Антверпен в стиле кровавый ренессанс. Миниатюры с продолжением

НЕЛЛО И ПАТРАШ. КОРОЧЕ, ВСЕ УМЕРЛИ…

Мостовая на площади перед Антверпенским кафедральным собором уложена плотно. Ровно. Аккуратно. Педантично. Камушек к камушку. Кирпичик к кирпичику. Глаз радуется. Но ещё больше довольны подошвы ваших башмаков. Будь они хоть деревянными, хоть резиновыми. Не нужно по лужам ходить или об острые борта спотыкаться.

— Но что это? Чу?

Идеальная поверхность вздыбилась на отдельном участке и приняла форму холма непонятной геологической особенности. А из-под каменной мостовой, как из-под одеяла появились фигурки спящих в обнимку мальчика и собаки.

— Что за прикольная инсталляция?

О! Это памятник, привезённый из Китая в подарок Антверпену. Или из Японии? Да не важно. Главное, что с тех далёких краёв. И называется он:

— Нелло и Патраш.

По имени изображённых героев. Мальчика звать Нелло. Патраш, соответственно, большой фламандский пёс породы чистокровный двортерьер.

Если будете пытаться вспомнить, кто такие и откуда, совет от меня:

— Не напрягайтесь.

В России, как впрочем, и в Европе, да и в самой Бельгии, про них практически никто ничего не знает. Но сей пробел нужно устранить, поэтому слушайте историю в укороченном варианте.

В далёком 1872-ом году некая почти писательница Мария Луиза-де ла Раме издаёт книгу под названием:

— A Dog of Flanders.

Говорю «почти писательница», потому что согласитесь, Вы никогда о такой не слышали? Имя французское. Язык оригинала английский. Роман в 293 страницы. С картинками. Твёрдый переплёт. На русский язык полностью книга никогда не переводилась. Видимо, из-за отсутствия художественной ценности.

Итак, жил-был в глухой деревне недалеко от Антверпена мальчик. Родители умерли, когда Нелло двух лет не исполнилось, а воспитывал его дед. Окружающая картина: нищета, бездорожье, безденежье.

Тут, значит, мальчишка находит на опушке избитого пса. Приносит его домой. Выхаживает. Собака оклемалась, и становятся они лучшими друзьями. Запрягают Патраша, типа, в повозку и возят на нём в город молоко продавать. Ездовой Барбос получился. Тем и живут.

А у пацана талант вдруг проснулся. Художественный. Рисует хоть левой рукой, хоть правой. Хоть пейзажи, хоть натюрморты. Карандашами, правда. Потому что на масло денег нет. Подаёт свои работы на конкурс детского рисунка, что в том же Антверпене проходит. Выигрыш там не столько денежный, хотя и это не помешает, сколько путёвка на учёбу в художественную академию.

Хоть Антверпен это и правильная Европа, коррупционные схемы и кумовство всегда были, есть и будут. Побеждает, конечно, не Нелло, а кто-то из более обеспеченных и упакованных сверстников. Причём мало того, что даже свою давнюю мечту не может юный художник в жизнь воплотить. Хочет он, значит, посмотреть на творение Рубенса «Снятие Христа с распятия», что в антверпенском кафедральном соборе хранится, дак вход-то как в музей, платный. Денег нет. Только ходи вокруг и сопли на кулак наматывай.

Дальше сюжет развивается по классическому сценарию, известного нам от графа Калиостро:

— Короче, все умерли.

От старости уходит дед. За неуплату налогов выгоняют из дома. Рождественской холодной ночью Нелло прётся в Антверпен, заходит в собор, благо все празднуют, а двери открыты, сдёргивает покрывало с картины, обнимает собаку и ложится умирать под знаменитым триптихом.

Утром на холодном полу находят два застывших трупа. Прибегает начальник комиссии детского рисунка с воплем:

— Где тот мальчик, что нарисовал шедевр? — Но уже поздно.

Искусство рулит. Рубенс торжествует.

КАФЕДРАЛЬНЫЙ СОБОР АНТВЕРПЕНА. НЕДОСТУПНЫЙ РУБЕНС

Искусство рулит. Рубенс торжествует. Во всяком случае мы стоим на площади перед кафедральным собором, рассматриваем его впритирочку и слушаем экскурсовода. Про всякие там пилоны и пилястры, про готические своды, про карильон из сорока колоколов с малиновым звоном. Да мало ли что про церквушку эту говорят. Тут смотреть надо.

Вот она. Перед нами. Из особенностей можно отметить большую площадь перед центральным входом, полностью закатанную в гранитную мостовую. Хотя этим никого уже не удивить. Брусчатка на Красной площади в нашей столице явно покруче будет. Хоть по объёму, хоть по размерам поверхности.

Так, что ещё? Вроде на фасаде картинки какие-то интересные. Точно. Над дверью под входной аркой прикольный барельеф. Явно говорящий, что жизнь прожить, не поле перейти. И существование должно быть осмысленным и духовным. Иначе все на смертный суд. Правду и кривду на весы. Кто жил по законам божьим, того в рай. Остальных черти палками в свою вотчину погоняют.

В принципе, ничего нового. Всё в Библии прописано. Хотя что это я? Во времена, когда собор строили не каждая собака читать могла. Поэтому картинка эта, как наглядный пример для хорошего и ответственного поведения.

Вторую и главную архитектурную особенность вблизи заметить трудно. Её нужно разглядывать издалека. Совсем издалека. Например с городской набережной. Наверное метров триста. Никак не меньше. Бросаем суровый и критический взгляд и понимаем:

— Мля! Собор то не достроен…

Реально. Смотрите сами. Левая колокольная башня высокая. Красивая. Со шпилем готическим и ярко золотыми часами. А правая? Обрубок обрубком. Как застыла на уровне второго яруса, так и стоит. Хорошо хоть жестянкой какой-то накрыли. Иначе так бы осадки на голову прихожанам и капали.

Экскурсовод наш, женщина до коликов в печенках увлечённая искусством, тем временем распинается. Дошла, наконец, до шедевральных триптихов великого Рубенса, что выставлены в соборе Антверпенской Богоматери. Говорит что-то про краски, мазки, мастерство. Которое я, впрочем, вовсе не оспариваю. Рубенс, он не Малевич. Это «Красный квадрат» я за полчаса изображу играючи кистью в левой ноге. А рисовать так, как прославленный фламандец… увольте. Здесь талант нужен.

Хотя зачем нам, простым туристам, вся эта информация, где, кто на картине изображён, в чём смысл ангелочков на переднем плане и что хотел сказать художник, покрывая полотно серо-бело-зелёной краской? Всё, о чём нам нужно знать, так это то, что одна картина называется «Водружение креста», а вторая «Снятие с креста». Вот, собственно, и всё. На одной приколотили и убили, на другой сняли и похоронили. Вполне себе божественный библейский сюжет.

Об этом не рассказывать, это видеть нужно. Поэтому, сами понимаете, с какой радостью были восприняты слова:

— Теперь свободное время. Кто хочет, самостоятельно заходим в собор и любуемся искусством.

Ломанулись наперегонки. Центральные ворота закрыты. Вход в боковую дверь справа. Под недостроенной башней. И вот тут-то и ожидала засада.

Начну с того, что вход в церковь платный. Пять евро. Для жителя какой-нибудь Германии она может и плёвая. Действительно, по цене стакана с колой. Но для нас это 350 рублей. Уже равняется комплексному обеду в рабочей столовой. Чувствуете разницу? Вместо колы, правда, компот из сухофруктов будет, но всё равно несопоставимо. И потом:

— А если человек не в музей идёт, а молиться? Богу свечку зажечь. Как быть тогда?

Но нет. Всем на этом свете в городе Антверпене правит бабло. Вот он, истинный Бог. В принципе не удивительно, что бедный Нелло проникал в собор под покровом ночи. Не было у него пяти евро. Да и с собаками наверняка внутрь не пускают…

Опять же понимаешь, почему экскурсия закончилась на площади. Без захода в собор. Просто операторы тупо экономят свои деньги. А Рубенс, он идёт факультативом. По желанию то есть.

Дальше ситуация развивалась стремительно и как в кино про кавказскую пленницу.

— Есть возможность купить козу, но нет желания. Есть желание купить дом, но нет возможности.

В том смысле, что уже деньги достали, к кассе подошли, но бежит из темноты божественного пространства какой-то чёрт, машет руками и визжит на антверпенском диалекте:

— Финиш. Финиш. Церковь закрывается. Сегодня на площади праздник, поэтому короткий день.

Облом зарегистрирован. Взятки в Европах не берут, да и плевать им на наши пять евро. Они быстрее домой хотят.

Короче, Рубенса мы не увидели. Только мельком и издалека заценили внутренний интерьер собора. Ну что, без знаменитых полотен собор, как собор. Не хуже и не лучше сотен остальных.

Ни увидели, и ладно. По принципу:

— Не очень то и хотелось.

Хотя в группе нашей оказалось несколько базарных «любителей» высокого искусства. Причём может быть не столько недостаток высокого им разум затмил, сколько обида на то, что не пустили. А кто виноват? Правильно. На орехи досталось экскурсоводу.

Уж как на неё бедную орали. Каких гадостей только не наговорили. Обвинили чуть ли не в том, что она нарочно битый час на площади нам уши грузила, чтоб в музей не попасть. И праздник, мол, она сама изобрела ради такого случая. И вообще, напишут на неё жалобу самому Папе Римскому с занесением в грудную клетку и реестр лиги Объединённых Наций. Так бывает. Вот он, недостаток туристического бизнеса.

— Чуть что, сразу косой виноват.

ОБЕД С ВИДОМ НА ПАРАД.

Дожидаться, чем драка закончится не стали. Послали недоступный собор Антверпенской Богоматери к Антверпенской Богоматери и решили тупо набухаться. Здесь так, если стоишь на площади мордой ко входу в собор, то по правую руку небольшой проулок. А за ним сразу за рядом старых домов и поперёк идёт целая улица с ресторанами. Мы, почему-то, свернули налево и сели в первый попавшийся среди равных. Даже имя не спросили. В смысле название не прочитали.

Узнали уже потом, когда счёт принесли. На чеке было написано:

— De Sinjoor Antwerpen.

Начали, как в Бельгии и положено, с пива. Жена выбрала уже успевший понравиться сорт тёмный Westmalle. Я решил экспериментировать. Чувство новизны всегда вдохновляет:

— Мне светлое Karmeliet tripel.

Блин, всё же вкусное здесь дают пиво! И серьёзное. Алкоголя в стакане 8,6 процента. Пару бутылок, в школу можно не ходить.

А главное, под каждый сорт непременно должен быть свой стакан. Если, например, Вам принесли жидкость в стакане из-под Стелла Артуа, то вставайте и бегите из этого ресторана. Значит там сплошная палёнка.

— Почему именно Стелла Артуа?

Так французский же бренд. А всё французское во Фландрии традиционно не любят. Как, впрочем, и голландское. Это называется патриотизмом.

Сидим, значит, потягиваем холодненькое каждый из своего фирменного бокала, смотрим на улицу. Там разворачивается некое действо. Патриотическое.

Вначале на мотиках пронеслись полицаи со свистом и визгом. С воплями:

— Уступите дорогу.

— Все по бортам.

— Лыжню священной корове.

Потом чу? Слышен грохот. Бой барабанов и звуки меди. Это по узенькой улочке канает строевым шагом духовой военный оркестр. Физиономии исключительно англо-саксонские. В смысле одухотворённые. То, что порою в ноты и такт не попадают и с шага сбиваются, так не это главное. Основная тема по голубому Фредди:

— Шоу должно продолжаться!

Шоу красивое. Базару нет.

Следом за оркестром выезжает колонна военных джипов «а-ля УАЗ 457» с открытым верхом, с седоками в военной форме образца 45-го победного года, и под флагами Юнион Джек, американским звёзднополосатым и красно-белым кленовым. Догадываюсь:

— Ага! Союзнички пожаловали.

Подзываем официанта и спрашиваем:

— Что за праздник такой?

— Годовщина освобождения Антверпена от немецких захватчиков.

Вот она, собственно причина, по которой музей в соборе раньше времени закрыли. Парад на площади. Так что экскурсовод наш явно не при делах была.

Мы тем временем наблюдаем, как под окном проезжает техника победителей времён Второй Мировой. Понятно, что победа приписана исключительно экспедиционному корпусу генерала Эйзенхауэра. Про восточный фронт здесь никто не вспоминает. С другой стороны, да.

— Антверпен освобождали союзники.

Поэтому они и танцуют свой парад.

Нам под шумок процессии принесли закусь. Взяли две разные порции, и, как положено в семье, будем делиться друг с дружкой. Чтобы всё попробовать.

Салат с креветками, лососем и травой. Креветки с хвостами. Сухарики. Половинки помидорок черри. И ещё что-то рыбно-морепродуктное в тарелке лежит. Не совсем традиционный набор. Мало того, скажу даже, что салатик так себе. Не то, чтобы невкусно. Но едали и лучше. Как-то так.

Мидии. Традиционная для Бельгии кастрюлька с ракушками. Варёные и залитые соусом. К ним причитается креманка с картошкой фри. Но не тонкая, как в МакДональдсе, а резанная приличными для такого продукта кусками.

Мидии, между прочем, тоже вышли не айс. Я сейчас сравниваю с теми, которые мы ели в Брюсселе. То есть то же блюдо, с тем же набором. Не могу объяснить подробно и беспристрастно, но вдвоём одновременно положа моллюска в рот произнесли примерно одинаковую фразу:

— Вкус не тот!

Пиво выпили всё и даже больше. Еду не доели.

Кстати, хочется отметить некий дурацкий вариант обслуживания в этом кафе. То официанты стоят строем перед твоим столиком и тарелку не до конца вылизанную стремятся из-под носа вырвать, то их не дозовёшься, когда нужно пиво повторить или меню принести.

Немного утрирую, но смысл таков. Хотя, что такое пять минут ожидания? Не стоит из-за этого нервничать.

ДОМ, ГДЕ ЦЕНИЛИ ЦЕЛЛЮЛИТ.

Для затравки темы анекдот в тему:

— Говорят, что британские учёные провели социологический опрос и выяснили, что 83 процента мужчин любят полных женщин. А остальные любят очень полных.

Вот, собственно, и всё что нужно знать, а теперь поговорим о Рубенсе… Вернее не о нём, а о его доме в Антверпене. Поскольку в туристических целях нас интересует именно этот музей.

Стоим перед фасадом. Пока не видим ничего необычного. Типичный двухэтажный особняк, типичной фламандской постройки. Типичной фламандской архитектуры. И ни в жизнь бы не отличил его от себе подобных, если б не скромная надпись на подъезде:

— Музей.

— Дом Рубенса.

Так то сразу и не поймёшь. Если б не путеводитель…

После своего итальянского турне Рубенс решил остановиться в Антверпене. Аккурат женился второй раз. А жёны, они же какие? Чуть что, сразу в позу:

— Значится так. Хочу джинсовую юбку, французскую туалетную воду, коня поскакучего с лошадиными силами и дом особняк…

Вот мастер и прикупил домик по адресу, возле которого мы теперь и ошиваемся.

Непонятно в каком он был состоянии, я сейчас про особняк, а не про художника, но ремонт явно требовался. Мастер не расстроился. Не зря же в южной стране хлебушек подъедал? И денежка водилась, да и профессии художника и архитектора похожи. Взялся за карандаш и начертал проект реконструкции.

— Всё сам. Всё сам, аки пчела! — Восхищалась его муза, поглощая очередной пончик с тарелки с бельгийскими вафлями.

Я сейчас это к тому, что внутри музея обстановка точно такая же, какая она была при мастере. Внутренний двор и интерьеры дома остались такими, какими их изобразил великий хозяин.

— Обстановочка, если честно, мрачная.

Тёмного дерева отделка. Резная мебелировка. Небольшой выбор картин и гравюр.

Оценка насыщенности музея по пятибальной шкале на слабенькую троечку. Да оно и понятно. После смерти художника дом многократно перепродавался, хозяева менялись, как перчатки до середины двадцатого века, пока дом не приобрела администрация Антверпена. Как могли, по старым рисункам и воспоминаниям очевидцев и провидцев восстановили очертания интерьера. Натащили со всей Фландрии сохранившиеся четырёхсотлетние сундуки и шкафуты. На стены повесили миниатюры из запасников музеев.

— Получилось то, что получилось.

Не сильно интересно, но к векам приобщаешься. Главное, что теперь можно пускать туристов и брать с них за это кровные деньги. Особо отмечаю:

— Кровные, а не кровавые.

Я же свои рубли не в Антверпене зарабатывал…

Но самое интересное для меня лично не в этом. Вот если спросите меня среди ночи поднявши:

— А какая у тебя, дружок, самая любимая картина маслом? — То я не задумываясь ни на йоту резко и твёрдо отвечу:

— Три грации.

Да, да, та самая. Рубенсовская. Где три пикантные тётки в хороводе трясут своими до коликов аппетитными мощами.

— Какая грация!

— Какой объём!

— Какие округлости!!!

— Ох, ты, моя прелесть…

Какое отношение это имеет к дому Рубенса в Антверпене?

— Да самое прямое.

Рубенсу, как и мне эта картина нравилась очень. Особенно если учесть, что та грация, которая слева, рисовалась с натуры. Художник был так влюблён в свою жену, что кисть в его руках летала на крыльях в порыве творчества. Поэтому в своей лучшей картине, конечно он изобразил свою лучшую в мире женщину.

— Вот что любовь с нами делает!

Это я сейчас к своей музе обращаюсь.

— Хочешь звезду с неба достану?

Лапушка поморщилась и тихо так шепнула:

— Иди лучше посуду помой…

С небес опускаемся на землю. Стоим в гостиной музея. Пытаюсь понять, где эти самые «Три грации» висели? Рубенс не расставался с этой картиной ни за какие коврижки. И продана она была только после смерти художника. А покупателем был испанский король Филипп IV. Это я сейчас объясняю, как картина попала в мадридский музей Прадо. Где я её, собственно, воочию и видел.

А музей дом Рубенса?

— Музей, как музей.

Если на осмотр города мало времени, или жалко денег, то можно и пропустить. Не большой урон нанесёте Вашему древу познания.

MEIR. ПРОШПЕКТ БЕЗУДЕРЖНОЙ ТОРГОВЛИ.

Дом Рубенса, который мы только что покинули, горюя по безвозвратно потерянным формам женского тела (мода нынче на тощих), находится на бульваре Wapper. Буквально два шага в сторону и попадаем на самую известную улицу Антверпена. Итак, господа, впереди маячит Meir.

На самом деле, очень трудно объяснить его предназначение для города. Хотя…

— Арбат знаете? Совсем не похоже.

Скорее, это Новый Арбат.

— Широкий и исключительно торговый.

Широкий, насколько это вообще возможно в городе средневековой постройки. Это Вам не российская столица, где просторы и мания гигантизма. Но если улицу пересекаешь по диагонали не в три шага, а в целых десять, это уже ого-го какие необъятные размеры. Как округлости у рубенсовских граций…

Но только если московский Новый Арбат действительно новый, то Меир улица старая. Известна уже с тринадцатого века. Правда тогда это были лишь болота и топи, лежащие за городской стеной. Ну так что с того? Когда городу стало не хватать места, вполне земля пошла под застройку.

Купцы богатели. Домов возле ратуши на всех не вмещали. Ни за какие деньги. Даже в коммунальном варианте расселения. Поэтому все устремились в ближайшие пригороды. Благо от стены всего ничего. Да и укрепления потом снесли. Времена меняются.

Единственное, чего сложно понять, почему на улице практически не осталось старых зданий. Ведь застраивалась она изначально в пятнадцатом веке. Вокруг старые постройки стоят. А на Меире их нет.

Впрочем объяснить это тоже можно. С финансовой точки зрения. Сюда перебрались все самые богатенькие буратинки.

— В рухляди жить, себя не уважать.

Занесли в горадминистрацию, получили разрешение на перепланировку, построили что хотели и узаконили через суд. Благо бабла много. Кстати, улица эта заодно является центром притяжения со всякими алмазными россыпями, местом слёта огранщиков бриллиантов, биржевой и оптовой торговли драгоценными каменьями и прочее, прочее, прочее.

— Сам Бог велел не ютиться в каморках папы Карло.

В результате получилось, что получилось. Смесь полного новодела из стекла и бетона, с модерновыми постройками конца девятнадцатого, начала двадцатого веков. Архитектура странная и в корне отличается от всего исторического центра Антверпена.

Тут ещё взяли, и вокзал железнодорожный построили аккурат, где улица заканчивается. В результате получилась самая популярная в городе транспортная артерия. Правда пробки, дым, грохот и рёв не перешедших на стандарт евро 5 дизельных двигателей побудил отцов руководителей в ратуше показать крупный красный свет:

— Дороги нет.

Меир стал пешеходным.

Количество магазинов от этого не убавилось. Даже наоборот. Раз народ теперь тут гуляет без опаски попасть под лошадь, то предложить ему нужно при этом лучшие условия. Каждый дом — торговая площадь.

— Даёшь максимум прибыли с каждого квадратного метра.

Собственно, так, наверное, и должно быть. Свободному городу свободу бизнеса.

Единственно, что-то при описании Меира я отошёл от главной канвы своего рассказа.

— Ренессанс есть, а где кровь?

Что ж. Для этого давайте опять пробежимся быстреньким темпом по городским легендам.

— Какие сказки, такой и город.

Эта истина непреложна.

Итак, Вашему вниманию представляю пересказ своими словами и с сокращениями истории под названием:

— Кровавая повозка из Антверпена.

Правда в сборнике она почему-то идёт в разделе «Народные легенды Нидерландов». Но это пусть будет на совести составителей. Перепутать страну, это ж плёвое действие, не так ли?

Итак, по городу Антверпену ездил необычно красивый экипаж. Четвёрка лошадей. Богатая сбруя. А в повозке дородная дама, наверняка с любимыми формами Рубенса. Дама занималась тем, что выискивала на улицах играющих непринуждённо детей, приманивала их конфетами, обещаниями отвезти в свой волшебный замок, где игрушек тьма тьмущая!

Короче, малолеток в повозку и только её и видели.

— Эдакая снежная королева антверпенского разлива.

Только сердце превращать в кусочек льда никто не собирался, цель гораздо прозаичнее. Детишкам опять же по чисто антверпенской привычке к членовредительству отрезали большие пальцы на ногах и оставляли умирать от потери крови. А кровушку использовали в косметических целях.

— Принимали ванны.

При этом обязательным условием было, чтобы детишки были моложе семи лет.

— Как Вам такие сказочки?

Вот и меня немного покоробило. Это не «Репка». И даже не «Красная Шапочка» с её дровосеками…

Но и это ещё не всё. Вставал вопрос:

— Куда девать детские трупы?

Их отдавали ведьмам. Те клали в котёл и варили.

— Пока мясо не отделится от костей.

Цитата из кулинарного справочника по ведьмовству.

Затем из густой части варева делали мазь. Она помогала в волшебном искусстве. Облик там поменять. Пыль в глаза пустить. Мозг собеседника затуманить… Впрочем, последнее женщины и без магической мази умеют с рождения.

Жидкую часть варева, бульон то есть, разливали по флаконам и фляжкам и продавали. Кто её выпьет, мог приобщиться в магии. Эдакая прописка в колдуны…

Слушайте, я когда это читал, ей-ей, сложилось мнение, что не всю нечисть в средние века то сожгли? Не знаю как Вам, а мне больше в Антверпен почему-то не хочется.

Теги: Культурно-познавательный туризм