«А еще жизнь хороша тем, что можно путешествовать», — сказал однажды именитый русский географ Пржевальский, задав своим примером единственно возможный способ убежать от скуки и рутины.
21 век подарил возможность путешествовать всем — грудничкам и колясочникам, сверхбогатым и отчаянно бедным. Туристическая инфраструктура подстраивается под все классы, категории, вкусы и желания; проглатывает всякого, кто может отправится в путешествие — и смеющуюся на боковушке плацкарта «Сыктывкар — Сочи» тучную женщину в широкополой шляпке, и поглаживающую в месте соединения бедра и брюшной полости своего немолодого кавалера точеную смуглую красотку, что скучает в бизнес-классе чартера «Москва — Дубай».
Смеющимся над пошлой банальностью стандартных мест отдыха, предлагаются пешие «прогулки» к вулканам Камчатки, «дарктрипы» по нацистским концентрационным лагерям, паломнические поездки к нетленным восковым мощам святых и прочее-прочее.
— Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, то есть Николай, и три моих podrugi, то есть Маргарита, Катерина и Светлана, причем все три отменные красавицы и умницы, в Маргариту же я просто по уши влюблен, а сидели мы в салоне модной машинки, которая уверенно шевелила колесами в направлении Karjalan tašavalta.
У нас было 2 палатки, 4 спальных мешка, 75 запасных носочков, 5 упаковок туалетной бумаги, горка активированного угля, пакет слабительных и всего такого, антимоскитные репелленты всех цветов, а еще штык-нож, мачете, травматический пистолет и две дюжины патронов. Не то, чтобы это всё было нужно в поездке, но раз ты взял на себя ответственность везти московских девушек на Север, то позаботься об их комфорте. Единственное, что нас беспокоило — это отсутствие в багажнике резиновых сапожек. В северном мире нет никого более беспомощного, чем человек без резиновых сапог. И я знал, что довольно скоро мы во что-то такое окунемся.
Наш недельный маршрут был основан на максимальном возвращении к эпическому, интегрированию своих городских тел в лоно суровой природы. Практически месяц коллективная мысль судорожно билась над проектированием поездки; подсчитывались время, расстояния и интерес к той или иной первичной географической единице. В результате был рожден следующий план: Санкт-Петербург — Рускеала — Петрозаводск — Кижи — Медвежьегорск — Сандармох — Воттоваара — Кемь — Соловки — Хибины.
Дорога до Рускеалы походила на сеанс эротической логопедии: проносящиеся за окнами автомобиля неблагозвучные названия карельских населённых пунктов (Лахденпохья, Раухала, Мийнала, Хюмпеля, Хелюля и т. п.) безжалостно переименовывались нами в честь срамных органов и сексуальных техник.
Рускеала встретила нас набухающими сумерками. Маленьким лагерем расположились мы на самом краю мраморных утесов — отсюда нашему взору были доступны скальные остроги, искусственный каньон, полный изумрудного цвета воды и бесконечные верхушки древних сосен.
Рускеала, сеть старинных каменоломен, а ныне облагороженный парк и объект культурного наследия, являет редкий случай, когда техногенное вмешательство не испортило нерукотворный облик, а наоборот создало удивительной красоты виды. Добывать мрамор здесь начали в стародавние времена, подвластные Шведской империи финны аки кроты прокладывали здесь штольни и штреки. После Северной войны (которую многие ошибочно считают за противостояние Шведского королевства и Русского царства, в действительности под сим брендом воевали все против всех — от королевств и республик до ханств и орд) Рускеала досталась русским. И при Софии Августе Фредерике Ангальт-Цербстской (в простонародье — Екатерине Второй), промышленные щупальца стали активно ковырять мраморный каньон — материал шел на облицовку знаковых зданий строящегося Петербурга.
Откушав приготовленных на мангале яств и пригубив handmade напитков, мы разбрелись по палаткам дожидаться наступления утра и обещанных неуклюжими охранниками санкций, которые грозился задействовать некий «хозяин» за несогласованное пребывание близ территории парка. Разумеется, никаких санкций не последовало, а сменившаяся охрана принесла извинения за ночное недопонимание. Перечень рускеальских развлечений откровенно не велик: лодочки, чтобы поплавать по каньону; зиплайн, чтобы над каньоном пролететь; любители экскурсий могут пристать за одетым в этническую карельскую одежду гидом и про каньон послушать.
Следующим этапом нашего «натиска на Север» должны были стать транзитный Петрозаводск и деревянный остров Кижи, но в результате несогласованных действий этот участок мы банально проспали в уютном коттедже на окраине республиканской столицы. Зато удалось посетить заповедник «Кивач», где живет одноименный водопад, ежедневно перекатывающий через себя серые воды реки Суна на потеху туристам.
На третьи сутки путешествия мы уже ехали по мрачному карельскому городу Медвежьегорску, основанному в 1916 вслед за железнодорожной станцией Медвежья Гора ввиду военных нужд доживающей последние пару лет Российской Империи. Поэтичному названию город обязан местной красивой и грустной легенде о дружбе местной девочки и подобранного ею медвежонка, который вырос и каким-то образом убил хозяйку — животное и человека похоронили вместе на горе, напоминающей медвежьи ушки. Из достопримечательностей здесь имеются: здание Управления Беломорканала НКВД (доставшееся наследникам — ФСБ РФ), заброшенное здание бывшей гостиницы Управления Беломорканала (помпезное здание исполнено в форме корабля, верхняя башенка символизирует капитанский мостик — именно сюда должен был в 1933 году подняться Сталин, ревизуя стонущий от человеческой боли ББК) и расположенное в 17 километрах от города урочище Сандармох — расстрельный полигон и общая могила порядка десяти тысяч узников чекистов.
Именно туда лежал наш дальнейший путь. Всякого приехавшего сюда первым встречает большой мемориальный камень, на котором отпечатаны черные буквы: «Люди, не убивайте друг друга».
За полтора года Большого террора (периода, когда казни употреблялись оптом и в розницу) Сандармох укрыл одеждами из глины порядка 10 тысяч человек. Приговоренных к смерти, раздетых и связанных, свозили на место партиями по 250 невольников в кузовах бесстрастных грузовиков. Потом подводили к ямам, где каждому доставалось по кусочку свинца. Правилом хорошего тона считалось стрелять в лоб — это исключало возможность опережающего выстрел прыжка в яму. Главным конферансье Сандармоха был капитан НКВД Михаил Матвеев (1892–1971) — именно его табельный пистолет преображал жизнь смертную в жизнь вечную. Управлением НКВД за успешную борьбу с антисоветским элементом Михаил Матвеев был награжден орденами Красной Звезды и Ленина, а также ценными часами и путевкой в санаторий. Сандармох был обнаружен почти случайно в 1997 году, тогда же начались работы по эксгумации. Были вскрыты 236 могильных ям, установлены 5414 фамилий.
Близ «входа» на расстрельный полигон стоит маленькая часовня. Внутри рядом с привычными иконами лежит толстая книга памяти. Сотни фамилий, куцые сведения о коротких жизнях убитых здесь и приговоры. Как правило, антисоветская деятельность. Попадаются и оригинальные смертные грехи. Вот, например, «индивидуалист» (то есть, имеющий в собственности, вопреки декрету о ведении коллективного хозяйства, корову или поросенка) — «расстрелять».
Известно, что места, некогда аккумулировавшие в себе густые энергетические слои ненависти, страха, злобы, стенаний, любви, слез, откровений, молитв и проклятий, и спустя годы и века пульсируют концентрированным безумием. Сандармох точно сохранил эту энергию. Гуляя меж памятников с национальными адресами («невинно убитым русским», «убитым украинцам», «убитым полякам», «убитым татарам», «убитым», «убитым», «убитым»…) и фамильным мемориальным табличкам («ФИО, родился, расстрелян»), из наших глаз выползали слезы; говорить между собой мы не могли, в горле у каждого стоял ком.
Уже к вечеру колеса нашего упрямого автомобиля шипели на грунтовой дороге, ведущей к овеянной легендами горе Воттоваара. Прочитав перед отъездом редкие отчеты путешественников, забиравшихся в этот безлюдный край, мы имели некоторое представление о маршруте: «как пряму ехати — нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному».
Крайний жилой поселок перед Воттоваарой назван Гимолы — здесь можно найти проводника на гору, купить кое-какие продукты или договориться о ночлеге. Первая попытка попасть на Воттоваару окончилась крахом — бывшая узкоколейная железная дорога (частично разобранная, частично закопанная) оказалась не по силам для низкой подвески.
Почесавши головы, было принято решение возвращаться в Гимолы и искать проводника, но случайная рекламная табличка привела нас на маленькую базу, расположенную в 30 километрах от подножия горы. Там мы встретили ночь, рассвет и подоспевшего к назначенному времени проводника Михаила. "Буханочный" УАЗ прыгал по камням, перескакивал брошенные на дороге стволы деревьев, окунался в глубокие никогда невысыхающие лужи. Михаил рассказывал про историю открытия горы. Впервые о найденных здесь сейдах сообщил местный краевед в конце 1970-х гг., после чего горой заинтересовались британские (зачеркнуто) ученые и разного рода оккультисты, за ними на Воттоваару прибыли представители главного инопланетного телеканала. Внимание и первых, и вторых, и третьих к Воттовааре привлекли разбросанные всюду сейды — каменные пирамидки или поставленные на «ножки» валуны. Древние аборигены этих мест (саамы или лопари — предки нынешних финнов) почитали причудливые нагромождения камней за священные объекты. Вопрос о происхождении сейдов до сих пор открыт: одни предполагают за их творца исключительно природу (дескать, тающий ледник «приземлял» одни камни на другие), другие указывают на руки древних рабочих (возводящих «пирамидки» по выставленному жрецами тендеру), есть и те, кто видит здесь вмешательство пришельцев из космоса (для которых сейды служили то ли маяками, то ли энергетическими заправочными станциями, то ли памятниками архитектуры).
За подтверждением всех этих гипотез на Воттоваару съезжается самая пестрая публика: черные копатели и студенты-антропологи, камлающие шаманы и безумные колдуны, экстрасенсы и ясновидцы, измеряющие неведомые поля «эксперты» с перемотанными изолентой китайскими тестерами. И мы — свободные от всяких догм и теорий, счастливые находиться на самой высокой точке Западно-Карельской возвышенности посреди россыпи причудливых камней и растущих корнями вверх деревьев, окруженные лазурными озерами и таинственным туманом.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — спрашиваю я Маргариту.
— Меня не покидает ощущение того, что я брожу по потустороннему пространству. Наверное, это моя сказка.
Ночью наш автомобиль, выбравшись из аномалий Воттоваары, уже пробивался через мрачную барачную застройку Беломорска; периодически открывался вид на Беломоро-Балтийский канал, вырытый вручную узниками БелБалтЛага в 1933 году.
Наконец, мы въехали в город Кемь. Есть мнение, что топоним Кемь — ничто иное, как аббревиатура одного из любимых ссыльных указов Петра Первого «къ ебеней матери». Осматривая Кемь, понимаешь насколько удивительно прозорливыми человечишками в исполнении петровских указов были чиновники самодержца.
В нескольких километрах от Кеми влачит свое существование поселок Рабочеостровск — там расположен маленький морской порт (обеспечивающий Соловецкий архипелаг паломниками, продуктами, топливом и деньгами).
Выкупив билеты на теплоход «Василий Косяков», мы проникли на борт судна и, отдавшись воле морских божеств, отправились на Соловки.
За кормой медленно тает берег. Если приглядеться, можно различить построенные к съемкам фильма «Остров» декорации — бутафорские «церковь» и «котельную»; некоторое время назад в этом киношном храме поселился безымянный бродяга — какое-то время он просто бомжевал, а потом, где-то отыскав священнические одеяния, преобразился и стал вести службы. Православный люд, привычно неравнодушный к разным юродивым, стал в «новую» церковь захаживать и со временем бродяга стал популярен; слава его в итоге дошла до высших духовных сановников, которые наказали бродягу прогнать, а крест с «церкви» снять, дабы не соблазнял.
Через пару часов «Косяков» уже швартуется к стенке «Тамариного причала» Большого Соловецкого острова. Спускается трап, паломники и туристы, рассылая воздушные поцелуи, приветствия и проклятия, ссыпаются на берег. И только-только наши ножки спустились по корабельному трапу, в этот момент солнце стало мрачным как власяница и небо скрылось как свиток, а дождь смыл всякие горизонты. И превратились одежды наши в мокрые тряпки, и наполнились рюкзаки и обувь влагой небесной. И спрятали головы в плечи Катерина и Светлана, не имея никакой другой возможности спрятаться от дождя струй. И возопила Маргарита громким голосом, говоря: доколе; требуя спасательный вертолет МЧС и эвакуацию.
Но спас нас не вертолет, а местный таксист, согласившийся за 500 рублей подвезти на своем УАЗе до ближайшего кафе, которое стало для нас спасительным ковчегом. Не смущаясь внешнему сходству импровизированного «ковчега» с цыганским шатром, мы ели и пили, радуясь своему спасению, отправляли голубей мира на поиск пригодной для жизни земли и соглашались с тем, что прошли ничто иное, как северное посвящение.
Спустя некоторое время жизни на острове мы имели и резиновые сапоги, и установленную на берегу моря палатку с запасом дров, и арендованную комнату в общежитии для курсантов училища юнг. Все последующее время мы перемещались по острову — пешими и на велосипедах.
На архипелаге экскурсионные услуги предлагают Соловецкий музей-заповедник, православная паломническая служба и «независимые гиды», для нашей группы экскурсии вел я:
— Датой основания Соловецкого монастыря считается 1436 г. В 1658 г. местные монахи восстали против реформ патриарха Никона, а после и против московской власти свежеиспеченного царя Алексея Романова. Только спустя 40 лет московским карателям удалось взять монастырь, после чего монахов-инсургентов благополучно перевешали/перерезали. В середине 19 века монастырь ведет автономную войну с Британской Империей (заключенную в паре краткосрочных пушечных перестрелок с английскими кораблями). В 1920 году монастырь был упразднен, а на его месте образован Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), позже переименованный в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН). Концлагерь был ликвидирован в 1939 году, а в начале 1990-х здесь возобновилась религиозная деятельность.
Многие говорят, что Соловки — место сакральное. Для большинства эта святость выражена в образе «русской Голгофы» — распятии здесь большевиками православия и построения на его могиле концептуального царства Антихриста (то есть, ГУЛАГа). Хотя мучали и убивали здесь задолго до появления большевиков — монастырская тюрьма, спроектированная еще древним монахом Трифоном, на протяжении нескольких веков принимала в свои земляные ямы всяких церковных и светских вольнодумцев. Пришедшие большевики лишь переняли традиции, оптимизировав машину наказания. Свято место пусто не бывает.
Следующим вечером на теплоходе «Метель» мы покидали многострадальный остров. Белое море штормило. Волны перекатывались через палубу, пассажиров и багаж, безжалостно смывая те отпечатки, что мог оставить архипелаг.
Белой-белой ночью мы пересекли полярный круг, оказавшись на бескрайнем Крайнем Севере. «Страна ледяного ужаса», как назвал Арктику норвежский исследователь Фритьоф Нансен, будоражила чувства. Мы то молча погружались глубоко в себя, то внезапно вскрикивали, когда эмоции вдруг переполняли.
В Хибины мы въезжали со стороны Кировска. Оставив машину близ рудника, вооружившись для борьбы с кровососущими насекомыми березовыми прутиками, мы начали подъем в гору. До поры вверх вели протоптанные дорожки, особенно крутых подъемов не было. Где-то еще лежал снег. Со всех сторон мы были окружены благословенными вечными хребтами. Припекало солнце. Казалось, что мы дома. Вернувшиеся в гиперборейскую колыбель из длительного странствия по цивилизации.
Здесь, где Природа вытаскивает из каждого человека наружу только настоящее и самое важное, я шепотом сказал Маргарите: «люблю тебя».
Ночью мы покидали Заполярье, впереди маячили перенесенные Кижи и путь домой. Деревянный остров дикого восторга и щенячьей радости у нас не вызвал. После штормового Белого моря онежский штиль откровенно не впечатлили, после мистический откровений Воттоваары уникальные кижские изгороди не родили никакого трепета, а хребты Хибин низвели луковки церквей до молчаливого согласия с должной красотой зодчества.
За неделю скитаний мы проехали путь от Невы до Заполярья и обратно. И теперь, грязные, усталые и голодные возвращались домой.
В заключении хочется сказать, что путешествия — это не только курорты, города ЮНЕСКО, природные великолепности или шоппинг-туры, но и молчаливые маленькие точки на карте, лишенные всякого туристско-рекреационного потенциала, а потому особенно никому не нужные. Помните, эти зоны обитаемости с приставками «края», «области» или «района» ждут вас.
Теги:
Экстремальный отдых, Самостоятельные путешествия, Культурно-познавательный туризм, Автопутешествия
