Три месяца прошло с тех пор, как мы перестали ездить на автобусах и переселились в мир трамваев.
Автобусы — это Западный Берлин, отдельный, закрытый, каждый-сам-за-себя, скудный свет фонарей на улицах, и только вокруг мемориальной церкви кайзера Вильгельма полыхают вечерними огнями улица Тауэнцинштрассе и начало бульвара Курфюрстендамм. Сияют витрины универмагов, толпами движутся праздные гуляки, а в магазине деликатесов «Линднер» напротив универмага «КаДеВе» подают черную икру в розетках, обложенных льдом, и наливают шампанское, — как в «золотые двадцатые», когда в Берлине жило пять с лишним миллионов человек (а сейчас живет три с лишним миллиона). Мгновенное ощущение праздника — и снова за окном длинные тени, февральские пасмурные вечера, сполохи света и сорокаминутный маршрут до окраины Берлина.
В девяносто шестом году, в мой первый семестр в Берлине, автобус номер сто, первый автобус, пущенный между Западом и Востоком, проезжал между колоннами Бранденбургских ворот, — через открытое окно можно было дотронуться до ворот, если автобус застревал в пробке. Автобус этот вообще был синонимом свободы — Берлинская стена пала, площадь перед Бранденбургскими воротами спешно застраивается, везде леса, строительные заборы и дешевые магазинчики-однодневки, — а у тебя окно между парами, на улице пыльный берлинский май, одуряюще пахнут липы, и ты берешь стакан кофе (конечно же, без крышки — крышки изобрели позднее), аккуратно, чтобы не облиться, садишься в автобус и едешь до вокзала Цоо и обратно.
Кофе с одуряющим ароматом и магазинчик «Зуппенберзе» — суповая лавочка на улице Фридрихштрассе, место, в буквальном смысле выкормившее несколько поколений студентов и недавно, как и многие другие, уступившее место очередному громадному сетевому магазину.Очень жалко.
Рядом с бывшей «Зуппенберзе», на задворках университета имени Гумбольдта, как и сто лет назад, звенят трамваи.
Трамваи — это Восток.
Трамваи связывают район Митте, где, собственно, и находится университет имени Гумбольдта, с районом Пренцлауэр Берг, кварталами Винсфиртель и Бетцовфиртель. В подворотнях здесь можно обнаружить аналоги питерских дворов-колодцев в районе Египетского моста (это в Питере так говорят — подворотни. На самом деле никакие это не подворотни, а арки). Посреди Шенхаузер-аллее возвышаются чугунные опоры первой линии берлинского метро. Многие годы в этих кварталах стоял удушливый дымный запах — до семидесятых годов здесь было в основном печное отопление, и дым надолго въелся в серые стены. В девяностые годы в Пренцльберге стали массово селиться студенты. Студенты потихоньку доучивались, взрослели, начинали прилично зарабатывать, рожали детей — и кварталы молодели и хорошели вместе с ними: дома реставрировались, фасады окрашивались во все цвета радуги, улицы как бы раздвигались под напором многочисленных мам с колясками. Попав сюда даже на пару часов, легко стать инсайдером: практически в каждом магазине и кафе здесь есть изюминка. Чтобы продержаться в Пренцльберге, рестораторам нужно из кожи вон вылезти, но привлечь внимание и удовлетворить аппетиты публики (естественно, с тем, чтобы в заключение предъявить ей солидный счет, потому что аренда дорога), поэтому плохая кухня здесь — скорее исключение. Рядом с кафе и ресторанами — лавочки товаров для всяческого скрапбукинга и декупажа, бутики никчемушек вещей ручной работы и магазины игрушек, где нет Барби и Монстер-Хай, а есть огромный выбор самоделок и развивалок. И разговоры за жизнь. Разговоры за жизнь — вообще неотъемлемая часть Пренцльберга и его очарования.
На краю квартала Бетцовфиртель возвышается старинный кинотеатр, — здоровый, как губернаторское судно XVIII века, бывшая «Олимпия», ныне носящая гораздо более прозаическое название. Через дорогу — парк Фридрихсхайн, где в тусуются велосипедисты, скейтбордисты, скалолазы, дети и собаки. Ага, и скалолазы тоже, — в северной части парка углом стоят несколько бетонных глыб явно скалолазного предназначения. Местные дети бесстрашно перелетают с одной глыбы на другую, как будто на них, на детей, не распространяется всемирное тяготение. В чайном магазинчике за углом стоит рояль. В магазинчике две комнаты. В одной продают чай, а в другой склад деревянных коробок с английскими и китайскими печатями, в которых этот чай, видимо, присылают. И рояль посреди коробок. И кресло с зеленой обивкой, которое стоит боком к нему вплотную. На пюпитре ноты — каждый день разные. То Бах, то «Гондольер» Мендельсона, то что-то Гайдна. Я не знаю владельца магазинчика, но у меня ощущение, что как раз знаю, причем достаточно хорошо, — возвращаясь домой, я всегда смотрю, какие ноты стоят у него на пюпитре, открыт или закрыт рояль. Ноты меняются часто, но я никогда не вижу, как он играет. Наверное, нужно как-нибудь набраться смелости и самой попросить сыграть. И чаю заодно куплю.
Стоит зима — бесснежная и оттого особенно темная. Порядочные берлинцы не задерживаются на улице и в своих куцых пальтишках стараются побыстрее проскочить из офиса домой. А дома готовят здоровую кастрюлю крепкого бульона и каждый день понемножку греют в кастрюльке, и добавляют туда широкие тонкие макароны. А если семья большая или приходят гости, то такую кастюлю съедают за один раз, а запах крепкого свежего супа с луком, петрушкой, сельдереем и тонкими макаронами держится в квартире еще день-два, не выветривается — форточки открывают по минимуму. Потому что не май месяц на улице, а отопление денег стоит. Еще чуть-чуть, еще месяц-полтора — и на улочках Берлина зацветет розовый декоративный миндаль, превращая их в подобие Вишневого переулка из «Мэри Поппинс». Возле подъездов и посреди парковых лужаек вылезут крокусы и пролески, а по многочисленным кустам будут скакать кролики. Почему-то белки здесь трусливые, и фундуком их кормить нельзя, а вот кролики наглые и непугливые. Зацветет форсайтия. Наконец-то отмоют трамваи от зимней грязи, и они, умытые, пролетая по берлинским улицам, будут звенеть по утрам, приветствуя солнце. И весна, только лишь наступив, стремительно сменится летом — межсезонье в Берлине мимолетно, но непременно стоит того, чтобы застать его здесь. И в переулке, отходящем от Грайфсвальдер-штрассе, мы будем праздновать наступление весны за столиком кафе чашкой кофе с молоком. Молоко, чуть-чуть кофе и много-много пены.