Небо смыкало усталые веки. Свинцовые тучи сталкивались, расползались в клубящейся вышине, и тогда через ожидаемые прищуры неба, проглядывало солнце.
11 сентября — день постный — церковь отмечает день Усекновения главы Иоанна Крестителя. Для меня — это и день памяти моего отца. Деревенские церкви закрыты… Служат по особым расписаниям в период вирусной напасти. А так хотелось провести этот день особенно, памятно!
Собрались и поехали за 47 км от нашей деревни, в Самолву, да Кобылье Городище, где к слову сказать, так ни разу и не были.
Уже знали, что в Самолве имеется музей, под названием «Ледовое побоище», а еще знали, что в Кобыльем Городище есть действующая церковь Архангела Михаила, древнейшее и уникальное архитектурное сооружение — единственное на псковщине, с восьмискатным покрытием.
Что мудрить! Вот такую табличку мы увидели, когда подъехали к храму.
Все вроде бы сказано! Да только не уместишь на памятной доске, с краткой надписью всю историю и храма, и этой земли, обильно политой кровью, в самые разные времена, начиная с Ливонской войны и кончая Великой Отечественной.
Да, этот храм, что предстал нашему взору в конце однодневного путешествия, уже не тот, что упоминается в летописи 1462 года. Тот сгорел еще во время древних нашествий, да и впоследствии разрушался и восстанавливался не раз.
Однако не сдвинулся с этого святого места! Как и защитники отечества…
Их братские могилы повсюду, на псковщине. Тоже святые места, хотя и без крестов.
Мой отец воевал. Прошел от Сталинграда до Берлина. Всегда на передовой.
Мне и хотелось-то хоть свечку поставить в каком-либо храме. А молитва — она и вне храма — молитва…
Не была уверена, что церковь открыта, не было уверенности в том, что и музей открыт. Но, как всегда, в путешествиях, которые я начинала — дальних и ближних, была уверенность, что все непременно сложится и непременно случится что-то очень хорошее и важное.
Предчувствия не обманули.
Мы выехали на привычную Псковскую магистраль, доехали до указателя поворота к Кобыльему Городищу и дальше, то по грунтовой дороге, то по асфальту, проложенному в населенных пунктах (забота, чтобы жителям деревень, чьи дома у главной дороги, не глотать пыль), устремились к Чудскому озеру.
Первой краткой остановкой стала остановка в деревне Ремда, что рядом с речкой того же названия.
Храм у дороги, красивый, могучий, освещенный в честь св. Николая Мирликийского, не заметить невозможно.
И хотя служба, видимо, уже кончилась, так как двери были заперты, я порадовалась тому, что наконец-то увидела церковь, в которой давным-давно, еще мальчиком, служил псаломщиком, будущий старец о. Николай.
Когда-то, еще при его жизни, мы ездили к нему на о. Залита (Талабские острова), о чем я подробно рассказывала здесь:
https://www.tourister.ru/responses/id_31787
Река Ремда серебрилась в лучах выглянувшего солнца и стая уток купалась в этой блестящей воде, радуясь хорошему, хотя и прохладному дню.
С другой стороны моста через Ремду летали цапли. Я никак не могла поймать их поближе объективом — они не хотели фотографироваться, а стоять машине, на мосту, как известно, запрещено.
Тронулись дальше. Справа и слева встречались не только названия населенных пунктов — довольно ухоженных, но и предупреждения о зонах природных заказников — таблички встречались неоднократно!
Должна признаться — я не люблю болота. И как бы меня не убеждали, что в этой природной зоне кроется своя, особая красота, я соглашусь, из вежливости, но вспомню, как лишь один раз ходила на настоящее болото за клюквой. Очень быстро собрала большое ведро и решила, что этот опыт останется единственным и неповторимым в моей жизни, хотя, к счастью, ничего плохого не произошло.
Моей знакомой повезло меньше. Однажды она заблудилась на болоте, ночевала на кочке. Однако добравшись наутро до дома и отогревшись, дня через три, снова пошла на болото за ягодой.
По чавкающей болотистой тропе, в этот раз, нам пришлось пройти лишь один раз — 100 метров.
Не слишком большое расстояние. Тропа вела к часовне св. Трифона, что поставлена за Кобыльем Городищем.
Интересно, как закреплена часовня на выпуклом камне.
Но это было уже в конце путешествия…
Вот пишу и думаю, что вообще-то рассказ, с самого начала, почему-то получается не слишком выдержанным, в плане хронологии, так что к каким-то местам мне, возможно, по ходу повествования, еще придется вернуться, но в этом я усматриваю какую-то пророческую истину. Когда память пересекает пространство и крамсая время, неожиданно сплетает эти разрозненные фрагменты, в неожиданное сочетание, возникает какое-то надмирное, но истиное значение событий.
Когда я была маленькой, я садилась к отцу на колени и осторожно гладила его то ли морщину на переносице, то ли шрам.
— Что это? — Допытывалась я.
— Веткой, на фронте…
Добиться рассказов о том, как доблестно воевал мой отец, от него, молчаливого, не удавалось.
Потом мой маленький детский указательный пальчик спускался по его носу, ощущая горбинку у начала.
Сейчас я провожу пальцем по своему носу, и понимаю, что моя, не слишком заметная горбинка, такая же, как была у отца, да и у моего сына, такая же…
Преемственность. Память.
Мы ищем музей истории «Ледового побоища» в Самолве. Населенный пункт вроде бы и небольшой, но мы все ездим, петляем, по деревне, доверяя навигатору, и неожиданно подъезжаем к воинскому мемориалу.
Я не огорчена неожиданной остановкой — она будто-бы даже промыслительна. Сегодня день памяти моего отца — бывшего воина. И хотя воевал он в иных местах, разве это имеет значение!
В этом году, когда вследствии, известных обстоятельств, Бессмертный полк не состоялся, я еще и не смогла найти награды отца — совсем расстроилась… (потом нашлись, конечно). Однако это побудило сына обратиться к военным архивам. Оказалось, что немногословный отец был настоящим героем. О каждой награде были подробные свидетельства.
Форсирование Днепра. Проявил инициативу, нашел плавсредства, так что под его руководством переправили с передовой в тыл порядка тысячи раненых. Под бомбежкой.
В его госпитале было не так много смертей — отважно боролись за жизнь каждого.
Сводки, отчеты, напечатанные на машинках, а иногда и написанные от руки — не его отчеты, но о нем.
Он не рассказывал о войне. Не любил. Но и у него было «слабое звено», о котором, практически никто не знал. Всю жизнь он писал какую-то книгу-утопию о городе будущего. В его сознании это были какие-то жилые комплексы, где людям было бы комфортно жить и главное развиваться.
В каждом многоэтажном доме должна была быть библиотека, спортивный зал и прочее.
Даже мне, в отрочестве, представлялось, что отец «изобретает велосипед». Но иногда я все же, единственная в семье (дабы сделать ему приятное), соглашалась, послушать чтение вслух, этой, навсегда неоконченной книги, написанной совершенно неразборчивым почерком врача.
Говорили, что в то время, с фронта наши солдаты везли трофеи. Кто-то, возможно, терял чувство меры — хотелось побольше!
А вот отец привез множество открыток, которыми очень дорожил. Он аккуратно вклеил их в толстые альбомы и показывал мне, когда был в особом расположении духа. Открытки были из разбомбленной почты, не дошедшие до адресатов. Кто писал, кому писал… Я так и не перевела эти послания.
Он, видимо, не думал, как рисковал в то время. Он видел только прекрасные водопады, чужие красивые города… Он мечтал о дальних странах, путешествиях и вечерами читал мне Жюль Верна.
И еще у него в «ценных бумагах» была великолепная папка — репродукции картин «Третьяковской галереи». Сначала мне разрешалось перебирать эти репродукции, переложенные тонкой ласковой, папиросной бумагой, только под руководством отца. Потом я стала самовольничать и доставать альбом тогда, когда взрослых не было дома. Просто в этом альбоме была моя тайна.
Конечно, я рассматривала все картины и некоторые очень нравились. Но особое чувство вызывал фрагмент из картины Иванова «Явление Христа народу». Это была только голова Иоанна Крестителя и его взгляд, устремленный на невидимого Спасителя, куда-то в иную даль — не на зрителя.
Тогда я не знала, кто изображен на репродукции, я ничего не знала ни о картине, ни о художнике, но не могла оторваться от созерцания этого образа.
Потом, став взрослой, однажды, я заключила эту репродукцию в рамочку и повесила на стену. С тех пор, эта картина всегда со мной.
Необыкновенное смирение и великая духовная сила — это сочетание поражало, хотя и не укладывалось в слова. Можно сказать, что я не столько смотрела на эту картину, сколько впитывала ее, ощущая необыкновенно родное, но возможно, утерянное.
Он крестил народ на Иордане.
Спустя века католическая церковь благословила Крестовые походы. Начались войны, которые переиначили и исказили истину, во имя эгоистического блага отдельных людей. Мелкое, человечье, прикрывалось великим, не от мира сего. Так в истории бывало не раз.
Ледовое побоище! Битва за территории, за возможность сбора выгодной дани, но ведь и битва за веру!
Сколько копий, а скорее перьев ломалось в веках, в полемике об этой битве, пока, наконец, даже в России, у некоторой части современных, «либеральствующих» сложилось «более модное и более современное» мнение, основанное, якобы, на последних научных изысканиях. А сводилось оно к тому, что будто бы никакой великой битвы и не было! Обычный пограничный конфликт… Таких действительно, тогда, на этой территории, находившейся на знаменитом пути «Из варяг в греки» — лакомый кусочек, было много. Воевали часто.
Мы искали музей, о котором пока еще мало кто знает. И хотя некоторые экспонаты начали собираться давно, и видимо еще с 2012 года были выставлены в Краеведческом музее (В Самолве не один музей), но зарегистрирован был этот новый частный Музей истории «Ледового побоища» лишь в 2017-м.
Наконец мы увидели за оградой добротный терем и, узнав, у накрывавших на веранде чай, мужчины и женщины, что это и есть музей, к которому мы так стремились, поспешили войти.
Далее была полуторачасовая экскурсия и просмотр фильма о поисковой экспедиции 1958–59 годов, которая должна была обнаружить или не обнаружить истинное место битвы, а значит прояснить многое в делах давно минувших дней. Верная интерпретация тех событий и сегодня очень важна для истории Отечества. Впрочем, именно сегодня, она, может быть, даже особенно актуальна, ибо тех, кто хотел бы заново переписать мировую историю, ныне предостаточно.
Не секрет, что некоторые горе-историки, особенно зарубежные, не слишком добросовестные, руководствующиеся во многом личными симпатиями-антипатиями и политическими амбициями, пытаются представить Русь, как сторону дремучию, что в «темноте» и невежестве ждала участия в своей «горькой судьбе», иного, «цивилизованного мира».
Тот, кто интересуется судьбой родного края знает, как много ценного мы, в том числе и не так давно, узнали из берестяных грамот, особенно бересты новгородчины. Береста почти не гниет, а в глинистых почвах тем более. Новгородские берестяные грамоты, помогли доказать тот факт, что в то время, как на Западе, где некоторые короли были, порою неграмотны, даже простые новгородцы знали грамоту и писали. Считается, что грамотой владело до 80% населения, причем не только мужчины, но и женщины, которые имели и в то время, многие права.
Ливонская война — война с Новгородским средневековым государством и Ледовое побоище — кульминация этой войны.
Здесь нужно сразу же разделить наше представление о Ледовом побоище, сформированном талантливейшим фильмом Сергея Эйзенштейна и музыкой Сергея Прокофьева к этому фильму и действительно реальными событиями. Конечно, именно эти художественные образы, на долгое время, сформировали представления о знаменательном историческом сражении, у нескольких поколений. Но они же дали повод и некоторым критикам, понимавшим несоответствия художественных преувеличений с реалиями, сделать заявления разного толка, вплоть до того, что «Ледовое побоище — миф, созданный летописцем в угоду Александру Невскому».
Подробная экскурсия, просмотр фильма, очень многое прояснили для меня в этом вопросе, хотя у меня и раньше была позиция, сформированная изучением некоторых материалов.
Теперь же, купив очень интересные книги в музее (совсем не дешевые), я уверена, что мои представления станут убеждениями, опирающимися на научные изыскания серьезных авторов, не ангажированных, но добросовестных исследователей.
«Я написал эту книгу, чтобы отделить зерна от плевел» — так сформулировано название первой главы печатного труда «Ледовое побоище: правда, мифы, ложь», директора музея Владимира Потресова.
Я еще не дочитала книгу, но мне понравилось то, что автор, как истинный ученый дает возможность познакомиться с разными версиями и выводами, на основе которых строит не догадки, но убедительные выводы.
Вторая книга вообще научная работа, хрестоматийного направления, которая дает возможность познакомиться именно с первоисточниками, как древнерусскими, так и латинскими (с синхронными переводами).
Впереди у меня увлекательное чтение, которое уже началось.
Ледовое побоище было! И это был не пограничный конфликт, а война, которая закончилась победой дружины Александра Невского.
Конечно, все было не так, как в фильме, я бы сказала «не совсем так», но тем интереснее сегодня знакомиться с событиями «старины далекой» не в пересказе «старой нянюшки» или «подкупленного пряником, Плохиша лукавого» а через знакомство с научными взглядами разных авторов на главное сражение русско-ливонской войны 1240–1242 годов.
В том числе и тех взглядов, которые далеки от идеализации характеристик участников с нашей стороны. Война — это жестокость.
Экскурсия, знакомство с экспонатами, были для меня не фундаметом, но уже первым этажом, построенном на существующем фундаменте моих представлений.
Помню, как мы с мужем, отдыхая на теплоходе «Максим Литвинов», участвовали во встрече с японской группой. Японцев было много, а русская группа — всего семь человек.
Один пожилой японец, настроенный по отношению к России явно недоброжелательно, все время задавал «неудобные, ставящие в тупик», как ему казалось, вопросы.
— Почему Александра Невского в русской церкви почитают, как святого? Он же не был мучеником!
— У молодого Александра Невского был непростой выбор, — отвечала я недоверчивому японцу. — Согласиться на посулы Запада и экономическую выгоду, в случае предательства своей веры православной, уход «под руку Папы» или согласиться на экономическую зависимость от Орды, с Востока, которая, однако, оставляла право духовной независимости. Он выбрал второе. Он не потерял лицо! — Говорю я уже, обращаясь к японским категориям.
Не знаю — убедила ли я тогда японца, или согласились бы со мною авторы книг, которых я сейчас читаю. Мое мнение было дилетантским.
Авторы латинской «Рифмованной хроники», как взгляд «с той стороны» стараются оправдать свою агрессию против Новгородской Руси тем, что приравнивают православных христиан к язычникам, называя их «безбожниками». Убить христианина христианином было бы грехом, а убить язычника — доблесть. (Хотя, мы понимаем, что за политическими оправданиями латинской стороны, стоял в первую очередь экономический расчет). А вот русским прилучилось воевать не столько за блага, сколько, в первую очередь, за веру и эта духовная составляющая, ставит Ледовое побоище, в особый ряд, придавая ему особый смысл.
В музее много интересных наглядных материалов.
Интересно рассматривать карты, экспонаты, выполненные для исторических реконструкций, которые проходят в этих местах.
Кстати одним из аргументов, якобы доказывающих скептиками тот факт, что Ледового побоища не было, являлось свидетельство, что в изучаемых местах не было найдено артефактов, оставшихся от битвы: шлемы, вооружение, кожаная одежда…
Однако не следует забывать, что в то время, все, что оставалось на поле брани, забиралось, в качестве трофеев. То, что не подбирали воины, присваивало местное население. Кстати военные доспехи, которые выставлены в музее, и которые принадлежали нашим дружинникам и тефтонцам, отличаются не очень сильно.
Даже случалось, что воины воевали в чужих доспехах, захваченных в виде трофеев. Поэтому так важно было видеть отличительные знаки — так у братьев-рыцарей это были большие кресты.
Таким образом, важным доказательством должно было стать обнаружение знаменитого Вороньего камня, у которого якобы и проходило сражение.
Однако легендарный камень в течение долгого времени не могли найти. Фильм, который мы посмотрели, как раз посвящен экспедиции Академии Наук 1959 года.
Аквалангисты в то время не имели никаких утепленных костюмов. Ныряли в одних плавках, а температура озерной воды, на дне, даже летом — от 14 градусов и ниже, в некоторых местах может не превышать и 4 градуса.
Фильм сделан в духе того времени — оптимизм и энтузиазм.
Но вот один кадр! Поскольку что-то заснять в мутноватой озерной воде, при наличии той техники, было невозможно, один из аквалангистов, владеющий навыками художника, зарисовывал (!) Вороний камень под водой, когда его все же обнаружили!
Подводная киносъемка показывает, как аквалангист срисовывает то, что видит под водой.
И это при той температуре!
Разве это не героизм, хотя бы и в мирное время!
Напротив храма Архангела Михаила, в Кобыльем Городище, находится памятник Александру Невскому и захоронения наших пограничников, погибших, при защите границы в 1941 м.
Слова на мраморной плите веские и сильные: «Чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим».
А Александр Невский смотрит в сторону границы — здесь все близко, все тесно.
И поклонный крест, посвященный Александру Невскому и его дружине, тоже
рядом, недалеко от храма и воинских захоронений Великой Отечественной.
— Вы не увидите Вороний камень — он под водой, а к тем местам и пограничники не пустят — говорят мне в музее.
Да, границу крепко охраняют — как иначе!
А у почему-то вспоминаю, что у музея в Самолве были разтяжки — плакаты, рассказывающие о «жальниках» — древних курганных захоронениях. Их здесь немало — работа археологам!
Слово-то какое непривычное, но родное — жальники — от слова жаль, жалость.
Вот и братские могилы, почему-то хочется привязать к этому ласковому, печальному слову. Легко прилаживается…
Разные времена сошлись на этой земле истиной русской славы.
И я, понимая, что пора заканчивать рассказ об однодневном путешествии по псковщине, дабы не утомлять читателя, все же принимаю решение, что о замечательном музее и Ледовом побоище, расскажу следом, в другом рассказе. Не хочется спешить в повествовании — уж очень интересный музей! И работает он, в высокий сезон, как пограничники — без выходных, приглашая всех, кого привлекла возможность больше узнать об истории Отечества, манящим призывом: «Вперед — в прошлое!»
