Алаудинские озера
Кто рано встаёт, тому Аллах подаёт. Из Сарытага мы выехали с первыми петухами. В этот день нам надо было доехать вверх в горы до Алаудинских озёр. А потом, так как ночёвки в палатке мы отменили, надо было успеть спуститься ниже до кишлака Мадм, где и скоротать ночь.
Путь до Алаудинских озёр тернист, ухабист и каменист. Но красив, зрелищен и завораживающ. Он требует хорошей внедорожной машины, твердой воли и не менее твердой попы. У нас вроде было и то, и другое, и третье. А если у вас чего-то из этого нету, лучше туда не ездить, а бродить по равнине и нюхать там цветочки. На равнине всё проще, обыденнее и скучнее. Но зато там не надо ни машины, ни воли, ни попы. Тогда не надо уметь водить первое, тренировать второе и искать приключения на третье.
Если же у вас тоже всё это есть, и вы готовы уметь, тренировать и искать, тогда ехать на Алаудины надо так. В кишлаке Сарвода, как доедете до рынка скота (там много народа и животных у скалы, вы увидите), сворачиваете налево.
Это если вы со стороны Искандеркуля едете, а если со стороны Пенджикента, направо. Никуда больше там свернуть всё равно нельзя, но запомните на всякий случай. Проезжаете кишлак Пинен, потом Шурмашк, потом Пасруд, потом Маргузор.
Потом цивилизация заканчивается, и начинается нетронутая окружающая среда. Конца цивилизации нам как раз и надо. Нет, не в том смысле, а в том, что нам надо природы без антропогенного влияния. Ведь если вдуматься, всё зло антропогенно. Да, природа, бывает, тоже устраивает всякого рода катаклизмы, которые добрыми не назовешь. Но, наверное, ей просто не оставили другого выбора.
В горах пламенела осень. Солнце, которое давеча прохлаждалось за тучами, сегодня, оправдываясь за вчерашнее, выползло на небосвод, и давай вовсю подсвечивать жёлтые листья.
Золотая осень в кишлаке Пасруд.
В одном особо неудобопроезжаемом месте Бехруз попросил нас с Аней выйти из машины и пройти пешком. Не потому что мы ему наскучили как пассажиры (хотя, может, и это), а потому что там был крутой подъем на сыпучем гравие, и лишний груз был не к месту, так как с ним увеличивались шансы упасть с обрыва. Ведь под обрывом была река, а мы ехали не на реку, а на озера.
После этого опасного места были горы повышенной скалистости.
Потом пошла горная долина реки Чапдара, вдоль которой тянулись пустые пастбища. А потом исчезли и они. На приятном осеннем солнце приветливо блестела речка, да переливались серебряными отсветами снежные пики.
По дороге мы встретили молодую пару с рюкзаками и собакой, бодро шествующую вдоль реки вниз от Алаудинских озер. Разговорились. Девушка оказалась из Швейцарии, а молодой человек из Кении. Они ночевали наверху. Замерзли, как цуцики, но пейзажная зрелищность пересилила в них морозные невзгоды. Собака оказалась вовсе не их, а просто попутчица. Мы тепло распрощались, и они засеменили дальше вниз. А шагать-то еще ого-го сколько. Вот молодость! Горы по плечо!
Скоро мы уперлись в запертые ворота базы «Вертикаль-Алаудин». Она закрылась на зиму еще в сентябре, сторожа мы встретили по дороге. Он сказал, что выпал снег, и он пошел вниз зимовать.
Бехруз остался готовить чай на газовой горелке, а мы с Аней зашагали вверх к озерам. Вообще на воротах было написано, что проход через территорию «Вертикаль-Алаудин» стоит 1 доллар. Но, надеюсь, они это не прочитают и с нас эту плату не возьмут.
Высокогорная красота была разлита в воздухе. Она наполняла пространство, стекая с вершин в долину как ощутимая субстанция. Она звенела тишиной и слепила теплыми лучами. Она возвеличивала одинокость человека в природе. Извечную исконную сокровенную одинокость. Прикоснуться сознанием к ней можно только в те моменты, когда выдается возможность ненадолго рассеять в нем всё наносное. В этом прикосновении то неземное блаженство, о котором, вероятно, вещали святые всех времен и религий.
В сезон летних походов, говорят, тут людской галдёж и присутствие. А такой поздней осенью уже никакой умный в гору не пойдет. Только мы.
По грязи, по проталинам, по камням — всё выше. Путь к вершинам захватывает. Главное, чтобы он не был слишком долгим. А то настолько уже изнемогаешь, что как захватывает, так и «расхватывает». Тут было честь по чести. Подниматься всего минут сорок — на это запала у нас хватает.
Скоро справа появилось маленькое озерцо Айваткаш. На нем можно сильно не заостряться.
Дальше слева возникло озеро Дучуба. Оно красы первозданной! Голубизна воды, волнистые космы водорослей, вздымающиеся рядом кручи гор. Колдовство и таинство!
Мы снова углубились в лесок, чтобы выйти к следующему озеру справа от тропинки — Себаку Муродак. Вышли и обомлели. Такого цвета в природе не бывает! Кто-то явно переборщил с насыщенностью красок. Подобного ярко-зеленого цвета, переходящего то в веселую желтизну, то в благородную бирюзу, не смог бы придумать и самый отпетый художник-экспрессионист. Да что там экспрессионист, даже фовист бы не придумал! А Создатель вот взял и сделал. Ну, переборщил с насыщенностью — бывает. Создателя в любом случае нельзя критиковать, даже если он переборщил.
Озеро Муродак. Цвета реальные. Высота 2800 м н.у.м.
Около этого озера мы стояли, приседали на корточки, забирались повыше по склону, обходили его и так и сяк. Таращились на него, что было сил. Но мираж не проходил, цвета оставались такими же — как в психоделическом сне.
Аня заволновалась, что никто не поверит по фотографиям, что озеро реально такое. Сфотографировала на телефон, как я фотографирую озеро, чтобы иметь, что ответить скептикам, апеллирующим к переизбытку насыщенности цветов.
Поднимались к главному озеру мы уже по снегу.
Озеро называется, собственно, Алаудинским или Чапдара. Тут мы лишились дара речи. Потому что дар речи нужен людям, чтобы общаться. А зачем тут общаться, когда тебя захватывает неописуемое? Тут не то что дар речи пропадает, тут и мысли отключаются. С помощью слов здесь ничего не передашь. Как тут это описать? Вода в большой низине между гор? Нет, это не то. Чтобы передать тутошние впечатления, надо быть поэтом. А я не поэт, а блогер. Как говорится, поэтом можешь и не быть, но блогером ты быть обязан. Хотя Алаудины сами нашептывают рифму.
Поднявшись вверх, на высоту,
Стою один.
Воспеть не в силах красоту
Алаудин.
На Алаудинском озере время застопорилось и не хотело идти дальше. Оно перестало быть цепочкой последовательных мгновений. Мгновения слились в единое целое и переродились во что-то качественно новое. Взгляд не мог насытиться увиденным и снова возвращался к началу. Время перестало течь и застыло неподвижной зеркальной гладью вместе с озером.
Возвращаться в реальность не хотелось, потому что не верилось, что реальность это то, что там внизу. Верилось в то, что потусторонние ощущения, которые мы испытали у озер, и есть настоящая реальность. А остальное: проблемы, работа, волнения, деньги, споры, кризисы, вражда — лишь какое-то временное наваждение. Уродливое мимолетное отклонение от нормы.
Последнее осмотренное нами озеро слева от Алаудинского (если смотреть со стороны подъёма). Оно называется Ширпарфом. И снова кто-то перенасытил воду цветом. Озёрная масса веками впитывала в себя синеву близкого неба и зелень горных лугов, чтобы теперь показывать их изнутри себя в концентрированном виде.
И тут-таки время обрело свои прежние формы, и нам пришлось спешно спускаться вниз. Проделывать обратную дорогу на машине в темноте не рекомендуется. Особенно в том месте, где надо ехать по гравию на краю пропасти, а внизу река.
Около машины нас ждал терпеливый Бехруз с вскипяченным на газовой горелке чаем.
Солнце медленно катилось за горы, а мы сравнительно быстро катились вниз, пробегая те же места в ином освещении — в другом образе. Жители кишлаков вели свою обычную размеренную жизнь.
Спустившись к Сарводе, мы поехали налево — на север вдоль реки Фон до кишлака Айни, где Фон выпадает в Зеравшан. Не доезжая до кишлака Вишканд, повернули снова налево к месту нашей ночёвки — благословенному кишлаку Мадм.
Кишлак Мадм
Красноватая глина, глинобитные стены домов, теплые тона вьющихся улиц, любопытные взгляды. Мы приехали в Мадм уже затемно. Ночь в горах была непроницаема. Температура воздуха сползала вниз. Нас пронизывал холод, любопытство и восторг.
Хозяева нашего гестхауса предоставили нам просторную комнату с обогревателем (это было важно). Туалет во дворе в виде дыры в полу (это было не так важно).
Надо было скорее садиться ужинать, потому что электричество в кишлаках отключают на ночь и на день. Оно есть только несколько часов в сутки — утром и вечером. Успеть зарядить гаджеты и по максимуму прогреть комнату, чтобы не замерзнуть ночью — нам всё удалось.
Хозяева у нас были самые-самые радушные. Стол был накрыт такой, как будто приехали не два скромных туриста, а ватага прожорливых гурманов. Такое человеческое тепло согревало больше обогревателя. Горные кишлаки милее дворцов и отелей, в которых простота и гостеприимство украдены роскошью и лишним комфортом. Это, конечно, сугубо мое мнение, но ведь это и мой блог. И с чего бы я стал в своем блоге высказывать чье-то чужое мнение?
Нет, я не против дворцов. Кто хочет, живите в дворцах. Но во дворцах живут короли, а они, как известно, даже жениться по любви не могут. Какое уж тут счастье. Ладно, не будем о счастье. Счастье — штука субъективная, к тому же, что еще хуже, эфемерная. Свести счастье к уровню концепции очень сложно. То есть, можно, конечно, но получится уже не счастье, а какая-то фигня. Поэтому и не надо рассуждать о дворцах и кишлаках. Каждому свое: женатым не по любви королям — дворец, а нам — кишлак. И посмотрим еще, кто будет счастливее (хотя я знаю кто). Пусть у нас электричество по часам, зато у королей фигня вместо счастья.
Если это будет читать какой-нибудь король, надеюсь, он не обидится. Хотя, скорее всего, обидится. Короли обидчивые, потому что они страшно далеки от народа, и из-за этого у них много комплексов. Но давайте поставим вопрос по-другому. Что общего у королей и планеты Земля? Нет, не комплексы. Ответ прост: и у королей, и у Земли есть мантия.
К чему это я? А к тому, что пока мы будем спать без электричества в горном кишлаке Мадм, я расскажу вам, как образуются горы. Это ничего, что вы меня об этом не просили. Я просто очень навязчивый, поэтому слушайте.
Земля состоит из ядра, мантии и земной коры. Мы с вами ничего, кроме коры не видим. И это хорошо. Потому что если б мы увидели мантию, не говоря уж про ядро, мы бы с вами жили уже не на Земле, а на небесах. Температура мантии превышает 1000 градусов Цельсия, а температура ядра и того хуже.
Мантия довольно жидкая, и по ней, как по морю, плавают литосферные (или тектонические) плиты. Мы их тоже не видим, потому что они слишком огромные. И вот в тех местах, где литосферные плиты наезжают друг на друга (или отъезжают), начинается тектоническая и вулканическая активность. Края плит вздымаются, проваливаются, трескаются, разламываются, взрываются. Короче, происходит полнейший кавардак, не поддающийся описанию. Возникают вулканы, через которые наружу выплескиваются куски той самой мантии в виде лавы. Так вот в результате этой тектонической и вулканической деятельности горы и появляются. Не мгновенно, конечно, но лет эдак за миллион появиться вполне могут.
Фанские горы вместе с Памиром, Тянь-Шанем, Гималаями и т. д. появились из-за того, что Евразийская и Индостанская плиты наехали друг на друга. Случилось это давно — еще в Мезозое. Представьте только: кругом динозавры, птеродактили и другие всякие твари бегают, а тут еще плиты ни с того, ни с сего наезжают друг на друга, образуя самые высокие на Земле горы. Занятное время было, я вам скажу.
В наших широтах, увы, никакая гора появится не может, потому что мы живем в середине Евразийской тектонической плиты. Теоретически наша плита, конечно, может разломиться на две плиты. Тогда и гора может появиться. Но это вряд ли случится во время нашей земной жизни. Ученые бы нас предупредили.
Утром мы проснулись до рассвета. Обогреватель холодно и виновато стоял рядом с постелью. Да и ладно. Роль обогревателя в жизни человека, даже замерзающего, сильно преувеличена. Особенно когда нет электричества.
Хозяин по предварительной договоренности повел нас в предрассветную дымку. Выше в горы — туда, где рождается новый день. Туда, откуда появляется солнце. Учитывая все, рассказанное мной раньше о происхождении гор, можно предположить, что солнце — это раскаленная часть мантии земли, которая где-то там высоко в горах в земном разломе выходит на поверхность из-под тектонических плит и под воздействием теплого воздуха поднимается в небо. Теория, конечно, ненаучная, ну и что? Мало ли в мире ненаучных теорий, в которые люди с удовольствием верят. А эта хотя бы интересная.
Разноцветные горы на рассвете около кишлака Мадм.
У хозяина нашего гестхауса красивое имя Амон. Он, как я уже сказал, повел нас в горную предрассветную мглу. А там таились тайны и загадки древних вершин. Когда немного рассвело мы обомлели, увидев красно-белые горы. Почему эти горы такие? Об этом есть древняя легенда. Точнее, легенда не очень древняя, потому что я ее только что придумал. Но она похожа на правдивую, потому что все такие легенды однотипные. Ну, слушайте.
Давным давно жил здесь шах, у которого была красавица-дочь, ходившая всегда в прекрасных белых платьях. Один юноша влюбился в нее, а она в него. Однажды они встретились друг с другом, и их увидел шах. Юноша от любви густо покраснел. Шах догадался в чем дело и велел юношу казнить. Дочь шаха не выдержала такого горя и бросилась вниз со скалы в своем прекрасном белом платье. Вот так юноша стал красной частью горы, а девушка — ее белой частью. И они соединились навечно в любви.
Амон провел нас бережком маленькой (в это время года) речки мимо пламенеющих желтизной рощ повыше в горы.
Обратно мы пошли через кишлак, встречая местных жителей, приветствуя их, а они нас. Вы меня спросите, и как там жизнь? Да так же. Дети смеются, взрослые обсуждают дела, солнце восходит, и солнце заходит и спешит к месту своему, где оно восходит. Детство везде есть детство. И счастье — везде счастье. И проблемы — везде проблемы. Смех везде есть смех. И слезы везде есть слезы. И всё это быстротечно и преходяще. Не успеешь оглянуться, а его уже нет. А было ли? Может, и нет. Ничего нет. Что же тогда есть? Есть только ветка дикого шиповника в руках.
На завтрак хозяева снова накрыли нам богатый стол.
А когда трапеза за неспешной беседой подошла к концу, и мы полностью насытились, Амон вдруг сообщил, что, кстати, сегодня его родственники по соседству празднуют обрезание своего сына и нас тоже туда приглашают. Не могли же мы отказаться.
Гостеприимство и радушие просто не имело границ. Мы очень благодарны и хозяевам нашего гестхауса, и всем, с кем удалось познакомиться, пообщаться и вместе преломить хлеб. Да пребудет Аллах со всеми ними! Эту теплоту и радость невозможно передать — ее можно только почувствовать.
Приветственную речь сказал и дедушка, которому сто лет, и у которого 90 (!) внуков и правнуков.
Ходить в гости в горных кишлаках — дело чреватое. В том смысле, что чрево сильно перенасыщается. Есть мы под конец уже не могли, поэтому нам дали с собой в дорогу еще в два раза больше еды, чем мы съели. Конечно, нам предлагали остаться и продолжить пиршество. Но нас ждали Семь озер.
Перед отъездом мы зашли в местный ткацкий цех, где изготавливаются прелестные ковры. Правда, мы ничего не купили, так как у нас дома уже и так всего некуда девать.
Итак, если будете в Фанских горах, обязательно доедьте до Алаудинских озёр, чтобы воочию засвидетельствовать мезозойский наезд тектонических плит друг на друга. А после этого посетите Мадм и передайте там всем привет от нас. И отдайте дань памяти девушке в белом и застанчивому юноше, которые, не предав своей любви, стали горами.