Когда Христос был молодым

В общем-то вся та моя поездка в Италию, с остановкой в Римини, как идеальном месте для путешествия по Эмильи-Романьи, была затеяна ради Равенны с её Базиликой Сан Витале и мавзоля Галлы Плацидии.

Увидеть это мозаичное чудо я порывалась еще год назад, когда поехала в свое первое одиночное путешествие в Ломбардию. Но тогда больно муторно было добираться из Бергамо, чуть ли не с 3-мя пересадками.

Из Римини же поезд идет минут 40, и где-то в середине пути останавливается еще в одном чудесном месте — Чезенатико, небольшом портовом городке, к проектированию которого, имеется ввиду порт, приложил руку сам Леонардо Да Винчи.

Но в тот день, я была настолько переполнена впечатлениями от смальтовых фресок Равенны, что понимала, что никакой порт в меня уже не зайдет. Хотя сейчас об этом, разумеется, жалею.

Приехала я в Равенну так рано, что утро ещё хранило воспоминания о прошедшей ночи. Неверный свет дышал болотистой зеленью, а краснота кирпичных построек Равенны, прячущих в толщине своих древних стен драгоценные друзы мозаик, как красные угли, пробивались сквозь воздух, напоенный туманом.

Но постепенно, ближе к полудню народившийся день становился все ярче и ярче, так проявляется изображение фотографии в ванночке с реактивом. Абрисы многовековых церквей и баптистериев сначала размытые и вибрирующие в молочных струях утреннего воздуха, мало-по малу набирали ясность.

К комплексу Базилики и мавзолея (они находятся на одной территории) я подходиля в яркий, безоблачный полдень.

За несколько дней я уже в достаточной степени насмотрелась на красно-кирпичную Эмилью-Романью, и вновь увидав расползшийся, восьмиугольный мортирий храма (диаметр купола 16 метров),

ничем не предвосхищающий те иллюстрации, свечение которых лилось с экрана и репродукций, я даже притормозила и не сразу вошла в церковь. Прогулялась вдоль стен, где хаотично, словно оставленные сползшим ледником, стояли мраморные саркофаги.

Шагнув же за порог, наткнулась взглядом на барочный интерьер с летящими в облаках пышнотелыми представительницами ангельского сонма. Арки, колонны и анфилады стиля, совершенно не сочетающегося с эпохой раннего средневековья и Западной Римской империи, где к власти в год основания собора — 527 пришел Император Юстиниан.

Удивительно скоростроение собора. Ровно через 20 лет он уже был сдан в эксплуатацию и освящен, и пришлось это на 547 год, а через всего лишь год умирает супруга Юстиниана — Феодора.

Довольно странная пара, и не то чтобы мезальянс чистой воды, т. к. оба эти правителя, а Феодора официально являлась соправительницей мужа, были выходцы из простонародья. Юстиниан — сын илирийского крестьянина, получивший при рождении имя Петр, она — дочь (по другим сведениям падчерица) кипрского смотрителя зверинца.

Но если молодость Юстиниана была временем изучения права, риторики, философии и богословия, то Феодора изучала и практиковала совсем иную науку — науку плотских удовольствий.

Справедливости ради стоит сказать, что к 24 годам девушке надоел развратный образ жизни и она, познав учение монофизитов, кардинально его меняет (образ жизни, а не учение). Где познакомились Император и бывшая блудница точно не установлено, но факт остается фактом: они сочетались узами брака и даже после смерти жены, а Юстиниан пережил Феодору на 17 лет, повторно не женился.

Монофизитство, а этот термин для меня оказался совершенно новым, как религиозное течение, возникло с подачи константинопольского архимандрита Евтихия (378–454 гг). Смысл учения в том, что Христос не един в 3-х ликах, а является только Богом, т. к. якобы та часть крови, полученная им от матери, как капля в океане, растворилась с божественной сущности Бога-Отца.

Самое интересное, что Равенна до определенного времени была оплотом другого христианского учения — ариан (в Равенне есть баптистерий ариан). Арианином был предводитель остготов-Теодорикс. Они владели Равенной вплоть до года закладки Базилики Сан Витале. Арианство — течение полностью противоположное монофизитству: оно утверждает неединосущность Бога-Сына и Бога-Отца. И если монофизитство имеет своих адептов и по сей день, то аринство исчезло в раннем Средневековье.

Если честно, было совершенно неправильно не рассмотреть получше барочную часть собора. Таинственный полумрак галерей за стройными колоннами тоже хранил какую-никакую историю. Но кто об этом задумывается, когда боковым зрением ты уже видишь хризолитовый мерцающий свет.

От этого великолепия в пору зажмуриться и стоишь оглушенная, не в силах сосредоточиться, но потом любопытство отрезвляет рассудок и потихоньку начинаешь читать эту летопись от одного кусочка смальты к другому.

Конечно первым делом взгляд выхватывает мозаичное изображение молодого Христа. Прошло чуть больше двухсот лет, как христианство стало официальной религией, средневековье молодое, вскормленное роскошью Рима и пышностью Византии. Строгость и аскеза придет через несколько веков, потянув за собой распятие и осунувшееся лицо Бога.

Хотя и здесь поза Иисуса близка к распятию. Правой рукой он протягивает мученический венок Св. Виталию, левой указывает на епископа Эклесия, с макетом базилики, заложенной по его повелению. Про св. Виталия, как и большинство раннехристианских святых, мало что известно. Но он был отцом двух других святых: Геврасия и Протасия, и эта базилика освящена так же и в их честь. Более того, его женой была св. Валерия. Эдакий «семейный подряд».

Именно под мозаикой с Христом находятся мозаичные портреты Юстиниана и Феодоры, приведенные выше. У обоих над головой нимбы. Нет, они еще не отправились на небеса, да и к сонму святых их не причислили ни тогда, ни после. Так было принято изображать императоров того времени, и именно прижизненное обожествление царствующих особ привело к зарождению еще одной секты — иконоборчества. От него пострадало большинство византийских фресок и мозаик, а вот Равенские дошли в целостности. Более того они не пострадали в землетрясении 1688 года, хотя и рухнула кампанила базилика Сан Витале XIII века постройки. И уж самое удивительное, что на Равенну, во время последней мировой не упала ни одна бомба. Может быть заступничество малоизвестных святых, в честь которых освящены Равенские церкви, более действенно, чем маститых и с регалиями. Им мало кто молится и молитвы доходят и находят отклик?

Портреты Юстиниана и Феодоры прижизненные, в полный рост в том пурпуре «что лучший саван». На них они молоды и приблизительно одного возраста, хотя ко времени строительства Базилики ему уже за шестьдесят, ей около сорока. Но общеизвестно, что это их истинные изображения, хотя мозаичисты работали не с натуры, а"по фотографии». Мозаика передает дух ромейского церемониала, официальную парадность возведенную в ранг неземного.

У меня же в памяти всплывают лица Маргариты Тереховой в расцвете её красоты и усталого, блеклого Смоктуновского с прилипшими к голове редкими мокрыми волосами, сыгравшими императорскую чету в фильме «Русь изначальная».

Еще одна интересная фигура на мозаике с Юстинианом — мужчина, стоящий во втором ряду. Это ростовщик с очень говорящей фамилией — Юлиан Аргентарий (Серебрянников). Именно он спонсировал строительство храма.

Когда взрослеешь, ум делается все более рациональным и кривые линии становятся прямыми. Радуга превращается в феномен дифракции, а звезды небесные сияют благодаря энергии атомного синтеза, но любопытство — жажда, не поддающаяся утолению, не в силах просчитать закономерность, с какой какие-то люди остаются не просто вехой памяти потомков, но и имеют свое собственное, подлинное лицо.

В центре свода изображен апокалиптический агнец, отзылающий к Гентскому алтарю Ван Эйка.

Но для меня самыми интересными оказались мозаики 2-го яруса люнета, сидящие на 3-х богато укращеных лепниной арках. И если с Гостеприимством и Жертвоприношением Авраама все более или менее понятно,

то вторая с Авелем и Мельхиседеком стала своеобразным откровением, т. к. имя это — Мельхиседек я встретила первый раз именно там.

Фигура Мельхиседека загадочна, и прочтение ее неоднозначноо. Евреи ассоциируют его с первым сыном Ноя-Симом, от которого пошли семиты, и фигура его вполне реалистична и привязана в Аврааму, тогда как согласно Новому Завету у него не было ни отца, ни матери, ни начала, ни конца. Вечный священник, «Великий Архиерей Иисус Христос»: «Клялся Господь и не раскаялся: ты священник вовек по чину Мельхиседека».(Пс.109.4)

Но что тут совершенно явственно — преемственность христианства от иудаизма, о которой в раннем христианстве еще хорошо помнили, а потом постарались напрочь позабыть.

Спустя 200 лет, после постройки Сан Витале Карл Великий был потрясен ее великолепием, причем настолько, что приказал воспроизвести что-то подобное в капелле своего имени в Аахене. Нестеров и Васнецов приезжали в Равенну, для той же цели, при подготовке картонов мозаик в Спаса на Крови.

Мавзолей Галлы Плацидии и Базилику Сан-Витале разделяют какие-то 50–60 метров и сто лет истории. Судьба этой женщине написала такой сценарий жизни, что «Война престолов» по сравнению с этим детская сказка на ночь. Я о ней писала в рассказе о Равене вот здесь, если кому-то будет интересно почитайте, повторяться не буду.

То, что я не сфотографировала само здание мавзолея, объясняется лишь тем, что находилась в шоковом состоянии после мозаик базилики.

И если в той мы купались в золотом свете радостной торжественности императорской власти, то в мавзолее погружаемся в совсем уже дремучие времена V века нынешнего летоисчисления. И гамма здесь кобальтово-синяя. Так выглядит глубокое прозрачное море: вроде вот оно основание, бликует под ярким солнцем, но не донырнуть, не узнать доподлинно, что на дне. Иллюзия прозрачности времени.

С другой стороны не чужды ассоциации с ночным небом, где загадок еще больше и на нашем веку их точно не разгадают.

На высокий византийский крест опирается и молодой Христос, одетый в римскую тогу и сандалии. Четко видна граница земного светло-голубого неба и более темного горнего. Тип молодого Христа (Христос Еммануил) в иконографии редок, и так его изображают лишь в первые века христианства, когда античные представления о вечной юности богов еще не были вытеснены суровым культом «старчества».

Поскольку здание величают мавзолеем с конкретной привязкой, то закономерно было бы предположить наличие в нем саркофага, хотя бы одного. Там же их целых три: тот что побольше якобы самой Галлы, два других его мужа Константина III, правившего лишь с феврала по сентябрь 421 года, а второй их сына — Валентиниана III, убитого в 455 году.

Не знаю про мужчин, но останков Галлы там никогда не было, хотя есть версия, что они сгорели, когда мальчишки, желая посмотреть на содержимое, просунули в отверстия, просверленные мародерами то-ли спички, то-ли факелы. Саркофаги огромные, темно серые, монструозные и совершенно не сочетаются с изяществом мозаик. Но есть в них какой-то свой космос, непрочитанный и неразгаданный.

Над саркофагами мозаика со св. Лаврентием, особо почитаемым Галлой, и разведенным под решеткой огнем, на котором св. Лаврентия поджарили язычники. С тех пор он является покровителем поваров, т. к. якобы во время процедуры попросил мучителей перевернуть его на другой бок со словами: «С этой стороны я уже достаточно поджарился».

И хоть я и говорила, что вдохновилась на поездку в Равенну иллюстрациями и фотографиями, но ни одно изображение, даже самое продвинутое и стереоскопическое не способно передать дух этих стилизованных декораций, не говоря уже про игру и сияние кусочков смальты. Кроме того, что они светятся из нутри, так еще и приломляют свет под разными углами благодаря технике шлифовки.

Давно я не писала что-то такое «исследовательское». Поймала себя на мысли, что в годы, на которые приходилось по 4–5 поездок, уже мало акцентировалась на исторических деталях и тонкостях, больше уделяя внимание настроенческому аспекту и фотографическим ракурсам. Полтора года сидения напомнили мне ту жажду знания и познания, которыми я, не то чтобы руководствовалась, но они были не последней составляющей тех первых самостоятельных путешествий.

Переживая эмоциия о прошлых поездках, борюсь со страхом отсутствия будущих.