По жизни с Варзугой

С одним из них — 86-летним хранителем истории и традиций Варзуги, собиравшим по крупицам на протяжении многих лет свидетельства прошедших эпох, Петром Прокопьевичем Заборщиковым — запланировали встречу заранее, без него знакомство с Варзугой было бы не совсем полным.

И знакомились с историей самого села не вслепую, что со мной обычно бывает, а через призму рассказа об односельчанах, их делах и традициях, чем село знаменито, о  церквях старых и новых, музеях, им же созданных. Как на бумаге, штрих за штрихом, проступал образ самого рассказчика, человека с непростой, интересной судьбой, посвятившего родному селу свою жизнь.

Заезжали в Варзугу с Успенской стороны, как называется правый берег. Застывшей стариной от неё сразу повеяло, даже сырой воздух мрачного воскресного дня стал тягучим и несвойственно августу теплым. Взгляд притягивали деревянные маковки потемневших церквей, да и все строения снизу доверху поражали своим логичным и простым совершенством.

Такой же застывшей, размеренной казалась и местная жизнь. А куда здесь торопиться? Некуда торопиться. Только Леша, наш вожатый, проявлял озабоченность, не опоздать бы на другой, Никольский берег, на запланированную с Петром Прокопьевичем встречу. У того на каждую группу, прибывшую к нему на экскурсию издалека, всё, как в спорте, по часам чётко расписано. Не случайно одна из профессий основателя музея, мастера спорта по лыжным гонкам, — учитель физкультуры школы в Умбе.

Волнения Леши небеспочвенны были. Так уж издавна повелось, в селе моста через реку, тоже Варзугу, никогда не было, и единственный способ оказаться на другом берегу переправиться лодкой. Почти у каждого из местных есть своя лодка.

Остальным, кто лодкой не обзавелся, придется довольствоваться переправой на общественной водной «маршрутке», соответственно, по часам строго за определенную плату. Для местных 15 рублей будет, для иногородних — в два раза дороже, сообщалось на доске объявлений. Тут же был указан номер телефона «водителя».

Прибыли мы в село в неурочный час, судя по расписанию, а монополия на перевозку односельчан и гостей через реку у единственного варзужанина — начальника переправы и сельского электрика по совместительству Алексея Валерьевича. Пришлось товарища потревожить, вызвав по телефону из дома.

Начальником переправы оказался молодой парень. То ли разбудили мы его, то ли отвлекли от дел воскресных, только недоволен был товарищ начальник. Не улыбнулся ни разу, на мои расспросы не поддавался, и вообще был похож на угрюмого Харона, перевозившего души через реку Стикс в царство Аида. Таким молчаливым и мрачным, как тот день, мне и запомнился.

Позже сам основатель музея Петр Прокопьевич Заборщиков со знанием всех тонкостей расскажет нам о заслугах и проблемах реки, главной составляющей жизни селян. Ему бы не знать! Несколько лет работы в должности инспектора рыбнадзора не прошли даром, да и одиннадцать лет председателем колхоза «Всходы коммунизма» научили многому.

Сколько помнит себя Варзуга, река во все времена была кормилицей, и на царский стол отправляла ценный улов — сёмгу. Так и жили селяне из века в век, превратив Варзугу в главный терский центр сёмужьего беломорского промысла. До недавних пор самой крупной популяцией дикой семги Европы считалась здешняя, но сейчас всё изменилось.

У поморов свои хитрости на богатый улов всегда были — после паводка ставили семужий забор поперёк реки из прутьев, кольев, сетей с потайными ловушками для сёмги. Заходившую в родные воды из моря нежирную рыбу называли «меженью» или «межонкой», это летняя, значит. Ярко-красную, нагулявшую жиры в августе, называли красиво «осень».

Ловили в старину сёмгу «поездом», выстраивая лодки, штук 80, рядами вдоль берега и тянули сразу до 40 сетей, замысловатую конструкцию с лабиринтами и стенками-крыльями ставили на тонях. Инстинктивно прижимаясь ближе к берегу, оказывалась рыба в хитрых ловушках. Все эти приспособления в музее есть.

Это не всё, что река могла дать людям. Знали поморы, где семга водится, там должен быть в избытке и жемчуг. Оказывается, в реке Варзуге в симбиозе с сёмгой жила удивительная ракушка-жемчужница, использовала ту же сёмгу как инкубатор. Пока та икру мечет, личинки ракушки-жемчужницы проникали в межжаберное пространство рыбы, становясь для неё своеобразным фильтром, а затем, окрепнув, покидали приют, зарываясь в дно.

Живет ракушка лет 100, если, конечно, не вылавливали ее раньше. Последние исследования ракушек проводились московским Институтом биологии развития РАН лет 30 назад. Тогда в реке обитало 140 миллионов особей жемчужниц-ракушек.

Спросили мы про уловы, насколько большие. Скрывать проблемы Петр Прокопьевич не стал. Варзуга объявлена заповедной рекой, а былое поголовье сёмги не восстановилось, семужье стадо утрачено, фактически каждая рыбина на вес золота. Но надежды на возрождение числа ценной рыбы Петр Прокопьевич не терял, уповая на создание национального парка «Терский берег» с центром в Варзуге.

— Только когда еще это будет, — вздыхал он. — С этим в Мурманске не торопятся.

Еще об одном удивительном моменте из жизни реки нам Петр Прокопьевич рассказал:

— Места у нас, действительно, необычные. Даже коровы и те водоплавающие!

Заметив в наших глазах искру сомнения, улыбнулся:

— Островок посередине реки видели? Это пастбище для колхозных и личных коров. Для коров не придумали транспорт, вот коровы к сочной траве сами вплавь добираются многими поколениями.

Действительно, удивительно!

Река делит село пополам. Одна сторона Успенская, другая, куда нас Харон доставил, — Никольская, древняя, с нее село начиналось. Выгрузил Харон нас на берег, сам обратно отправился досыпать.

Вокруг тишина, селян не видно. На пустынном берегу одиноко сидел пёс, глубокомысленно глядел вдаль, словно провожал Харона взглядом.

За кромкой высокого берега начинались огороды, уже зардела рябина, до сих пор кое-где алели в мелких зарослях цветы, простенькие, садовые.  

На Никольской стороне стояли аккуратные рядком домики, многие из них старше века, один из них явно был старой без куполов церковью. Дорог нет, есть деревянные помосты от дома к дому. 

В строении, когда-то принадлежавшем крестьянину Ивану Кагачеву, при большевиках обустроили начальную школу. Теперь в этом обновленном доме расположился музей поморской истории и культуры.

Открытию музея в 2009 году предшествовала огромная работа по восстановлению полусгнившего строения 1904 года без дверей и окон, наполнению его экспонатами. Работа длилась 5 лет. Вот тогда-то и пригодились Петру Прокопьевичу навыки плотника, кем начинал он работать в колхозе.

Многое при реставрации срубил своими руками, резное крыльцо, к примеру. Оно не совсем обычное — в звеньях орнамента угадывались очертания самовара. На земле старинный артефакт — каменные жернова с водяной мельницы 17 века, построенной монахами Антониево-Сийского монастыря, у которых в Варзуге была вотчина.

Навстречу нам вышел еще крепкий мужчина, кого стариком назвать язык не поворачивался, энергичный, подтянутый, с улыбкой на загорелом лице, отчего выглядел моложе своих лет, и пригласил нас в большой класс, пропитанный запахом дерева. Это и был Петр Прокопьевич.

Рассказывал Петр Прокопьевич эмоционально, с чем пришлось столкнуться при восстановлении бывшей школы, со словами благодарности одним и досады в адрес других. Оказалось, лесоматериалами помогли не местные власти, а туристы-норвежцы, те сначала посмеялись над идеей музея в полусгнившем строении, потом поддержали.

Их интерес Заборщикову понятен. Связи скандинавов с Терским берегом были тесными, тянулись веками, пока викингов окончательно не потеснили с Беломорья выходцы из Великого Новгорода и монахи. Интерес у тех и у других один был — утвердиться на Земле Тре и собирать дань с лопарей-саамов.

О столкновениях скандинавов с жителями Терского берега, на Карельском погосте на реке Варзуга говорят и норвежские хроники 13-го века, и строки новгородской летописи 1419 года. Отголоски тех событий сохранились в названиях местных урочищ. Одно называется Кроваво, где уже современные варзужане находили кольчужные рукавицы, другое болотистое топкое место — Немецкая падь. А 1419-й год стал считаться годом основания Варзуги.

На открытие музея приезжала даже министр культуры Норвегии, затем и самого Заборщикова норвежцы пригласили к себе  с аналогичными музеями знакомиться. Съездил Петр Прокопьевич, посмотрел, перенял во многом опыт, как-никак новую профессию музейщика приходилось осваивать. Теперь гордость за Центр по сохранению поморского культурного наследия, объединивший музеи, что такой в Варзуге есть, стали испытывать и местные власти.

Экспонатов в музее много, все нет смысла описывать, отдельные экземпляры вызвали у меня интерес, как подойник для сцеживания молока при помощи вставленных в горлышко пучков вечно-зеленого кустарника — деряги. Чего только не придумают в народе.

Всё, что удалось собрать за многие годы, приносили сами селяне, у кого что осталось. Это — старинные предметы быта поморов, макеты рыболовных принадлежностей и снастей, одежда охотников, их снаряжение, старые фотографии и авторские картины варзужан.

С особой теплотой вспоминал Петр Прокопьевич своих многих односельчан, уже ушедших, им тоже нашлось место в музее, например, Варзужскому фольклорному хору. Вообще про этот хор в Варзуге до сих пор легенды ходят, как в 1936 году, когда, в общем-то, не до песен было, варзужанин Ефим Никифорович Коворнин собрал в хоровой коллектив любительниц рукодельничать и на «вечорках» петь поморские песни.

Так в жизни Варзуги появился фольклорный хор, ставший главной культурной достопримечательностью села, знаменитым, народным. В 1961 году вышла первая запись коллектива на грампластинке «Мелодия», позднее еще две с записями песен поморов Терского берега. В биографии хора есть и участие в съемках документального фильма «Семужий берег» 1968 года с демонстрацией обряда поморской свадьбы, и почетная награда — золотая медаль ВДНХ 1969 года за сохранение народных традиций.

Мое внимание привлекли не только фотографии участниц хора. На незамысловатой картине простая женщина с добрым, открытым взглядом. Однофамилица основателя музея — Капитолина Семеновна Заборщикова знаменитостью не была, просто работала в колхозе, в 1942-м, как и другие, строила в Варзуге военный запасной аэродром.

— О подвигах тогда никто не думал, мы просто жили, — глядя на картину, заметил Петр Прокопьевич, провожая нас из одного музея в другой.

Чувствовалось, для него, подростка в те далекие годы, гибель отца на фронте в апреле сорок пятого до сих пор как не зажившая с годами рана. Обелиск павшим еще в 1965 году в Варзуге установили, а уже в 2005-м он помог с установлением мемориала с портретами не вернувшихся домой фронтовиков и безутешных вдов. Им, не дождавшимся мужей с фронта, после войны жилось не сладко.

Другой дом, который Заборщикову удалось возродить в первозданном виде, — старая поморская изба. Теперь здесь тоже музей.

Внутри нёё сохранилось почти все, как было при крестьянине Емельяне Стройкове, срубившем избу в 1905 году.

Сохранились двор, хлев, горница с оригинальными балками из цельных бревен, самодельные кровати, русская печь с полатями, с экспонатами тоже односельчане помогли, многое отреставрировано.

Рассказал Петр Прокопьевич об устройстве поморской печи и необычного поморского самовара, того самого, что послужил основой для орнамента ограждению на крыльце предыдущего музея. Без печи и самовара в доме помор — не помор.

У поморов про самовар и песня есть: «Самовар наставляю, байки, песни распеваю». Песни не только помор поет, самовар тоже. Давно замечено, у каждого самовара свой голос, закипая, он поёт, и в зависимости от погоды по-разному. Примета у поморов была даже такая, если самовар визжит, как мышь пищит, значит, быть скоро холоду. А на тот случай, чтоб согреться не одним самоваром, на полати залезть следует, для того полтабуретки у печи имеется.

Про горницу много поведал, всё не упомнить. Горницы в избах поморов чистые были, светлые, никакой грязи ни одна хозяйка в избе не допустит. Тем удивительней, что использовали поморки для стирки белья и мытья избы, утвари и посуды водный раствор золы, так называемый щелок. Процесс мытья так и называли избомытием.

Долго еще рассказывал про житье-бытье поморов и о своих планах на новые музеи, словом, помирать никак нельзя, да и некогда. Вот-вот собирался открыть музей колхоза «Всходы коммунизма», в перспективе подготовка экспозиции-реконструкции поморской хижины, затем музея сёмги. И все затраты из своей пенсии и небольшого пособия от колхоза.

А ведь это всё, не считая сохранения и реставрации главных достопримечательностей Варзуги — старинных деревянных церквей, тех, что видели, когда в село заезжали. Вот и добрались мы до еще одной страницы в жизни неутомимого Петра Прокопьевича, нет, не страницы — целой главы.

Поворотной точкой отсчета в его судьбе можно считать 1991 год, круто изменивший жизнь не только страны. В тот год на Успенском берегу нависла угроза над уникальными храмами, главной архитектурной приметы Варзуги.

Захотели тогда повыше чиновники, чтобы рядом с церквями ресторан был, уже и трактор подогнали котлован рыть. Тогда и перекрыл Петр Прокопьевич путь трактору, бросившись под траки, и сомнительную затею в покое оставили, остановив стройку. Это послужило триггером, чтобы самому начать реставрацию обветшавших храмов, это уже потом, в нулевых, на пенсии занялся он музеями.

Широко распространенный на Севере «тройник» — ансамбль из трех сооружений: двух церквей, Успенской и Афанасьевской, и колокольни — единый архитектурный комплекс Успенской стороны.

Главная скрипка в этом ансамбле у старейшего действующего храма — церкви Успения Святой Богородицы, впервые упоминавшейся в записях 1563 года. Возможно, церковь сгорела.

С тем же именем дошедший до нас храм, как свидетельствовали ведомости церквей Архангельской епархии, построен «при благоверном Царе и Великом князе Алексее Михайловиче» в 1674 году по принципу «золотого сечения» в классическом шатровом стиле, несмотря на запрет Никона строить храмы такой формы.

При всей своей видимой простоте храм со сложными переплетениями геометрических форм — квадрата, прямоугольника, многогранника, симметрично дополнявших друг друга, отличала строгая печальная стройность, как у поминальной свечки.

Образ свечи виделся в очертаниях храма и мурманскому краеведу Ивану Федоровичу Ушакову, интересовавшемуся памятниками поморского зодчества: «С необыкновенной легкостью, стремительно взметнулось оно ввысь, стройное, чистое, какое-то одухотворенное, напоминающее зажженную свечу, стоящую в светильнике».

Сохранилось лишь имя мастера, создавшего этот изящный образ без единого гвоздя и скоб при помощи топора и рубанка по собственному проекту. Звали мастера Клемент. 200 с лишним лет простояла церковь, прежде чем понадобилась ей реставрация. И вот что интересно, в числе бригады плотников, реставрировавших церковь до крыш в 1888—1895 гг., были мастера по фамилии Заборщиковы. Так что преемственность поколений налицо. Удивительно, но Успенская церковь выстояла в годы воинствующего атеизма.

Отдельно стоявшей колокольне 1896 года постройки повезло меньше. Вряд ли видел Петр Прокопьевич четырехлетним ребенком, как в 1939 году с колокольни снимали колокола, как ее разрушали и, расколов колокола на части, сложили на песчаном берегу в ожидании перевозки. Только провидение решило по-своему. Хлынувшая на берег вода утащила остатки на дно, с тех пор там и покоятся. Река, бывало, устраивала такие забавы, как в 1924 году, когда наводнением вода добралась до домов на Никольском.

А вот возрождение колокольни — дело и его рук. Построили колокольню — восьмерик на четверик, увенчанный шатром, — заново к храмовому празднику Успения Пресвятой Богородицы в 2001 году, не повторив исторического облика уничтоженной и на другом месте. Отметили праздник торжественно звоном новых колоколов, отлитых у нас, на Урале.

Приземистая Афанасьевская церковь с двумя приделами, возведенная в 1854 году с последующей достройкой в 1878–1883 годах, поскромнее будет, но пейзаж украшает не меньше Успенской. Называют ее по-разному, очень сложно официально — церковь святителя Афанасия Великого, архиепископа Александрийского, с приделом преподобных Зосимы и Савватия Соловецких.

В 1932-м её обезглавили, приспособили под ясли, как-никак в церквушке печка была, позже мастерскую по шитью лодок разместили, потом клуб. Вернулась церковь к своим прихожанам лишь в 1999 году не без помощи Петра Прокопьевича, приложившего свои умения реставратора к её возрождению.

За три года до празднования 600-летия Варзуги в сентябре 2016 года появился рядом с церковью символический памятник князю Александру Невскому — покорителю Биармии. В скандинавских сагах и хрониках под топонимом Бьярмаланд — Медвежья Земля обозначалась вся западная половина Беломорья между реками Онега и Варзуга.

Никогда в этих краях Невский вроде как не был, но насаждение в сознание моды на князя-покорителя и до Варзуги тогда дотянулась, мол, застолбим, что при нём Терский берег стал русским. Судя по историческим документам, определенная правда в этом есть. В договоре между Новгородом Великим и Тверским князем, заключенном в 1264 году через год после смерти Александра Невского, в числе других новгородских владений числился Терский берег. Это уже спустя двести лет Великий Новгород все свои завоевания на севере отдал московскому князю Ивану III.

Своей очереди на реставрацию ждали почерневшие строения старых церквей на Никольской стороне — Николая Чудотворца, 1705 года, и Петра и Павла, 1864-го, судя по деревянным заготовкам на поле, подготовка шла полным ходом. Появились в селе и новые церкви, церковь Сергия Радонежского (2014), к примеру, не такие заковыристые, как Успенская, но традиции в плане архитектурном, по-прежнему, сохранялись.

Вот и всё. Незаметно пролетело время экскурсии, пора прощаться нам с Варзугой и с человеком больших талантов — Петром Прокопьевичем Заборщиковым. Их судьбы переплелись крепко взаимно: пройдя серьезные испытания, выпавшие на долю обоих, они сохранили друг другу верность.

Теги: Автопутешествия, Культурно-познавательный туризм