Эрин кличу я зычно, или путешествие в Ирландию

Увидеть Ирландию — было моей мечтой с юности. Как, из чего родилась эта любовь — мне сейчас сложно сказать. Из ирландской музыки, легенд, языка — у меня был друг Эдик, который уговаривал меня изучать вместе «гэлик». Уговаривать меня было не нужно, мне очень этого хотелось, но язык оказался невероятно сложным и необычным, каким-то пришельческим. Появилось ощущение, что мне, как жительнице Земли, выучить его не по силам. Очередная попытка была предпринята в прошлом году, но так же безрезультатно. Между тем все, что я узнавала об этом языке королей и поэтов, необычайно вдохновляло.

С Ирландией было много связано и в области моей главной любви, моей профессии — литературы. До сих пор перед глазами встает зеленая книжка «Ирландская поэзия», которую я купила в книжном магазине в захолустном городке Сычевке, куда отправилась на первом курсе института проведать родные, так сказать, места. Сколько лет я не открывала эту книгу, но вот нашла сейчас ее в интернете и мгновенно вспомнила первое яркое стихотворение из «Песен Амергина»:

Потом я узнала имена Шеймаса Хини, Шеймаса Дина, Джеймса Джойса. Помнила, как мучила «Улисс» во время летнего отдыха на озере Чистик на третьем курсе.

Годы шли, я переехала в Италию, но мечта все не сбывалась и не сбывалась, и не потому, что не было денег и времени, а по каким-то другим загадочным причинам, пока наконец в прошлом году, отработав сезон, я не почувствовала в сентябре: пришло время сбывать мечту. Решение было принято в несколько часов, за несколько дней были куплены билеты и заказан на айрнби маленький домик на окраине. Неделя в Дублине. Я не помню, как летела, сознание включилось на выходе из аэропорта, когда нужно было садиться в автобус. Должна сказать, что я оказалась в некомфортной ситуации: английский язык я забыла, ирландского не выучила, так что для того, чтобы сказать простые вещи, нужно было очень сильно напрягать мозг и остатки памяти. Мне помогла девушка, которая оказалась американкой, преподавательницей Дублинского университета, поразило то, что совершенно безвозмездно она готова была отдать мне мелочь, чтобы я заплатила за билет. Я доехала до своей остановки, по омытым дождем утренним улицам, через невероятной изумрудности лужайки я дошла до домика. Хозяин Рой, двухметровый гигант, вручил мне ключи и попросил подождать на кухне, пока он закончит уборку. Комната оказалась малюсенькой — в ней, кроме двухэтажной кровати и комода не было ничего (!) и настолько сырой, что не спасал даже постоянно включенный электрический обогреватель. Но мне было до известной степени все равно, потому что с утра до вечера я колесила по Ирландии, а вечером мне нужно было только принять душ и, съев скромный ужин и запив его виски, кинуть кости. А тогда, наспех побросав вещи, я устремилась к автобусу, который отвез меня в центр Дублина. На фотографиях этих первых часов в Ирландии у меня совершенно глупо-блаженное лицо. Потому что по этим улицам ходили люди, занимались своими будничными делами, садились на автобус, делали покупки, у меня же было ощущение, что я попала в легенду, потому что каждое имя, каждое название было для меня тем, о чем я читала книжки и что мечтала когда-нибудь увидеть.

Дублин

Автобус был двухэтажный. Я, конечно же, полезла на второй этаж, чтобы оттуда — йохо! — смотреть на узкие дома из серого кирпича, пабы, готические церкви, пока не оказалась на центральной О’Коннел-стрит. Кто не знает дурацкой шутки про «ту тикет ту Дублин — куда блин? — туДа блин»? Отделаться от нее в ближайшие дни оказалось довольно сложно. В этот день я решила просто расслабиться — без всякого плана я шаталась по Дублину, пожирая его глазами, сердцем, потому что — как же это, ведь вот же я читала перед отъездом роман Резерфорда «Дублин», а теперь я вижу и Лиффи, и Тринити-колледж, и Темпл-бар. О, это невозможно! «Возможно-возможно, — сказал желудок. — Возможно, нам удастся подкрепиться какой-нибудь местной штукой и выпить гиннеса». Про гиннес, друзья, я должна сказать особо. Я никогда в жизни его не пила, повторяю — никогда, но тут я просто поставила рекорд по этому нектару на всю оставшуюся жизнь: я пила, и пила его, и не могла остановиться. Оно правда — бархатное, шоколадное, как воды озера, по которому получило название. В эту пену хотелось погружать губы, и пена не оседала, держалась стойко, пока пиво — очень быстро — не кончалось, и приходилось заказывать еще одну. В блаженном состоянии после двух кружечек гиннеса и ирландского лосося я поплыла по Темпл-бару среди утопавших в цветах пабов — красных и черных, Дублин оказался на удивление городом веселенькой расцветки — разноцветные домики вдоль Лиффи, розовые велосипеды в Тринити-колледже. Я не знаю, на что похож Дублин. Я никогда не была ни в Англии, ни в Шотландии, может быть, он похож на Лондон — таким, каким я видела его в кино и в новостях. И — да, двухэтажные автобусы там тоже есть.

После Темпла я отправилась в Тринити-колледж. Напротив входа в него на здании Банка Ирландии я увидела растяжку с объявлением о выставке, посвященной Шеймасу Хини, который шесть лет как был уже мертв. И на глаза навернулись слезы — не последние за эту поездку.

В Тринити-колледже студенты занимались своей обычной жизнью — шли в библиотеку, сидели на траве, а мне казалось удивительным, что можно так вот запросто учиться в одном из самых прославленных учебных заведений — там, где учились Уайльд и Беккет.

Еще одним памятником, который мне удалось посетить в тот день, была церковь Христа — массивное серое здание с подземельем и могилами рыцарей. Честно говоря, к тому моменту я уже плохо соображала, однако одна из курьезных достопримечательностей ее запомнилась — The cat and the rat — мумии кошки и крысы, обнаруженные в одной из органных трубок в 1860 году. Еще запомнились невероятные изразцовые полы, каменная резьба колонн и смешные морды-консоли.

Однако нужно было решать вопрос с поездками. К счастью, на О’Коннел-стрит было огромное количество турбюро, которые предлагали поездки, набор у всех был примерно одинаков. Первое место, в которое я решила поехать, были, конечно же, горы Уиклоу и Глендалох.

Глендалох

Два главных неудобства этих поездок были связаны с тем, что они проходили на автобусах и то, что они велись на английском языке, который я когда-то знала прилично, но теперь, конечно, его место в голове плотно занял итальянский. Поэтому все нюансы шуточек, которыми бодро сыпал наш водитель-экскурсовод оставались для меня неведомыми. Да мне это было и неважно. Важно было только одно — Ирландия. Я жадно впилась взглядом в окно. В 9.00 наш автобус отчалил и поплыл среди тумана и вересковых и папоротниковых пустошей.

Первая остановка была в Гленкри — совершенно ненужная, однако это была моя первая встреча с сельской Ирландией — каменные изгороди, обильно поросшие мхом, развалины. Я даже сделала такую фотографию, как будто я целую этот мох и стену — своеобразный символ Ирландии. Потом мы снова поехали среди холмов и пустошей — зеленое, бурое, коричневое с редким и блеклым лиловым вереска и чертополоха — цвета Ирландии. Мы остановились, чтобы посмотреть на озеро Гиннес. Неправильной вогнутой линзой оно лежало среди скал. Его ирландское имя — лох Тэ — происходит от праиндоевропейского tehw, что означает «растворение, поток, плавка». Современное же название связано с тем, что озеро находится в частной собственности семьи Гиннес, а еще с тем, что семья импортировала белый песок и разместила его в северной части озера, чтобы оно было похоже на пинту гиннеса с пеной.

Если есть на свете самый живописный монастырь, то это Глендалох. По-ирландски просто «два озера». Это было место, куда мне хотелось попасть больше всего в Ирландии: из-за кельтских крестов, из-за узкой и тонкой, как свеча, башни, из-за святого Кевина и дроздов (привет Шеймасу Хини).

Никакие слова не опишут прелесть этого места. Нет таких слов на русском языке, на гэльском, может быть, нашлись бы. Когда попадаешь в Глендалох, то все, что ты знаешь о кельтах, об ирландском христианстве, о святом Патрике, о древних книгах, вдруг оживает перед тобой и встает с той простотой и ясностью, которая была присуща только первым векам христианства. Этот монастырь был основан в 6 веке святым Кевином и до 13 века играл огромную роль в религиозной и культурной жизни страны. В 1398 году английские солдаты изгнали из монастыря последних монахов.

Разрушенные ворота ведут в монастырь, перед ними — девушка, играющая на волынке. Кладбище с серыми надгробными плитами и крестами с неправдоподобной резьбой. Нелогично, непропорционально высокая башня, как заточенный огромный карандаш, как ракета, устремленная в небо. Маленькая, двойная церковка святого Кевина с такой же башенкой, только покороче. А потом ты вступаешь в лес. И это не обыкновенный лес, а сказочное царство с огромными валунами, поросшими мхом, с замшелыми деревьями, с которых этот мох свисает седыми длинными патлами. На всем зеленая патина. Зеленые не только листья, но и стволы, ветви, камни, что же мы хотим — Ирландия. Справа лежит озеро — нижнее, которое переходит в верхнее, окруженное горами и лугами. Каменные изгороди, покрытые изумрудным мхом, разрушенная часовня и на небольшой скале у озера место, где была келья святого Кевина. Кем он был? Документальных свидетельств о его жизни очень мало, он родился в 498 году в благородной семье, получив имя Кэмен, что означает «рожденный справедливым». Получив духовное воспитание и будучи рукоположен в сан епископа, он прибыл в Глендалох, пустынное место, и основал там монастырь. Меня в житии святого Кевина поражают две вещи — его библейское долголетие — он прожил 120 лет и невероятная милостивая любовь ко всему сущему, которая яснее всего проступает в легенде о самке черного дрозда, которая свила гнездо в одной из его ладоней, когда он молился. Боясь побеспокоить ее и птенцов, святой Кевин простоял недвижно до тех пор, пока птенцы не вылупились и не подросли настолько, чтобы покинуть гнездо. Эта легенда положена в основу одного из самых известных стихотворений нобелевского лауреата Шеймаса Хини:

Есть притча про святого и дроздов.
Святой молился, стоя на коленях,
Крестом расставив руки и застыв
В усердном размышлении, как вдруг
Дроздиха на ладонь к нему спустилась,
Снесла яйцо и храбро угнездилась.
Смущённый Кевин чует коготки,
Тепло яичек, копошенье птичье:
Отныне, кроткой жалостью объят,
Он должен так, с рукой, как ветвь простёртой,
Стоять в жару и в дождь, пока дроздята
Не оперятся и не улетят.

По Глендалоху пришлось бегать, нам было выделено всего два часа — нехватка времени — неизбежное зло в таких поездках, но я все равно была рада, что я увидела это место, само существование которого казалось невероятным. Именно с таким чувством я провела неделю в Ирландии.

Мэлахайд

На другой день был Мэлахайд. Уже название звучит завораживающе, правда? Мне хотелось посмотреть какой-нибудь ирландский замок, которыми, судя по путеводителям, полнится Эрин. Мэлахайд оказался камерным, маленьким — небольшое серое здание с круглыми башнями, увитыми плющом. Перед замком — невероятной зелени лужайки, клумба с ирландской арфой.

Внутри замок впечатлил не очень. Запомнилось несколько моментов — Большой зал и классический рассказ о том, как 14 членов семьи Тальбот сели завтракать в нем, а к вечеру все были мертвы — погибли в битве на реке Бойн. Понравилось убранство кабинета из эбенового дерева, барельефы на библейские сюжеты и большое окно с готическими трехчастными арками. Пока экскурсовод рассказывала нам про стул, на котором на коронации Георга Vсидела леди Тальбот, я смотрела на невероятные прыжки белки на лужайке под большой лиственницей. Она была и вправду какая-то сумасшедшая и, казалось, танцевала буйный ирландский танец с неожиданными скачками, в котором особую роль играл хвост — он то выгибался дугой, то бессильно падал. Занятная, короче, была белка, куда занятнее коронационного стула. Я не могла дождаться конца экскурсии, чтобы подобраться к ней поближе.

Верхний этаж впечатлил своим живым духом: кроватки и игрушки детей, одежда, казалось, оставленная на вешалке только вчера. И, конечно — простите уж за прозу жизни — кабинет задумчивости с фарфоровой вазой, расписанной под гжель.

Времени было не очень много — минут 40, и поэтому я устремилась в большой парк замка с какими-то невероятными лиловыми крокусами и другими лилейными столь же буйных расцветок. Белку я застала там же, на лужайке. Она была непуганая и слегка попозировала мне. Но потом все-таки тактично удалилась, понимая, что мне нужно было еще осмотреть развалины Мэлахайдского аббатства. Алтарная стена несуществующей более церкви напоминала каминную трубу, тот же серый камень, суровая северная архитектура и суровые же могилы, одна из них — печально знаменитой Мод Планкетт, первый муж которой — Томас Хасси — был убит в день свадьбы, о чем в XIX веке была сложена баллада «Невеста Мэлахайда», ноты которой я сфотографировала в замке и потом дома играла — красивая, грустная мелодия.

В магазинчике при замке я приобрела ручной вязки шарфик, с которым теперь не расстаюсь и носки. Догадайтесь — какого цвета?

Потом нас повезли в прибрежную деревню Хоут для того, чтобы полюбоваться Ireland’seye — знаменитым Ирландским глазом — скалистым островком, на котором не живут люди, но гнездятся птицы и устраивают лежбища тюлени. Я видела одного. В деревушке, кроме океана, любоваться было решительно нечем, разве что витриной магазина со свежайшей рыбой и морепродуктами. И тут мне пришло в голову в первый раз в жизни попробовать устриц — сырых. Во Франции как-то я ела приготовленные, не скажу, чтобы была в восторге, но есть можно было. А тут — просто усилием воли я запихивала их в себя и всю дорогу обратно я чувствовала во рту этот противный вкус. И с совершенным облегчением, когда мы вернулись в Дублин, съела картофельную запеканку с говядиной и запила это доброй пинтой гиннеса.

Библиотека Тринити-колледжа

Оказавшись в Дублине, я не могла не пойти в либерию Тринити-колледжа, тем более что там можно было посмотреть на одно из старейших Евангелий на свете — Келлскую книгу, созданную ирландскими монахами около 800 года. Она так щедро изукрашена миниатюрами и орнаментами, что ее считают едва ли не самым важным произведением средневекового ирландского искусства.

В библиотеку — клянусь — стояла очередь. Вот это я понимаю люди тянутся к прекрасному, несмотря на то, что это довольно дорогое удовольствие — если не ошибаюсь — 20 или даже 25 евро. Выставка, посвященная Келлской книге, была зрелищная: огромные цветные панно и стенды. Особенно меня поразили два — с примерами миниатюр на начальные буквы и со знаками огамического письма. До этого момента я о нем ничего не знала, и факт его существования поразил меня, потому что это было так просто и эффективно. Огамическое письмо бытовало у древних кельтов и пиктов наряду с латиницей и, возможно, было тайнописью. Очень просто — алфавит разделен на четыре семьи, согласные отмечаются черточками — прямыми (вправо или влево от вертикальной черты) или косыми, гласные — узелками или горизонтальными черточками, пересекающими вертикальную. Еще потрясающе поэтическая черта — многие буквы ирландского алфавита носят имя деревьев, например, beith- береза.

Конечно, книгу из Келлса целиком никто не показал, было выставлено всего две страницы. Но ничто из перечисленного не могло сравниться с самой библиотекой, которая была похожа на перевернутый корабль, ковчег. Ее высокий выгнутый потолок завораживал так же, как все эти тянущиеся вверх, в бесконечность деревянные шкафы и лесенки. И книги, книги, книги — 7 миллионов томов. Посередине в стеклянной витрине — национальный символ Ирландии — маленькая, темная, с грубыми вырезанными узорами арфа Брайана Бору, которая датируется XIV или XV веком. Конечно, Бору — легендарный король Ирландии — жил намного раньше и умер в 1014 году. Но это совершенно неважно.

В еще одной витрине — так называемая Пасхальная прокламация — о независимости Ирландской республики 1916 года. Хотелось бы сказать «положившая конец векам унижений и страданий ирландского народа», жаль, что это не так. В общем, друзья, для тех, кто не равнодушен к ирландской культуре и языку, это место, обязательное к посещению. В музейном магазине я купила брелок с буквами и миниатюрами из книги Келлса. Теперь оглаживаю в кармане при всяком удобном случае букву B и диковинную птицу. Заглядывалась на арфу (там были и маленькие), но сдержала себя. Может, зря?

Ньюгрейндж. Тара. Опять Хоут

На другой день, дорогие друзья, я снова нежданно-негаданно оказалась в Хоуте. Неприятности начались с самого начала: в этот раз автобус был почти полон. Оставалось одно незанятое место возле меня. Я уже собиралась вздохнуть с облегчением, но тут из туристического офиса вышло чудо с двумя лиловыми хвостами. Чудо зашло в автобус и, спросив, по-английски разрешения, приземлилось возле меня. Я уже знала, откуда это чудо, но все-таки задала вопрос. И получила ожидаемый ответ — из России, зовут Валерия, ну, а как же, конечно. Я прошу не обижаться девушек, носящих это имя, но мне всегда встречались под ним довольно чудаковатые персонажи. И в тот день я лишний раз в этом убедилась.

Присутствие соотечественника лишает тебя приватности, которую дает пребывание в компании незнакомых людей других национальностей, языками которых ты владеешь плохо или не владеешь совсем. А тут пришлось разговаривать, что исключило полное погружение в Ирландию.

Вторая неприятность заключалось в том, что мы опять неожиданно приехали в Хоут, о чем в маршруте поездки не было ни слова. Просто надо же чем-то занимать время до необходимого. Но устриц я уже поела — вчера, по берегу погуляла, так что делать мне в этой живописной приморской деревушке было совершенно нечего — проклиная туристическую компанию, я последней вытащилась из автобуса. Шел дождь, и я раскрыла свой хлипкий сувенирный зонтик зеленого цвета с шамроком, который был немедленно сломан порывом ветра. И тут я совершила ошибку — решила купить себе новый зонт. Нормальных магазинов в этом благословенном месте не было, и я пошла в спортивный, где выбрала из всех возможных зол меньшее — купила зонт для гольфа — красивый, огромный, дорогой. И вот с этим зонтом меня потянуло на мол, а ветер — вы представляете себе — океан все ж-таки. По молу взъерошенной стайкой гуляли ирландские школьники в сопровождении учителя — видимо, у них так проходил урок физкультуры и сеанс закаливания одновременно. Дети смотрели на меня, как на сумасшедшую, и скоро я поняла почему. Когда мой зонт стал исполнять пляску святого Витта и выворачиваться наизнанку, нет бы мне спуститься с мола, но я попыталась закрыть зонт на месте, он вырвался у меня из рук, и я с отчаянием смотрела, как он тонет в водах Ирландского моря. Два зонта, два я подарила Ирландии! И я решила, что этот станет последним. Несмотря на то, что всю неделю шел дождь, и временами проливной, я из упрямства больше не покупала себе этого предмета.

Под тем же самым сеющимся непрерывным дождем мы приехали в Ньюгрейндж. Мне всегда хотелось посетить какое-нибудь мегалитическое сооружение, менгиры и дольмены, курганы и толосы влекли меня. Ньюгрейндж, или по-ирландски Ши-ан-Вру, одно из самых известных мегалитических сооружений в мире. Это коридорная гробница, построенная 4500 лет назад, — огромный курган, вокруг которого расстилаются невозможной зелени поля. Нас высадили из больших автобусов, пересадили на маленькие — так, по виду, времен Второй мировой войны, еще какое-то расстояние пришлось идти пешком и какое-то время слоняться вокруг кургана, потому что внутрь может входить только 24 человека. И наконец, налюбовавшись вдоволь на огромные валуны со спиралевидным рисунком, мы оказались внутри. Узкий коридор длиной в 19 метров привел нас в погребальную камеру. Все сооружение устроено таким образом, чтобы на заре в день зимнего солнцестояния, а также за несколько дней до него и после лучи в течение в среднем 17 минут проникали бы внутрь и освещали погребальную камеру. Наблюдать за этим могут только 50 счастливчиков, выигравших в специальной лотерее. А нам гид воспроизвел это с помощью фонарика. В очередной раз поразили люди: вы стоите в сооружении четырех с половиной тысячелетней давности, вам показывают, как солнце проникает внутрь в день солнцестояния, а вы красите губы, толкаетесь и переговариваетесь вместо того, чтобы замереть в священном трепете. К слову сказать, Валерия вела себя хорошо, правильно — внимала из всех сил и знания языка и ждала Тары, как и я.

Как я мечтала увидеть это древнюю столицу Ирландии, о которой я столько читала! Но турагентство продолжало нас испытывать: когда до Тары оставалось каких-то 17 км, нас завезли обедать, причем в такое место, откуда совершенно некуда было бежать, как с подводной лодки. Это был отель в чистом поле со скудным выбором блюд. Я заказала какой-то суп и пинту гиннеса. Валерия, которая, судя по всему, была стеснена в средствах, томилась в креслах в холле.

В результате на то, что нужно было осматривать долго, тщательно и благоговейно, у нас осталось 40 мин. Нас высадили из автобуса и сказали: «Холм там, время пошло». И тут на сцену выступила Валерия. Она во что бы то ни стало хотела сфотографироваться с памятником святому Патрику, причем так, как это было угодно ей, поэтому она мучила меня драгоценных минут 10, пока не достигла желаемого эффекта. Я не хотела ничего — я не хотела фотографироваться, я не хотела обходить вокруг камня Лиа Фаль, я просто хотела стоять на этом холме, с которого видно пол-Ирландии, и смотреть на то, как над ним ходят грозовые облака. Мне хотелось бы посидеть на этом холме в одиночестве какое-то время. Но в тот день это было невозможно.

Нужно было идти к автобусу. На парковке была сувенирная лавка. Понятно, что каждому (мне точно) хочется привезти что-нибудь из такого места. Ничего не привлекало внимания — все казалось недостойным Тары. И тут я увидела их — дивной красоты серьги из золота и серебра, как будто специально сделанные для того, чтобы продаваться возле священного холма. Их орнамент был основан на переплетении шамрока — растения, с помощью которого святой Патрик когда-то объяснил древним ирландцам Троицу, и трех треугольников. В невероятной спешке я схватила их и побежала к автобусу. Когда я немедленно попыталась их надеть, оказалось, что у них что-то с застежкой. Как описать мою досаду? В этот день, в такой день, полный больших ожиданий и мелких, но докучливых потерь! Валерия утешала меня и уговаривала не ломать серьги, а показать специалисту, что я и сделала по возвращении в Италию. И сейчас, когда я беру их с полочки, я каждый раз любуюсь изящным орнаментом и вспоминаю тот день, а с Валерией мы больше не виделись и вряд ли когда-нибудь…

Скалы Мохер. Голуэй

Вот что такое, друзья, для вас мохер? Ну, понятно — глупый вопрос: пряжа из шерсти ангорской козы. Шерсть в тот день была, но не та и не там, мохер же для меня с того дня — это только утесы, скалы, обрывы — как хотите — да, пусть будет лучше обрывы, потому что Европа обрывается там, как на полуслове, резко — и начинается океан. Следующая остановка — Америка.

Далеко было добираться до скал Мохер и от Дублина, выезжали рано. Я, плохо разбиравшаяся в расписании общественного транспорта из моих дублинских дребеней, собиралась уже звонить в такси, ловить такси, но тут, слава Богу, спасительным двухэтажьем подкатил автобус.

Автобуса в этот день было много: три часа туда, три обратно, плюс переезд по берегу в Голуэй, но сейчас из того дня вспоминается скользкая дорожка вдоль обрыва, брызги, долетавшие оттуда из бездны (ну, как из бездны — 200 метров) и запечатленные на фотках лайф и поразивший меня факт того, что и на океанском берегу здесь растет трава и ее щиплют в нескольких метрах от моря рыжие ирландские коровы.

В 2006 году утесы Мохер были признаны самой популярной достопримечательностью в Ирландии — ежегодно их посещает около миллиона туристов. Они снимались в одном из фильмов из серии о Гарри Поттере, и вид с них на океан красуется на обложке группы U2 «NoLine the Horizon». Заслуженно.

Мы ехали вдоль океанского берега, останавливаясь иногда, чтобы запечатлеться на лунарных пейзажах около Лисдунварны или на фоне замка Дангвайр возле Кинвары — необыкновенно живописного, освященного именами Уильяма Батлера Йейтса и Бернарда Шоу. Я старалась запечатлеть в сердце эти виды, эти два цвета Ирландии — зеленый и голубой — моря и неба.

Так мы приехали в Голуэй. Было воскресенье, и веселые улицы города, украшенным флажками, были заполнены народом. Возле собора проходила ярмарка ремесел, пабы были забиты. Влилась в пабное движение и я, выпив полпинты гиннеса в одном из них — маленьком и уютном. Дошла до гавани, где плавали лебеди, и опять был зеленый и синий, и мощь океана, и реки Корриб, и облака.

В Голуэе я провела время плохо, неправильно. Моей мечтой было купить ирландскую шаль с шамроком, в Дублине они тоже были, но стоили гораздо дороже, а здесь благодаря близости Аранских островов, где, собственно, их и делают, и удаленности от столицы, они дешевле. Так вот — я металась по Голуэю, выбирая между белой и зеленой, между размерами, узорами, которые, как оказалось, имеют символическое значение. И не только орнамент, на котором можно различить какие-то объекты, но и простая геометрия, где узор «ежевика», например, обозначает Троицу, а «соты» — счастливую жизнь и пожелание хорошего улова. У меня на шали именно такой. Пусть потная и взъерошенная я металась по Голуэю, зато у меня теперь есть Шаль, в которую я с удовольствием заворачиваюсь промозглыми вечерами. И — понятное дело — греет не столько она, сколько воспоминание о том дне, зеленом и синем.

Последний день. Дрохеда. Миллефонтское аббатство

В последний день в Ирландии, честно говоря, я не знала, куда деваться. Я поняла, что в Килкенни не успею, хотелось прокатиться куда-нибудь недалеко, и желательно на поезде. Я очень люблю поезда, и в Италии, и в Европе я много передвигаюсь именно на них — дешево (кроме Германии) и комфортно. Я приехала на дублинский вокзал и села на старинный ирландский, конечно, зеленый поезд, который шел в Дрохеду. Я подумала: «Если Дрохеда окажется дырой, все равно я буду ехать вдоль берега моря, полюбуюсь на него в последний раз». Дрохеда дырой оказалась. Я быстро осмотрела достопримечательности: целые городские ворота XII века, руины других городских ворот, церковь святого Петра. Я думала, что от Дрохеды можно будет добраться до тех мест, которые меня интересовали — Миллефонтского аббатства, Монастербойс с кельтскими крестами, но не тут-то было, оказалось, что автобусы туда не ходят, добраться можно было только на такси. Когда я остановила первую попавшуюся машину и сказала, чего мне нужно, таксист посмотрел на меня, как на сумасшедшую, а потом свое мнение, собственно, озвучил. «You are crazy», — сказал он, потом, минуту подумав, добавил: «Ладно, давай доедем до аббатства, а потом посмотрим». Мы ехали минут 20, знакомясь, разговаривая об Ирландии и о жизни в ней. По рассказам Герарда — так звали шофера — я поняла, что уровень жизни в Ирландии выше, чем в Италии, и очень этому удивилась. Когда мы подъехали к месту, началась типичная местная погода, то есть стал накрапывать тоненький и серенький дождик. Под ним без зонта я пулей (договор был 15 мин) осмотрела то, что осталось от Миллефонсткого аббатства. Я очень люблю аббатства, я понимаю, что фраза эта дурацкая. Попробую по-другому: мне очень нравятся старинные крупные европейские монастыри. Я чувствую нечто особенное, когда попадаю в эти места, где люди жили веками и молились, переписывали книги. И даже то, что многие из них теперь лежат в руинах — ничего не значит. Кроме того, они часто бывают очень живописными. В центре этих руин, в которых читалась монастырская церковь, братские корпуса, зала капитула с круглыми романскими арками, стояла странная восьмиугольная постройка. Я, воспитанная на романе «Имя розы», сразу стала воображать Бог знает что: библиотеку, «храмину», вид у постройки, правда, был загадочный. Но оказалось все гораздо практичнее — эту башню (отчего-то именно башню!) монахи использовали для умывания, то есть это было простое монастырское lavabo (от lavare — мыть), но устроенное с такой вот фантазией.

Миллефонтское аббатство было основано в 1142 году святыми Малахием и Бернаром Клервоским. Его название происходит от латинской фразы Melli-fons, то есть источник меда, почему — не известно. Возможно, монахи, которых было около ста, и конверзы (то есть послушники), которых было в три раза больше, производили мед. До XV века этот цистерцианский монастырь (первый принадлежавший ордену в Ирландии) был одним из самых влиятельных, но к XVI веку прекратил существование.

Интересно, что аббатство в качестве штаб-квартиры использовал принц Вильгельм Оранский в 1690 году во время Битвы на реке Бойн, одной из крупнейших в ирландской истории. Это была битва между католиками и протестантами, в которой победили оранжисты.

Когда я села в машину, Герард сказал мне: «Ну, теперь ты счастлива?» Получив утвердительный ответ, он повез меня обратно в город. От планов дальнейшего осмотра местности ввиду усилившегося дождя я отказалась. Закусить в Дрохеде тоже не удалось, и я отправилась обратно в Дублин.

Под проливным уже дождем я перебежала через дорогу в паб, который облюбовала ранее. Заказала, естественно, гиннес и рис с острым рагу. Я люблю острое, но это блюдо, как говорил Карлсон, видимо, было предназначено для маленьких людоедов племени мумба-юмба, есть это было невозможно.

Я вышла под дождь, который еще усилился. Зонт я не покупала из чистого упрямства — уже угробила в Ирландии два предмета этого сорта. До своего домика я доехала промокшая насквозь — хорошо, что «ирландский» плащик, прикупленный в Авоке, как раз, видимо, делался с расчетом на родную ирландскую погоду.

В последний раз выпила я в аэропорту гиннес, закусила сэндвичем с лососем по цене красной икры. Рейс задержали, итальянцы в очереди возмущенно галдели. В последний мой день здесь Ирландия милостиво сделала все, чтобы мне было легче с ней расставаться. Я была рада снова почувствовать теплый воздух Пизы, ходить по Флоренции в солнечную, 25-градусную погоду. Я была уверена, что это путешествие — волшебное и единственное, неповторимое. Но стоит мне встретиться с официантом-ирландцем в моем любимом ресторане во Флоренции и сказать ему «Диа дич», достать из шкафа мою зеленую шаль с шамроком, посмотреть дурацкую комедию, действие которой происходит в Ирландии, и мне снова хочется туда, мне снова хочется увидеть эти зеленые луга, Дублин, океан, Айриш-Ай. И я мысленно каждый раз начинаю собирать чемоданы.

Эрин я кличу зычно
зычное море тучно
тучны на взгорье травы
травы в дубравах сочны
сочна в озерах влага
влагой богат источник
источник племен единый
единый владыка Темры
Темры племен немало
немало потомков Мила
сила немалая в море
в море владыка Эрин
Эбер Донн заклинаньем
заклинал многомудрость
мудрость супруги Бресса
Бресса жены Буадне
Буадне же это Эрин
Эримон был вначале
начальные Ир и Эбер
Эрин я кличу Эрин!

Теги: Культурно-познавательный туризм, Самостоятельные путешествия