На деревню к бабушке. Часть первая

Приехав к бабушке, мы как совсем молодые родители, принялись строить планы прогулок, поездок, не забывая о работах на городе и в доме. К счастью, с нами прилетели бабушка и дедушка нашей дочки, по совместительству мои мама и папа. Чтобы уже окончательно добить семейное древо — мама и является дочкой Ба. В станице всё цветет и пахнет. Работали мы преимущественно утром, часов до девяти и потом уходили в дом (кроме дней путешествий), так как на улице стояла жара под +42.

На въезде к станице, напротив поклонного креста (как и все станицы — Павлодольская является христианской, основанной казаками. К слову и название Павлодольская пришло казакам на ум в честь апостола Павла), располагаются руины колхоза. Некогда на этом мощном предприятии трудились станичники, растили племенное стадо коров и я будучи маленьким на велосипеде гонял к бабушке на работу, где она являлась инженером-осеменителем. Такая профессия ценится в деревне и бабушку уважали в станице. Это я знал точно, выезжая с ней по дворам, когда приходило время жителям осеменять коров, в то время являющихся непременным атрибутом двора. Раньше, мы ходили встречать коров к семи вечера на задворки станицы, к мосту через оросительный канал — тогда пастух приводил стадо более чем в полторы сотни голов. Теперь на заброшенный канал выходит не более двадцати голов скота. Молоко дешевле купить в магазине, колхоз более не поддерживает жителей и в его развалинах водятся змеи и охотятся скопы, гнездующиеся в лесополосах, разрезающих квадраты полей пшеницы.

Хорошо, хоть огромные площади полей не простаивают и там видны работы по заготовки пшена, сена, соломы. Внутри станицы, на пыльных улицах с фруктами и ягодами всё намного радужнее. Абрикос, алыча, тутик и вишня растут вдоль дороги — бегающие дети нарвут себе полные карманы и убегают. Пока мы гуляем, также не забываем лакомиться и угощать дочурку. Пряный, ароматный абрикос переспевает и падает на дорогу, где его давят ноги проходящих и проезжающие машины. Ветви вишни гнуться под тяжестью бардовых плодов. Они вянут так и не дождавшись жаждущей руки. Кажется, что даже насекомые забросили эту скучную затею — льнуть к сладким, сочным плодам.

Чего скрывать — сельчане не справляются с урожаем стоящих на их огородах деревьев, чтобы заботиться о бездомных деревьях. Поэтому тех обрывают в основном цыгане. Их не любят в станице, хотя и в тихую. По рассказам — приезжающих большими семьями цыган выгоняли из станиц, зная их шумный, задиристый норов. Единицы жили, но как правило это были уже знакомые, обрусевшие семьи. Такие и в Павлодольской были. С недавнего времени стали подтягиваться пришлые цыгане, не чувствующие отпора со стороны администрации, а наоборот — имеющие за мзду возможность прописки. И скоро их стало достаточное количество, чтобы вести нагло — так появились недовольства. В общем то жители и цыгане живут одним обществом, но с некоторым холодком и отчуждением между собой. Кстати, на этот год — цыгане второй после русских народ, населяющий станицу.

Павлодольская лучами улиц расходится от центра — торгово-культурной точки притяжения станичников. Улицы тянуться вдоль дороги, иногда встречая магазинчиками, которые стоят прямо во дворе. Раньше таких киосков было два на всю станицу, теперь по два на каждую улицу. В лучшем случае. И я не знаю, насколько Алания дотационный регион, но цены в магазинах на порядок ниже столичных. Например, бутылка газировки дороже 35 рублей — уже мажорная, а помидоры идут по 15 рублей за килограмм и нам ещё сказали «…подождите, сезон придет, их по 10 за кило отдавать будут…». А цены на бензин наши, да. В центре магазины напоминают галантереи, богаче выбором и шире площадью. Рядом же стоит Ленин, неизменно на своем пьедестале, всматриваясь вдаль, за ним шлейфом тянется сквер, заброшенный и неухоженный. По бокам работают только магазин продуктов и Дом культуры, такой свежий внутри и с разбитым плафоном снаружи. Внутри ДК окромя библиотекаря вы уже никого не найдете, но дети исправно забегают внутрь, где ещё работает несколько кружков и чадо младшего школьного возраста сможет занять свой досуг.

Жара придает свой песочно-пыльный колер всему, что купается в мареве горячего воздуха и от того пыльные дороги кажутся ещё более пыльными, а жизнь вокруг словно размывается. Немного прохлады кидает на прибрежную территорию шумный Терек, что, впрочем, не спасает стоящий на его берегу военный мемориал.

Терек возмужал, наполнился после моих вылазок к нему из детства. Раньше мы ходили на него купаться. Оставляли вещи под кустом и уходили вверх по течению на пару километров. Там стояло дерево, с которого мы прыгали и течением уносимые добирались до вещей. Вода, как и сейчас, была холодная, быстрая, цвета охры от взвешенных песочных частиц. Терек по своему виду напоминает грязевой поток. Но мы не боялись ни коряг, ни скорости. После изменений в работе Павлодольской ГЭС, воды наполнились и теперь купаться стало опасно. Да и не подобраться уже к берегу просто так.

Купаются в станице на карьерах, где выбирали щебень или на БАМе. Но до последнего ехать надо на машине, а карьеры располагаются под боком станицы. Вода в них стоячая, отчего имеет мутный зеленый оттенок и частями обросла водорослями. Но здесь можно и с детьми искупаться, и самому попрыгать — глубина позволяет. Карьеры — неизменно заполняются отдыхающими вечером, когда жара спадает и молодежь закончила работы. Вода прогревается так сильно, что на поверхности желаешь добавить немного льда. Льда, к сожалению, никто не добавляет. Вокруг карьеров фиолетовым морем раскинулись поля из бессмертника — сухой колючей травы с яркими цветками. Такие цветы, сорванные, годами стоят и не вянут. Отсюда и название.

На закате марево колышет силуэты деревьев под большим пышным шаром солнца.

Недалеко футбольное поле, заросшее колючками и травой. Ворота из последних сил держаться символом человеческого завоевания и немым укором человеческой хандре сверкают ржавыми пятнами на белых штангах.

При въезде к первой улице — Степной — стоит храм. Отстроенный совсем недавно, около десяти лет назад. Храм окружают деревья, его стены свежи, а купола, пусть и не золотые, сверкают на солнце. В мое детство, мы забирались в развалины сквозь сгнившие деревянные лохмотья, внутри водились птицы и чем-то черным, навроде угля, были жирно начертаны матные слова. Небольшая иконка, с пожухлыми краями много лет висела в углу развалины. А может и не висела — и это моё детское воображение, ведь тогда влияние взрослых было велико, и мы испытывали благоговение перед священным домом…

Храм бомбили немцы. Храм сносили коммунисты. Теперь снова храм венчает расползающееся рядом кладбище. На нём много моих родственников по матери, включая её прадеда — атамана и дебошира. Не знаю почему, но всегда с гордостью рассказывали, как тот в драке откусил нос или как он на ходу коней тормозил. А ещё помню рассказы о моем прадеде — тот был главой, когда пришли немцы и всей станицей просили моего прадеда встать в главу при немцах. Зная, что не простят, тот встал и сохранил много жизней, тяготы гнета под немцем прошли мимо нашей станицы. А потом вся станица встала на защиту прадеда перед освободителями и властями, я не знаю — остался ли он при своей власти и регалиях, но умер он в своем доме в станице.

На кладбище стоит часовня — она была сохранена во все свои года жизни. Хоронить то людей надо было, совсем без дома божия люди не могли. Правда при коммунизме та была заперта и открывалась по особым случаям, являясь скорее складом для инвентаря святого отца. В такие случаи не входило крещение — на него было табу. Знаю об этом, потому что тайно со своими родственниками был крещен и я в этой часовне.

Как прекрасна деревня своими урожаями, гоготом гусей, плеском детей в карьере, также прекрасна и вечером. Многие выходят часов до семи-восьми, до начала лютования комаров, на свои лавочки у дома. Улицы заполняются приветственными криками, смехом детей и взрослых, слышен стук мяча у импровизированной детской площадке. А во дворе накрывается стол. Там стоит аромат свежей зелени, манжи (разновидность лечо) или борща. Возвращаясь в детство — мы всегда ели молоко с хлебом. Наливали парное молоко, как только Ба принесла его из-под коровы в тарелку и густо крошили ломтями хлеб, добавляли сахар и уплетали за обе щеки.

Станицу накрывает небо, проткнутое мириадами звезд, больших и малых, тянется полоска млечного пути, затихают птицы.

Вторую половину отпуска, мы уже не стремились каждый день наполнить приключением. Мы втянулись в образ жизни станичника и путь до карьеров был единственным путем между работой и отдыхом.

Столько всего рассказав вам о селе в Северной Осетии, спешу заметить, что путешествовали мы больше всего по Кабардино-Балкарии. Первым нашим выездом был город Прохладный, где, собственно, мы толком ничего и не посмотрели — там была другая цель. Самое интересное в той поездке — дорога.

Из Павлодольской в Прохладный можно уехать только раз в сутки, на 7–30 от остановки. Важная информация, когда тебе об этом сообщает таксист на остановке в девять утра, правда? Поэтому мы этого таксиста зафрахтовали и поехали в Моздок. К слову — такси вокруг районного центра сродни микромаршруткам и поэтому не сговариваясь, водитель тормозит у каждой остановки и вот нас полный салон в ценой по 60 рублей за человека. Довольно бюджетно, учитывая что ехать нам порядка двадцати километров.

Автовокзал в Моздоке — это шедевр. Ровно настолько, насколько можно назвать контейнер шедевром. Внутри кассир, несколько стульев и спасающиеся от жары под свежестью кондиционера в контейнере, пассажиры. Кассир мило сообщает, что нужная нам маршрутка будет через полчаса, но билеты мы на неё не купим. Увидев обескураженные лица, кассир улыбнулась и уточнила, что маршрутка проходящая. Старая, шелестевшая краями своих крыльев, черная маршрутка приехала в Моздок из Грозного и отправляется в Прохладный. На Кавказе словно Вавилон национальностей и народностей, живущих бок о бок. И вот через три республики насквозь несется наш болид, где мы русские едем с семьей чеченов из Грозного, осетином, работающем в Грозном и кабардином, подсевшем вместе с нами в Моздоке. Через окна врывается ветер, неукротимый на скорости в сто двадцать километров в час, из динамиков несется лезгинка или похожие на неё мотивы, а снаружи треском по ушам поют цикады.

Целью нашего пребывания в Прохладном был футбол местной команды с коллективом села Старый Черек в рамках розыгрыша первого дивизиона КБР. Я опущу рассказ о футболе, хотя отмечу, что стадион в Прохладном, ровно как и команда в отличном состоянии. Мне, видавшему много футбольных арен, понятно, что в городе есть энтузиасты, болеющие футболом.

Город Прохладный, как столица района шумный клаксонами машин и шелестом деревьев, дарящих тень улочкам в зной. Улица, по которой мы прошлись напоминала чем-то улочки морского курорта а-ля Адлер. Все первые этажи зданий — торговые точки, кафе, магазины. Желтыми и зелеными кляксами раскиданы по тенистым уголкам города бочки с квасом, реже можно встретить лимонданые точки. За несколько минут прогулки и два часа вокруг футбола Прохладный предстал перед нами тихим, ведущим размеренную жизнь, городком, обросшим по периферии большими трескучими и скрежетащими цепями, строительными рынками и авторазвалами.

Обратно мы уезжали с тем же маршрутчиком, теперь забившим свою колесницу под завязку и даже больше. Ехать до Моздока мы не стали и вышли на повороте к станице. Оставалось пройти пять километров под палящим солнцем по асфальту в окружении желтых полей, где давно сухие стебли собирали на солому и свежести нам могли подарить лишь акации, редкими островками теснящиеся между дорогой и полями.

В выходные дни небольшой ПАЗик, следующий на 7–30 от конечной остановки в нашей станице до Моздока, забивается полностью. На этом маршруте едут к базару, чтобы до обеда вернуться и приступить к делам. Автобус скрипя трансмиссией на поворотах пыхтит сквозь станицы, огибает некогда действующие блок-посты, а теперь бетонные блоки и выруливает как раз к базару. Люд ручейком утекает в ворота рыночной круговерти. Нам рынок не столь интересен, задача — прогуляться по городку. Рядом с шумным входом на базар раскинулся парк отдыха. Лавочки с мультяшными героями, отдыхающие парочки, фонтан — большинство наверняка именно здесь дожидаются автобусов по своим деревням и селам. Парк — исторический, вот-вот откроет входные арки с памятником, а пока они обернуты лесами. На углу парка и жилого здания давнишний натюрморт с «Единой Россией» и вроде бы особенного ничего — старая вывеска на задворках стройки. Но десять лет назад, приезжая с родителями на базар, я помню такой же натюрморт (свежее чуток, но концепция не менялась) и с теми же главными героями. А мусорный уголок рядом с историческим памятником единственной русско-грузинской военной дороге, начинавшейся именно в Моздоке, а не во Владикавказе.

Памятник покрылся пылью жаркого лета, строительных работ и времени — главное сохранен в своем первозданном виде, с потускневшими медными рельефами. Моздок — городок районный, перемешанный спальными районами пятиэтажек и частным сектором, зачастую пропарывающим городской ландшафт. От этого особенно чувствуется южный колорит с огромными кустами роз, яркими домишками и надписями на воротах, под газовым трубопроводом. Улицы проносятся под тенью деревьев, внизу стоят лавочки для вечернего променада, слышен петушиный крик, совершенно неслучайно можно встретить корову или козу в самом центре города. Они лениво провожают беспечным взглядом проносящиеся новенькие иномарки и желтые такси с яркими надписями телефонов на боках. Зевающий кот отдыхает в тени салона сотовой связи.

Вместе с коровами и сотовой связью живет совсем другой Моздок. Сразу бросается в глаза как окружены бетонными блоками силовые госучреждения. Блоки шрамами на теле Моздока пересекают прямые улочки, окружают стеной здание ГИБДД, рубцуются вокруг полицейских штабов. Эхо чеченских войн, в которых этот маленький тенистый городок оказался едва ли не известнее Грозного. В Моздоке располагались войска, перевалочные пункты, в Моздоке гремели взрывы и автоматные очереди, Моздок замирал по ночам и выцвел, оставив только серые тона в те осенние дни страха за своих детей, по пути в школу разглядывающих солдат с автоматами.

Мы повернули на улицу Кирова — центральную и самую красивую. По сути — остальные улицы не отличаются друг от друга. Кирова же — центр притяжения. Немного в стороне находятся памятник Пушкину и запущенный парк. Пушкин писал о Моздоке «В Моздок я больше не ездок», побывав здесь в 1820 году во времена разгула малярии, не удачно прискакал. В парке, где засыхают неухоженные растения, разделенные между кустами потрескавшимся асфальтом, буграми выпирающим на всей небольшой длине, стоит пустующая чаша фонтана. Наверху памятник герою войны Кондратенко Любови, чуть далее памятник Пугачеву, загремевшему в кутузку в Моздоке. Здесь же в Моздоке, Емельян Пугачев с гауптвахты и сбежал. В самом углу парка, уже огибаемый перекрестными дорогами, стоит дуб. Городская легенда гласит, что именно под этим дубом неудачно приехавший Пушкин написал своё «Лукоморье». Табличка рядом просто чтит долгожителя великана, видевшего Моздок с его колыбели.

Вдоволь наобнимавшись с гигантом, возвращаемся на улицу Кирова. Она шумит увеличивающемся к обеду трафиком. Тенями гуляют редкие студенты профессионального колледжа, их общежитие находится напротив через дорогу. В летнее время двери колледжа открыты, но внутри немноголюдно. Постепенно нарастают басы с площади Ленина, где на большом открытом пространстве тают следы недавнего праздника и набирают силы стационарные батуты. От них и доносится музыка, скоро гуляющие с детьми родители будут сдавать своих детей на аттракцион под присмотром Ильича. Вокруг сквера зарастают некогда большие буквы «ЛЕНИН» но парк выглядит опрятно.

Памятник Святому Георгию золотом блещет рядом с магазином магнит. Вся улица Кирова — чередование торговых точек с памятными местами. Только хранители погибших вынесены в небольшие скверы. Как, например, памятник погибшим в Афгане. Рядом небольшие фонтанчики с водой, гуляющие кошки и лимонка на ладони. Она лежит немым укором старухе-войне, оборачиваясь сердцем. Живым молодым сердцем солдата, оказавшегося в тисках бойни, так и не познавшего возможностей любви сердцем. Или старым, изможденным сердцем матерей, не перестающим биться за двоих только ради веры в то, что не зря потеряло сына. На лавочке сквера сидел мужчина, с интересом разглядывающий нас с фотоаппаратом. Скорее всего это был торговец из точки общепита недалеко от сквера, или бизнесмен. Но живя или работая рядом, теряешь остроту восприятия энергии в таких местах. Он смотрел равнодушно и заинтересованно. А нам взгрустнулось у лимонки.

Немного дальше, мимо гостиницы и техникума начинается круговое движение. Улица Кирова идет дальше, но превращается в обычную улочку, дорога там зияет дырами и выбоинами, что верный признак окончания центральной туристической части. У кольцевого движения в цветнике, рядом с забытым и забитым ДК расположился самолет — памятник ещё одной войне, оставившей след в этом городке — второй мировой. На взлете МИГ-21 уходит в небо. Памятник военным летчикам установили в городе в честь 30-летия победы. На нём мы завершили прогулку по улице Кирова. Смею предположить, что почти все интересные места мы увидели. Моздок — городок не рассчитанный на туриста. Безусловно, здесь украшают город в память о событиях и великих людях, оказавшихся здесь. Но в целом Моздок — по-домашнему уютный и спокойный.

Ложкой дегтя в нашей прогулке стало знакомство с таксистом. В Моздоке таксистов много, их машины стоят на каждом углу. Передвижение внутри города и окрестные пункты в районе 60 рублей. Нам же заявили до мемориала 100 рублей, привезли не туда и одутловатый таксист, с хитрыми глазками, накинул ещё 50 рублей до нужного места. В целом мы отдали за передвижения, включая ожидание у мемориала, 300 рублей. Это втрое выше цены поездки. Для нас, жителей столичного региона, расценки не смутили. Смутил факт отношения человека, услышавшего пришлый акцент. Надо было нам выходить от него ещё в тот момент, когда он оставил нас в машине и попросил подождать, пропадая с кем-то из друзей пятнадцать минут в салоне связи. Мораль моей кляузы — с таксистами в Моздоке надо быть построже, никаких подождать и любая цена выше 60 рублей повод обратится к более честному соседу по автопарку.

К таксисту нам пришлось прибегнуть по пути к мемориалу к госпиталю. В августе 2003 года, во время второй чеченской войны, грузовик напичканный взрывчаткой въехал в военный госпиталь на окраине Моздока. В это время там находились женщины, дети, раненные солдаты и врачи. Погибло много людей, госпиталь перестал существовать, на его месте теперь часовня. Взрыв был такой силы, что не было ни единого дома в городе, где не прочувствовали силу взрывной волны, ближайшие постройки лишились окон. Многие лишились родных.

Обратно мы возвращались по улице Кирова, застав самого Кирова стоящим почти у самого рынка, где начинается улица в его честь. На базар мы заглянули в поисках неожиданных находок, которых на развалах полно. Покрытые тентом улочки базара кишат продавцами и людьми, вход проверяется военными и полицейскими, внутри гвалт и торги. Мы не нашли ничего подходящего среди куч старых пластинок, значков и ушли с пакетами пастилы, рахат-лукума и прочих сладостей. До автобуса оставалось недолго. Как раз чтобы оценить старенький паровозик на детской железной дороге. Паровоз этот уже несколько десятилетий возит малышей по кругу, скрипя свжепокрашенными вагончиками по узколейке. У остановки рынка в ожидании автобуса горланят бабульки, вечно сытые коты нежатся на солнце, таксисты важно переговариваются между собой в ожидании клиентов. Это место не обеднеет людьми никогда.

Последним путешествием было знакомство с Минеральными водами, куда мы приехали загодя в день вылета домой в дождливую Москву. Минеральные Воды — городок не туристический, он скорее транспортный узел мирового значения, открывающий дороги во все уголки кавказской здравницы.

Уже в аэропорту вас встретят многочисленные фирмы, развозящие в Пятигорск, санатории, Кисловодск — туда, где все отдыхают. А в Минводах дороги, зажимающие город со всех сторон и дома с небольшими дворами, утопающими в тени. Железнодорожный вокзал города одно из нескольких мест, достойных внимания туриста. Оно и понятно — не отходя от кассы, что называется, вышел из поезда, запечатлел себя на фоне ансамбля колонн, орла и ушел в душный микроавтобус, уходящий ввысь гор.

От вокзала уходит сквер — пешеходная зона отдыха. Начинается сквер с фонтана и надписью «купаться запрещено», но стайка цыган плевала на эту надпись, с визгом подставляясь по струи, а их цветастые мамочки и бабушки дремлют на лавках неподалеку. Сквер наполнен кафешками, с модными нынче гиросом вместо шаурмы, и мороженым. Отдельные заведения закрыты и откроются только ночью, рядом сквозь деревья изредка попадают в поле зрения сооружения навроде ДК Железнодорожника. Но чаще мы видели окна жилых домов.

Есть в городе памятник Генералу Ермолову, но он расположен у шоссе, уходящем сквозь Кавказ в Грузию и от нас находился в шести километров. По жаре катать дочь, зная что к машине в аэропорт придется нестись сломя голову, мы не рискнули. Ведь у нас тут недалеко бабушка, а вокруг города и неизведанные места силы и чудес — наверняка ещё придется сказать Минеральным Водам «Привет», под шум взлетающих самолетов.

У бабушки хорошо.

Теги: Самостоятельные путешествия, Отдых с детьми, Культурно-познавательный туризм