

Как и на всех подъездах к фавелам, свернув с более-менее приличной дороги (в местном понимании) мы пару десятков метров прогромыхали по диким колдобинам, и упёрлись в перекрытие давно разрушенного моста, покрытого граффити. Под мостом лежали люди, на небольшом расстоянии от них стояла пара мужчин, выскребающих остатки из кем-то брошенных сверху, с эстакады, упаковок с готовым недоеденным съестным. Мужчины смотрели на лежащих, равно как и на нас, и испугом и враждебностью, готовые в любой момент или кинуться прочь, спасая пищу, или защищать её от непрошеных нахлебников.

Дом, в котором жил Ренато с нынешней женой и трёхлетней дочкой, напоминал скорее сарай, впрочем, будучи по сравнению с другими «постройками» гораздо презентабельней. Конечно, мы познакомились с его небольшой семьёй, и он повёл нас осматривать свою фавелу, рассказывая по пути, что она является образцово-показательной по сравнению с сотнями других в этом городе. Оказывается, Ренато, за бесплатно и по зову души, обучает молодёжь английскому и математике, а также пару лет назад начал движение за хотя бы какую-то, пусть относительную, но чистоту внутри поселения. Что интересно, он довольно долгое время прожил в Штатах, недалеко от Сан Франциско, и спустя годы решил вернуться на родину, не прельстившись карьерой программиста или менеджера.

Улицами проходы между домами не назовёшь, и нам приходилось протискиваться между крохотными домиками, причём то и дело взбираться вверх и скользить почти сразу же вниз по подобиям ступенек, так как фавела традиционно была прилеплена к горе. Все двери домов были открыты настежь, и никого даже близко не смущало то, что ты мог видеть всё, что творится внутри. Благо для этого не надо было даже вертеть головой. В единственной комнате (это везде) на полу лежали матрасы, от одного до трёх, в зависимости от количества семей, реже помещался столик со стулом. Но зато у всех был телевизор. Не плазма, конечно, — примерно сорокалетней давности, с перекрученными во все стороны проволками-антеннами, но был. И в каждом доме работал на всю громкость. Люди в хибарах занимались разными делами. Большинство спали. Остальные смотрели телевизор, причём качество было запредельным, полосы да дрыганье. Кто-то вообще занимался делами сугубо интимными, что не мешало приветственно с нами здороваться. Учила уроки девушка, поступившая в институт при подготовительной помощи Ренато. Кто-то занимался музыкой на гитаре с двумя струнами. Но, как нам сказали, в это время почти все находятся на промыслах. С любой работой в стране — полные кранты, и промысел означает добыть что угодно и как угодно. Как вы понимаете, любой вид кражи здесь зазорным не считается. Важен результат. То есть такие же законы, как практически и во всём мире сегодня, только без фальшивых прикрытий. А рыбаки сегодня в море выйти не могли — то и дело обрушивался с небес такой дождь, что бесполезно было думать о том, как и где просохнуть — одежда прилипла к телу, и вообще про неё было забыто, как в былые дни, проведённые с индейцами в Амазонии.

Ренато поведал нам, как добывается электричество. Очень просто. То есть электричества в фавелах изначально не предусмотрено, равно как не было предусмотрено и канализации с водопроводом. Но умельцы есть везде, не только в Туле или в Силиконовой Долине. И происходит это так. Тот, кто сумел найти (то есть срезать и украсть) длиннющий кусок провода, тащит его домой. Потом, под покровом ночи, взбирается на своих двоих (вернее, на четырёх, с проводом в зубах, как радист на поле боя) по крутому склону до первых электрических столбов. Без всяких приспособлений, ботинок-«кошек» или резиновых перчаток, лезет на столб, и прикручивает свой кровный провод к городскому. И затем тащит весь моток назад, к себе домой. С этого момента он босс, так как к нему выстраивается очередь из всех домов, каждый со своим куском провода, который за определённую мзду прикручивается к его дочернему, таким образом становясь рабочим, полным живительного электрического напряжения. Это продолжается примерно с неделю, пока специальные городские службы не перерезают доступ к халяве, забирая артерию, питающую дома светом, с собой. И опять всё начинается по старой схеме. Длится эта игра уже никто не помнит сколько, так как далеко не первое поколение в неё играет.

Из ряда домов при нашем появлении в фавеле выходили люди — весть о прибытии белых гостей разнеслась мгновенно. Многие предлагали, причём от всего сердца, войти внутрь и отведать что есть, недвусмысленно кидая взор на пустые бутылки в углу дома — дескать, наша закуска, остальное за вами. Интересно, что каждый дом является для данной фавелы одновременно и магазином, причём ассортимент может меняться день ото дня. И список товаров на сегодня вывешен на каждой двери. Так, Ренато, из остатков сил вдавив последний кокос в дверь своей хижины (для чего семья была временно поселена во дворике метр на два), написал на вырванном из блокнота листке, что здесь работает магазин кокосовых орехов, по два с полтиной за штуку, и чтобы обращались лишь с серьёзными предложениями. На одной из дверей было написано «Алкоголь», и правда — внутри валялись банки три пива и наполовину оприходованная бутыль местной водки — кашасы. На другой — «Овощная лавка», там вперемешку были разбросаны луковицы, картофелины и ряд других необходимых организму веганских продуктов. И так далее, одна надпись была даже — «Ресторан», правда, он был закрыт по причине свидания владельца, чёрного хиппи в бусах, косах и ожерельях, полностью покрытого тату, с такой же девицей. Свидание происходило в двух шагах от ресторана, на небольшой площадке, с которой открывался чудесный вид на бухту с покачивающимися на лёгких волнах рыбацкими лодками, и на бесконечный океан.

Заплетающимся языком, хотя и на впоне сносном английском (спасибо винному магазину и Ренато-учителю) хиппи нам объяснил, что смысл жизни не в накоплении денег, а в том, что ты можешь жить вот так, без денег, но с таким видом на море, за который люди платят огоромные суммы, выбирая себе пристанище по душе. Я же не стал акцентировать на том, что открывается позади и по периметру твоему умиротворённому взору, на секунду отвернувшемуся от морской глади. Так что мы расстались закадычными друзьями, как и со всеми остальными жителями.

Поскольку тучи начали понемногу рассеиваться, мы решили остаток дня провести на одном из великолепных пляжей за городом, и при этом заехать в деревню хиппи — Арембепе, которая была образована ещё в те славные 60-е, и куда до недавних времён стекались дети цветов из многих стран. Там гостевала Джэнис Джоплин, Мик Джаггер и многие из мира рок-музыки, да и не только — к примеру, Роман Полански тоже любил это место, свободное от любых условностей, формальностей и понятий совершеннолетия.

Ехать туда надо было часа полтора, и, свернув с основной дороги мы, конечно же, начали плутать, сначала среди небольшой деревушки с покосившимися домиками без стёкол, а потом и по остаткам каких-то дорог. Ренато нам преподавал уроки самосохранения на случай, если нас остановят и начнут грабить. Дело в том, что если в самом городе всегда есть достаточное количество шансов остаться в живых, то за городом при ограблении существует давняя традиция — не оставлять свидетелей, понятых и жертв, так как никому не нужны сложности. Да и искать в диких местах никто никого не будет, а местные жители в полицию просто не сообщат. Мы даже с ним разработали язык жестов, чтобы было понятно, как действовать в том или ином случае.

Найдя первый подъезд к морю, мы оставили машину, и пошли по пустынному песчаному пляжу. Были довольно большие волны, но мы резвились как дети — фыркали, ныряли, выкатывались с волной на берег, кувыркаясь в ней, и вообще ловили кайф во всех его видах и проявлениях. Подходя к машине мы увидели, как мимо пропылил кто-то на тарахтящем старом мопеде, остановился рядом с машиной, но, увидев нас, затарахтел дальше. А мы поехали искать эту деревню, и вскоре нашли нечто типа раскрашенных деревянных ворот, врытых прямо в песок. Чуть поодаль начинался пляж, росли пальмы, синело море — всё как на картинке из рекламного проспекта Кариб или Мальдив. На воротах разноцветной краской были написаны имена некоторых великих, посетивших сей райский уголок, нарисованы знаки мира (peace signs), ромашки, призывы «Make love not war» и тому подобная символика из свободного прошлого. На тёмном песке как бы парковки стояла полумятая тёмная машина. Но никакой деревни с хиппи, равно как и обычных людей, от нас и до горизонта видно не было. Лишь поодаль стояла пара тростниковых хижин, рассчитанных на одного-двух человек каждая. И где-то за метров пятьсот-шестьсот стоял одинокий дом, окружённый парой пальм и кустами, скрывая то, что было или не было за ними.

На шее у нас ботались фотокамеры, у Ренато — рюкзак неизвестно с чем, а в карманах — кошельки с деньгами, которые оставлять в машине мы не осмелились. Да и думали закупить в деревне художественно-прикладные поделки, изготовленные современными хиппи в редкие часы отдыха, не занятые купанием и загоранием.

Как только мы приблизились к хижинам, из-за них, достаточно внезапно, вышли четыре человека, вида, мягко сказать, довольно неприветливого. Ренато спросил у них дорогу, и те махнули в сторону тропинки, струящейся в никуда, а вернее, в сторону от единственного видимого нам дома. Раз так, то так, и мы пошли куда было указано. Уже через минуту я заметил, что эта четвёрка начала нас преследовать, причём намерения у неё были достаточно определённые, сразу было видно, — не для того, чтобы зазвать нас на местный праздник как дорогих гостей. Четвёрка разделилась, и нас окружили, достав из карманов револьверы, любимое оружие местных бандитов. При этом двое подошли вплотную, направив револьверы нам в лоб. Глаза у этих людей были стеклянные, холодные и без всякого человеческого выражения — они просто изучали нас как вещь, определяя, есть ли в ней какая-то ценность для них. Враз были сдёрнуты с шей фотокамеры, под дулами нас профессионально обыскали, взяв кошельки, рюкзак у Ренато, и даже сорвав цепочку с крестиком у Фёдора, сочтя её также годной для дальнейшей продажи или бартерного обмена. Один держал нас на мушке, другие начали осматривать трофеи. И это нас спасло, если не учитывать помощи с небес. Дело в том, что перед нашей поездкой мы с Фёдором сняли в банкомате каждый достаточно круглую (не только по местным масштабам) сумму наличных, при этом заплатив Ренато вперёд за день путешествия, которое оборачивалось не совсем так, как мы ожидали. Бандиты, увидев столько денег, на несколько мгновений потеряли к нам интерес, и Ренато тихо сказал: «Они сейчас нас убьют, это точно, надо быстро бежать, тогда есть какой-то шанс. Куда?» Я кивнул в сторону одинокого дома, так как это была последняя надежда — вдруг хотя бы кто-то там есть, и выйдет наружу, или что-то ещё случится нам в поддержку. Шепнув Фёдору «Быстро бежим туда», мы втроём бросились, петляя зигзагами, по кустам и по песку, в сторону непонятного дома. Бандиты, замешкавшись на пару секунд, бросились за нами, целясь из револьверов. Но через минуты две, которые нам показались вечностью (каждое мгновение ожидаешь выстрела и пулю в спине), отстали, повернув назад, и прихватив по пути брошенные второпях трофеи. Мы тоже остановились, запыхавшиеся, не совсем понимая, что вообще произошло. Потом мы услышали звук заводящейся машины, и поняли, что эта тёмная машина и принадлежала им. И тут до Ренато, вероятно, дошло, что у него был похищен рюкзак с приличной суммой денег, и назад он его с извинениями не получит. «Мы их поймаем!» — закричал он, забыв, что ещё минут пять назад чудом избежал смерти. И бросился к нашей машине со всех ног. Выяснять, кто сошёл с ума, а кто нет, времени не было. Ключи от машины были у Ренато, и нам совершенно не хотелось оставаться здесь без последнего прикрытия, пока тот будет воплощать голливудский боевик в жизнь. Втроём мы впрыгнули в машину, и Ренато, рванув с места, на бешеной скорости помчался по раздолбанной дороге вперёд, так как больше вариантов не было. Машина сшибала на скорости небольшие деревья, подвеска точно отлетела сразу же на первом гиганстком ухабе, а мы просто бились в ней с Фёдором, как песчинки в камнедробилке. На секунду притормозив в местной деревушке, мимо которой нас вела эта с позволения сказать дорога, Ренато спросил у справляющего перманентную сиесту местного жителя с кружкой пива в руке, куда поехала машина перед нами. Вариантов было, и без жителя понятно, всего два — или вперёд, к большому шоссе, или к нам навстречу, решив поменять акцент в классической фразе «казнить нельзя помиловать».

Наверное, всё же хорошо, что мы их не догнали, и продолжения фильма не было, поскольку сценарий второпях создавался прямо по ходу съёмки, и далеко не факт, что Ренато, а не четвёрка бандитов с оружием, был бы главным его режиссёром. Мы выехали на трассу, и остановились у первого полицейского поста, коих на главных дорогах было пруд пруди. Рассказав всё то, что с нами произошло, мы услышали от стражей порядка то, что и ожидали: «Вас должны были там же и убить. Здесь не оставляют в живых. Молитесь Деве Марии со всеми святыми, что вы сейчас здесь, невредимые, а не там, на побережье, с дырками во лбах». А когда они связались с другими постами, то оказалось, что эти четверо гавриков, описание которых мы дали достаточно подробно, сегодня уже с утра ограбили аж целый автобус с туристами, правда, как нам сказали, пассажиров автобусов довольно часто оставляют в живых, просто отбирают напоследок ключи у водителя и для верности прокалывают все шины. А вот с залётными одиночками, заехавшими невесть куда, они не церемонятся.

Как я упомянул, да, машины проверяют, но результатов это не даёт — большинство машин, равно как и пассажиров, выглядят усреднённо, и то, что украдено, на время прячется где-либо по дороге или у кого-то в деревнях, чтобы в тот же день не возить с собой на случаи таких вот проверок.

Заменив разорванное в клочья колесо с остатками прилипшей к ободу покрышки (на котором мы неслись в погоню), наша троица села в полностью раздолбанную машину, со множеством вмятин, грязно-коричневого цвета заместо родного серебристого, и поехала на последний ночлег в стольный град Сальвадор. Фёдор возместил Ренато ущерб от кражи, чего тот никак не ожидал. Хотя сам Фёдор пострадал больше остальных — камера у него была уж точно ценнее моей, а главное — в ней, на карточке, были его фото года за два различных поездок, да и за весь наш сегодняшний день, как и в моей камере. Хорошо, что я каждый вечер переносил сделанные снимки из камеры на ноутбук, и это всё осталось в гостиничном номере. А кошельки, изъяв из них наличные, бандиты кинули по дороге к машине в кусты — они не дураки, чтобы враз попасться, расплатившись кредитками. Меня же радовало то, что моё водительское удостоверение не исчезло, иначе был бы полный кошмар в чужой стране, где надо каждый день там и тут брать в аренду машину. Да и то, что свои телефоны и документы мы оставили перед прогулкой в деревню в машине, оказалось большим плюсом. Видите, как много хорошего можно накопать?

Как только наш самолёт, держащий курс в город Ору Прету, оторвался от земли, я сделал на телефон (за неимением камеры) последние снимки так полюбившегося нам Сальвадора. Никаких старинных площадей или богатых районов сверху видно не было, лишь сплошная масса фавел, становящаяся всё больше по мере набора высоты.

Теги: Самостоятельные путешествия, Культурно-познавательный туризм, Автопутешествия