Буэнос-Айрес: кусочки паззла

Три недели в этом городе — это много и ничего. Город сначала наваливается махиной, оглушает гудящими автобусами, сумасшедшими таксистами, большими аллеями центра, грязными улочками Сан-Тельмо, граффити на стенах Коллегиалес и Палермо, парками, башнями, фонтанами, барами, кафе, невероятным миксом роскоши Реколеты и шокирующей бедности фавел по соседству. Город-микс, город-паззл. Пожалуй, лучше всего этот контраст видел с 20го этажа отеля Шератон, который возвышается над площадью Сан-Мартин, — парк и английская башня внизу, железнодорожные рельсы и станция Ретиро… Слева от Ретиро — фешенебельная Реколета, парижский стиль Буэнос-Айреса, дорогие магазины, стильные уютные кафе — в последнюю неделю моей поездки я жила как раз в Реколете, где я сняла для себя огромную четырехкомнатную квариру с тремя ванными комнатами, где гостиная легко превращалась в танцзал, а за обеденным столом могло поместиться десять человек. Так получилось — когда я искала квартиру, я не подумала, что мне могло бы подойти и что-то помельче, я просто не обратила внимание на цифру в 150 кв.м. Роскошь в этом районе чувствуется везде, в дворецком, котрый 24 часа на дежурстве, в ресторанчике по соседству, в припаркованных машинах, в одежде и прическах женщин, которым открывают двери дворецкие — «Буэнос диас, синьорита!».

Внутри этой роскоши не очень понимаешь, что всего в нескольких шагах от нее — страх, нищета и отчаяние. 20 этаж Шератона, рельсы посередине, и справа от Реколеты видны полуразрушенные, бедные, хаотично настроенные один на другой грязные домишки Villa 31 — района, которого вы не найдете на карте Буэнос-Айреса, одной из так называемых Вижа Мизерия, в которой живут «люди без бумаг» — нелегальные мигранты, бездомные, безработные. В парке Сан-Мартин возле станции Ретиро чиновник из мэрии Буэнос-Айреса дает интервью для ТВ, вокруг него толпа в костюмах, мужчины в галстуках, ухоженные женщины на каблуках. Резиденты Реколеты гуляют с собаками, студенты лежат на травке и читают учебники. Весна. Деревья бросают на траву фиотеловые цветы и какие-то комья ваты, что-то вроде огромных мячиков тополиного пуха. Ухоженные собаки в восторге от фотанов воды — прыгают в них и ловят воду лапами и языком. Это мог бы быть Париж, но. В этом же парке на соседних лавочках и на траве — бездомные из Вижа Мизерия. Спят, обмотанные в какие-то лохмотья. Подложив грязные котомки под голову. Вот такой микс. Как говорят американцы — «оказаться по неправильную сторону рельсов» — нигде не понимаешь какой смысл это выражение может иметь лучше, чем на 20 этаже отеля Шератон.

Буэнос-Айрес со всеми этими контрастами пронзителен и щемящ, как звук бандонеона в танго. Я хожу по городу днем и танцую танго вечером — именно это и была цель первых двух недель моей поездки (третья неделя была посвящена участию в большой бизнес-конференции, и это тоже стало частью пазла и исследования города с другой стороны, включая тот самый двадцатый этаж Шератона). Нет, я не танцую то танго которое вы видете по телевизору или на танго-шоу. Я не выхожу, улыбаясь, в черно-красном платье, с розой в зубах, меня не вертит как юлу на танцполе партнер, похожий на ганстера, с напомажеными волосами и усиками как на карикатурах. Я — тангера, одна из тех, кого вы увидите на танго-вечерах (они называются милонги) в нормальном европеском городе. Да, я танцую на 10-сантиметровых тонких стилетто, я обнимаю партнеров по танцу и растворяюсь в музыке. Я из тех, для кого магия танго — в том самом звуке бандонеона, в объятии, в следовании, в импровизации, в ожидании. Мое танго — это Ноэлья Хуртадо в этом ролике (сорри, но своего нет — ролик записан организаторами милонги, на которой эта пара танцевала) — и вот три недели в Буэнос Айресе я беру классы у Пабло Родригеса, того, кто на видео танцует с Ноэльей.

Pablo Rodriguez y Noelia Hurtado Tango Invierno en La Baldosa Julio 2011

http://www.2xtango.com/pablo-rodriguez-y-noelia-hurtado-en-la-milonga-la-baldosa-2/

И вот после трех лет танго в Европе, я не могла не поехать в этот город, в эту мекку танго, где уже бывали не один раз мои танго-друзья, я приехала подготовленная к поездке более, чем любой турист, с аргентинской сим-картой в кармане, с телефонами учителей и друзей моих друзей, с проездным на все виды транспорта, с адресами ресторанчиков, которые не найдешь просто так «с улицы». Я снимала чистую светлую квартиру-студию в райончике Палермо, самом хипстерском районе Буэнос-Айреса, пожалуй, самом безопасном — днем и ночью на улицах люди, идущие в бар, в ресторан, из бара, на танго, с танго, в гости, из гостей.

Стены расписаны граффити, куча интересных магазинов местных дизайнеров на любой вкус и кошелек, множество баров — опять же на любой вкус, от фешенебельных с фейс-контролем, где коктейль стоит не меньше, чем в Лондоне, до забитых до отказа народом мест, где музыка орет тебе в ухо, ты орешь в ухо официанту свой заказ раза три и в итоге через 40 минут получаешь то, что не заказывал, но тебе уже в итоге после 40 минут все равно что тебе принесут, лишь бы принесли.

Гулять по солнечным улочкам Палермо-одно удовольствие, гулять, фотографировать, разглядывать графити на стенах, заходить в магазины и покупать чепуху типа шароваров или вязаной совы, уставать, находить неожиданно за приоткрытой дверью безо всякой таблички обалденное кафе с терассой и садом и холодным лимонадом. А потом взять такси или сесть на автобус и поехать в «парижский Буэнос-Айрес», с монументальными зданиями, широкими улицами и фонтанами. А обратно поехать в забитом до отказа вагоне метро, который расписан граффити, и выйти из этой духоты на Пласа Италия в Палермо, к памятнику Гарибальди, с потоком людей, и опять удивиться, какой разный этот город — те, кто под землей казался уставшими узниками в желудке монстра-метро, на солнце выглядят довольными хипстерами Палермо.

Еще больший контраст можно найти, если поехать в Сан-Тельмо. Да, один из самых старых районов Буэнос-Айреса, старые здания, грязные улицы, в центре — много туристов и антиквариата, если свернуть с туристических улиц — бедно, грязно, на меня с моей зеркалкой смотрят настороженно и неприветливо, но мне все равно — я готова ее отдать если ограбят, она старая. Меня никто не грабит, я возвращаюсь с кучей добычи — фотографий Сан-Тельмо и его обитателей, грязных улочек, старьевщиков, букинистов, велосипедистов.

В один из будних дней захожу на антикварный рынок в Палермо-Голливуд, какой контраст с Сан-Тельмо! Приветливые старички продают мебель и всяческую рухлядь — как привет из прошлого. В Европе многое из этого оторвали бы с руками. Я специально иду в будний день — знаю, что по выходным на этот рынок идут европейцы, много шведов, покупают мебель и переправляют в Европу. В будний день хаоса нет, мне все улыбаются, дают рассмотреть и сфотографировать, спрашивают, вышлю ли я фотографии им. Не устаю удивляться контрасту с Сан-Тельмо. Прихожу опять с кучей добычи: фотографий ундервудов, сифонов, кукол, стульев и старичков.

Увидеть город и потанцевать. Я шаталась по городу днем и танцевала на милонгах вечером — на тех милонгах, где можно найти обычный для этого города-паззла микс из европейских и аргентинских танцоров. Но только на четвертый или пятый день я так остро поняла, как прекрасен и пронзителен город сам по себе, и что только в нем могло родиться танго. Это случилось, когда вместо тренди милонги в Палермо я решила поехать к черту на кулички, в место, которое можно назвать «dirty underground milonga», хотя оно называется «Волшебная милонга». Да. В отдаленном районе, куда ехать и ехать на такси, шеф, два счетчика. Место для милонги — что-то среднее между автомастерской и гаражом. Стены расписаны граффити, грязный пол, дешевое вино, два грустных прожектора, диджеи с дредами на голове курят каждые полчаса марихуану у входа, народ танцует танго в джинсах и кроссовках, по-английски не говорит никто, кроме трех иностранцев — меня и двух ошалевших от всего этого великолепия французов, с которыми, по стечению обстоятельств, я за день до этого танцевала на одной из очень фешенебельных милонг в Палермо. «Привет» — говорят мне французы — «какое офигенно отвратительное место! Мы попробовали вино, фу, а теперь пьем колу, ты будешь танцевать?». Я, конечно, буду. Мы с французами выглядим явными иностранцами, надо было надеть джинсы и рваную майку. Но после первого танго уже все равно.

И вдруг — стена с выцветщими занавесками оказалась не стеной, а сценой, в полночь тыква превратилась в карету, занавески раздвинулись, на сцене появился оркестр, и внезапно, такой пронзительный бандонеон, просто до слез, какой-то щемящий. И вот именно в этот момент до меня дошло, что я за эн километров от дома, что я в Буэнос Айресе, и что вот именно в этом городе-паззле, городе мигрантов появилось танго, что вся эта монументальность и красота в центре, и грязный порт, и станция Ретиро, и развалюшки в бедных районах — это все о нем. И эти люди в кроссовках и застиранных джинсах, танцующие под этот оркестр — потомки вот тех мигрантов, которые где-то в грязных барах лет сто назад танцевали под такие бандонеоны. Сто лет назад, когда танго танцевали мужчины с мужчинами, сутенеры с проститутками, до того, как танго вошло в салоны и стало модным повсюду. До того, как мы в Европе сделали из него магию и культ, возвели технику танца в абсолют. Мы не танцуем под Гарделя, этого культового музыканта, мы любим Ди Сарли и Фреседо, Тройо и Типика Виктор. Мы не танцуем в джинсах, мы не ходим на милонги, если там нет хорошего диджея, мы избирательны в выборе танцора, мы готовы ехать за сотни километров куда-нибудь в Париж на танго-викенд… Буэнос-Айрес стал инъекцией танго, того, про которое я раньше не думала.

Мне кажется, что это главное, что я могла узнать в этом городе: именно в таких местах вроде этого расписанного граффити странного места понимаешь, как танго родилось и что оно могло родиться только тут, в этом городе. Ни дом Гарделя, ни танго-шоу, ни даже супер-милонги с отличными танцорами в Палермо и Сан-Тельмо, не дали мне такого пронзительного ощущения, как бандонеон под тусклым прожектором в месте, где вход стоит три копейки, а такси не ждут клиентов в очереди возле входа, потому что знают — ни у кого тут скорее всего не будет денег даже на дешевое буэнос-айресское такси.

Кстати, удивительно, но ко мне там пришла очень ухоженная и явно сытая белая кошечка. Особенно удивительная для этого места, потому что она явно там живет. Села на колени, а погладить себя не давала. Так мы сидели с ней вдвоем целую песню. Она здорово дополнила город-паззл.

Куда ни пойдешь — красота таит в себе грустную историю. На милонге молодая пара танцует танго-шоу для «своих» — вальс «бедный цветок», Pobre Flor, веселенькая мелодия, зал подпевает, если бы не знала, что это песня о мужчине, приходящем на могилу к умершей любимой, я бы подумала, что это какой-то очень задорный танго-вальс.

Красота и грустные истории. Розовый дом с балконом Эвиты и фотнатами, рядом — Пласа де Майо, я вижу нарисованные на брусчатке белые платочки. «БабУшка стайл?» — спрашивает у меня британский приятель Алан. — «Что они здесь делают?». Я понимаю — он не знает. Показываю ему на людей с плакатами — «400 сумасшедших!», «Нельзя забывать!». Объясняю, что здесь собираются еженедельно так называемые матери и бабушки Пласа де Майо. Плюс-минус тридцать лет назад во времена хунты женщинам «врагов» позволяли рожать детей, если они были беременны, потом разлучали женщин с детьми, некоторые из женщин были убиты. Детей отдавали на усыновление приближенным к правящей группе. Матери этих похищенных людей, бабушки похищенных детей требуют расследования. «Это что — сериал или криминальный роман?» — спрашивает меня Алан. Да нет, это правда. Более 400 людей уже сдали ДНК тесты и обнаружили, что их усыновили те, кто мог бы быть в той или иной мере причастен по сути к убийству их родителей. «Ты представь, как это переворачивает твою жизнь, поэтому 400 сумасшедших!». Десятки лет матери тех, кто был убит или пропал, собираются еженедельно на площади и требуют правды, про своих детей и внуков.

А рядом — парижский Буэнос-Айрес, фонтаны, розовый дом, балкон Эвиты, сувениры-флаги с солнцем. Старик с тележкой апельсинов выжимает нам два стакана апельсинового сока — я опять привычно прошу по испански «зумо», получаю в ответ «комо?» и вспоминаю, что в аргентиском варианте сок — это «хуго». Такие маленькие различия, такие большие различия. Мы идем по авенида де Майо к конгрессу и молчим, думая о бабушках Пласа де Майо. Конгресс похож на Капитолий в Вашингоне, солнце, монументальность величие, прекрасные фонтаны окружены забором. «Как мне пройти к фонтанам поближе?» — спрашиваю я. «Нельзя, проибидо». Почему? Люди будут мыться в фонтанах, если разрешить проход к ним, а перед зданием конгресса как-то неудобно. Такие маленькие различия.

Я так и не сложила паззл Буэнос-Айреса, но я абсолютно влюбилась в этот солнечный город, в его такие разные улицы, в сумасшедшие автобусы, в солнце в небе и на монетах в один песо, в суету, танго, противоречия. Есть много песен про то, «как грустно, что я не в Буэнос Айресе», или «Как грустно, что я в Буэнос Айресе, а ты не здесь», «я вернусь в Буэнос Айрес». Теперь я понимаю, о чем это. Не знаю, смогла бы я, привыкшая к комфорту и отвыкшая от хаоса, жить в Буэнос Айресе? Нет. Вернусь ли я? Да.

Теги: Самостоятельные путешествия