Просо июльского дня, муравьиная нитка на нагретом за день крыльце, тяжелые жуки, гудящие как грузовые самолеты на взлете,
Просо июльского дня, муравьиная нитка на нагретом за день крыльце, тяжелые жуки, гудящие как грузовые самолеты на взлете,
горечь не созревшего, полупрозрачного на просвет, похожего на поживший стеклярус крыжовника. Водяная пыльца конденсируется в капли и гнет к земле шапки пионов.
Сныть тычется в колени мокрым щенячьим носом,
тугое молчание леса вокруг дачи. Округлыми и прочными минутами, как зернышками маковая головка, были забиты дни абсолютного безделья, где я спала по 3 раза за сутки и все-равно хотела спать. Время было абсолютно, бездвижно и полно всяческой необратимости. Неделя пролетела на его драконьих крыльях. Дракона, про которого все знают, но никто, никогда не видел.
Пришло время возвращаться в Москву. Утром мы с сестрой собрались в Коломну на 2 дня, попав в самый жаркий день первой половины года.
«Пастила не хороша без тебя моя душа».
Позавтракать решили уже на месте в заведеньице «Музейная фабрика Коломенской пастилы». Сестра озаботилась билетами на так называемый «Правильный завтрак», записавшись он-лайн. Как хороши были картинки, как сладко было описание нашего будущего приема пищи и очарователен и лукав пианист. Да-да: какой же правильный завтрак без музыкального сопровождения?!
На деле все оказалось не так романтично, а скорее прозаично и даже где-то неприятно. Отдавало театральным реквизитом, воздух в маленькой комнатенке без кондиционера загустел от глуповатого повествования, фальшивого бренчания на расстроенном пианино, кисло-равнодушных физиономий мамзелей-подавальщиц, одетых для антуража в платьица эпохи середины века позапрошлого с дырками на передниках. Хорошо хоть каша была отменная.
Высказав не помню уж какой из них: мадемуазель Полин, или может Софи, что находиться у них не приятно, мы гордо выплыли в садик, весьма антуражненький, правда перекопанный, чтобы прикупить знаменитой коломенской пастилы. Полноватый мужичок, заправляющий продажей, увлеченно обсуждал по телефону свой будущий ланч, не обращая на нас никакого внимания.
— Однако, — подумала я, вспомнив реакцию мадемуазели на нашу критику, что лишь ответила:
— Да? — похлопав коровьими ресницами, без тени мысли под ними.
Но мужичок сориентировался быстрее. Начал рассказывать чем смоква отличается от пастилы, подобрел от того, что на прилавке подрастала кучка красивеньких коробочек. И расстались мы обоюдно довольные.
Указатель у заведеньица, как камень перед богатырем раскрывал варианты времяпрепровождения. Стрелка к кузне и магазину с шелками упиралась в торец противоположного дома. Мы обтекли здание сначала слева, потом нырнули в облако от распиливаемого гастарбайтерами кирпича (а типа водой помочить?) справа, и искомого не нашли. А посему пошли куда глаза глядят.
Первым на них, на глаза, попался храм Николы на Посаде. Вот он-то мне был и нужен. Так понравились на фотографиях 105 его кокошников похожих на языки пламени. Такие храмы на руси называли «огенными», а церковь эту Коломенской жар-птицей. У нее и колокольня была XVI века, снесли в смутное время, как и сам храм. От колокольни остался лишь фундамент и полтора метра стен, а храм, к счастью восстановили.
У входа притормозила машина с парой крепких мужиков.
— А на долго ли работы ваши, любезные? — спросила я, не из любопытства, а желая снять церковь без помех припаркованного автотранспорта. Дядьки сначала сурово на меня взглянули, но оценив солидную тушку фотоаппарата и, что не праздно любопытствую, вежливо ответили, что на пару часов. Более того, пояснили, что храм закрыт из-за христианского праздника.
Тут уже сестра моя, в хитросплетениях православной веры разбирающаяся гораздо лучше, задумалась:
— А какой сегодня праздник?
— Да они старообрядцы, — уже по личной инициативе поведал рабочий и пошел по делам.
А жаль что не зашли. Там на алтарных крестах есть какие-то особенные короны. По легенде при венчании одной пары ветер сдернул с голов жениха и невесты венцы. Люд искал причины тому, отчего Бог не принял это венчание. Как выяснилось, они были родными братом и сестрой, разлученными в детстве. Можно подумать когда-то это было прям уж такой причиной. Власть имущие легко подобное обходили. А венцы ныне украшают алтарные кресты.
Перебирая ногами, мы очутились рядом с другой фабрикой-музеем пастилы, называющейся гораздо менее затейливо: просто «Коломенская пастила». Декоративность хромала, но вон в той беседочке, я чайку бы с гораздо большим удовольствием выпила, чем в «салуне» с пианистом.
Пастилы мы и здесь прикупили. Во-первых потому что стоящая перед нами женщина нахваливала ту, что на меду и без сахара, кою они купили для беременной подруги, а потом самим так понравилось. Ну и… во-вторых, нам тоже, конечно, надо. И еще в-третьих чтобы сравнить.
По результатам дегустации купленного в обоих пастилочных хочу сказать, что в первом месте пастила была вкуснее, коробочки красивее, а смоква эта похожа на мармелад, даже скорее на вываренное варенье с отчетливым вкусом ягод. А вот та, что так нахваливали, была словно подсушенный хлеб со слабым вкусом и меду явно не доложили.
Не пастилой единой жива женская душа.
Шли мы, наверное, к Коломенскому кремлю. А почему наверное, да потому что туда все дороги и ведут. Но по дороге этой встречается много всего. Вот музей самоваров вообще не о чем.
А сруб на котором вывеска что-то там и про лён поманил крылечком.
— Зайдем? — спросила я Ксюху.
И мы зашли. И стали смотреть. А там прям вот богатство, все такое в традициях, но дизайнерское, хотя часть и на мешок из-под картошки похожее. Но по платьицу мы каждая отхватили. Я — сарафан с учетом погодных условий, сестра нежно сиреневое такое, в чем раньше купчихи ходили, с талией выше талии. Сказала: «Мне под лимонные балетки подойдет».
Ну к сарафану ничего кроме голых плеч не нужно, а вот в большому однотонному полотну яркое пятно не помешало бы. И тут нам на глаза опять попадается вывеска «Павло-Посадские платки». И женщина дверь в магазин запирает. А потом увидела нас, обрадовалась, отперла:
— Девочки, вам платочки?
Зашли мы в комнатушку 3 на 3, а внутри по стенам в 2 ряда и-зо-би-ли-е. Я даже и представить не могла такого количества рисунков и расцветок. И там-то мы сестре это яркое пятно к платью нашли, а мне батистовый платок, стоящий дороже больших шерстяных. Вот жду-не дождусь погоды подходящей.
А в скорости и Кремль Коломенский показался. А рядом с ним еще одна местная достопримечательность — Калачная.
Я хлеб готова есть в любое время суток и при любой сытости, а вот сестра у меня не по углеводам. От калача она отказалась, а если честно, жара давила со страшной силой, плюс мы же еще пакетами обвешаны, а у кого-то еще и фотоаппарат на пару кило, булка в руке в этот антураж никак не вписывалась.
По итальянским лекалам с русской душой.
Поэтому мы нырнули за группой туристов в проем Пятницкой башни,
одной из 6-ти сохранившихся, а всего их в Коломенском кремле было 16, и одним ухом прислушиваясь к девушке экскурсоводу.
Вот от нее мы и узнали про этот домик, что сейчас в народе зовется домов Анны Андреевны, а почему, я расскажу в самом конце.
Про кремль распространяться особо не буду, все в ВИКИ есть. Скажу только, что на лицо явные итальянские черты, строился он для защиты южных рубежей Московского княжества в первой четверти XVI века на месте деревянного, а когда границы от Коломны отодвинулись и смысл — содержать такие мощные укрепления отпал, народ стал потихоньку кирпичи подворовывать и стену разрушать. Процесс остановили по личному указу Николая I.
И то что интриганку Марину Мнишек держали в заперти в Маринкиной башне, где она якобы померла — врут люди. Жила она во дворце, а потом ее в Польшу выпроводили. Пусть и не с почестями, но живую и здоровую.
Но долго слушать экскурсовода мы не стали, т. к. таскаться за группой по жаре мочи не было, и помятуя о прохладе храмов в самый знойный день, зашли в Кестовоздвиженскую церковь, встретившуюся первой.
Свечек наставили, записок понаписали, чуть отдышались, передохнули и дальше пошли. Проводов понавешено, как паучья паутина. Нет чтобы под землю убрать, как «фашисты проклятые». Вот ведь где ни одна линия электропередач в кадр не лезет.
Чудь поодаль уже весь комплекс церквей Коломенского кремля как на ладони.
И такой-то он ладненький, одни маковки золотятся, другие голубеют, третьи зеленят. И на душе радостно, хотя на теле и противно, т. к. даже воды мы не захватили, а чай-кофий, что в заведеньице приняли, уже рассосался. Глядим девушка стоит с прозрачными жбачками, а на них надпись — «мохито». Взяли клубничный.
— Вам со льдом? — спросила наивная.
— Да, и побольше! — хором ответили мы.
Мохито отдавал водопроводной водой, а клубникой как раз и нет. Но похрустеть ледком за 150 рубликов стакан было приятно.
Чуть правее от главного храма Соборной площади Кремля стоит Церковь Воскрешения Словущего. Церковь мало того, что древнейшая постройка Коломенского кремля, так еще с ней связано много событий и историй.
То что мы сейчас видим лишь малая часть, вернее дворцовая церковь княжеского подворья, что занимало эту территорию. Поэтому именно сторона, которой Успенский собор выходит к церкви Воскрешения, самая украшенная. Ну чтобы княжеским очам приятно было.
По информации, опирающейся на местные предания и выпущенной в свет коломенским краеведом Н. Д. Иванчиным-Писаревым, именно в этом храме венчался Дмитрий Донской с Евдокией Суздальской (святая Ефросинья Московская) в январе 1366 года. А произошло это не в Москве из-за того, что по столице ходил мор, да и погорела она в этот год сильно. Так что считайте, сколько лет сооружению. Естественно, внешний облик церкви сильно изменился со времен венчания в нем князя, последние переделки привнесены в начале XIX века, а тогда в почете был классицизм, что видно невооруженным глазом.
В прочем это я сейчас такая умная, а когда мы бродили по Кремлю, то для внутреннего осмотра выбрали доминанту Соборной площади — Успенский собор. Куда и поспешили.
Собор заложили накануне Куликовской битвы в 1379 году, да так спешили, что верхняя его часть обвалилась. Благодаря этому он вошел в летопись: «В лето 6888 (1380). Падеся на Коломне церковь каменаа, уже свершения дошедши…» И эта запись предшествует началу Куликовской битвы.
В соборе, перед битвами молились Дмитрий Донской и Иван Грозный перед походом на Казань. По преданию, это здание, простоявшее до 1672 года, расписывал Феофан Грек. Там же хранилась икона Донской Божьей матери, которую в дальнейшем связывали с победой русского оружия над врагом. (Сейчас находится в Третьяковке).
Горожане безгранично любили свой собор. Он был богато украшен: иконы в серебряных окладах, шитые пелены, одна из них принадлежала руке Софьи Палеолог, богатая библиотека. Но в 1929 году храм закрыли, разграбили, иконы были утеряны все до единой, осквернены Царские врата и иконостас. В Соборе разместили склад.
Пишу об этом с такой горечью, потому что он дивно как хорош. И пропорциями своими, и внутренним убранством, и намоленностью. Легкий, светлый, в окна при соответствующем освещении льются столпы света (на фотографиях видела).
К счастью восстановительные работы начались еще в советское время в 1958 году, и надеюсь, нынешний внутренний мир его не сильно отличается от дореволюционного.
Почему-то не сфотографировала вход в женский Ново-Голутвин Свято-Троицкий монастырь. Почему акцентирую на этом, потому что голубая церковь Покрова Богородицы спроектирована самим Казаковым в очень характероном для Коломенского района ново-готическом стиле с эдакими пирамидками по нижнему периметру купола.
Монастырь небольшой, камерный. Когда-то здесь было архиерейское подворье, с 1779 года мужской монастырь, а в постсоветское время запустили монахинь. Вот что значит женская рука. Не только церкви напоминают терема, но и территория обихожена как райский сад.
В монастыре 100! монахинь и управляется он твердой рукой игуменьи Ксении. Сестры получают светское образовании с уклоном в медицину и агрономию, что понятно, т. к. здесь есть бесплатный медицинский центр, роскошный фруктовый сад, где вызревает даже виноград, и… разводят редкие породы собак.
А у нас кончилась батарейка. Последний выдох пришелся на восторги по-поводу безумно пышных штаммовых роз, что гроздьями свисали с подпорок в монастырском саду, поэтому на Успенский Брусенский женский монастырь внимания почти не обратили.
Хотя вру, обратили. Даже зайти хотели, хотя церквей тоже бывает с переизбытком. Но сидящая у входа нищенка чуть ли не в приказном порядке сказала:
— Подайте Христа ради!
Я вот этого терпеть не могу в православных храмах. Ну я и сама подам, если душевный порыв будет. Но тут я прошла мимо, не отреагировав, за что в след получила:
— Не слышит что-ли.
А типа я что, обязана?! А сожаления о не визите пришли позже, т. к. основан монастырь по указу Ивана Грозного и есть там очень интересная церковь опять-таки Упренская с совершенно уникальным пирамидальным восьми-гранным куполом.
Так же мы не дошли до памятника Дмитрию Донскому, не прошлись вдоль остатка кремлевской стены и не сфотографировали отражения кремля в Москва-реке. Коломна, кстати стоит на 3-х реках: вышеупомянутой Москва-реке, Оке и Коломенке.
В воздухе не было намека на ветерок, асфальт парил не хуже доменной печи, и мечтали мы только о прохладном душе и бокале ледяного белого вина с закусками. Тем более, что вполне себе симпатичное «Сити-кафе» находилось в месте нашего проживания в гостинице «Коломна», в народе ласково именующейся свечкой.
Но не смотря на то, что каждый шаг давался с ощутимым трудом, мы строили далеко-идущие планы по вечерней прохладе, не забывая заглядывать во дворы аккуратненьких домиков по ул. Октябрьской революции.
И дворики в Коломне аккуратненькие, словно с картины Поленова. А то знаете, фасад лакированый, а исподнее далеко не первой свежести. И еще подкупало то, что втреченный люд был чисто славянской наружности.
Душ, обед, сон. А когда через пару часов мы открыли глаза, то за окном было вот такое.
И понеслось. Всю ночь не просто лило «как из ведра», из брансбойта — это больше подходило к тому светопредставлению, что мы наблюдали сидя за кофе-чаем с гостинице и с тоской глядя на творящееся за окном.
Молнии сверкали как светомузыка, и было жаль свадьбу, что игралась с банкетном зале. Кстати свадьба эта не давала нам спать также, как и разряды молний, не смотря на то, что наш номер был на 7 этаже.
— Ну что, а на завтра-то вы могли восполнить и досмотреть недосмотренное?
— А вот не могли, — отвечу я вам. Утром у нас была заказана экскурсия на восход и по деревням Коломенского района.
Подъем предполагался в 3 утра, т. к. восход был в 3–56, а в 3–45 за нами должен был заехать экскурсовод. В свете погодных катаклизмов все это было под большим вопросом, кроме восхода как такового.
Перед поездкой нужно учить мат.часть и самой составлять программу.
Но дождь смилостивился, и когда мы подъезжали к Богородице-Рождественскому Бобреневу монастырю со стороны Оки, на небе не было ни тучки.
И как бы можно было бы после этого написать: «продолжение следует», но я этого делать не буду. Потому что продолжения у меня, как правило, заваливаются на долгие месяцы, настроение поездки улетучивается и как результат писать уже никакого желания нет.
А еще потому, что Коломна и Коломенский район оставили после себя какое-то очень цельное впечатление, которое не хочется делить на части.
Поэтому придется вам меня еще потерпеть немного.
Как таковой рассвет получилось снять лишь над железнодорожным мостом через Оку,
а другой ракурс нас повезли смотреть уже в непосредственной близости у Бобренева-Рождественского монастыря, по столь раннему времени закрытому для визитеров. Даже монастырская братия не так истова, как полоумный фотограф-любитель.
К сожалению, ничего и близко к тем погодным явлениям и видам, что я сфотографировала в Шуйском районе, куда мы ездили с Ксюхой в прошлом году, я в Коломенском районе не получила. Понадеялась на гида, а он явно был не в теме того, где самая лучшая точка для съемок.
В результате пришлось лезть через забор, по мокрой траве, что была мне по пояс, спуститься к Москва-реке, и ждать солнечного диска и каких-то особенных свето-явлений.
Робко-оранжевое пробивалось сквозь прибрежную растительность
и тут я услышала звук приближающегося мотора. В лодке сидели двое и думается мне, что я в своем белом дождевике на темном фоне выглядела очень влекуще. Лодка направилась ко мне.
Приближалась она весьма быстро, если не сказать стремительно. Мысли в моей голове:
— Не на мою ли «девичью» честь хотят покуситься? И успею ли я рвануть с места, пока народ будет высаживаться на берег? — явно за движением плав-средства не поспевали.
— Девушка, закурить не найдется? — прокричали с реки.
— Ну вот, началось. Как в плохом кино. Пора бежать.
Но ответила лишь:
— Не курю.
Мужики махнули рукой и развернувшись, рванули вдоль русла.
— Уф!
Тут меня окликнул Олег-гид, за меня уже начали беспокоиться.
— Ну мало-ли: подскользнулись, упали.
И как в воду смотрел. При перелезании забора в обратном направлении я таки подскользнулась и прямо мордой упала в мокрую траву.
— Вот этого я и боялся, — сказал гид. А мне было смешно, но смех получился слегка истеричный.
Села и церкви.
Поехали дальше. По плану было село Белые колодези.
Село это старинное, первое упоминание относятся к XV веку. Топонимика, как вроде может показаться, к колодцу тем не менее никакого отношения не имеет. Колодезем назывался на Руси родник, бьющий из земли. Белые колодези потому, что здесь добывалась белая глина. И сейчас в Коломне существует цементный завод, выпускающий именно белый цемент.
Село было богатым, ткали узкое льняное полотно, делали из него скатерти и салфетки, плели из лозы какие-то знаменитые корзины. В конце позапрошлого века в селе на более чем тысячу проживающих было лишь 92 человека неграмотных и 30 мини-фабрик. Какой все-таки предприимчивый люд жил в России. Куда все подевалось?
Было не так чтобы и давнишнее смутное время, когда в селе закрыли школу. Учить уже было некого. И бабушка нашего водителя-Оли, сказала тогда, что «все, умерло село». Да и многочисленные родники, бившие из земли, собирающиеся в ручейки, что стремились в протекающую вдоль села Оку, стали массово исчезать.
Словно подрубали концы, как у большого полотнища, но простор, свойственный бескрайнему государству, эту подрубку делал пусть и существенной, но не смертельной, но и видимой тем, кто дух, от слова душа, прежней страны или помнил, или ощущал внутри себя.
И этому-то наверное, и еще потому, что оскверненную в советское время церковь, не удивляйтесь, опять Успенскую, возродили, мало-помалу, село начало возвращаться к жизни. Вот к этой церкви нас и везли.
Ольга и Олег, двоюродные сестра и брат родом из этого села. Самое интересное, что в оба имеют еврейские корни, что отчетливо читалось в их семитских чертах (вот ведь зловредная кровь). Но они истовые православные. Помогали восстанавливать церковь и с батюшкой — отцом Дмитрием состоят даже в приятельских отношениях.
Батюшка — человек весьма харизматичный. Бывший десантник, на которого снизошло озарение — посвятить свою жизнь церкви. После окончания семинарии, когда пришло время получать приход, дело стало за малым — жены у него не было. И вот едет он в электричке, а по вагону бежит девушка совсем молоденькая. От контролеров спасается. Он ее от них спас, штраф заплатил, так они познакомились, а вскоре и поженились. Разница в возрасте у них что-то лет 10.
На выбор дали несколько церквей и как рассказывала Оля, а ей собственно матушка Елена, дело было так.
— Приехали мы в Колодези. У меня на руках первенец-грудничок, я девчонка совсем 19-ти летняя, рядом с полуразрушенной церковью котлован, куда трактор войдет и еще место до поверхности останется, а отец Дмитрий бегает вокруг этой разрухи и кричит:«Мое это место, я чувствую, здесь останемся».
Сейчас у Отца Дмитрия и супруги его 5 детей, а в храме до 100 человек по воскресеньям причащается. Сестра, как знаток, сказала, что для деревенской церкви это очень много.
Батюшка нас ждал и провел экскурсию, рассказав и о том, кто служил здесь до него перед революцией, священника тоже Дмитрием звали. Сгинул он в 37-м. Про то, как восстанавливали, про то, как грабили церковь 5 раз уже в его служение.
Про то что иконостас не мраморный, а деревянный, под мрамор крашеный. А еще показал колллекцию крестов, что находят в округе и ему приносят. Привлекли внимание, как назвал их отец Дмитрий, «пропеллеры»- медные кресты похожие на клевер четырехлистник. На кресте кроме распятия изображен еще и святой Никита-изгоняющий бесов.
Рассказал и так лукаво на нас смотрит. Сестра, ну это и понятно, сориентировалась быстрее:
— А, «Бесогон» Михалкова.
Потом слазили на колокольню, обгаженную, уж извиняюсь, голубями настолько, что страшно было оскользнуть на продуктах их жизнедеятельности.
Попрощались душевно, Ксюха пожертвования, как полагается, Олег и батюшка облобызались троекратно.
Погода тем временем портилась.
Далее по плану было село Городище.
Дорога была привольная и полная сизых блуждающих теней. Покрытие хорошее, природа не крикливая. За окнами машины показывали до скрипа промытую, свежую лиственную зелень. Леса и подлески были удивительные: то исключительно лиственные породы, то мачтовые сосны, редко терпящие соседсво с кем-то еще. Пахло сырой травой и жасмином.
Село Городищи вполне себе традиционное и предсказуемое,
а вот про церковь его для разнообразия Зачатия Иоанна Предтечи скажу, что это самый старый храм Москвы и Московской области.
Сбитый, пропорциональный, очень светлый, с чудесной шатровой колокольней и крытыми лемехом куполами.
На торцевой стороне отпечаток какого-то былинного зверька, коего называют «Батыева печать» или «Зверь коломенский».
Говорят, пока изображение не стерлось храм будет стоять. Может это как с колодезями в Белых колодезях. Пока бьют родники, стоит церковь, то и село будет стоять. А если в масштабах страны?
И еще мы к речке Коломенке спустились. Живописнаяяя!
Новые буржуинцы по берегам коттеджи строят.
Ну и конечный пункт: село Черкизово.
При этом названии мы с сестрой встрепенулись, т. к. жили мы на Черкизовской в свое время, а родители наши там до сих пор живут.
Так же как и московское Черкизово, Черкизово Коломенское было пожаловано Дмитрием Донским ордынскому царевичу, принявшему христианство, Ивану Серкизу-Черкизу-Черкизову, за боевые заслуги так сказать. Его внук-Федор носил прозвище — Старко, и коломенское Черкизово еще иногда называют Старки, а от него пошел род бояр Старковых.
Потом деревня переходит во владение богатейших князей Черкасских, владевших землями в течении 3-х веков и выстроивших великолепнейшее именение. Постройки, стоящие на берегу Москва-реки, длились, иначе и не скажешь, на целую версту.
Строятся 3 церкви. Одна из них Успения Богородицы.
Но наследники разругались, имение пришло в упадок и от него осталось лишь пару флигелей, да погост в Старках, где хоронили челядь да и самих князей. Надгробия слуг сохранились, а вот княжеский памятник разрушили.
Один из флигелей купил известнейший эндокринолог начала прошлого века — профессор Дмитрий Шервинский. Интересно, что и после революции его из дома не попросили, а участок там был несколько гектаров. Не иначе именно он был прообразом профессора Преображенского, со всеми вытекающими. Однако во времена Хрущева, когда профессора уже не было на этом свете, наследников вынудили дом с участком продать и сейчас там то-ли школа, то-ли техникум. Короче не суть.
Но есть на здании мемориальная доска, где выбито, что этот дом посещала Анна Андреевна Ахматова. И правда, она гостила у Шервинских в 1953 и 1956 гг. как и многие другие представители интеллигенции. И сейчас мы вернемся к тому особнячку с мезонином, про который я вам обещала рассказать. Зовется он — дом Анны Андреевны, которая им, в прочем, не владела никогда, принадлежал он Луковниковым. А получил он прозвище благодаря фотографии Льва Горнунга, запечатлевшей Ахматову сидящей на траве рядом с этим домом. Приехала она в Коломну, чтобы найти дом Бориса Пильняка, с которым у нее был страстный роман и писатель звал ее за муж целых 7 раз! История там длинная, Пильняка она не нашла, и до дома по ул. Арбатской, где он жил, немного не дошла. Дом цел и поныне, но новые жильцы от мемориальной таблички отказались. А мы с ней разминулись во времени на 87 лет и неделю.
Где-то в Коломне, то-ли возле скамейки на ул. Арбатская, где она отдыхала от поисков, то-ли у того дома с мезомином есть скамейка, а рядом куст шиповника, вот он и послужил названию цикла стихов Ахматовой «Шиповник цветет».
«Несказанные речи я больше не твержу,
но в память той невстречи шиповник посажу».
Но как-то оно все завязано в этом мире. Ехали мы в Черкизово смотреть очень интересный Никольский храм, который приписывается В.И Баженову, т. к. повторяет черты спроектированной им церкви Владимирской иконы Божьей матери в быково. Освящен Черкизовский храм в 1760 году, но вот когда появились в ней эти готические мотивы, что перекликаются с церковью Покрова Богородицы в Ново-Голутвином монастыре, не известно.
В церкви этой священником служил отец первой жены Бориса Пильняка. Брак долго не продлился, но каковы параллели. В 38 году Пильняка расстреляли как японского шпиона на полигоне в «Коммунарке». Эротические мотивы ему прощали, но «Повесть непогашенной луны» простить не смогли.
Ну вот и все. Как только мы тронулись из Черкизово, влил опять такой дождина, что дворники справлялись с трудом. Бобренев монастырь, что совсем рядом с Коломенским кремлем, проехали не останавливаясь. С понтона через Москва-реку сквозь пелену дождя сфотографировала дебаркадер и кремль. Жаль, что накануне не добрались до этого места. Тут и отраженьицами можно было разжиться и в Бобренев монастырь заскочить, что славен списком с Федоровской иконой Божьей матери, помогающей людям с вредными пристрастиями.
Была суббота и билеты на экспресс Голутвин-Москва к нашему появлению на станции уже кончились. Пришлось тащиться на обычной электричке почти 3 часа. Проехали Быково, Удельную, где родители снимали дачу ради новорожденной Ксюхи. Длилось это лет 8, пока мы не передислоцировались в Сергиев-Посад. Помню бабушка говорила: «Садись на Быковскую электричку. Голутвинская идет полная».
За окном мелькали то скучные стесанные профили предместья, то колоссальные железнодорожные развязки, а то совершенно волшебные подмосковные пасторали, по которым тоскует душа. Всегда.