Первый венецианский опус тут
С утра продолжало поливать, как из ведра. Видимо, настроение красавицы, чуть улучшившееся накануне вечером, исправилось не окончательно, и она решила порыдать еще немножко. Ну что ж, желание женщины — закон, значит вполне можно пойти посмотреть на великих венецианцев, решили мы. И совершенно правильно решили, потому что галерея Академии, видимо, нас ждала — постояв совсем чуть-чуть в очереди, мы сделали чертовски приятное открытие — сегодня людей к прекрасному пускали совершенно за бесплатно. Что это был за аттракцион невиданной щедрости — я так и не поняла, но учитывая стоимость музеев в Венеции — такой сюрприз не мог не порадовать, да еще и в такое дождливое утро!
Спустившись с моста Академии, мы навернули лишний круг вокруг здания галереи — бывшего здания монастыря Санта Мария делла Карита, потому что я искала то, что в моем представлении должно быть картинной галереей — дворец какой-нибудь, ну или на худой конец что-нибудь, специально для этих целей построенное. Я как-то не ожидала, что главная картинная галерея Венеции будет «храмом искусства» в прямом смысле этого слова.
Венецианская живопись — это явление, которое стоит совершенно особняком в истории живописи итальянского Возрождения. Да и не только Возрождения. Хотя бы уже потому, что Возрождение до Венеции, конечно, все-таки добралось, но очень поздно и особенно заметного влияния на ее художественную традицию не оказало. Потому что венецианские мастера, выросшие на роскоши и многоцветии византийских мозаик, превратились в непревзойденных колористов, к которым потом даже ездили римские и флорентийские мастера — набираться опыта. А еще в Венеции прижилась как родная знаменитая леонардовская техника «сфумато» — наверное, потому что она как нельзя лучше помогала изобразить ту легкую дымку, мерцание рассеянного света, который присущ всем приморским городам. А особенно Венеции, с ее постоянными зеленовато-голубыми туманами.
В Венеции не было фресок — это понятно, потому что в таком климате фрески долго не проживут. Стены огромного белесого Фондако деи Тедески, что рядом с мостом Риальто, когда-то были расписаны двумя гениями венецианского Возрождения — Джорджоне и Тицианом. Что сейчас там осталось от Джорджоне и Тициана — вы видите сами, глядя на эти абсолютно белые стены… Слава богу, хоть вовремя спохватились и успели спасти какие-то жалкие остатки, утащив их в галерею Академии да в музей-Ка д`Оро. Вот и все, что осталось от венецианских экспериментов с фресковой живописью… Так что вся их монументальная живопись тоже выполнялась маслом. Что, учитывая умение венецианцев передавать цвет и текстуру, любовь к изображению дорогих тканей и красивых женщин, интерьеров, пейзажей и празднеств родной Венеции, да в формате XXL — это просто праздник для глаз и души.
Про венецианцев часто говорят, что их живопись лишена «анатомии личности», некого психологизма — не думаю, что это есть правда. Ведь именно Венеция подарила нам Тициана, родоначальника психологического портрета, и Тинторетто — который вообще явно не от мира сего. А Джованни Беллини с его задумчивыми, нежно-лиричными, погруженными в созерцание чего-то, что нам не дано увидеть, мадоннами? Нет нет, не дайте золотоволосым куртизанкам, балам и карнавалам сбить себя с толку! Хотя и на них посмотреть тоже очень даже любопытно.
Хотя вообще отношения с церковью у Венеции были более чем интересными. Венеция всегда была себе на уме, и подчиняться папскому престолу отказывалась. Интердикты, которые периодически накладывались на своевольный город, игнорировались, церкви продолжали работать даже в периоды отлучения. Инквизиция тоже не имела в Венеции особенной силы. Один из главных исторических анекдотов, связанный с венецианской живописью — это история создания грандиозного полотна Паоло Веронезе «Пир в доме Левия». Которая изначально создавалась как «Тайная Вечеря» по заказу церкви Санти Джованни э Паоло. Веронезе изобразил на своей картине буйное празднество с шутами, которое, конечно, весьма вольно трактовало один из главных евангельских сюжетов.
Что самое главное — монахам картина-то понравилась, и они даже уже разместили ее на заранее запланированном месте, но тут подоспела вездесущая инквизиция. Которая углядела во столь фривольном изображении религиозного сюжета жуткую крамолу. Бедного Веронезе затаскали по допросам. Ситуация разрешилась так, как она могла разрешиться только в Венеции и нигде больше — Веронезе было предписано картину изменить, придав ей более подобающий канону вид. Что он и сделал… изменив название. Так «Тайная вечеря» превратилась в «Пир в доме Левия». Ну, а что, пир он на то и пир, чтоб пить и веселиться. А «Тайную вечерю» пусть пишет кто-нибудь другой…
… и этим кем-нибудь оказался Тинторетто. Парадоксальное явление в венецианской живописи, особенно учитывая тот факт, что — где Венеция, а где религия… Его называли творцом «потустороннего мира» — действительно, посмотрите на его «Обретение мощей святого Марка», «Похищение тела Святого Марка», «Благовещение» и «Тайную вечерю». Это темные тона, почти что апокалиптические пейзажи, измененная перспектива, а главное — свет. Свет неестественный, не земной…
«Тайную вечерю» он написал для церкви Сан-Джорджо Маджоре, где она и находится по сей день. Это то самое белоснежное творение Андреа Палладио, что парит над водами лагуны напротив Пьяцетты и Палаццо Дукале, и к которому мы и решили прогуляться, закончив с галереей Академии.
Тем более что погода вроде бы окончательно наладилась — мрачный свинец наконец-то сменился жизнерадостной лазурью, заблестела-засверкала вода в каналах и Венеция, слегка прихорошившись, наконец-то явила миру свою чудесную улыбку. Мир в лице трех слегка подмокших с утра туристов воодушевился и решил, что надо воспользоваться моментом и залезть на колокольню Сан-Джорджо Маджоре — полюбоваться на Венецию с высоты полета птиц.
Но Венеция — барышня страшно коварная. Если вы считаете, что у вас есть свои планы на нее — то поверьте, и у нее тоже есть свои планы на вас, и совершенно очевидно, кто тут главный. И чем упрямей вы будете стараться своего плана придерживаться — тем настойчивей она будет пытаться вас сбить с пути истинного. Ну что поделать, все женщины таковы, лучше просто расслабиться и получать удовольствие:)
Ой, смотри какой симпатичный дворик! Ой, а какой там канал! Смотри-смотри, какой вид, ты просто обязана его сфотографировать!!! Ой, да это же Сан-Джорджо Маджоре! Да, но только с другой стороны, нам вообще-то надо было не туда:) Мы как-то сами не заметили, как прошли Дорсодуро насквозь и вышли туда где, отражаясь в искрящихся солнечными брызгами водах лагуны, стоит еще одно творение Палладио — базилика Иль Реденторе.
Ее строительство начали в 1577 году в благодарность за избавление от страшной эпидемии чумы 1575–1576 годов, которая унесла треть населения города. Известные своей страстью к театрализованным действам венецианцы даже разработали по этому случаю специальный ритуал — праздник Реденторе, когда от дворца дожей через Лагуну к церкви сооружался мост из лодок, по которому дож и компания приходили в церковь служить благодарственную мессу.
А вот сейчас вас, по идее, должно накрыть ощущение полного дежа-вю. Потому что я рассказала вам историю, которую рассказывают обычно про другую церковь — правда, находится она совсем неподалеку, только завернем за вытянутый нос Доганы ди Маре.
Церковь Санта-Мария делла Салюте тоже отвечала в Венеции за вопросы здравоохранения. Маленькая Реденторе, видимо, не справлялась — потому что очередная эпидемия 1630–1631 годов снова выкосила треть населения Венеции. Нужно было принимать экстренные меры, и было решено задобрить Богоматерь строительством новой большой церкви в ее честь. Причем в техзадании от дожа было сказано черным по белому — церковь должна выделяться, бросаться в глаза, но не так чтобы слишком. Все-таки излишняя роскошь в таком ответственном деле, как защита от чумы, ни к чему.
Место тоже должно быть выдающимся. После недолгих поисков решили, что более выдающегося места, чем выдающийся в воды лагуны «нос» Дорсодуро, сложно даже и представить. То, что на этом месте уже стоял монастырь с церковью Святой Троицы, подаренный Венеции рыцарями тевтонского ордена в благодарность за поддержку в войне с генуэзцами, никого не смутило. Ради великих целей иногда приходится идти на жертвы — вот монастырь-то и снесли.
Выбор приличествующего случаю проекта тоже оказался делом непростым, и в конечном итоге Совет остановился на проекте молодого архитектора Бальдассаре Лонгены. Лонгена учился у Виченцо Скамоцци — ученика знаменитого Палладио, который, собственно, и достраивал после смерти учителя церковь Сан-Джорджо Маджоре. Вероятно, Совет решил, что две церкви по соседству, выполненные в едином стиле, будут смотреться довольно неплохо.
Но все-таки учитывая «специализацию» новой церкви, ее посвящение, а самое главное — местоположение, она должна была выделяться из ряда себе подобных. И тогда Лонгена украсил строгие палладианские фасады колоннами с огромными волютами и множеством скульптурных изображений святых, а центральному фасаду вообще придал облик триумфальной арки.
В результате на свет появилось нечто действительно грандиозное. А местоположение Салюте — в том самом месте, где Гранд канал сливается с водами Лагуны, где много пространства, воздуха и света — только подчеркивает театральный эффект, производимый этой колоссальной белоснежной конструкцией. Действительно, пейзаж совершенно сказочный, с какой стороны ни посмотри — вокруг сверкающие черным лаком гондолы, просоленные морской водой сваи, причудливые фонари и готическая вязь палаццо. А со ступеней самой Салюте, что спускаются почти что в изумрудную воду Гранд канала, открываются не менее дух захватывающие виды на Лагуну и Сан Марко. И вот может мне кто-нибудь объяснить логику молодых (или не очень) людей, которые вдруг полюбили это место для сведения счетов с жизнью??? Как бы дико это ни звучало, особенно тут, в искрящемся счастьем венецианском воздухе — но это правда. Мне всегда казалось, что такая красота, такие изумительные пейзажи наоборот, способны излечить любую страдающую душу, но видимо нет…
Но не будем о грустном. Мы же шли в Сан-Джорджо Маджоре — пока непредсказуемая венецианская кривая не привела нас сюда, к Салюте. Я уже говорила о том, как трудно в Венеции перемещаться прямо к заданной цели… Да и ни к чему это тут, совершенно. В том-то и прелесть путешествий — что до пятницы я совершенно свободен! И можно наконец позволить себе заменить скоростные гонки из пункта, А в пункт Б на расслабленно-созерцательную прогулку, с легким восторженным идиотизмом, с зависаниями перед каждой статуей и каждой ажурной капителью. А особенно в Венеции, с ее укромными переулками, тайными уголками, который, раз увидев, ты уже больше никогда в жизни не найдешь, и прочими чудесами.
Поэтому мы были совершенно не в обиде на капризную красавицу, что заставила нас сделать еще один кружок через мост Академии. Наверное, она сделала это специально — просто чтоб чисто по-женски похвастаться нам шикарной панорамой Гранд канала на фоне наконец-таки окончательно расчистившегося неба.
Другая шикарнейшая панорама Венеции — это остров-монастырь Сан-Джорджо Маджоре, такой необыкновенно элегантный, утонченный, изысканно-белоснежно-пропорциональный, что меня всегда, когда смотрю на него, накрывает легкое чувство ирреальности, иррациональности. Еще в самом начале, описывая дождливую Венецию, я обозвала Сан-Джорджо Маджоре фантомом — и поверьте, это отнюдь не из-за погодных условий! Он и правда кажется мне каким-то фантомом — словно бы бирюзовые воды Лагуны совсем ненадолго расступились, чтоб явить миру это нереальное творение, застывшее между морем и небом.
Не очень хочу отвлекать вас от любования прекрасным и опускать с небес на землю, но история у чудесного острова все-таки вполне приземленная. С момента появления в Лагуне поселения, ныне всем хорошо известного как Венеция, этот крошечный островок тоже был привлечен к делу. Тут был огород, где выращивали овощи и виноград, и небольшая соляная ферма. Позже, в конце восьмого века, тут появилась маленькая церковь, вокруг которой еще двумя веками позже построили бенедиктинский монастырь.
В XV веке монастырь перестроили, потому что Козимо Медичи во время своей недолгой ссылки в Венецию — хотела б я, чтоб меня так сослали, черт побери! — решил устроить там библиотеку. Козимо вернулся во Флоренцию, а библиотека-то осталась… И с тех самых пор за монастырем закрепилась прочная слава центра учености.
А потом в жизни Сан-Джорджо Маджоре появился Палладио. Я не знаю, как выглядел первоначальный вариант церкви, вполне возможно что и он тоже был весьма неплох. Скорее всего, это было что-то краснокирпичное, в классическом романском стиле… Но сдается мне, что именно Палладио придал внутреннему содержанию соответствующую форму.
На самом деле Палладио звали Андреа ди Пьетро делла Гондола — такое вполне себе «венецианское» имя. Но как ни удивительно, изначально отношения архитектора со Светлейшей не складывались — его проекты Скала д`Оро в Палаццо Дуккале и моста Риальто были отклонены, а радикальный план перестроить Палаццо Дуккале в неоклассическом стиле — так просто привел всех в полный ужас. Какой еще такой классицизм в сердце готической Венеции??? Вы в своем уме вообще, господа, мы не в Афинах.
И слава богу. Вы только не подумайте, я не хочу никого обидеть, а тем более Палладио, который, судя по описаниям, был чудесным парнем — не даром же все как один его рабочие его боготворили практически. Но готический дворец дожей и правда чудо как хорош. И на контрасте с ним — ничуть не менее хорош белоснежный фасад палладиевской церкви. Палладио вообще особенно любил белый цвет — этот цвет, как он считал, «более всех угоден Богу». Работы велись долго, очень долго, и окончания их архитектор не увидел. Свой знаменитый фасад церковь получила только через тридцать лет после смерти Палладио.
Мне кажется, что я не сильно погрешу против истины, если скажу, что церковь Сан-Джорджо Маджоре входит в топ самых знаменитых церквей мира. Но если, например, в римском Сан-Пьетро или константинопольской Айя Софии намного важнее культовый и архитектурно-культурологический аспект, то тут все однозначно. Сан-Джорджо Маджоре это церковь-картинка. Плюс ее колокольня — это самая лучшая в Венеции смотровая площадка. Из десятка туристов, которые вытряхнулись вместе с нами из вапоретто, семь человек сразу же уверенной походкой направились в дальний левый придел церкви — туда, где расположен лифт. В их оправдание я могу сказать, что интерьеры Сан-Джорджо и правда не поражают воображение, она грандиозна, но прозрачна и аскетична. Хотя любителям живописи сюда сам Бог велел наведаться — ради двух картин Тинторетто в алтаре. О том, что они грандиозны по масштабу, думаю, даже не стоит и упоминать — я уже говорила, что малыми живописными формами венецианцы не баловались. Если уж писать — то по-взрослому. И одна из них — это та самая «Тайная вечеря», о которой я тоже уже упоминала — одна из самых «потусторонних» картин Тинторетто.
А еще когда-то тут висело огромное полотно Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской» — ровно до тех пор, пока Наполеон Бонапарт его не экспроприировал. Сейчас картина — одно из сокровищ Лувра, итальянцы давно и бесперспективно бьются за то, чтоб вернуть ее на родину. Они в этом деле не одиноки, греки например тоже сильно хотят вернуть мраморы Элгина обратно в Парфенон… Но если им это удастся — Британский музей можно будет прикрыть. Так что думается мне, что ничего не изменится…
С воздуха, как и с воды, все города производят совершенно иное впечатление. Поэтому неудивительно, что прогулки на корабликах и всяческие высотные смотровые площадки пользуются бешеной туристической популярностью. Наверное, кто-то сейчас со мной поспорит, скажет, что в Венеции гондолы и вапоретто — это несомненно в разы круче. Да, это так. Но я хорошо помню, как несколько лет назад услужливый Фэйсбук подсунул мне ссылку на венецианские аэропанорамы от AirPano. Если не видели — то посмотрите обязательно, тогда вы точно поймете, почему меня так потянуло в венецианское небо!
Конечно, ни одна смотровая не сравнится с возможностью полетать над городом на вертолете, на за неимением гербовой пишем на простой… Ну и для усиления поражающего эффекта мы решили подгадать так, чтоб приплыть на Сан-Джорджо Маджоре перед самым закатом. Давайте я не буду описывать, как это было красиво, я вам просто покажу:)
Налюбовавшись вдоволь на волшебный город на воде, который потихоньку окрашивался в красно-рыжие цвета заката, мы спустились с небес на бренную землю и поспешили обратно на Сан-Марко — ловить последние лучи уходящего солнца.
Венецианский закат меняет краски стремительно — только что небо полыхало огненно-рыжим вслед за опускающимся в морскую пучину светилом, но стоило ему коснуться воды — как небосвод окрасился в нежные лилово-розовые тона. Южные сумерки не оставляют ни минуты на размышление, темнота сваливается стремительно, укутывая свои красоты, как заботливый дедушка-смотритель, черным покрывалом…
Ведь ночь — это не конец прежнего, это начало нового. И завтра будет новый день… день в Венеции, что может быть лучше!
