Пролог.
Никогда не посейщайте Перигё после Брантома, иначе ваши впечатления о столице Белого Перигора будут навсегда смазаны, или даже испорчены.
Я уже выдавала много вариаций на тему: с чего начинается путешествие. Но никогда мысль о моем личном путешествии не зарождалась от мечты другого человека. Причем от мечты увидеть не:
- красоты природы,
- редкий артефакт,
- невероятный архитектурный шедевр,
а простую гостиницу.
Несколько лет назад Наташа увидела в интернете фотографию гостиницы «Le Moullin De L’Abbaye». И знаете, как это случается: она внезапно поняла, что это место — её персональный рай. И поскольку этот рай, в отличие от первородного, был вполне себе достижим, она туда наведалась, о чем и рассказала здесь. Я прочла её рассказ пару, а может уже и тройку (как летит время) лет назад и поняла, что чем бы это место не стало для меня в будущем, но в настоящем мне туда определенно надо. И вот благодаря этой трех-звездочной гостинице, я в Дордони, в Брантоме, в городе, где это чудо гостиничного сервиса находится.
Гостиница "Le Moullin De l'Abbaye" в Брантоме.
Выехали мы из Бержерака туманным, белесым утром. Но невероятные перигорские пейзажи от этого не стали хуже. Они лишь занавесилисись полупрозрачной кисеей тумана, как буд-то готовя нас к какому-то загадочному действу, в определенный момент готовому распахнуть занавес и показать спектакль во всей его театральной яркости.
Снято из окна автомобиля.
Анне сказала, что сначала мы заедем в Брантом, который находится севернее Перигё. А потом спустимся в последний. Кстати говоря, Перигё мы проехали по дороге и конечно, я разинула рот от невероятного вида на знаменитый Перигерский собор святого Фрогта — детище Абади, который на те несколько минут, что мы пробирались по узким улочкам Периге по дороге в Брантом, заслонил для меня все остальные реалии сей небольшой столицы «местного значения».
Но о соборе и его месте дислокации будет во второй части, а сейчас мы приехали в Брантом!
Брантом.
Стоянка машин есть рядом с вышеописанной гостиницей и это тем более удобно, что это самый центр городка. Вы захлопываете за собой дверцу автомобиля и попадаете…в Зазеркалье.
Изогнутый мост, сооруженный в 1538-1556 годах Пьером де Марёем, аббатом Брантома.
Вас, как стражи у дверей, встречают две ренессансные башенки, которые раньше, когда их построили в начале XVI века, служили по своему прямому назначению. Ворота же, по бокам которых они высились в первоначальном варианте, снесли в 1871 году.
Но вам это абсолютно не важно, т.к через пять минут вы уже перестаете соотносить окружаещее с сегодняшним днем, или с прошлым, или еще с каким-либо. Отказываются работать механизмы реального восприятия, как к примеру, когда прибор попадает в какое-то неведомое до селе волновое поле. Потому что этот город не живет реальной жизнью, на мой взгляд. Он не является и иллюстрацией к какой-то книге, или визуализацией какой-то мечты, или фантазии, что можно было бы хоть как-то зафиксировать в знакомой системе координат. Брантом, состоящий из полдюжины улиц, антипод. Он — отражение жизни. Отражение идеальное, прохладное как зеркальная поверхность речушки Дрон, поглощающее шумы: звуковые, изобразительные. Там тихо-тихо, так тихо, что может показаться, что уши заткнули ватными комочками. Какой-то звук вроде пробивается, но ты его отодвигаешь, чтобы зрение и еще обоняние заработали на все свои проценты.
Но и обоняние улавливает лишь эту слегка влажную, хрустальныю прохладу.
Наверное этой тишиной и были вдохновлены бенедектинские монахи, появившиеся в этом месте почти полтора тысячи лет назад. Их пещеры, выдолбленные в скале, расположены непосредственно у здания бенедектинского монастыря, который был заложен в VIII веке Карлом Великим. Пещеры можно посетить. На их стенах находятся барельефы Страшного суда. Хотя они гораздо более поздние. Вроде как их относят к XVII столетию.
В пещеры мы не пошли, да и вообще, Лизавете надоело наблюдать, как я целюсь объективом на какую-то очередную красоту. Она взяла у меня несколько «динерос» и пошла искать, где бы ей приземлиться на полуденный кофеек.
Так что обе мы отправились в самостоятельное плавание по этой «Французской Венеции», как еще называют Брантом. Хотя я не люблю подобные аналогии. Венеция одна, да и Брантом один-единственный. Хотя 5 мостов на две тысячи населения…
Лизавета отчалила, а я еще надолго зависла над этими «чумовыми видами» белоснежного аббатства.
То что мы видим сейчас — это, конечно, не первоначальный вариант здания, возведенного по указанию императора Карла, который неизвестно каким ветром занесенные сюда выкинги разрушили в середине IX века. Так же, как и первозданный облик монастыря, исчезли с лица земли мощи одного из иудейских младенцев, убитого Иродом, и останки святого Сикэра, также от этого Ирода пострадавшего. В свое время они были дарованы обители все тем же Карлом Великим.
В монастыре существует источник св. Сикэра, вода из которого, якобы, помогает при бесплодии и излечивает больных детей.
После потрясений и треволнений уже к XI веку город, находящийся на пути паломников в Сантьяго-де-Компостеллу, начинает процветать. И аббатство, получившее название Святого Петра, по началу строиться в романском стиле (романская колокольня аббатства построена в Х-ХI веке и является старейшей во Франции), потом готическом стиле, а достраивается в стиле ренессанс. Cтолетняя война, естественно, внесла некоторые разрушительные, но к счастью не сильно трагические, коррективы.
Клуатр монастыря полностью перестроен в 1490 году.
У этой инсталляции меня из «ватной действительности» выдернул пронзительно-чистый звук птичьей трели. Я замотала головой от неожиданности и стала искать источник этого яркого свиста. Среди проржавевших опор разноцветных стекляшек нелегко было заметить такого же терракотового цвета комок из перьев, размером с помпон младенческой шапки.
Уж не знаю, кого этот «помпон» завлекал своей песней, но сколько же голоса дала природа такой мизерной птахе.
Самая же яркая песня страница аббатства связана с одним из его настоятелей — Пьером де Бурдейль, синьором де Брантом (1540—1614 гг.). Он тоже был певцом. Но не надрывавшим голосовые связки, а певцом эпохи правления династиии Валуа и царивших тогда нравов. Автор «Жизни галантных дам» был самым читаемым автором эпохи Возрождения.
Памятник аббату Пьеру де Бурдейль де Брантом.
Самое занятное, что на русский эта книга была переведена лишь в 1998 году и выпущено издательством «Республика», до 1991 года именовавшимся «Политиздатом» (Издательство политической литературы ЦК КПСС). Хотя те, кто читал её в России в свое время, до ЦК КПСС, не нуждались в переводе. Язык оригинала был им ближе, чем язык Родины. Но поскольку я французским владею на уровне сериала «Д Артаньян и три мушкетера», то получив в довольно зрелом возрасте эту книгу, была несколько смущена весьма откровенными «жизнеописаниями». Но написанная в авнтюрно-анекдотичном стиле она интересна до мурашек, особенно тем, кто эту эпоху любит и ею интересуется.
Это вам не придумки господина Дюма-отца высосанные из пальца (хотя как и все я отдала его произведениям массу свободного времени, ведь де Брантом не был еще переведен) — это настоящие хроники. Можно сказать — вести с «полей». Считается, что написаны они под воздействием «Декамерона» — Бокаччо, но также и «Любовных поз» — Аретино. Говорят, что при сравнении иллюстраций последних с Камасутрой, индийский вариант выглядит скромной, деревенской, неразвращенной девушкой.
Как бы там ни было, а наш аббат, который был бравым солдатом, а совсем не монахом, а титул это получивший лишь из-за того, что аббатство находилось на его землях, к 40 годам успел повоевать и на стороне Испании, и на Мальте и еще бог знает где, пока его лошадь нечаянно не споткнулась. Де Брантом упал с лошади настолько неудачно, что оказался прикованным к постели на полтора года. Он не только не мог ходить, воевать, любить женщин, но писАть не мог. Вынужденная неподвижность будила воображение и он надиктовывал свои тексты секретарю. Так что нет худа без добра! Жил он тогда в нескольких километрах от Брантома, в своем родовом имении Бурдейль. Как-то я выпустила этот замок из поля зрения и узнала про него уже когда начала писать этот рассказ. Посмотрела картинки — впечатлилась и огорчилась, что туда не заехала. Знатный замок. Красиваый барский дом и милейшая деревушка вокруг.
С исторической частью покончили. Теперь пойдем просто бродить по городу. Наверное, Брантом похож на сотни малюсеньких французских городков. Но вот ведь какой парадокс: каждый из них, похожий на своего соседа как две капли воды, совершенно отличен, как та самая пресловутая снежинка, которой невозможно найти близнеца.
И потом, он невероятно французский — этот малюсенький Брантом.
Там голуби греются на дымоходных трубах, соседствующих с телевизионными антенами. При этом самому дому давно перевалило за 600 лет.
Дом называемый домом "Венецианских торговцев" на улице Милосердия постройки 13-14 века.
На перекрестке встретила Лизку со стаканом кофе в руках. Она уже и город обошла, и кофею попила, и в дорогу стаканом затарилась. Меня она отправила взмахом руки: «Иди, мама туда, там домик симпатичный».
Я пробежалась по мосту,
Дом, называемый "домом верующих дам". Построен в 16 году, перестроен в 1866 году.
и обомлела.
Отражение было таким идеальным! Место было таким тихим и безлюдным, что я опять попала в ту кроличью западню Зазеркалья. Я падала, и падала, и падала. Мне хотелось погладить водомерок, заглянуть в глаза стрекозам и пересчитать шишечки платана.
Вот пишу и думаю, что мыслю, и соответственно пишу, глаголами, а значит оперирую действием. Но там, под этим мостом, напротив этого «Дома верующих дам» никакого действия не было. Было отупение мартышки под гипнотическим взглядом удава. Я как Фродо шла на болотный огонек и только оставшаяся капля здравого смысла не позволила мне упасть в эти зеркальные, илистые воды.
По мосту кто-то прошел и это вернуло меня в реальность. Через пол-часа истекало время, что нам оставалось на Брантом. Я поплелась во свояси. Встретила по дороге реплику от той гостиницы, с которой начался Брантом. Чисто дом водяного.
Вода, водяной, отражения, еле слышный шелест воды и еще более тихий шепот начинающей желтеть листвы. Зыбкий, зыбкий город. Какой-то Китеж-град на французский манер.
Сделав круг, опять вышла к монастырю и памятнику Пьеру де Брантом.
Сели в машину. Поехали в Перигё. Дорога убаюкивала выбеленным небом, но бодрила неповторимыми дордоньскими пейзажами, где за-за каждого поворота, как гриб из-под листвы, выглядывал или мини-замок, или совсем не мини-шато.
Было заметно холоднее, чем в Бержераке. Казалось бы всего час езды на машине, а леса стали темнее, виноградников след простыл. В ноябре именно здесь, под Перигё, должен начаться сезон сбора лучших в мире, дордоньских трюфелей. Вот было бы интересно попытаться что-то найти.
Перигё.
На серо-белых окраинах Перигё я посмотрела на небо. Простокквашные облака сгустились до консистенции творога. Контуры домов расплывались на их фоне и город, не тянувший на глыбу, вырастал кучкой подмоченного сахара сырца. Но я готова была ему простить все за собор. Я его уже видела с моста. Я к нему уже прониклась. Я от него уже много ждала.
И не дождалась.
Пробираясь по узеньким улочкам центра к собору, сознательно закручивая внутри пружину ожидания, я не обращала внимания на невразумительные фасады хоть и старинных, но каких-то совершенно невыразительных домов.
И уткнувшись носом в фасад была разочарована по самое не могу.
Где эти купола из сказок Шехерезады? Почему романская колокольня вырастает из лысого, никак не обыгранного фасада? Я знала, конечно, что собор, построенный на месте сгоревшего аббатства Риу-Сан-Фронт в 1170 году, был отреставрирован в XIX веке Полем Абади и Виолетт ле Дюком, и что реставрация была признана крайне неудачной, но я же видела эти «божественные» крыши. Куда же они пропали? Собор расползся, как жидкая манная каша и собрать ощущения о нем в одну кучку никак не получалось.
Внутренний аскетизм добавил еще большего неприятия и лишь роскошные люстры в пространстве греческого креста немного исправили положение.
Мы бродили по присоборным улочкам, не находя там ничего интересного, выдающегося и бросающегося в глаза.
От самого крупного города провинции Дордонь и столицы Белого Перигора я ожидала чего-то иного. Чего? Не знаю. Может нужно было пройти к Сите, где есть остатки сооружений галло-римского периода и там бы на меня снизошло какое-то приятие Перигё? Но особой охоты смотреть на римские развалины, после февральского Рима, у меня желания не было. А у Лизаветы такого желания вообще никогда нет.
Но было кое-что, чем Перигё несказанно порадовал. Это его гастрономические лавчонки. Ах, какие там вкусные сырки-колбаски-винишки-печеньки-карамельки. Мы это все прикупили на сумму хорошего ужина в ресторане, но эта еда-питье того стоили.
Единственно, мною был не понят местный специалитет: какие-то малюсенькие булочки, называемые «бабы», похожие на небольшие маринованые белые грибы, за которые и были приняты. Только во рту у вас почему-то оказывался не соленый крепкий грибочек, а склизлая печенюшка кисло-ромового привкуса. Гадость неимоверная. Я после дегустации «на наименее ценном члене экипажа», быстренько выбежала из магазина, чтобы незаметно выплюнуть эту мерзость. И мерзость, кстати говоря, совсем не дешевая.
Нарезая круги по Перигё, я поражалась его «никаковости».
Судя по старинным фотографиям, которые были выставлены на улице, он и раньше не обладал ярко-выраженной «шарманистостью».
Как это ни прискорбно сознавать, но Перигё для меня остался городом одного вида — вида с моста через Иль на собор Сен-Фронт.
Если бы я эту планировала поездку сейчас, я бы осталась в Брантоме на обед в каком-нибудь ресторанчике у воды.
Погуляла бы еще по парку там. Полазала по пещерам. Полюбовалась на виды,
а потом заехала в замок Бурдейль на пару часов.
А уж совсем потом, особо ничего не ожидая, заскочила в Перигё за багетом, бутылкой вина и колбаской. Задержалась на мосту на пять минут, чтобы сфотографировать собор святого Фронта и быстренько, чтобы не расплескать Брантомские отражения, отправилась на место дислокации дегустировать отменное вино. А наше из хозяйства Першарман, что рядом с гестом, в котором мы остановились, было великолепным!
Теги:
Самостоятельные путешествия