Отличное настроение, чем вкупе с банькой в месте ночевки Байкал щедро зарядил накануне, с утра никуда не испарилось, не исчезло, только градусами повышалось до таких высот, будто основательно приняли на грудь. Все пребывали в сладостном предчувствии, что новый день сулит не просто новые впечатления, а удачу, какой раньше ни у кого из нас никогда не бывало. И эту удачу непременно словим своими фото-гаджетами в национальном Забайкальском парке, куда выдвинулись еще затемно.
Забайкальский парк, образованный в 1986 году, существует не сам по себе, а объединен с еще двумя заповедными территориями — старейшим Баргузинским заповедником и Фролихинским заказником в природоохранное государственное учреждение под названием «Заповедное Подлеморье». Парк большой, очень большой — не буду мучить размерами, за день ногами не истопать, не исходить, и на машине не везде можно добраться.
Чивыркуйский перешеек. Баргузинский залив
Часть парка приходится на намывной Чивыркуйский перешеек, соединяющий восточный берег Байкала с полуостровом Святой Нос. По одну сторону перешейка — Баргузинскицй залив, по другую Чивыркуйский. По сути, 20-километровый перешеек это огромная топь, болото, облюбовали которое птицы, почти все 250 разновидностей, что живут в парке, но увидеть их сейчас, зимней порой, вряд ли получится. Да и не за тем ехали, чтоб гоняться с фотоаппаратом за пернатыми.
Ехали, чтобы познакомиться с парком, увидеть разные его уголки и, как бы банально не звучало, пресловутый лед. Сейчас, быть может, кто-то поморщится: ну, вот, и эта туда же со своим льдом. Погодите, погодите. Это же одна из страниц годовой жизни Байкала, незаметно меняющейся с каждым днем, как невидимое изнутри взросление ребенка, — только вот был маленький, а спустя время глядишь, уже совсем-совсем большой.
Так и лед. Мы его застанем на начальной стадии созревания, почти в младенчестве, и он будет здорово отличаться от того, какой, возможно, из вас кто-то увидит позже. За то и любят Байкал с его заливами, что он разный, неповторимый при всех одинаковых процессах из года в год. И потом, каждый переживает встречу с одними и теми же объектами по-своему. И мне хочется показать не столько себя на фоне жизни Байкала, сколько эту жизнь внутри себя. Как-то так получается.
Антон, наш гид, командует на пути по перешейку остановиться. Мы дружной толпой вываливаемся на берег Баргузинского залива, где уже виднеется лед, и, продравшись через снежные завалы, пробуем, выражаясь образно, на зуб, крепок ли он. Определив все-таки на глаз, что сантиметров 10 наросло, и лед достаточно крепок, чтобы не опасаться провалов, Антон дает добро по нему чуток потоптаться.
Удача нам вновь улыбнулась — заря вовремя включила лампочки и окрасила округу в розовато-фиолетовый цвет. Снег на странных, четко очерченных кругах отливал бледно розовым и стал воздушным, как когда-то любимая в детстве сахарная, приторно сладкая вата.
Лёд прозрачным не был, весь покрыт комками, но не однородными, как вылепленные руками снежки, а, если присмотреться вблизи, игольчатыми, словно маленькие белые ёжики выползли оравой на лед. Лёд ли это «шорох» или «шуга», или еще как называется, не особо вникала в пояснения Антона, стараясь как можно больше, насколько возможно, перемещаться и обнаружить на льду еще какую-нибудь отличительную примечательность.
И таковая вскоре нашлась — пропаханной бороздой в стороне тянулась темная полоса. На нее, как подсказывало внутренне чутье, лучше не вступать, и, зачарованная этой простотой, я проследовала рядом за ней, интересно ведь, куда «тропинка» меня приведет. Неожиданно полоса изогнулась изящно речкой, чуть тронутой ледком, и скрылась за горой-сугробом, обогнув его. Получилось грациозно и очень красиво.
Да и как могут быть некрасивыми нежнейший розовый восход, что разливает мягкий свет на округу, сгибающиеся под тяжестью снега кедровые ветки, или вырастающие на глазах белые отроги. А какой чудесный лес, стражником встающий вдоль дороги. Сплошная лирика, способная растопить лед в самой черствой душе.
Впрочем, не забываем и о прозе жизни. Где бы любой турист ни оказался, в городе ли, в лесу национального парка, возникает насущный вопрос, а есть ли поблизости общественные санитарные места, по-простому, туалеты. И была приятно удивлена: они здесь есть прямо в лесу, пусть не теплые, без особого комфорта, дыркой в полу. Но не нужно искать кусты, пугая прикорнувших под ними зайцев. А чтобы путники не пропустили неприметный среди деревьев дощатый домик, не проехали мимо, дана наводка, когда остановиться пора.
Действительно, чего не остановиться, — задобрить духов природных стихий Бурханов и, привязав очередную ленточку к ветке или бросив монетку в снег, молить их об удаче, хорошей погоде, возможности здоровым вернуться домой. Да мало ли найдется у путника заветных желаний. Или испить речной воды — здесь протекает невидимая зимой река, убегающая в болото. Не зря она называется Буртай, что в переводе с бурятского — «илистая». Так что летом, когда река видна, не особо припадайте к ней. Кто знает, в кого потом превратишься.
Полуостров Святой Нос. Кордон Монахово
Лес постепенно редеет, открывая нам новую страницу Байкала — массивный гористый полуостров Святой Нос с выходом на Чивыркуйский залив, с другой стороны перешейка. Тысячи лет назад полуостров был островом.
Останавливаемся на кордоне Монахово. По преданиям в местах этих когда-то у монахов был скит. Уж по своей ли воле оказались они здесь, или от кого, спасаясь, бежали, воистину пути господни неисповедимы.
Но место выбрали монахи на редкость красивое — с заливом, кедрами и утёсами. А воздух-то, какой воздух! — не пропитанный смрадами города. Сколько воды с той поры утекло, монахов нет уж давно. Зато у туристов, кто успеет заселиться в кемпинги, теперь есть возможность пожить немного аскетами — с умеренным комфортом, на берегу живописного залива, почти в дикой природе. Благодать, не иначе. Когда прошлым годом Бурятия ввела ограничения по ковиду, в Монахово пустынно было, сказал Антон. Да и сейчас народу не густо. Кроме нас за весь день видела людей не больше десятка.
Сюда бы летом на бережку поваляться, тропами лесными походить. Зимой тропами лесными походить не удастся, все они снегом укрыты, а протаптывать тропинку по рыхлому снегу, чтобы провалиться чуть ли не по пояс, да в гору, совсем не комильфо. Хорошо, есть способ подняться на утыканную кедрами да соснами гору по длинной, очищенной от снега лестнице, ведущей через лес наверх. Здесь он изумительный, незаслуженно обойденный вниманием нашим братом, туристом. Не льдом единым живет Байкал!
Идешь и пытаешься с ходу отличить кедр от здешней сосны. С ходу не получается. С виду они очень схожи, что не сразу понимаешь, кто есть кто, пока не начинаешь с усердием первоклашки пересчитывать хвоинки в пучках. Вроде как эксперимент такой, у кого больше получится. Подсчетами удивлены были крайне — у кедра хвоинок до нескольких десятков в одном пучке вырасти может, и по спирали они закручиваются, у сосны максимум до пяти счет идет. Оттого словами мультяшного Шарика лохматость у кедра повышена.
Наверху, на смотровой площадке, мило улыбаясь, встретили нас маленькие снежные существа, вылепленные старательно кем-то с любовью. Даже снеговиками их сложно назвать. Ведро на голове заменил задорно торчащий еловый пучок, а вместо морковки — кедрово-еловая шишка. Глазки-пуговки на вылупе тоже шишкастые.
Ни дать ни взять, эдакие снеговички с мордочками мелкой, суетливой собачки. Некоторые смахивали мордахами на насупленную, вечно недовольную диванной жизнью бульдожку. Ну, еще бы, посиди-ка тут на морозе, незнамо сколько, пока тебя солнышко не растопит. Солнце и впрямь совсем не грело, стояло низко, уткнувшись в пелену, и за спинами снежного «зверинца» матово озаряло притихший Чивыркуйский залив.
Мирным спокойствием веяло и от леса на самой вершине горы. Тишь такая — ни одно дерево не шелохнется, не скрипнет. Молчит лес, скованный одеялом ледяных узоров на поникших под корками снега ветках.
И только одна одинокая сосна, раскинув над обрывом заиндевевшие корявые ветви, стояла гордо в стороне в грёзах… о далекой пальме. Не хотелось ей расти в толпе, где и света мало, и простора нет. Или не сосна вовсе, быть может, ель, как у классика немецкой поэзии: «Ein Fichtenbaum steht einsam Im Norden auf kahler Höh…». А и чем Бурятия не север, вон какие морозы стоят.
Между прочим, стихотворение Гейне не прошло мимо наших классиков, обозначивших в переводах свои дендрологические предпочтения. Тютчеву милее оказался кедр: «На севере мрачном, на дикой скале кедр одинокий под снегом белеет…». Что ж, вполне жизненно. Михаилу Юрьевичу пришлась по душе больше сосна: «На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна…». Тоже неплохо. Что кедр, что сосна, что ель — из одного семейства будут. Но дальше всех Афанасий Фет пошел, отдав первенство… дубу: «На севере дуб одинокий стоит на пригорке крутом…». Ничего себе, где ель, а где дуб. Так и дуба можно невзначай дать, ежели знать первоисточник…
Чивыркуйский залив. Остров Малый Калтыгей
Нас уже ждет транспорт, чтобы с ветерком помчаться дальше. Нет, не по дороге, а по самому заливу. И не на лошади, заиндевевшей от ожидания ездоков. Уж не в автомашине ли, на какой обычно рассекают по льду где-то месяцем позже. Но лед еще только-только установился, и не до такой степени, чтобы выдержать ее. Тогда на чем? Альтернатива автомобилю и лошади есть!
Наш выбор — аэроглиссер. Он и быстрее, хоть шумит жутко, да так, что собственного голоса не слышишь, и надежнее смотрится — с легкостью проскочит трещину, если таковая окажется на пути. Да и любопытно всё это, никогда раньше на такой «машине» не то, что ездить, видеть не приходилось. Аэроглиссер и по льду, и по воде перемещаться может. Главное, после воды не прилипнуть ко льду.
Внутри аэроглиссера просторно, впятером вполне комфортно разместились, не считая того, кто за штурвалом. За штурвалом — Николай Васильевич Маковеев, приветливым взглядом и широкой улыбкой сразу расположил к себе. Не просто водитель, а заместитель директора Заповедного Подлеморья по вопросам охраны и экологической безопасности, так сказать, главный охранитель забайкальской природы. А раз так, свои обязанности не забывал — провел нам краткий инструктаж, чего не следует в парке делать, чтобы этой хрупкой природе не навредить. В ее хрупкости убедимся позже.
Даже в наушниках мы почти оглохли, когда мотор дико взревел, сдвинув аэроглиссер с места, и тот помчался на удивление стремительно, мягко пролетая над трещинами, которые образуются из года в год примерно в одних и тех же местах.
Вдали проплывали заснеженные возвышенности, но наша цель не они, а один из островов в центральной части Чивыркуйского залива, памятник природы в заповедной зоне Забайкальского парка, успевший к нашему приезду частично укрыться льдом. Тем и хорош Чивыркуйский залив, что не прячет свои каменистые сокровища с массивными скальными обрывами и гротами под толщей холодных вод. И подойти к этим сокровищам своими ногами можно только зимой.
Всего в заливе семь островов — Бакланий, Большой и Малый Кылтыгей, остров Елены, Окуневый камушек, Белый Камень, Копёшка. Все они разные по форме и размерам. К примеру, остров Бакланий, он самый большой. Потому так называется, что издавна здесь водились бакланы, большие любители байкальского омуля. После 30-х годов по многим причинам птиц становилось всё меньше, а к 60-м и вовсе исчезли. Первую бакланью пару на островах Чивыркуйского залива заприметили в 2000-х. Сейчас, сказал, Николай, популяция возродилась. Или остров Белый Камень — абсолютно голая каменная глыба, тоже облюбованная пернатыми. А вот другой скалистый остров, обточенный ветрами да волнами, так и называется — Голый, на бурятском Калтыгей.
Только не совсем он голый. Много лет назад на острове действительно ничего не росло, но с годами занесенные ли птицами или ветром семена проросли, и теперь на острове Малый Калтыгей хлипкие деревца с упорством спортсменов тянутся к солнцу. Этот остров и есть наша цель.
Остров Малый Калтыгей примечателен тем, что археологи обнаружили на нём могильники и остатки сооружений курыканских племен, упоминавшихся в древнетюркских рунических надписях 7–8 веков. Подобные сооружения находили и на знаменитом Ольхоне.
Но мы не археологические артефакты приехали смотреть, до которых зимой вряд ли добраться, а то, что внизу, — наплески, замерзшие на ветру, и гроты, в которых поселились кому надоевшие, кому желанные прекрасные сосули и сосульки! По словам наших провожатых этим остров и отличается, к примеру, от Большого Калтыгея, где такого совершенства нет.
Разве не совершенство застывший результат яростного нахлестывания на скалы еще подвижных волн при отрицательных значениях воздуха. И высота этих заледеневших наплёсков не может не изумлять. И это еще не самые большие. Подобное мы видели в Турке. Но на скалах смотрится эффектней, еще секунда и регистры ледяного органа сейчас затрубят. И слово-то какое яркое, необычное этому явлению подобрано — сокуи, ну, явно в радость!
Николай дает добро аккуратно пробираться в гроты, предупредив, что сосули трогать нельзя. Эти хрупкие создания и есть то достояние, которым знаменит Байкал, как экспонаты в музее, смотреть можно — трогать нельзя. Только вот почему-то это правило не все на Байкале соблюдают. За всеми не уследишь, — сказал Николай. И мы с его благословения поползли…
Гроты, куда смогли заползти или просто заглянуть, все разные, где чуть шире, где не так широко, еле втиснешься. Процесс обледенения гротов во всю в январе идет, быть может, не так быстро и глазу не заметен, но каждый день не проходит для гротов даром. Кто приедет позже, увидит, наверняка, совсем другую картину.
Первый грот оказался небольшим и не таким широким, как хотелось бы, но достаточным, чтобы перевернуться на спину и, удобно устроившись на сколах льда, устремиться взглядом в глянцевый, сверкающий потолок. На нём каким-то чудом держались хрупкие, тончайшие ледышки. Одни, словно уже пробились сквозь каменную твердь, другие еще пробиваются.
Одни с кисточками на концах, другие — нет. Как пояснил Николай, как раз те, что с перышками и снежинками на концах, это молодые сосульки, только народившиеся. Со временем бахрома на льдинках исчезнет, льдинки станут прозрачными. Появятся новые, и все вместе создадут огромную колонию сосулей. А мы, так сказать, на заре этого становления…
Так и представляешь себе этот процесс, как капли воды, размеренно стекая с потолка, переходят в новое для себя состояние — застывают на ходу, перевоплощаясь в белесые холодные ледышки. Льдинка за льдинкой — и стеклянный занавес готов!
Можно, конечно, здесь зависнуть надолго, обходя скалу и рассматривая каждую на ней ледяную деталь. И вдруг заметить чей-то профиль с чубчиком свисающего над ним заиндевевшего деревца. Не иначе, Корней Чуковский мне чудится!
Или, запрокинув голову, обратиться взором наверх, откуда свысока смотрит на тебя веер сосулек, грозя неминуемо сорваться. Теперь я понимаю восторги тех, кто разный байкальский лед воспевал не раз, и еще не раз ему сложит оду. Даже это зачаточное состояние красоты, какое досталось нам, действительно вдохновляло.
Чивыркуйский залив. Змеиная бухта
Но ничто вечно не длится, и снова мы отправились в путь — в дальний уголок залива к очень популярной в парке Змеиной бухте.
Название уже говорит само за себя — водятся там змеи, не то, чтоб ядовитые и опасные, а типа смирных обыкновенных полозов-ужиков. Не совсем, правда, обыкновенных. Полюбили краснокнижные реликтовые ужики местность на побережье бухты за одну особенность этой земли — ее теплоту. Ну, летом понятно, а зимой почему земля прогревается? Да так, что не везде вода замерзает, течет ручейком, а над ним пар клубится.
Ларчик открывается просто: вдоль побережья бухты и на ее дне есть несколько выходов-грифонов термальных вод. Это заметили не только змеи, термальные источники не остались незамеченными и людьми. Дело-то хорошее, опять же привлечение туристов. И приезжающим от водной процедуры польза. Оборудованы две купели, но предпочитают из них ту, в которой температура выше. Проверила пальчиком, действительно вода хороша! Градусов 45 будет, если не больше.
Как же здорово окунуться в двадцатиградусный мороз в горячий живительный источник, да еще и с горячим чаем, закусывая кедровой конфеткой.
А если потом босиком пробежаться по снегу и, гордо подняв голову, принять красивую позу, можно еще моложе стать. Недаром говорят, в зимний холод всякий молод! Или вот: кому и в одежде летом холодно, а кому и без нее в мороз жарко…
Пока наши омолаживались, грея кости и бегая по снегу трусцой, Николай, сложа руки, не сидел — приводил в порядок территорию, очищал от снега и наледи. Заодно поговорили о том, о сём, о насущном. Мол, браконьеры замучали. Радовался за соболей, популяцию которых удалось восстановить, за медведей переживал. За последние годы сильно увеличилась их численность — до 70-ти, и теперь конкуренция между медведями возросла, территории им не хватает. А самому парку рабочих рук. Не хотят сюда идти работать, хлопот много, денег мало. Все, как обычно. Думаю, парку повезло, что там работают такие неравнодушные, как Николай, люди.
Какие бы заботы ни были у самого парка, для туристов и Змеиная бухта, и весь Чивыркуйский залив это в превосходной степени просто красивые места с первозданной природой, которой нужно от нас одно — чтобы мы не на словах ее уважали — на деле.
Чивыркуйский перешеек. Кулиные болота
Обратный путь снова проходил через заболоченный перешеек с его очаровательной простотой. Нам предстояло еще одно знакомство с хозяином маленького хуторка Владимиром, его обитателями и с Кулиным болотом. Места в принципе малообитаемые людьми и небезопасные.
Уж не знаю, какое там хозяйство у Владимира, но охраняют подворье три собаки, все, как на подбор, красавцы, с умными глазами и густой шерстью. Без собак тут никак нельзя, бывает, волки наведываются. Вот тогда-то и вступают в схватку собаки, порою в ущерб себе. Одну из них, что на фото, (забыла название породы, похожа на хаски), волки потрепали изрядно, вырвав кожаный клок. Ничего, поправляется. А к людям добрая, вся аж замлела, когда ей чесали бока.
Другая огромная псинка — бурят-монгольский волкодав, или хотошо, с тяжелым взглядом, предназначение которого охранять. Не случайно ее называют дворовым волком. В Бурятии хотошо известны давно. Останки таких собак нередко находили при археологических раскопках, а в буддистских монастырях почитали хотошо как священную.
Пока хозяева колдовали над ужином, мы покатались на горке и сбегали на болота по проложенной деревянной тропе. И не дай бог с нее сойти, кругом прикрытая снегом топь. Но здесь она не простая, особенная. Ну, где еще найдется болото, в которое можно окунуться без боязни, что трясина тебя засосет.
Причина такой особенности во множестве выходов-грифонов термальных вод. Их здесь намного больше, чем в Змеиной бухте, — 120, безопасно оборудован лишь один. Желающие с удовольствием окунулись, заметив, что на Змеиных источниках вода была горячее. Но опасность в источниках на болоте есть. Само Кулиное болото — результат газоводогрязевого вулканизма, и угроза газового отравления при активизации подземных вулканов в свое время заставила жителей единственной на перешейке деревни покинуть ее навсегда. Замечательный день, и так замечательно в завершении его поставлена жирная болотная точка.
Короткое путешествие по Забайкальскому национальному парку подле моря, как часто называют Байкал, закончилось, оставив в памяти ярчайшие моменты того дня. Именно Байкал — основа всего забайкальского очарования и совершенства. Ведь Байкал, словами писателя Валентина Распутина, «создан, как венец и тайна природы, для того, чтобы мы могли любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом». Ключевое слово — любоваться, стоит об этом не забывать …
