Сахалин. Мыс Слепиковского: вначале была дюна…

Бесконечный процесс длящийся миллионы лет — борьба суши и моря. Тукотан можно рассматривать в виде отражательного барьера перенаправлявшего древний поток наносов в пролив, где он сталкивался с морскими течениями отжимавшими его к берегу. Здесь нашелся союзник — крупная река, своим течением оттесняющая этот поток от берега и расширяющая свое жизненное пространство, в виде лагуны. Уравновешивание этих процессов можно представить в виде вытянутого полуэллипса, что и привело к появлению этого геоморфологического чуда сложенного сплошь из нанесенного материала — песка и гальки.

Но на этом работа моря не замерла, песок, намываемый на выступе, подхватывался потоками Эола, который и складировал его в дюны. Они у Эола получились вытянутые на полтора десятка километров, длинные и узкие как гривы лошадей, за что и получили название гривистые.

Шли столетья, обширная мелководная лагуна теряла в размерах, зарастала буйной водной растительностью, и река уже с трудом пробивала себе выход к морю в этом потоке наносов — петляла, извивалась, теряя силы, меняла русло, оставляя после этой битвы серпообразные старицы наполненные талыми водами. Они, как отрубленные части ее тела еще долго жили своей жизнью, постепенно зарастая и превращаясь в болота. Те в свою очередь в заболоченные и влажные луга. Дюны, те которые подальше от моря, приоделись в лесные наряды, где хвойные, где дубовые, где лиственничные, где просто прикрылись порослью ивы, а где все и сразу, добавляя для красоты бересклеты, сакуру и черемуху.

Новые дюны, те, что совсем у моря, еще слишком молоды, чтобы иметь столь роскошный наряд и вполне обходятся шиповником, можжевельником и неприхотливой осокой, иногда украшая себя брусникой, шикшей и ягелем.

Вся эта мозаика из растительности долго спит летаргическим сном и лишь к середине июня, когда начинает прогреваться Татарский пролив, внезапно, словно очнувшись (ой, что это я…), начинает цвести и пахнуть. Все это цветение продолжается непрерывно, волнами, в массе. Две-три недели и подходит новая волна, которая поглощает уже отцветшее и осыпавшееся. Цветущее великолепие июня с сакурой, ландышами, черемухой, боярышником, наполняется волнами запахов и ароматов вперемежку с морскими туманами, наползающими на заросли искривленных дубов. Туман — это шпион моря, посланный на разведку. Он волнами скользит в понижениях, пробираясь к озерам, через заросли деревьев и кустарников, оседая каплями влаги на листьях, стволах и цветах, а когда потоки теплого воздуха, как батальоны на острее атаки идут в наступление со стороны разогретых склонов сопок и разгоняют белесую пелену, начинается окружение и уничтожение.

Пытаясь спрятаться в понижениях и котловинах, туман постепенно растворяется в солнечном мареве и исчезает.

Июль полон оттенков зеленого, вместе с яркими красными пятнами лилий, желтыми красодневов, нежно розовых мыльнянок, синих лесных гераней. Вместе с этими яркими пятнами, словно от кисти художника увлеченного ташизмом, возникает неповторимый ковер разноцветья, где нет образов реальности. Ландшафт, как холст, на который быстрыми движениями руки без заранее обдуманного плана, набрасываются яркие пятна бессознательной активности природы. Запахов нет, одни краски — яркие, приглушенные, блеклые. Но они в сочетании друг с другом дают палитру богатейшую, которой нет ни у одного художника, кроме бога.

Не найдется таких слов, чтобы выразить красоту цветущего, не хватит объема рассказа, чтобы показать все изобилие, поэтому решил, что это будет отдельный альбом, выложу следом.

В августе, пропитанный теплом песок, порождает миражи на линии фронта — границе берега и моря. Маяк «Ноторо», самый последний маяк построенный японцами, преломляется в восходящих потоках тепла и иногда кажется, что он неслышно и чуть заметно пританцовывает.

В августе самое теплое море, а здесь оно еще и самое чистое. В сентябре жарче, это апофеоз лета, но море уже прохладное, не смотря на это, сумма ощущений, как и в августе.

Можно закопаться после получасового купания в раскаленный песок и согреться, что Артём и делает. В сентябре мы приезжали сюда три раза, но Артему и этого было мало. Выезжая из Южно-Сахалинска утром в 9.00, на мыс приезжаешь около 12.00. солнце в 20.00 уже укатывается за морской горизонт и пора ехать обратно, но восьми часов ребенку явно не хватает для полного счастья.

Недавно Виктор Башкир заявил тему на форуме, про счастье. Счастье, отраженное в фотографиях. Думаю это фото, отражает чувство Счастья. Причем счастье ребенка. Вот оно Счастье — он здесь, на берегу, сидит на складном стульчике, смотрит на море и пьёт кажущийся удивительно вкусный сок, а впереди еще целых восемь часов полного счастья, которые пролетят как одно мгновение. Теория относительности в действии.

Но все равно, за это время можно поиграть у воды машинками, попинать мяч, побегать по двадцатикилометровому пляжу, на котором всего 5–6 человек, съехать с дюны по шуршащему песку, пособирать шиповник, прогуляться по дороге петляющей в дюнах, просто сходить в лес, где всегда очень много интересного.

Ведь лес — это совершенно другая планета, где своя жизнь. Здесь что-то прыгает, бегает и шелестит в траве, здесь наполнено ароматами неведомого, еще не изученного, здесь сверху что-то свисает и шевелится. Злобные пауки перебрасывают свои сети между дубами и часами висят в пространстве своей сети, ожидая вкусный обед. А когда проходя тропинкой, эта паутина обволакивает твое лицо, они спасаются как заправские тарзанщики. Зависают на нити и перебирая всеми конечностями устремляются вверх, и кажется, что бормочут что-то матерное. Здесь другие, чем на берегу запахи, практически нет ветра, а когда выходишь из леса к морю на дюны, в лицо ударяет поток ветра, солоноватый на запах, влажный по ощущениям.

В дюнах ветер придавил к земле всю растительность, поэтому здесь все стелящееся — шиповник, можжевельник, да и сами дубы словно пострижены. Склоны дюны плавно переходят в дубовый лес и не видно этой границы перехода, непонятно, где склон дюны заканчивается, а лес начинается.

Аккумулятивный выступ продолжает расти и развиваться, здесь уже формируется еще один песчаный вал, под бурлящим накатом, иногда таким сильным, что валит с ног. Течение на поворотной точке мощное, да так что за пару секунд сносит потоком воды на пару метров. Если зазеваться, то может вообще унести, поэтому купаться нужно с осторожностью. А вот сам мыс, на котором маяк стоит, волны разрушают, в последние годы море начало активное наступление и поглотило несколько метров берега под маяком. В схватку с морем вступил Юра — смотритель маяка, он на своем стареньком бульдозере отстаивает свою крепость, закрепляет внизу размываемую часть камнями и блоками. В ЕТК есть два вида рабочих маячных профессий — смотритель маяка и смотритель огней.

От их названия как-то стариной пахнуло, видимо ассоциации со станционным смотрителем Пушкина из детства всплывают. Да и прислушайтесь и вчитайтесь: смотритель огней, звучит загадочно, почти как наблюдатель радуги. Я вот периодами в юношестве, да и потом, мечтал устроиться на отдаленный маяк работать, где-нибудь на забытом необитаемом острове, посреди безбрежной океанской глади. Где нет людей, одни птицы, парящие над скалистыми обрывами, башня маяка с проблесковыми сигналами, да свист ветра. Где два раза в год приходит судно с продуктовым пайком, все это сгружается на берег, ящиками и мешками. На короткий промежуток появляются люди: «Привет, бывай…». Судно уходит, растворяясь в океан, ты остаешься с кучей продуктов на пустынном берегу и опять птицы, скалы, маяк, да свист ветра.

Вдали от информации, буквально втекающей в уши, ломящейся в двери и во все другие щели, выливающейся потоками из теле и радио, как хорошо оградить себя от этого. Я по опыту знаю, еще по одиночным походам, что на третий день появляются совсем другие ощущения, а на девятый совершенно другое миропонимание. Вот было бы замечательно отгородится, закуклиться, залезть в раковину, пожить этаким затворником, столько бы можно было бы для себя открыть нового, в том числе и в себе.

Я так и представляю это состояние умиротворенности: сохнет белое белье, пропитываясь запахом моря, хлопает иногда при порывах, шелестит трава, звук волн. Изредка где-то высоко вверху, в бездонно голубом небе, парит чайка, лениво взмахивая крыльями. Все пространство наполнено безмятежным, летнем теплом. Солнце неспешно перемещается по небосклону, маяк, как солнечные часы отбрасывает тень, и в этом спокойствии открываются истины, которые человечество давно забыло за ненадобностью идиотской жизни.

Я смотрел на Артёмкино счастливое лицо, немного сосредоточенное. Он делал очередной опыт со стебельком осоки, который наверняка приведет к очередному маленькому открытию в познании мира и думал о том, что живя здесь, этот человечек, вырос бы совершенно другим. Он по-другому бы думал, он по-другому бы делал. Но я прекрасно понимаю, что, к сожалению, он при этом не смог бы жить во внешнем мире, там, где совершенно другие правила и законы.

В башне маяка приятная прохлада, лестница, уходящая вверх спиралью, кажется бесконечной. На узких окнах, с еще японскими деревянными рамами, на стеклах, через которые видно беззвучное море сидят сонные одуревшие от жары мухи о чем-то тихо с собой переговаривающие. На высоте 23 метра, под стеклянным колпаком, который гасит все звуки, тепло от нагретого воздуха. Отсюда открывается огромное пространство пролива и кажется, что кроме воды больше ничего на планете и нет. Море беззвучно пениться бурунами, возникающими на продолжающем формироваться песчаном валу и лишь вездесущий ветер, свистит, влетая в щель неплотно прикрытой двери. На площадке он пытается сорвать Артёмкину фуражку, забирается под футболку, щекоча под ребрами и, неудовлетворенный содеянным улетает дальше к серповидным старицам, кудрявым дубам, ворошить и раскидывать пригоршни песка на дюнах.

Артём просто обожает маяк и всегда просится сходить на него, а я всегда объясняю, что маяк это дом. А когда в дом приходят незнакомые или малознакомые люди и просят чего-то посмотреть, это напрягает. Но, иногда когда у меня есть подарок Юре, уступаю и веду к маяку. Маяк для Артёма место загадочное и таинственное и он всегда недоумевает, почему это таинственное место покрасили в «девчачий розовый цвет». Что ответить ребенку?

У Тихоокеанского флота на это средств нет, все уходит на подготовку к войне и внезапные боевые тревоги, происходящие на других полях сражений. Маяк — объект военный, стратегический, так уж повелось еще со времен СССР, поэтому вход сюда воспрещен — мало ли чего, да и не экскурсионный объект. На самом деле это Дом. Маяки всегда строили с учетом того, что обслуживать их будут люди. А людям нужно где-то жить. Японцы сделали очень удобную планировку, она как раз подходит для суровых северных условий. И жилье, и мастерские и маяк связаны единой галереей, соединяющей все помещения. Это позволяет в комфортных условиях сходить из дома до маяка и обратно и наплевать на метель или ливень. Бетон, из которого маяк построен, не дает трещин, и такое ощущение, что его залили лет десять назад. На самом деле маяку уже 75 лет и он самый «молодой» из всех маяков периода Карафуто.

Юра, очень скромный, мудрый и своеобразный человек. Видимо своеобразность эту наложила тень маяка и маячный образ жизни. Мне кажется, что все мудрые люди должны быть с такой вот бородой. Какими ветрами занесло с Кавказа, через Татарский пролив этого мудрого человека для меня непонятно. Наверное, это был Ветер странствий. Люди тоже как песчинки-танцоры кружатся в бесконечном хороводе жизни, придерживаясь определенного направления.

Когда солнце стремясь упасть в море, из ослепительно белого превращается в желтый, а затем в красный шар, ветер затихает и вся жизнь замирает. Кажется, что всё вокруг занято наблюдением за закатом. Все превращаются в смотрителей огня. Миллионы и миллиарды смотрителей. Из травы высовываются жуки, на стеблях осоки медленно покачиваются стрекозы и в их фасеточных глазах отсвечиваются сотни огней умирающего солнца. Прощальные лучи окрашивают береговые обрывы, лес и дюны в розовый цвет. Темнеющая полоса берега к югу от мыса начинает высвечиваться сплошной цепочкой огней указывающей дорогу к Холмску. Артем делает очередное открытие: маяк покрашен розовым в целях маскировки, ведь в лучах заходящего солнца он сливается с розовым берегом…

PS. Да, чуть не забыл!

Мыс Слепиковского я поставил бы на первое место в рейтинге ТОП-5, обязательных мест для посещения на Сахалине, наряду с лагуной Буссе и мысом Великан. Во-первых, потому, что такого больше нет, не только на Сахалине, но и на всем Дальнем Востоке, а возможно и в России. Мыс Слепиковского место уникальное по своей мозаичности группировок растительности и ландшафтов. Вы сразу можете увидеть в одном месте чуть меньше ¼ часть всех растений Сахалина. В такой массе дубы больше нигде на острове не растут, да и дюны кроме как здесь, вы сможете увидеть только на северо-западе острова, куда не реально добраться по определению. Здесь самое чистое и теплое море, при самом малолюдном пляже. В будние дни летом вы вряд ли найдете на двадцатикилометровом участке пляжа несколько человек. В выходные сюда приезжают люди, но согласитесь пара сотен человек на 20 километрах это не плотность и не количество. Я уже писал о том, что не каждая машина пробьётся сквозь дюны, вот и нам пришлось приспускать колеса, что бы добраться до цели.

По пути на мыс Слепиковского можно собрать кучу достопримечательностей, о которых я уже писал в отдельных материалах. Это и про японские памятники периода Карафуто, и про более современные исторические события и если вы впервые на Сахалине, это будет полноценный маршрут, по завязку наполненный впечатлениями. На самом же аккумулятивном выступе интересны, прежде всего, ландшафты и растительность, а они в отличие от объектов не локальны.

Если говорить про время для посещения этого места. то выбирать вам. мне этот мыс нравиться с июня по ноябрь, пока нет снега. В мае и первой половине июня, здесь еще голо, дубы распускаются поздно. В фотоальбоме по мысу Сахалин. Юго-запад. Мыс Слепиковского фотографии июня—июля, рассказ Зачарованные дюны мыса Слепиковского — середина октября, ну, а прочитанный (надеюсь с интересом) рассказ это сентябрьские поездки.

Приезжайте сюда, вам понравиться это место. Да и где вы еще увидите самый последний маяк построенный японцами на территории России. Названный по неполной фамилии поляка, штабс-капитана Гротто-Слепиковского, погибшего за Россию в неравном бою с японцами, которые очень хотели расширить свое жизненное пространство за счет соседней империи и построить здесь маяк, который бы указывал путь к этому пространству? Мне кажется, тут исторический круг и замкнулся.

А бесконечный хоровод из триллионов песчинок-танцоров, исполняющий сложные движения в толще морских вод, придерживающихся основного направления аккумулятивного адажио продолжается и будет продолжаться. И этим «танцорам на краю времени» по большому счету нет никакого значения, называется мыс Ноторо, Ноторо-мисаки или Слепиковского, без Гротто.

Фотоальбомы к рассказу

Сахалин. Юго-запад. Мыс Слепиковского

Теги: Самостоятельные путешествия, Отдых с детьми, Автопутешествия