Десять дней одиночества / Cien Dias Del Solidad

Я тоже гулял не много, но успел один раз заблудиться, и, обойдя полгорода, вернуться в центр, который изучил достаточно хорошо.

Потом это мне пригодилось, когда весь Мадрид неожиданно наполнился солнцем и туристами.

А пока небо было бетонно-серым и грустным, я гулял по Gran Via до королевского дворца, потом обедал в кафе, где ни один официант не говорил по-английски, и мне было очень стыдно, что я не знаю испанский. При входе был магазинчик, где продавали копчёную свинину — jamon, а дальше стояли столики. Там можно было курить, по стенам сплошной полосой тянулись зеркала, и там была очень вкусная говядина с шампиньонами и картошкой. Ни картошку, — нежно-золотистую, с тонкой, не пережаренной корочкой — ни шампиньоны не солили, оставляя это право за самими посетителями. Зато мясо было приготовлено отменно, оно было сочное, но не мягкое, и его было приятно жевать, запивая холодным пивом. Пиво там наливали «с горкой», то есть, пока оно не переливалось через край широкого бокала, напоминавшего больше винный, а не пивной.

Потом мне пришлось перестать туда ходить, потому что у меня почти не осталось денег. Но это было славное кафе, всего в двух шагах от пересечения Gran Via и Calle de Alcalá. На второй же день я пришёл туда из-под дождя, замёрзший, потому что не взял с собой ни одной тёплой вещи, но когда официантка громко сказала мне «Hola!», как только я вошёл, я почувствовал себя как дома. Это была приятная женщина с очень смуглой кожей и чёрными, как уголь волосами. И она ни слова не понимала по-английски. Но я ей понравился, и она мне напомнила мою маму, поэтому ещё раза два я обедал там же, пока у меня почти совсем не кончились деньги.

Вообще с деньгами у меня как-то сразу не заладилось. Я много истратил в первые дни, и так и не помню, на что. Может быть, просто я взял с собой слишком мало — ведь мне пришлось оплатить ещё и забронированные места в хостеле («Pop Hostel», 12 евро за ночь в будни, 16 евро за ночь в выходные).

Но с тех пор, как стало тепло, я ел в другом месте, да и то не каждый день, насколько я помню. Мне его показал мой сосед-бразилец по имени Junior. Это самый славный человек, которого я встретил в Мадриде. Мы с ним как-то очень быстро познакомились и уже на второй день, когда ему надо было уезжать, он повёл меня в St. O’Connell’s Pub — очень уютное место в одном из переулков рядом с Puerta del Sol. Он в этот день купил родным подарков или сувениров, поэтому денег у него не было, и я угощал его пивом. Нам принесли обыкновенное железное ведёрко, наполненное крупными кусками колотого льда, в котором лежали шесть запотевших бутылок Heineken. Мне было приятно, что он спрашивал, не накладно ли мне покупать ему выпивку, а я смотрел ему в глаза и честно врал, что денег у меня ещё много, хотя в тот вечер я истратил свой двухдневный лимит. Но этих денег я не жалел ни минуты. Junior был первым, с кем я смог поговорить в Мадриде, не считая женщины в аэропорту за стойкой информации для туристов, которая дала мне карту центра Мадрида и объяснила, как лучше доехать туда на метро.

На следующее утро, рано-рано мой сосед разбудил меня, я пожал ему руку на прощанье, и почему-то уже тогда был уверен, что больше друзей в Мадриде у меня не будет. Джуниору предстоял двенадцатичасовой перелёт в Бразилию. Он жил в Сан-Паоло.

С того дня я стал много и подолгу гулять и ещё больше курить, потому что сигареты хоть как-то притупляли чувство голода, которое, должен признаться, порой весьма сильно меня тревожило. Я начинал свой день с девяти-десяти часов, когда две француженки, мои соседки, только возвращались после ночных гулянок. Они обе были красивые девушки, лет на пять старше меня, и я чувствовал себя в их присутствии так, как будто у меня расстёгнута ширинка, и они об этом знают, посмеиваются надо мной втихомолку, но ничего не говорят.

Утро всегда было свежим и чистым, и ни разу не было слишком жарко. Я выходил гулять и шёл по узким, кривым улочкам мимо закрытых лавочек и кафе в сторону Gran Via. За всё время, пока я был в Мадриде, мне не надоело гулять только по этой улице. Ну, ещё, может быть, по Passeo del Prado. Я шёл в сторону площади независимости, и сворачивал на бульвар Прадо, а потом шёл к Parque del Buen Retiro. Я заходил через главный вход, по аккуратной аллее, в конце которой стояли причудливо постриженные деревья — их крона чем-то напоминала шляпку старого гриба, изъеденную червями.

Потом, от большого фонтана я сворачивал направо и шёл мимо Palacio Velázquez — изысканного одноэтажного здания из красного кирпича, со львами у входа и расписанной керамической плиткой на фасаде. Рядом, возле пруда, из середины которого бил фонтан, стоял Palacio de Cristal — бывший выставочный зал, стены которого были сделаны из стекла. Сквозь него можно было смотреть насквозь, он пустовал, и солнце причудливо отражалось в его стеклянных гранях. Прямо из воды, в пруду росли деревья, почему то, засохшие.

Я садился чуть в глубине парка, но так, чтобы был виден и стеклянный дворец, и фонтан, и проводил там ещё около часа, сидя на скамейке и глядя по сторонам. Обычно здесь же я и завтракал — выкуривал пару сигарет, выпивал литр сока и съедал шоколадку, купленные в маленькой лавочке, в которой работали китайцы, рядом с тем местом, где я жил. Мне не нравилось ходить в ту часть парка, которая примыкала к Calle de Alcalá, поэтому я шёл через розарий, мимо высоких, неестественно согнутых, как радуга, сосен, спускался по длинной асфальтированной дороге к Calle de Alfonso XII, и, таким образом, выходил к ботаническому саду, его тыльной стороне.

Вдоль решётки сада тянулись книжные киоски, здесь всегда было очень приятно гулять и рассматривать лотки со множеством дешёвых изданий в мягком переплёте, у которых почти всегда стояли пожилые испанцы, листая ту или иную книгу. Я выходил на площадь перед вокзалом Atocha, а потом опять шёл слоняться по городу. Взяв за правило идти как можно медленнее, чтобы лучше запомнить улицы Мадрида, я шёл так неторопливо, что даже женщины с колясками спокойно меня обгоняли.

С тех пор, как я остро ощутил нехватку средств, я стал откладывать каждый день немного денег на музеи. Благо вход стоил недорого, а музеев было много. К сожалению, не все воспринимали мой студенческий билет как документ, но, тем не менее, в некоторые музеи я всё-таки получил скидку. В Прадо я попал вообще бесплатно. Билетёрша просто не говорила по-английски. Вообще.

Часов до четырёх я гулял, частенько заходил в парки королевского дворца, где по газонам с опавшими сухими листьями гуляли роскошные павлины, нисколько не пугаясь проходящих мимо людей. Здесь я отдыхал, потому что, даже когда в Мадриде многолюдно, здесь редко встретишь большую компанию или глазеющих по сторонам туристов, с огромными, как видеокамера, фотоаппаратами на шее. В этом парке росло много сосен и елей, поэтому даже зимой он выглядел зелёным и непривычно летним. Вдоль аллей и дорожек на квадратных, покрытых мхом и плесенью гранитных постаментах стояли грязно-белые мраморные чаши. Как-то раз я попытался зарисовать карандашом фонтан в этом парке, но понял, что мне вряд ли удастся в полной мере передать всё очарование этого места, поэтому я просто сидел на большой удобной скамейке и смотрел, как над Королевским дворцом быстро бегут облака, а сквозь них порой проглядывает солнце.

Это было третьим моим любимым местом в Мадриде, после парка Ретиро и скамеек на бульваре Прадо рядом с фонтаном Аполлона.

Обедал я в St. O’Connell’s Pub, где меня запомнили почти сразу. Здесь всегда был полумрак, играла хорошая, приятная музыка, а столы были из дерева и покрыты тёмно-красным лаком, отчего казались бурыми. На следующий день после того, как Джуниор показал мне это место, я пришёл туда уже один, часа в четыре дня, в кафе было безлюдно. За стойкой стояла женщина-бармен, лет сорока, симпатичная, невысокая, сухая женщина, не похожая на испанку, со светлыми волосами и голубыми глазами. Лицом она походила на настоятельницу монастыря.

— Вы ведь были вчера у нас, с другом? — спросила она на хорошем английском.

— Да, а вы меня запомнили? Почему?

— Не знаю, — ответила бармен — а где ваш друг?

— Он уехал сегодня с утра, — ответил я — он летит сейчас в Бразилию.

Было невыразимо приятно хоть с кем-то поговорить, и я дал себе слово каждый день, пока у меня вообще не кончатся деньги, ходить обедать сюда.

Я заказал пинту San Miguel и patatas garlicaz — очень вкусное и питательное сочетание, когда в кармане не густо. Вообще то, это был ирландский паб, и здесь подавали фирменное тёмное пиво, но из всего предложенного лучшим всё равно было San Miguel — в удобном широком стакане, в котором пиво не выдыхалось и нагревалось очень медленно. Я приходил сюда ещё несколько раз. Официант, молодой смуглый испанец говорил мне «Hola!» и я здоровался с ним по-испански, заказывал пиво и уже по-английски спрашивал, что сегодня транслируют. На большом экране в главном зале частенько показывали футбол и регби, и к вечеру на эти трансляции собиралось много народу. Однажды я засиделся и попал на трансляцию матча Испания-Франция. В баре было полно людей, все курили и переживали. Многие стояли в проходах между столиками, и официантам приходилось проталкиваться, чтобы пронести еду или пиво. Ко мне за столик подсели два молодых парня, испанцы, и француз. Он оказался археологом, мы разговорились, я начал его расспрашивать о том — о сём, поговорили про футбол, и я из солидарности даже поболел за Францию. Официант принёс нам тарелку с орешками, хотя никто из нас ничего такого не заказывал. Чуть позже он же её и унёс. Потом Франция проиграла, и француз ушёл, не дождавшись конца матча.

Ночью в Мадриде было так же хорошо, как и днём, и я с удовольствием прогулялся от бара до хостела по прохладным, пустынным и плохо освещённым улочкам старых кварталов, где по фасадам всех домов тянулись маленькие балкончики, на которых можно с трудом поместиться даже вдвоём.

В моей комнате тоже был такой, и, если никого не было, я выходил на него, не закрывая двери, стоял и курил, и смотрел на нашу мощёную булыжником улочку — Calle del Espiritu Santo -, на прохожих, на проезжавшие машины, и на то, как продавцы перед сиестой закрывают свои лавочки.

И вновь я шёл гулять по залитому солнцем Мадриду, любуясь редким сочетанием его контрастной архитектуры. Здание почтамта, Национальной библиотеки; небоскрёбы на Plaza de Espaňa;

широкая и красивая Passeo Recoletos;

старые средневековые церквушки с богатой лепниной на фасадах, втиснутые между современными светлыми домами;

высокие кирпичные отели с флагами европейских стран над парадным входом;

потрясающий ансамбль зданий на Plaza Mayor,

и ещё много-много чего — Мадрид очень необычный и причудливый город, яркий и уютный. Я посетил Академию, Прадо, Тиссен, Центр искусств королевы Софии, археологический музей, музей антропологии, Ботанический сад, Королевский дворец, и всё равно я хотел остаться ещё, потому что сколького я не успел увидеть!

Я видел прекрасные акварели неизвестного мне художника, выставленные в Академии, ранние картины Ван Гога и Ренуара в музее Тиссен, Веласкеса, Босха, Брейгеля в Прадо, Дали, Миро, Пикассо и других в музее королевы Софии. Этого всего мне не описать, слишком велики и разнообразны коллекции мадридских музеев. И даже, несмотря на то, что вряд ли хоть один из них сравнится с Эрмитажем, всё равно я получал огромное удовольствие, гуляя по пустынным галереям, любуясь редкими по красоте и мысли произведениями искусства.

Я помню, какое неизгладимое впечатление произвели на меня горы, встававшие на горизонте за Королевским дворцом! Их видно из садов Сабатини и если смотреть с высокого восточного берега на север. Они синеют далеко, и одновременно с этим кажется, что очень близко, а верхушки их покрыты снегом. Я любовался ими, перейдя по высокому виадуку на другую сторону оврага, по дну которого тянулась улочка, переходящая в мост через Мансанарес. На западном, низком берегу был новый город и парк Casa de Campo. А на заднем фоне стояли уже другие, бурые, как будто ржавые, невысокие горы.

Вечером я пошёл встречать закат к Королевскому дворцу. Его здание, днём серое и неприветливое, в лучах заходящего испанского солнца окрашивалось в нежно-бежевый цвет, а собор рядом с дворцом из жёлто-серого инквизиторского костёла превращался в красивый сказочный храм цвета густой охры. Солнце садилось в лёгкой дымке, и всё небо становилось вязко-оранжевым, цвета тёмно-рыжих тюльпанов, ещё немного, и, казалось, оно станет ярко-красным.

Бредя в сумерках по старым улочкам центра, я глубоко вдыхал сигаретный дым вперемежку с чистым, тёплым вечерним воздухом Мадрида. В верхних окнах домов ещё отражалось заходящее Солнце, отчего те становились розово-оранжевыми. В глубине центральных кварталов, как и всегда по вечерам, кипела жизнь ночного города. На одном переулке, рядом с Plaza de Oriente, сидел мужчина и играл на бокалах классические мелодии. В сгущавшихся сумерках казалось, будто бы музыка доносится откуда-то сверху, и одновременно с нескольких сторон — это завораживало и трогало до глубины души.

На Plaza Mayor было много людей, здания подсвечивались мягкими закатными отблесками, круглые каменные скамейки вокруг высоких чугунных фонарей нагрелись за день, и на них было приятно сидеть, глядя на то, как угасает мадридский день.

В это время везде было полным-полно людей, и иногда, пробираясь по узкой улочке, можно было за двадцать минут не пройти и десяти метров — настолько плотно шли люди, никуда не торопясь и громко разговаривая. Ни в одном кафе свободных мест не было, окна в них распахивали настежь, чтобы хоть немного выпустить тяжёлый сигаретный дым. Из ресторанчиков доносились звуки музыки и громких разговоров испанцев. Забавно было, но они всегда говорили немного громче, чем стоило. И очень любили петь. Помню, гуляя по площади перед вокзалом Atocha, увидел довольно-таки древнего дедушку, очень похожего на нашего, русского старика, одетого в мешковатое коричневое пальто, ссутулившегося и еле переставлявшего ноги. Он что-то нёс в жёлтом пакете и тихо и неровно насвистывал себе под нос какую-то мелодию.

Я возвращался к себе всё по тем же дорогим моему сердцу улочкам, где на одном перекрёстке каждый вечер сидели или стояли две негритянки, громко разговаривали и смеялись, и подзывали припозднившихся прохожих.

Моими соседями тогда были парочка молодых американцев — парень и девушка — они были младше даже меня, на год. Мы с ними очень неплохо сошлись, и я им рассказывал про то, что где можно посмотреть и где поесть. А они рассказывали мне, что они в Штатах пьют пиво, несмотря на то, что им нет ещё двадцати одного. Они очень хотели сходить в Прадо, а я сказал, что Прадо из всех музеев — хуже всего. Мне кажется, я бы мог с ними подружиться, но их отселили в другую комнату, а потом они уехали в Барселону, сказав на прощанье «Have a nice time!». Я даже не помню, как их звали, но они были милые и очень жалели меня, когда я им рассказал, что я здесь совершенно один. Они были из Бостона. Ещё с нами жила учительница из частной школы в Канаде. Я сначала спросил её, не из Англии ли она, потому что у неё на рюкзаке была нашивка города Йорк. Но оказалось, что она просто тоже любит путешествовать. Ещё она сказала, что учила одного мальчика из России.

Один день с нами жила женщина с севера Испании, насколько я помню. Она очень забавно говорила по-английски, я подумал, что так, наверно говорят, мексиканские иммигранты в штатах. Она нам расхваливала вино «La Rioja», если я ничего не путаю в написании. Лучше этого вина вы из Испании не привезёте, сказала она. Я и вправду слышал, что это очень хорошее вино, но на него, как и на многое другое, у меня не было денег.

Мне было обидно, что из-за отсутствия денег я ничего не смогу привезти из Испании, но всё же кое-что я купил. Для знакомой девушки из Москвы я купил две книги: история Испании в искусстве (богато иллюстрированное, но недорогое издание) и «Прощай, оружие!» Хемингуэя. Последнюю книгу я приобрёл в одном из книжных киосков возле ботанического сада. Я подумал, что ей будет приятно хотя бы почитать на языке той страны, куда она так давно и безуспешно пытается съездить. В музее королевы Софии я купил репродукцию «Девочка у окна» Дали и странную фотографию под названием «La Poupeé». Ещё я купил себе домой календарь с видами Мадрида — это чтобы весь год он мне напоминал о том, где я был. На бульваре Прадо для друга я взял флаг ФК «Барселона», очень хороший и дешёвый подарок. В археологическом музее я купил римские монеты — копии оригиналов, найденных в Испании. Всю зиму вход в этот музей был бесплатным, и я подумал, что надо хоть как-то отплатить музею и его приветливым служащим. А ещё привёз несколько открыток — просто раздарить знакомым.

Каждый день, прожитый в Мадриде, я думал, как мало времени у меня осталось, и как много мест я бы ещё хотел посетить. Время улетало слишком быстро, а у меня не было денег даже, чтобы пойти поужинать или съездить куда-нибудь, погулять. Вместо этого мне приходилось лежать по вечерам с книжкой и читать, как Мопассан путешествовал по Алжиру или Марокко. Я ему искренне и без злости завидовал, и тем интереснее было его читать. Я тоже пытался набросать свои первые впечатления о Мадриде, ещё не уехав оттуда, но вовремя понял, что накопилось слишком много воспоминаний, и надо позволить им самим встать на свои места, а потом уж всё описать. Жаль, что сейчас, описывая своё путешествие, я уже не вспомню всех мелочей, так врезавшихся в мою память тогда. Я не помню почти ни одного запаха Мадрида. Я помню аромат, доносившийся из маленькой пиццерии возле церкви на соседней площади, где работала милая весёлая девушка, похожая на Natalie Imbruglia. Когда работы было мало, она, пританцовывая, беззаботно подпевала радио. Ещё я помню — или мне кажется, что помню — запах города после дождя. Это была смесь перегревшейся влажной листвы, мокрого асфальта под колёсами машин и ещё какого-то неуловимого, но ясно ощущаемого запаха.

Но всё равно, главные впечатления от Мадрида всегда свежи, и я готов рассказывать о нём так, как если бы только что оттуда приехал.

Помню, в воскресенье меня будил колокольный звон, собиравший людей к утренней службе, а вечером того же дня мне не давали уснуть соседи, жившие во дворике, куда выходили мои окна; они громко разговаривали, сидя у окна за ужином, а возле их окон развевалось на ветру только что выстиранное бельё. Потом меня переселили из этой комнаты, и я не слушал больше по утрам колокольный звон.

А через несколько дней, когда я шёл на утреннюю прогулку, в этой же церкви была свадьба. Мне очень запомнилась стоявшая у дверей полная темнокожая немолодая женщина в красном обтягивающем платье, по-видимому, родственница молодожёнов. На лице у неё было написано невыразимое счастье и её всё ещё чёрные тяжёлые волосы были уложены красивыми крупными прядями.

В Ботаническом саду, который больше напоминал просто очень красивый городской парк, выращивали лук и капусту. Там были и красивые альпийские горки, и много деревьев-икебана, и кактусы, и красивые фонтанчики, слабо и как бы нехотя изливающие воду в позеленевшие по краям гранитные чаши. А ещё после занятий здесь гуляли и играли школьники, одетые в очень милую форму: у всех длинные тёмно-зелёные полушерстяные гетры и чёрные или тоже тёмно-зелёные костюмы с белыми рубашками. Все девочки носили юбки до колен, а мальчики-либо брюки, либо шорты. Они бегали по саду, фотографировались у фонтанов, и я от всей души жалел, что никогда больше не смогу так веселиться, как они — десяти-, двенадцатилетние.

Когда путешествуешь один, всегда как-то по-другому смотришь на места, где ты бываешь. Наверно, просто, когда нет никого, чтобы сказать тебе своё мнение, ты воспринимаешь всё по-своему. В этом есть своя прелесть: твоё впечатление о городе, где ты был, будет более цельным и полным, более непредвзятым и более необычным. Всегда есть время подумать, решить, куда пойти, что сделать, а, главное, у тебя уйма времени, чтобы подумать обо всём на свете. Я думал о том, как в Мадриде жил Хемингуэй, и о том, как он любил Испанию. Ещё я думал, как хорошо было бы остаться здесь жить: снимать маленькую комнатку где-нибудь под чердаком, работать в своё удовольствие, по вечерам гулять по городу, а в выходные выезжать куда-нибудь на природу.

Хемингуэй писал, что на картины лучше всего смотреть на пустой желудок. Я ни разу, по-моему, не отступил от этого правила, и заметил, что не только искусство, но и вообще, вся жизнь вокруг предстаёт более выпукло, остро, контрастно, когда в животе у тебя уже десять часов не было ни крошки.

Мне было очень неловко, когда меня принимали за испанца. Два раза люди хотели узнать у меня дорогу в этом незнакомом мне городе. Оба раза я лепетал по-английски, что не говорю, мол, по-испански, и глупо улыбался. Девушка, которая возле Прадо спросила, как ей пройти куда то, после моего ответа посмотрела на меня, как смотрят обычно на детей: снисходительно и с пониманием, будто говоря: «Ладно, ничего, подрастёт, может, поумнеет». Я злился на себя за то, что не выучил хотя бы несколько фраз по-испански, и всё равно мне ничего не оставалось, кроме как улыбаться, надеясь, что меня простят. Джуниор говорил мне, что мой английский больше похож на американский, а по-испански у меня получается даже лучше, чем у него. Сейчас я думаю, что он мне немного льстил, хотя то, как я выговаривал испанские слова, было похоже на правильную речь. Сам он разговаривал очень смешно, потому что у него был сильный португальский акцент, и вместо «з» он частенько говорил «ж», а когда говорил по-английски, долго подбирал нужные слова, и я ему подсказывал те, которые, как мне казалось, он подыскивал.

Всё равно, не могу сказать, что языковой барьер так уж испортил мою поездку. В жизни я человек довольно замкнутый, не очень-то разговорчивый, особенно с малознакомыми людьми. Я легко схожусь только с теми, кто близок мне по характеру, по темпераменту, и таких людей я чувствую, что называется, за километр. Поэтому с бразильцем Джуниором мы и подружились так легко. Он обещал написать, если когда-нибудь соберётся в Россию, но думаю, надеяться на это не стоит. Хотя я бы с радостью его повидал.

Дни, остававшиеся мне, подходили к концу, и всё сильнее я старался запомнить Мадрид, чтобы навсегда сохранить о нём светлые и тёплые воспоминания. Я вглядывался в беззаботно весёлые лица гуляющих испанцев, пытался запомнить каждый дом, если он был хоть чуть-чуть непохож на соседние. Я ходил любоваться на новый город со смотровой площадки рядом с Iglesia de San Francisco el Grande. Красные кирпичные строения на том берегу были так похожи на наши новостройки, но в них жили настолько отличные от нас люди! Мне хотелось по-настоящему попрощаться с Мадридом, но я так и не придумал, как это лучше сделать. Поэтому все последние дни я просто гулял по новым местам, куда раньше ещё не забредал, впитывая этот город всем своим существом.

Как мне не хотелось уезжать из Мадрида! Даже один, я был идиотски счастлив жить здесь, даже без денег и без еды. А в день перед отъездом у меня не осталось денег даже на обед. Я отложил чуть-чуть, чтобы выпить пива в St. O’Connell’s Pub, и на билет в метро. Когда я пришёл в бар, там было, как обычно вечером, много людей и все смотрели регби и очень переживали. Я взял пива, кивнув барменше: «Yes, a pint of San Miguel», и сел за стойкой, потому что других свободных мест не было. На стойке стояли чипсы, и это оказалось очень кстати, потому что я ничего не ел весь день. А ещё, одна девушка попросила у меня прикурить. Та зажигалка, которую я ей дал, служила потом моему другу ещё несколько месяцев, прежде чем в ней закончился газ.

Я выпил ещё кружки две или три, и немного захмелел из-за того, что был голоден. На следующий день мне надо было рано вставать и ехать в аэропорт, поэтому я не стал засиживаться допоздна, хотя всё равно ушёл, уже когда было темно. На прощанье я подарил барменше российскую монетку.

— Возьмите, пожалуйста, это вам на память. Здесь у вас отличное место.

— Что это?

— Это монетка из России, пусть она останется у вас. Я завтра уезжаю рано утром.

— Из России? А вы знаете, я из Армении.

— Возьмите её себе на память, — сказал я и вышел.

Как бы я хотел остаться здесь ещё на неделю!

Но ещё больше я хотел просто когда-нибудь сюда вернуться. Мадрид — прекрасный город, он мне пришёлся очень по душе, и я никогда не смогу сполна описать всё то, что чувствую к этому городу. Я влюбился в него не сразу, но эта любовь крепчала с каждой минутой, что я там жил. И я уже чувствовал, как сильно буду скучать по этим широким улицам и узким переулкам, исхоженным мной воль и поперёк; по дворцам, ещё помнящим кровавое прошлое этой замечательной страны; по церквям, фонтанам, аллеям, бульварам, паркам и лучезарно улыбающимся испанцам, чей язык я так и не выучил.

В аэропорт я приехал заранее, поэтому часа два просидел на холодном полу в огромном зале со стеклянными стенами, за которыми по ясному испанскому небу расползался рассвет. Я следил, как оно из тёмно-голубого, ещё ночного, превращается сначала в нежно-сиреневое, и почти сразу же — в розовое, а потом, не спеша, желтеет, наливается жаром встающего солнца. И вот оно уже ярко-синее, каким и должно быть настоящее небо над Мадридом. Мне пора улетать, и мне бесконечно грустно покидать этот город.

Теги: Самостоятельные путешествия, Культурно-познавательный туризм