Жизнь в раме

Сравнительно недавно к нему присоединился жанровая живопись Вермеера, которую среди российских художников проповедовал разве что мною сильно любимый Федотов.

А Хоох и Хальс запрыгнули на подножку моих отношений с Голландией буквально в последние пару лет.

То что малые голландцы совсем не малые — это как бы понятно, но схожая с миниатюрой, иногда буквально из-за малого размера, живопись,

невероятно гармонично сочетается с тем жизненным укладом, который, как мне самонадеятельно кажется, удалось почувствовать в Амстердаме.

Узкие полосы земли между каналами, застроенны кривыми, похожими на зубы старика, потемневшие от жевания бетеля, домами. А сама темная, непрозрачная канальная вода на слюну, которую выплевывает этот гигантский рот.

Но город, легализовавший легкие наркотики, не превратился в притон наркоманов, как бы не разыгрывалось воображение. Сколько бы я не принюхивалась, мой «собачий нос» не уловил специфического душка. Может лишь раз или два поразили неестественно громкие крики с лодки, причем очень приличных молодых людей, на такие крики в повседневной жизни вряд ли решившихся. Да пару тщедушных подростков прятались за деревом с «косяками».

Наоборот, Амстердам удалось увидеть чистым, невероятно ухоженным, я бы даже сказала домашним и уютным. И каким-то локальным. Может этому способствовало его жизнеустроительство, когда параллели улиц пересекаются меридианами мостов и от этого город становится похожим на расчерченный тетрадный лист. Или составленной из отдельных маленьких картин целой картиной.

Или видимый на просвет окна подсмотренный быт обычного дня совершенно обычной человеческой единицы.

Я не встречала в своих поездках ни одного города-столицы, который бы так любили его жители. Научившиеся ценить малейший или даже микроскопический клочок земли, отвоеванный у воды, амстердамцы пестуют и лелеют все зеленое (имеется ввиду вся флора, а не только «пятизвездная трава»).

Выхоленные входы в дома, которые язык не поворачивается назвать подъездами, отсылают к понятию кондоминимум, знакомый мне по Нью-Йорку и казавшийся его изобретением. Оказывается они родом из Амстердама, который был первой метрополией Нью-Йорка, и Нью-Йорк первоначально назывался Новый Амстердам. Это потом его продали англичанам, вернее променяли на Суринам со всеми вытекающими последствиями сегодняшнего дня.

Если честно, я просто захлебнулась от впечатлений в первый вечер моего там пребывания, вызвавших просто шквал эмоций. Потом шквал утих, но эмоции не уменьшились. Они просто влились в тот плавный поток сознания, уносиный водой каналов. Он плыл вместе с лодками и лодченками.

Отражался в прудах ирисами — еще одной визиткой того другого голландца.

И если в общем отчете в последней поездке по Италии я написала:«Жди меня, Италия!», то с полной ответсвенностью могу сказать, что Голландия дождется меня раньше, при общем благоприятном раскладе.

Очень подкупает компактность Европы. Пару часов на поезде и из Амстердама я переместилась в Бельгию, а конкретно в Гент. Бельгии я немного побаивалась, т. к. противоречивость отзывов о ней колебалась в амплитуде от полюсов до тропиков. Единственно в восторге от Брюгге были все единодушно.

Матрешка.

Невероятное очарование Брюгге, вытекающее, в общем-то, из тривиальной бедности, которая не позволила перестроить в свое время старые дома на новые, поражает с первых минут.

И то, что вы попадаете в средневековье, квинтэссенцией которого Брюгге является, это тоже абсолютная правда.

Но мало кто знает, вернее может кто и знает, но мало кто доезжает, что рядом с маленьким Брюгге, как матрешка в матрешке, живет своей совершенно уж пасторальной жизнью городок Дамме — родина Тиля Уленшпигеля.

День, прожитый мной в этой закрытой кукольной реальности, так и останется абсолютным совершенством без единого острого угла. Он спрятался в том небольшом зазоре, который есть между плавных очертаний этих друх «кукляшек».

Он до сих пор искрится изумрудным светом домашнего лимонада в чудном ресторане, расположенном вдали от туристических троп центральных площадей Брюгге.

Шумит водным колесом тихоходного пароходика, который вез меня из Брюгге в Дамме и обратно.

И пейзажи, которые просятся на холст. И натюрморты, которые достойны кисти.

Пейзаж.

Мои первые мельныцы я увидела именно в Брюгге и Дамме. Они не были похожи ни на «Старую мельницу» обожаемого Поленова, ни на белые великаны из «Хитроумного идальго». Они были классические, голландские, пусть и бельгийские, очень картинные и в то же время очень настоящие. Кажется сейчас налетит ветер, крылья зашумят, завертят жернова и посыпется белый порошок. В смысле, мука!)

Такую роскошную палитру всех оттенков зеленого, которую я повстречала в диптихе Брюгге-Дамме, я за всю жизнь не встретила нигде. Я серьезно.

Что-то я все про первый раз. Но не смотря на довольно обширную коллекцию «Картинок с выставки» европейского жизнеустройства, которую я уже собрала, Бельгия, определенно, страна, получившая в моей табели вымпел «большое открытие».

Иллюстрация к рыцарскому роману.

Если во мнении о Брюгге все единодушны, то о Генте я читала противоречивые отзывы. Мне Гент не то чтобы понравился меньше, чем Брюгге. Просто больше чем Брюгге мало что может понравиться.

Гент гораздо больше и он разный. Поскольку жилая я рядом с ж-д вокзалом, а это от главных достопримечательностей города в получасе ходьбы, то шла к историческому центру вдоль каналов, которых в Генте не меньше, чем в Брюгге. И именно во время этой прогулки меня поразил образ жизни гентцев.

Размеренная, очень респектабельная жизнь на яхтах, дома, даже скорее особняки, смотрящие окнами на воду. Такое «тихое очарование буржуазии». Когда увеличенные стеклом пузарьки шампанского превращаются в солнечные зайчики на поверхности водоема. Легкое и необременительное проблемами житие.

Тем разительнее контраст с шумным центром, который имеет три основные доминанты, выстроившиеся в рядок: Башня Белфорт, церковь св. Николая и собор св. Бавона со знаменитым полиптихом братьев Ван Эйков, называемого по простому «Гентский алтарь», а по науке «Поклонение агнцу» и еще одну доминанту — замок Гравенстен.

Он, конечно, немного театральный, замок этот, но именно театральность придает ему ту настоящесть, которую хочется в подобных местах увидеть. Чуть-чуть покрасивше, чем было в давней жизни, а от этого события там происходившие, кажутся чуть-чуть болеее настоящими, а ты сам себе чуть-чуть более важным, отважным и героическим, как в детстве, когда погружался в переплетение «преданий старины глубокой».

Так что не пренебрегайте Гентом. Плюс ко всему, он очень удобен, как пункт, из которого можно путешествовать по Бельгии на электричках.

А мне пора в столицу королевства — стольный град Брюссель.

Комикс.

Была я как-то там проездом. Ничего не поняла про него, но не то чтобы решила дать Брюсселю второй шанс, просто обстоятельства так складывались, что мне туда было надо, да и улетала в Москву я из аэропорта Завентем. Жара в этот день была несусветная: + 32 градуса. И если бы меня не отказались поселить в гостиницу раньше положенных 15–00, то я вряд ли бы пошла бродить по раскаленному городу.

Хотя Гранд-Пляс увидеть хотелось. Она роскошная. Но запомнившаяся по прошлому, раннеутрешнему приезду, когда ни души там не было, когда только завозили пиво в окресные рестораны, в этот раз она произвела чуть-ли не отталкивающее впечатление. Жара, сооружаемые черные «кибитки» сцен для рок-концерта, жующие и чавкающие рты в едальнях по всему периметру и абсолютное отсутствие кондиционеров, как класса, во всех них.

На манекен Пис я, естественно, смотреть не пошла, а решила прогуляться до района дю Гранд-Саблон с Брюссельским Нотр-Дамом. Вот там было довольно приятно. Респектабельно и спокойно. И если уж выбирать место для обеда-ужина, то там, а не на Гранд-Пляс. И вообще, если смотреть Брюссель, то делать это надо вдалеке от основных «муравейных троп».

Брюссель невероятно противоречив. Он как дорогое брюссельское кружево, прогрызенное молью. Прекрасен и безобразен одновременно. Но в нем хватает самоиронии.

Он реален и нереален, как комикс, где гипертрофированно то, на что хотят обратить внимание, а внутренню жизнь прячут от посторонних глаз, за утрированно-ярким цветом, схематичностью персонажей и примитивностью диалогов.

Думаю, что стоит дать городу третий шанс. В знаменитый хромированный атом все же хочется залезть, да и модерна, мной сильно любимого, там очень много. И наверное, все же я была к нему пристрастна. А города этого не прощают, как впрочем, и люди.

А я лечу на Родину. Брюссель проводил меня дождем. Говорят в дождь улетать хорошо. А прилетать в ураган — это плохо?

Вопрос, несомненно, риторический. Но именно в тот печально-известный ураган 29 мая я и попала» как кур во щи»! Самое смешное, что я этого не заметила. Может меня хранил этот город, в котором я не была то-ли шесть, то-ли семь лет. Или святая, чьи именины приходятся на 3-е июня. Вот уж точно, что не на святцы ориентировался мой папа — ярый атеист-антисемист, когда назвал меня Еленой.

Ода.

Писать про Родину невероятно сложно. Это так же, как про родителей. Боишься чем-то ненароком обидеть, хотя естественно, все нравится в родном и таком изменившемся за две с половиной тысячи дней городе не может.

Хотела, исходя из контекста подогнать Москву под какое-то лекало: лубок или икону. Но нет. Она не укладывается. Конечно, в ней есть и первое, и второе. Но даже одна из самых незабываемых площадей мира — Красная, не однородна. В ней и нарышкинское барокко, и классицизм, и занесенные юго-западным ветром гиббелинские зубцы. Но самое большое впечатление оставляют завернутые в азиатские тюрбаны башенки собора имени юродивого, да белокаменное, чисто русское златоглавие.

Буквально сразу понимаешь, что город, в котором родился, ощущается не только видео-рядом. Москва не столько картинка, сколько образ. Он в могучей русской литературе XIX века. В легкости Серебряного века с завитками модерна. В монументальности и кубизме конструктивизма. И в немудрящих, но таких мудрых куплетах-припевах Окуджавы с его арбатской религией.

Как любой многодетный родитель, заботлива Москва летом старается выдавить своих жителей куда подальше за свои пределы: ближние-ли, дальние, не суть важно. Важно то, что именно в это время она пустеет и становится провинциальной и вот тогда-то очень похожей на любимую с детства картинку, в которой за неимением постоянного раздражителя-её жителей, сразу замечается все сразу: и иконная суровость, и простота сюжета, в котором завуалирована совсем не простая народная мудрость, и яркость, и одновременно пастельность. В ней есть любовь: твоя к ней и её к тебе.

Москва очень русский город. И это хорошо. Европ много и они разные, но такой, как Москва ей не быть, а Москве не надо быть Европой. И не смотря на то, что в ней есть весьма космополитичные острова, в которых совсем чуждая Москве энергетика, общее впечатление от этого короткого визита у меня получилось… Я вернулась в Москву, из которой уехала. Она изменилась, но в то же время осталась прежней, той Москвой детства, когда смотришь на мир его познавая, не отвлекаясь на второстепенное. Когда замечаешь только главное.

Фотография на память.

В тот самый ураганный день, когда падали деревья, срывало крыши и случались другие неприятности и, к сожалению, даже трагедии, мы сидели в хинкальной у метро Профсоюзная. И если бы даже я почувствовала на себе те катастрофические перипетии погоды, то забыла бы о них моментально среди людей, которых раньше видела только с экрана компьютера, а теперь они живые и невредимые, что в этот день было особенно актуально, сидели со мной за одним столом. Вечер был… Хороший был вечер. Вечерний. Когда абажур над столом, бабочка бьется в занавешенное тюлем окно, в стакане незабудки, а в кружке…ряженка!)

Девочки и мальчики, спасибо всем-всем, что пришли!

И еще меня поразило небо над Москвой. Оно было то летящим, то как будто таким, что казалось ангелы и демоны ведут над этой страной непрекращающийся бой.

Благодарности:

Любе Тукало за рассказы о Брюгге, Генте и Дамме. Если бы не ты, Любочка, я бы в Дамме не поплыла. А теперь я понимаю, чего бы могла лишиться.

Лене Акимовой за рассказы о Брюгге и Амстердаме.

Виктору Башкиру за Брюгге и Гент.

Олегу Иванову за Амстердам.

Полезности будут в рассказах о конкретных местах.

Теги: Самостоятельные путешествия