Последний день прошлогоднего Бургундского вояжа отличался от всех предыдущих. Навалилась некоторая эмоциональная усталость, ведь даже на красоту душой выделяется определенный лимит чувств. Выпавшая на этот день погода также не способствовала безудержной жажде узнавания, как это было в первые солнечные и теплые дни самого конца сентября.
Но планы есть планы. Да и Тоннер мне увидеть очень хотелось. Была в этом городе для меня какая-то загадка, да и не какая-то, а определенная. С ним связано имя очень странного исторического персонажа и есть там одно место, которое представлялось мне своеобразным входом в потустороннее, таким глазом, которым кто-то смотрит на нас, и глядя в который мы сами можем увидеть что-то волнующее.
Знакомой дорогой, которой мы ехали вчера в город Шабли (и если вдруг вы соберетесь в те края советую вам эти два города: Шабли и Тоннер совместить, нам просто времени не хватило) мы с остановками на любование неспешно пробирались через виноградники.
На дальних участках трудился трактор, а я выискивала последние не собранные осенние ягоды. Вкус у них был нежный, но кисловатый. Косточки занимали места не меньше мякоти.
На горизонте из распадка показалась деревня Fleys. Ни чем не примечательная и по сложившейся бургундской традиции совершенно безлюдная.
Виноградники Шабли и деревня Fleys.
Беспросветное небо и сиротливость деревни и так нагоняли ядовитую тоску, а за Fleys исчезли даже лозы, придававшие пейзажу хоть какую-то живость и цвет.
Он превратился во что-то тусклое, словно траченное молью старое шерстяное одеяло. Все в мелкую дырочку. Деревья замерли в стоп кадре, в них было что-то окаянное и не живое. В воздухе явно ощущалось, что лето кончилось, поступательный ток соков природы замедлился и уже готов был замереть, а над голыми перфокартами полей тянулся дымок тления от сжигавших высохшее костров.
Въехали в Тоннер, припарковались в каком-то переулке, не далеко от местного Норт Дама. Первый вариант был построен в XI веке, второй погорел в сокрушительном пожаре 1556 года, уничтожившим весь город, а уже отреставрированное и подновленное порушили во время ВМВ. Поэтому внутри никак. Стены, которые я вроде фотографировала, какой-то не мудрящий полиптих, сундучок расписной, явно из другого дома перенесенный. Внутри фотографии не получились, а снаружи собор, из-за узины прилегающих улиц целиком в кадр не влез.
Пройдя квартал наткнулись на заросшую водяными сорняками, похожую скорее на заболоченный ручей — речку Армансон.
Как-то защемило внутри. В Тоннере чувствовался упадок, в природе увядание. Улетали птицы, уходило лето, а из Бургундии утекала жизнь.
Ее малюсенькие городки, а в Тоннере живет лишь 5 тысяч, стали заложниками непродуманной политики, как экономической, так и транспортной. Хотя в самом Тоннере железнодорожный вокзал есть, но ходят ли туда сейчас поезда? Вот вопрос. При наличии полотна, очень многие станции региона ликвидируются, остаются только крупные узловые станции. Жизнь там истончается, а сужающиеся вены пульсируют лишь благодаря виноделию. Почему-то туризм, не смотря на имеющийся в каждом городке тур-офис, там практически не развит.
И кроме праздношатающихся нас, более или не менее похожими на приезжих была одна не молодая пара.
Время приближалось к часу. Срочно нужно было найти место, где пообедать. Ничего привлекательного и оживленного на глаза не попадалось. Только кебабная завлекала красными, словно из борделя, дерматиновыми диванами и бравыми мусульманскими парнями, с удивлением взглянувшими на нас вошедших и с еще большим удивлением, на вышедших.
Мы исследовали центральную улицу,
заглядывали в переулки, наворачивали круги: чайный салон, булочная, гостиница, в которой вроде анонсировался ресторан, но он по факту отсутствовал.
Мы бы и на булки согласились, если бы встретили дегустационную. Но если в г. Шабли они на каждом углу, в Тоннере промочить горло было негде. Не на улице же пить купленное в мини-маркете. Да мы еще и не купили.
Неимоверными усилиями нашли «блинную». Ну если по местному «крепперию». Интерьерчик понравился. Французский такой. Кроме нас в заведении сидел только один пухленький дядечка, кушавший сладкий пшеничный блин со взбитыми сливками.
Нам же нужно было что-то более существенное, хотя бы с салатом. Выбрали из меню по штуке каждой, т. к. читала, что одной галетой можно наесться до отвала. Блин не сладкий, гречишный, начинки разные. Заказали бургундского с очень знаковым для Тоннера названием — шевалье Д Эон.
Девочка, встретившая нас, нарвала от кочана листьев салата прямо в миску, чем-то сбрызнула. Я скривилась. Через минут 20 принесли галеты. И правда, что ими можно наесться. Потому что последнюю треть есть уже не хотелось, так это было не вкусно. Вино — голимая кислятина.
Я тоже пеку гречишные блины, причем для своих детей-веганов на рисовом молоке и без яиц. Так они их едят так, что за ушами трещит. А тута, а здеся… Ну хотя бы не на пустой желудок пошли город осматривать.
Посмотреть мне в Тоннере, в принципе, хотелось только одну достопримечательность, но раз уж прибыли, то мимо остального пройти не заглянув — грех.
Вы замечаете, как выглядят дома. Подобно лицу старика, которое за некоторое время до смерти теряет краски жизни, становится восковым, не меняя при этом привычных черт.
Ноги вынесли нас к лестнице, ведущей к городской доминанте — собору св. Петра.
Лестница была не короткая. Она вилась и заплеталась, но чувствовалось, что построено на совесть.
Судьба у собора схожа с судьбой Нотр Дама, как и внутреннее содержание, с той только разницей, что первоначальный вариант этого храма возвели в IX веке.
Дверь была закрыта на глухо. Полное ощущение, что не открывали ее очень давно. Но строение меня поразило.
Декорирован фасад настолько нетривиально, что я долго рассматривала украшения. Пусть это и не португальский Томар, но какая-то тайна в этих камнях есть.
А как выглядят горгульи! Словно вытянувшиеся во фрунт нацистские бонзы с традиционным приветствием.
И пухлые барочные ангельцы с не ангельским выражением лица явно говорят с горгульями-монстрами на одном языке по ночам.
Мимо Тоннера проходит путь Сантьяго де Компостелла из Германии в Рим, следующая остановка Везле. А вы знаете, что св. Петр был женат и у него было 2 детей? И жена его приняла такую же мученическую смерть, как и он? И Петр был не единственным апостолом, состоящим в браке. 7 из 12, больше половины из них имели семьи и последовав за Христом, их не оставили. Ну это так, отступление в связи с приближающимися с крейсерской скоростью Новым годом и Рожеством. Блин, опять почти год пролетел!
Если вам архитектурные изыски этой барочно-классической церкви не интересны, то все-равно поднимитесь. Оттуда красивые виды на Тоннер.
Можно заглянуть в закрытые дворики, скрытые от посторонних глаз.
Или просто прогуляться вдали от цивилизации,
и на лавке в тишине перекусить, чтобы не есть эти гадостные блины или что-то другое из местного общепита. Мне почему-то кажется, что в Тоннере вся еда ужасно не вкусная.
А теперь вниз-вниз, искать его — бирюзовый глазТоннера: Фосс Дион. О эти фотографии круглого водоема с купоросно-бирюзовой водой, в которой плавают хризолитовые водоросли. Каменные бордюры, как уставшие веки несмыкаемого веками ока. Когда мы спустились по лестнице к… прачечной-источнику, вода была тускло кобальтовой. Если покрутить головой, наклоняя ее то в право, то влево, можно было поймать на мгновение тот неуловимый оттенок, который пленил меня на фотографиях.
— И это вот все за чем мы ехали? — хором сказали девчонки.
Давно не было дождей и даже такой мощный источник, дающий 300 литров воды ежесекундно, нет, не пересох, но виденные мной в сети бурные потоки воды, перехлестывающие через бортик и вытекающие в отведенное русло, отсутствовали напрочь, являя взору лишь что-то мутное и подернутое зеленью, как давно не мытый из нутри графин.
Но все-равно, даже эта непромытая жидкость говорила о 370 метрах только исследованной глубины этого кастрового чуда. Естественно находились смельчаки занырнуть пониже. Некоторые гибли. Но до сих пор, не известно насколько это все опущено в глубь земли.
Разумеется, природный водоем не подразумевал наличие на его берегах прачечной. Приспособил его для этих нужд некий Луи Д Эон. Помните вино в блинной. Так вот этот Луи приходился тому шевалье папой.
Шарль-Женевьева-Луи-Огюст-Андре-Тимотэ де Эон де Бомон — фигура историческая, героическая, таинственная и гротесковая. Шпион и солдат, мужчина или женщина, фехтовальщик и писатель, шпион и шантажист. Начавший ярко и широко, закончивший в бедности и на чужбине.
Любимец Нашей Елизаветы Петровны, подвизавшийся на должность ее чтицЫ, а через какое-то время выступивший в роли брата самого себя в женском обличье. Одна из ключевых фигур Семилетней войны, восстановления дипломатических отношений с Францией того времени и отставки канцлера Бестужева-Рюмина, на дух не переносившего французов.
Дворец баронов Крюссолей.
Он был сослан в женский монастырь и фехтовал в женском платье, побеждая мужчин. Обдурил Бомарше — этого прожженного дельца, разыграв перед ним сцену используемой властями несчастной девицы и написал 13 книг, одна из которых о природных богатствах России, где уделялось не мало места и значения никому тогда не интересной нефти.
Последние годы он провел в Лондоне и в женском платье, деля комнату с некоей мисс Коул. Проводя вскрытие 81 летнего тела мисс де Эон врач однозначно заявил, что оно принадлежит мужчине «с гениталиями, прекрасно развитыми во всех отношениях».
Тем не менее термин «Эонизм» был довольно долго синонимом трансгендерности и одно из первых обществ трансвеститов носило имя Бомона.
В Тоннере в особняке баронов Крюссолей шевалье появился на свет.
Дворец баронов Крюссолей.
Ворота особняка были задраены, как и двери в собор св. Петра. Говорят, что в нем, когда он открыт для посещений, водит экскурсии пра-пра шевалье, невероятно похожий на известные портреты последнего. И интересно в каком родстве они состоят, если у Д Эона не было ни только детей, но даже романов?
В общем какая-то пятнистая личность и не понять, какая часть правда, та что снаружи, или та, что в тени.
А вот с Маргаритой Бургундской все ясно. На площади ее имени, стоит ее памятник, а рядышком ее детище — Отель Дье, Божий дом и Богадельня — госпиталь Нотр Дам де Фонтениль 1293! года.
Памятник Маргарите Бургундской.
Как там в сказке: было у царя 3 сына, а в яви у герцога Эда Бургундского было 3 дочери: Иоланда, Маргарита и Алиса. Между ними и поделил он свои владения: Иоланде — Невер, Алисе — Осер, а Маргарите — Тоннер. Все-равно звучит как средневековая песнь менестреля.
Маргарита побыла королевой Сицилийской, но овдовев в бездетном браке удалилась в родовые владения, за которыми следила из дальних краев. Здесь она занялась благотворительностью и сподвижницей ее была другая Маргарита по фамилии де Бомон. Какая-то из пра-пра-пра нашего, вернее ихнего шевалье.
В госпитале де Фонтениль находится надгробие военного министра Людовика XIV — маркиза де Лавуа, выкупившего Тоннер в 1684 году у герцогов Неверских. Какая депрессия укусила маркиза, не известно, но умер он еще совсем не старым человеком 50-ти лет отроду, повластвовал в Тоннере лишь 7 лет.
Дорога обратно. Последний взгляд на город, который не порадовал, но удивил. Не развеселил, но заставил подумать и даже задуматься.
В нем явственен временной разрыв. Разрыв ментальный и культурный. Где еще кто-то страется облагородить и украсить,
а кто-то давно махнул рукой. И пересыхает бездонный источник, и затягивает Тоннер густая паутина безвременья.
Стена госпиталя Нотр Дам де Фонтениль.
— Вот и все, — сказа я.
— Нет, не все, — ответила Натуся, — Тут еще монастырь св. Михаила есть.
Не смотря на наши отговоры, мы поехали куда-то вверх, уже за границей города, еще раз взглянув на него сверху вниз.
А в монастыре организовали частную гостиницу, в которой двери и ворота были заперты прочнее, чем в соборе и дворце баронов.
— Это не честно, это народное достояние, — возмущалась Наташа.
Но ей не вторили даже мы, стараясь побыстрее убраться из этого странного места. По обочинам дороги валялись червивые, полусгнившие груши.
Мы ехали в деревушку Нуайе.
Но о ней рассказ уже был.
Теги:
Самостоятельные путешествия