Это путешествие одного дня началось немного странно, и как сказала бы одна моя хорошая знакомая, вставив свое любимое словечко — промыслительно.
С утра мы вновь отправились в Сосновый Бор, потому что мемориалам и памяти, хотелось посвятить отдельную поездку — не все можно смешивать, тема — святая. Пока едешь по дороге, в обрамлении леса, столько братских могил и памятников встречается на пути! Здесь стояли и не сдавались. Здесь места боев не на жизнь, а на смерть! Здесь погибали и верили в победу даже в самые чёрные периоды вражеского наступления во время Второй Мировой, которая для нас навсегда останется Великой Отечественной войной.
Почему-то в этот раз я выбрала другую дорогу, совсем не ту, удобную, современную, что вела в Усть-Лужский порт и которую, конечно же, предлагал навигатор.
Въехав в незнакомую деревню, увидела разрушенный храм и взволнованно попросила мужа остановить машину.
Почему? Столько разрушенных храмов и сегодня встречается на пути! Почему именно здесь я вышла из машины и пошла не слишком протоптанной тропой к входу, где к двери был прикреплен белый лист: Храм открыт…
На самом деле храм был закрыт. Я отодвинула задвижку и вошла в разрушенный притвор. Дальше пытаться пройти было и бессмысленно, и, скорее всего, невозможно, даже опасно.
Обратила внимание на доску с гравировкой текста. Впоследствии поняла — почему именно эти слова апостола Павла были выбраны для внимательного ока каждого заходящего.
Оказывается этот уникальный храм (а в России все храмы уникальны, неповторимы — так уж повелось) был разрушен не в годы революции, не в годы войны (на этой земле все тогда горело и взрывалось), и даже не в годы хрущевского «похода на Церковь» в 60-е. Храм начали разрушать в 70е годы сами местные жители и скорее всего «от нечего делать». Как удалось узнать, здесь еще в 70е можно было увидеть сохранившиеся фрески. Но потом, когда выломали окна, храм, под влиянием сырого климата стал стремительно разрушаться.
Храм, освященный в честь Георгия Победоносца! Святого, которого так чтят воины.
Потоптавшись в притворе, я вышла на улицу и подошла к скромной могиле неизвестного священника. Постояла, повернулась, чтобы уйти, но что-то заставило вернуться — иерей Тимофей…
Не буду рассказывать долго, но я возвращалась к могиле не менее четырех раз — что-то вновь и вновь требовало этого возвращения. Наконец убедилась, что это тот самый иерей Тимофей, что совсем недавно ушел в иной мир, совсем-совсем молодым. Мы были знакомы… Однажды всю Страстную неделю провели в одном храме: он служил, я пела. Совместная молитва — это особая связь, да еще в такие дни! Страстная неделя. Это не забывается.
Потом узнала о нем много хорошего, например, как он помогал людям, особенно бездомным, неприкаянным. Конечно, это совсем другой рассказ, но уже отъезжая от храма, четко сформулировала важное: здесь, рядом с храмом, который молодой священник уже начал восстанавливать и многое сделал, да вот — не успел, покоится настоящий воин — воин Христов, который всю свою недлинную жизнь боролся со Злом.
Отъехав от деревни Ратчино, мы вновь покатили по лесной дороге к Сосновому Бору, чтобы прикоснуться к памяти о былом.
Первым местом посещения стал Мемориальный комплекс «Защитникам Отечества» в Устье (Сосновый Бор).
Город атомщиков Сосновый Бор совсем молодой. Он начал жить и развиваться одновременно со строительством Ленинградской Атомной станции, а раньше место мемориала было связано с иным топографическим названием — деревня Устье.
«У незнакомого поселка, на безымянной высоте»… Кто теперь из молодых помнит эту песню, которая впервые прозвучала в фильме «Тишина», что вышел на экраны в 1963 году. Помню, как мы ходили на этот фильм в кинотеатр «Пионер» всей семьей. Тогда это было еще совсем близко нашим родителям. Мой отец — военврач прошел всю войну, от Сталинграда до Берлина. Ну, а мне казалось, что война была очень давно. Оно и правда — война была в другой жизни, не моей…
Но вот теперь, спустя время, когда пришел и мой мудрый возраст, память о тех, кто был молод, и остался молодым навсегда, кто лег в эту землю, в те далекие годы, приблизилась и к моему сердцу.
И все-таки! Какие мудрые слова песни… «То, что было не со мной, помню!»
Нет, это не был «безымянный поселок», деревня имела название — Устье и поселение это было древнее — первое упоминание относится к 1676 году! Но все ли из защитников тогда успели это название запомнить… Да и сколько разных деревень встречалось на пути наших воинов!
Мемориал имеет свою историю.
Первые захоронения погибших и скончавшихся от ран в деревне Устье, возникли здесь еще в 1941 году и хоронить здесь, на братском кладбище, продолжали всю войну.
В 1952 году сюда перезахоронили останки советских воинов, погибших в близлежащих населенных пунктах: Воронка, Долгово, Керново, Завод Калище, станция Калище, Новое Калище, Кандикюля, Ракопежи, Ручьи, Сюрье, Тентелеево, Шишкино, Перново, Мордовщина, Лендовщина, Карьер 71 км., Елизаветино, Верхние и Нижние Лужки.
В 1958 году со станции Калище были перенесены останки жертв Гражданской войны.
В 1962 году здесь был похоронен (согласно его завещанию) комиссар 5 Отдельной бригады морской пехоты И. М. Соколов. А в 1995 году и его жена — военфельдшер той же бригады Л. И. Соколова (Муратова).
В 1975 году было произведено торжественное перезахоронение останков советских воинов, погибших в боях за Ленинград на островах Финского залива: Гогланд, Соммерс, Большой и Малый Тютерс, Нерва.
В марте 1980 года были установлены мемориальные плиты с именами защитников западного рубежа Ораниенбауманского плацдарма, экипажей торпедных катеров и 12 подводных лодок, что не вернулись из боевых походов, имена военнослужащих других соединений Краснознаменного Балтийского флота. По мере того, как в результате поисковых работ обнаруживались другие имена — их вносили на мемориальные плиты.
Так в 2003 году возникла стела, посвященная морякам «Курска».
Совсем недавно — в 2015 году была открыта, как здесь говорят, вторая часть мемориала.
На черных гранитных плитах высечены имена 39 экипажей подводных лодок, из разных регионов бывшего СССР, погибших в акватории Балтики, в годы Великой Отечественной войны. Плиты расположены на стелах в виде контуров подводной лодки. Архитектор Юрий Савченко, а составитель списков Игорь Алепко.
Я плохо разбираюсь в оружии и в орудиях, но фотографировала те подновленные (теперь уже экспонаты), которые расположены рядом с мемориалом и Сосновоборским городским музеем, что имеет уточнение «краеведческий».
Наверное, было бы правильно следом за осмотром этого Мемориала перейти к другой его части, что находится рядом с Никольской часовней, уже за «лесным островком», недалеко, на улице Ленинградской. В интернете, на сайте мемориала их обычно и объединяют.
Однако мне захотелось вспомнить тот день, не нарушая последовательности событий. Осмотрев Мемориал, я пошла в музей.
Интересно, что накануне прочитала совершенно уничижительный отзыв об этом музее в интернете, поэтому готовилась к худшему. Однако музей, напротив — оказался очень информативным, а девушка-экскурсовод — увлеченным водителем по экспозициям. Вот уж истинно — не всегда нужно верить интернетовским отзывам…
Конечно! Музей сейчас расположен на очень малой территории, в бывшем частном доме и в нем всего 4 комнаты. Тесно, а экспонатов много. Однако, как выяснилось, это временное неудобство. Новое помещение уже готовится, ремонтируется и будем надеяться, что переезд не за горами.
Я не буду рассказывать вам обо всех экспозициях — нужен все же отдельный рассказ об этом музее — стоит того. Просто не хочется выходить из темы войны и памяти, перебивать другой информацией.
Поэтому я проведу вас только в одну, пожалуй, самую тесную комнатку, где собраны оружие, личные вещи солдат (как наших, так и немецких).
Это те вещи, которые поисковики находили при раскопках случайных захоронений, дабы потом постараться идентифицировать останки воинов (если это возможно) и перезахоронить.
На меня эта экспозиция произвела сильное впечатление. Дело в том, что вещи были личные.
Они словно разговаривали с вами.
Бойцы нередко на личных вещах процарапывали свои имена. Понятно, для чего…
Вот тут читается: Пашко. Ваня Морщинин.
Вещи на стендах напоминали о других людях, приоткрывали иные судьбы.
Вот эта граната (13) называлась в народе «блокадница» — ее изготовляли подростки на заводах Ленинграда. Ее нет в каталогах.
О некоторых героях мы узнаем только сейчас. Как об этом восемнадцатилетнем пареньке-испанце Педро Ниэто.
О некоторых трагических страницах долгое время вообще старались не вспоминать. Вот только сейчас открывается.
5 октября 2021года исполнилось 80 лет со дня высадки десанта советских моряков в Новом Петергофе, который уже был занят врагом. Мы долго не знали об этом подвиге. Где-то в 60-е годы была издана книга о тех, можно сказать трагических событиях, но ее вскоре изъяли, так же, как когда-то после войны стали «убирать» инвалидов с улиц расцветающих послевоенных городов. Кому-то показалось, что ничто не должно омрачать радости победы. Были такие настроения, причем у тех, кто не воевал, но оказался «при власти».
А тогда перед десантом была поставлена задача выбить врага из Нового Петергофа и обеспечить воссоединение 8 и 42 наших армий.
К этому времени Ленинград был уже в блокаде, а наш флот заперт в Кронштадте.
11 сентября 1941 года командующим Ленинградским фронтом стал Жуков, сменивший Ворошилова. Именно он отдал приказ командующему Балтийским флотом Трибуцу о формировании десанта для оказания помощи частям 8 и 42 армий для освобождения побережья Финского залива.
Задача ставилась к выполнению «любой ценой», но на самом деле была невыполнимой. Цена оказалась высока — десант погиб почти в полном составе в результате боев, которые длились несколько суток. В плен попало лишь несколько человек и то, тяжелораненые, в бессознательном состоянии.
Героями были все.
Готовили операцию в спешке, в течение всего лишь четырех суток. За это время был сформирован батальон морской пехоты — 477 человек. Это были добровольцы из числа экипажей линейных кораблей: «Октябрьская революция», «Марат», «Аврора» (в тот момент исторический крейсер находился в Ораниенбауме), а также недостроенного крейсера «Петропавловск». В добровольцы записались также инструктора учебного отряда, личный состав Военно-Морского политического училища и основных фортов.
Вооружение отряда составляло 314 винтовок, 40 ручных и станковых пулеметов, 20 минометов калибра 50 мм. В батальон влился разведывательный взвод из состава разведотдела КФБ. То есть не все бойцы были вооружены! Видимо предполагалось, что оружие бойцы добудут в бою…
Моряки не владели техникой сухопутного боя, не получили полевой формы и были отправлены в черном флотском обмундировании (подплывали тихо на шлюпках. Выгрузились близко к берегу и дальше шли в ледяной воде, в этом самом обмундировании).
В целом численность десанта составляла где-то 520 человек. Командиром был назначен А. Т. Ворожилов, комиссаром А. Ф. Петрухин.
О том, как воевали, свидетельствуют хотя бы две записки бойцов:
Краткая — «Живые пойти о нас», подписанная именем Миша и еще одна, подписанная В. В. Федоровым. Вот ее текст:
«Люди! Русская земля! Любимый Балтфлот. Умираем, но не сдаемся. Патронов нет. Убит Петрухин. Держимся вторые сутки. Командую я. Патронов! Гранат! Прощайте братишки!
В.Федоров»
Блики мешают, но я все же покажу снимки этих, чудом сохранившихся записок.
Насмерть стояли и на Ораниенбаумском плацдарме. Этот кусочек земли впоследствии назвали «Землей непокоренных».
Ораниенбаум был важным стратегическим объектом, потому что в отличие от пологих берегов Финского залива, здесь преобладала местность возвышенная, холмистая и если бы враг занял город, то с высоких берегов стал бы беспрепятственно обстреливать и Кронштадт, и центральную часть Ленинграда.
Ораниенбаум защищали все — и военные, и мирные жители, которые голодали даже больше, чем в блокадном Ленинграде, потому что норма выдачи хлеба была меньше: 150г. -рабочим, 100г. — служащим и 75г. — иждивенцам.
Однако при этом в городе работал кинотеатр, радио, баня.
До войны население города составляло 35000 человек, а к концу 1941 года 14000 человек. Но город не сдался.
На карте хорошо видна эта «Земля непокоренных».
Но перейдем из музея на Ленинградскую улицу, к другому Мемориалу и часовне св. Николая.
И часовня, и «Камень Памяти» с именами пропавших без вести, и Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата, две гаубицы, дивизионное орудие, — все это устроили к 50-летию Победы.
Подошла к часовне св. Николая. Почему-то вспомнила песню Владимира Высоцкого.
На Братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.
Здесь раньше — вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.
А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
У Братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На Братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!
Как хорошо, что теперь и кресты ставят, и часовни. Как правильно, что сейчас незнакомые нам люди, в том числе и молодые — поисковики, взяли на себя нелегкий и не очень «приятный» труд «найти и перезахоронить, по-человечески», тех, кто погиб защищая Родину.
Но есть и другие могилы… В них покоятся тоже герои — герои нашего времени. И не случайно следующий Мемориал, в городе атомщиков посвящен именно им — в Сквере ликвидаторов ядерных катастроф и аварий.
Почему-то вспомнилась другая песня — на стихи Вадима Егорова, которую нечасто исполнял Сергей Стёркин, потому что она была хотя и не запрещенной, но, мягко говоря, непоощряемой.
Песня была написана задолго до Чернобольской аварии, но мы пели ее под гитару с ребятами-физиками. Студенческие годы…
Сёстры мечутся, сёстры мечутся, белый смерч,
Восемь физиков, восемь мальчиков едут в смерть.
Ночь под морфием, две под морфием, в забытьи,
Койки белые, койки мягкие, как ладьи.
Отделяются и проносятся мимо стен,
И укачивают, убаюкивают, как детей.
Восемь физиков, восемь мальчиков, навсегда,
Где-то мать кричит, изморщинена и седа.
Где-то девушка бродит, сгорбившись, по Москве,
С коек скомканных льётся волнами дивный свет,
Это светятся непокорные до конца,
Облученные, обреченные их сердца.
Непочатые, непонятные для других,
Те, что будут потом просвечивать из могил,
Как просвечивает смешиночка сквозь печаль
И когда-нибудь мы придем сюда невзначай,
И растерянно удивимся, ища очки,
Мол, откуда взялись на кладбище светлячки…
Тогда на смену понятным для нас героям, что рванув тельняшку на груди, бросаются на врага, чтобы подорвать их и себя, пришли иные. Мальчики-интеллектуалы, иногда даже «очкарики», но готовые, как и их отцы идти в бой до конца — потому что мужчины. Настоящие мужчины.
Поле битвы стало иным, но, как оказывается, еще более опасным.
В центре сквера Свеча памяти — из гранита. Только «бешеный огонь» плавит и гранит, и металл.
Я помню одного своего студента в институте Культуры. Отличник, дирижер-хоровик. Ему бы петь! А он попал на войну в Афганистан. Воевал. Вернулся. Тут бы и опять продолжать учебу, но случился Чернобыль и опять он оказался на переднем крае. Он не был добровольцем, но если посылали — не отказывался, не искал возможности избежать риска. «Надо — значит надо».
Он и оттуда вернулся. Помню, устроили его встречу с первокурсниками. Рассказывал спокойно, скупо, без пафоса и самолюбования. Но одна картинка из афганского прошлого долго не давала мне спокойно спать. Слишком страшно. Пересказывать не берусь.
А про Чернобыль помню из его рассказа немного.
Сбрасывали песок в жерло реактора. Хотели использовать роботов, но они от повышенной радиации, как там говорили — «сходили с ума», а вот люди могли…
Это небольшая цитата из интернета:
«В результате взрыва четвертого энергоблока был полностью разрушен реактор, а в окружающую среду выброшено большое количество радиоактивных веществ. С первых дней в эпицентре трагедии с воздуха закрывали аварийный реактор ЧАЭС советские летчики. Ложились на курс тройками, проходили по 20–30 раз в день через тысячи рентген. Действовали практически в боевой обстановке ядерной войны».
На борьбу с «взбесившимся атомом» тогда было направлено более полутора тысяч сосновоборцев.
На информационных щитах представлен рассказ и о Чернобольской катастрофе и о том, как велась ее ликвидация.
На мемориальных плитах вначале были запечатлены имена сотен сосновоборцев, которые принимали участие в ликвидации ядерных катастроф и аварий, а в 2019 году список был дополнен. Сейчас в нем значится 1587 имен.
Этот мемориал был открыт 26 апреля 2005 года. Авторы проекта архитекторы В.Соколов и В.Архипов. Эмблема на вершине памятника создана Г. Джангуловым.
Подойдем и прочитаем надписи. Они скупые, но проникающее прямо в сердце каждого, кто пришел поклониться героям — героям нашего времени.
А Храм, что в Сосновом Бору очень необычный по своей архитектуре и освящен в 2009 году в честь иконы Божией Матери Неопалимая Купина.
Что ж! Иначе и быть не может — в таком городе…
Я помню Синайский монастырь, где мне посчастливилось подержаться за живую веточку этого зеленого чуда. Сам Бог говорил с Моисеем из этого куста. Куст был объят пламенем, но не сгорал.
А эта березка в сквере ликвидаторов почему-то мне напомнила тот куст. Живое деревце и его тогда так красиво, хотя и печально ворошил теплый осенний ветер.
А через дорогу административное здание АЭС, которое не слишком привлекает внимание, если бы не слова, распростертые по всему фасаду. Непростые слова.
Задумайтесь!
Раньше этот лозунг-пожелание наверняка был бы сформулирован вполне бодро: «С нами светлое будущее!»
Но как глубоко звучат те же слова в иной интерпретации: «С нами будущее — светлое!»
Это уточнение словно обращено к каждому из нас. В нем и пожелание, и сомнение, и надежда, и тревога. У Человечества еще есть время, чтобы услышать.
Теги:
Самостоятельные путешествия, Культурно-познавательный туризм, Автопутешествия
