Паломничество на Талабские острова. Залит и отец Николай

Обычно там, где возникают святые обители, непременно просыпается и какой-нибудь источник.

Вот этот приток речки Куны тоже обжит, здесь и лампады горят и путники могут помолиться. Иногда местные батюшки здесь служат водосвятные молебны.

Конечно, каждая паломническая поездка — всегда особенная, а та — к старцу Николаю (Гурьянову), конечно же, оказалась не просто удивительной, но судьбоносной.

90-е годы… Кто не пережил то время, сейчас и не поймет. Какой это был год… Одна из бед - безработица.

Но у нас с мужем работа тогда была — работа интересная, в Эстонии. Вдруг неожиданно поступило, как казалось, еще более интересное предложение о работе за границей. Почему-то я не раздумывая, отказалась. Однако через полгода предложение повторилось. Потом снова. В третий раз мы уже начали собирать документы, но внутренний голос, вопреки логике, почему-то говорил «нет» и я страстно захотела узнать, по какому пути нам дальше следовать, что делать…

О старце о. Николае (Гурьянове) я в то время слышала немало, в основном от людей церковных. Однако ехать к святому человеку, без крайней надобности, мне казалось легкомысленно.

Да и что лукавить, было страшновато предстать перед святым человеком, во всем своем духовном «неприглядстве». А то, что тот незнакомый мне о. Николай, способен узреть душу человека, не вызывало у меня ни удивления, ни сомнения.

Наконец, время настало. Нужно было решать серьезный жизненный вопрос, который, как мне показалось, я могла осилить только с благословения святого отшельника с о. Залит.

Накануне, отчитав лекции в институте, в Нарве, и заночевав в родном мне эстонском Пюхтицком монастыре, я получила от любезной моему сердцу матушки Параскевы, мешочек сухариков насушенных из знаменитого монастырского хлеба — в дорогу. А регент — матушка Иннокентия попросила передать поклон ее сестре по постригу, которая как раз и жила на острове. Последнее меня особенно обрадовало, ибо я легкомысленно решила, что, в крайнем случае, теперь без ночлега мы не останемся, переночуем в келье…

Вызнав дорогу у моей эстонской коллеги, которая уже не раз бывала в батюшки, так как ее муж — священник, почитал старца, как своего духовного отца, неожиданно обременившись, для совместного путешествия, еще одной прихожанкой Крестовоздвиженского храма, в д. Ополье, где мы в то время, с мужем пели на клиросе, я для полной уверенности в правильности своего решения посетить остров, повлекла мужа взять благословение у о. Серафима Вырицкого.

Тогда о. Серафим Вырицкий еще не был прославлен, как святой, но мы, памятуя его завещание: «На могилку приходите, просите! Я услышу», непременно ездили в Вырицу, чтобы посоветоваться с о. Серафимом. Уверяю! Он ни разу не отказал в прошении, и мы самым чудесным образом получали ответы на мучившие нас вопросы, через случайных людей, обстоятельства, да мало ли…

Не успели отъехать от церкви в Ополье, как на пустынной сельской дороге сломалась старенькая машина. За нами тянулась тонкая струйка бензина, и мы рисковали просто не доехать. Когда пришлось чинить то ли насос, то ли шланг уже вторично, мой спутник, призвал меня к серьезному осмыслению непростой ситуации: возвращаемся домой или… вперед, на свой риск, а скорее, все же на помощь Божью.

— Вперед, было решение, и мы продолжили путь в Вырицу.

Это было время, когда мы, с восторгом пополнив многочисленные ряды неофитов, еще не знали этого слова, но следовали по избранному пути решительно, восхищаясь тому, как много в нашей жизни отныне случается истинных чудес.

Подкреплять свои неглубокие знания я старалась и при помощи чтения книг, журналов, даже стали выписывать газету «Православный Санкт-Петербург». Кстати в одной из газет, была напечатана маленькая заметочка, о незнакомой мне вырицкой схимонахине Варваре.

— Она всю жизнь молилась за вас, помогала вам - теперь вы можете помолиться за нее, ибо она тяжело больна…

Что ж! Я стала упоминать имя незнакомой мне монахини в своих скромных молитвах.

Когда подъехали к воротом вырицкого храма и погосту за ним, день уже стал склоняться к вечеру. На кладбище, где обычно было пустынно, у могилы о. Серафима стояли две женщины. Огорчившись, что пообщаться с о. Серафимом более сокровенно, в этот раз не получится, я отогнала свою эгоистическую мысль рассуждением, что о. Серафиму угодна каждая христианская душа…

Неожиданно на кладбище въехала кресло-каталка, в которую была упрятана маленькая, сухонькая старушка и которую привычно подталкивала к могиле о. Серафима, молодая женщина, одетая в обычное мирское платье.

— Матушка Варвара! — Восхищенно выдохнула одна из женщин. — Как нам повезло! Надо взять благословение!

Мы выстроились в маленькую очередь и по одному, подходили к схимонахине, протянув, как водится, свои пригоршни и встав на колени.

Первой подошла женщина, узнавшая матушку Варвару, и та спокойно ее перекрестила. Однако когда подошла вторая женщина, матушка забеспокоилась и поскольку уже лишена была, в результате болезни, дара речи, начала как-то, казалось бы, бессвязно, протестовать.

— Что же вы подходите под благословение без нательного крестика! — перевела молодая помощница матушки, ее протест.

— Женщина, наглухо упакованная в закрытое платье и курточку, смутилась. Откуда было иному человеку знать — что у нее под платьем!

— Я сегодня в лес ходила… Крестик золотой… Сняла — подумала… Вдруг украдут или потеряю в лесу, поберегла вот, - пробормотала она растерянно.
— Не снимайте крестик никогда, назидательно сказала молодая сопровождающая. Крестик вас бережет, а не вы его!

После этого матушка Варвара благословила вторую женщину, но как-то совсем иначе.

Подошла моя очередь. Я приблизилась, встала на колени и старушка неожиданно сильно и ласково сама пригнула мою голову к своим коленям. Она положила руки мне на голову, и началось общение. Она, несомненно, читала меня и когда однажды я захотела поднять голову, сильные руки вновь пригнули меня к исходному положению. Народ заждался. От рук матушки шло тепло, ласка и сила… Наконец она позволила мне поднять голову и крепко благословила.

Последним подошел мой муж — Николай. И тут старушка неожиданно громко и ясно, с какой-то радостью, возгласила: Николай!

Мы решили, что благословение на поездку к о. Николаю, за которым мы приехали в Вырицу, несомненно, получено и отправились в обратный путь, через Ополье, на псковщину.

Это я в Вырице. В тот раз или иной — не помню.

Заехали за нашей спутницей Ниной — грузной женщиной, которая в нашей церкви очень красиво читала Апостол, однако славилась характером непростым и напористым.

Та вышла, неся на плечах увесистый мешок муки (для церковных просфор — в подарок) и еще с корзиной снеди.

— А стоит ли ехать в ночь! — Прозвучали некоторые сомнения собравшихся, но решимость и уверенность в счастливом исходе начинающегося путешествия, — опровергли все сомнения.

Где-то у Сланцев нас остановил скучающий «гаишник». Пожалуй, никто и никогда не проверял нас так дотошно. Была проверена даже аптечка на наличие всех компонентов, по списку.

Когда, казалось бы, уже были сверены всё и вся, блюститель вспомнил, что еще не увидел аварийный знак, который у нас лежал в багажнике (содержимое только что перетряхнули), причем лежал на самом его дне.

— Выгружай! — скомандовал служивый и как-то безнадежно махнул рукой.

Все это время, мы с Ниной тихо читали акафист Николаю Мирликийскому, понимая одно — злая сила не хочет, чтобы это наше путешествие состоялось…

Наконец нас отпустили, и мы, еще более припозднившись, поехали дальше. Дорога была неблизкой. Ближе к Пскову, нужно было не пропустить поворот на деревню Толбицы и взять вправо.

Мне объясняли, что в деревне можно договориться с кем-то из лодочников-рыбаков, которые за 150 рублей отвозят на остров. При этом нужно выбирать не пьяного лодочника (а к вечеру многие пьяны), дабы он доплыл благополучно. Кроме того, Псковское озеро довольно непредсказуемо и нередко, совсем неожиданно поднимается волна…

Несмотря на желание как можно скорее добраться до острова, мы не могли проехать мимо Духовской церкви, которая была когда-то необыкновенно красива, а в 90-е являла собой печальный пример запустения и разрухи.

Стоит отметить, что года три назад я была в этом уже достаточно неплохо отремонтированном храме и порадовалась тому, что службы в нем уже проходят — храм ныне живой.

Я фотографировала этот храм, однако сейчас те мои фотографии куда-то запропастились, поэтому могу предложить только фотографию из интернета. Впрочем, доработка фотографии моя собственная и фотодокумент скорее информативен, нежели представляет художественную ценность, а потому имя автора отсутствует.

В паломнических поездках я редко фотографировала. О некоторых пробелах сейчас сожалею, а в некоторых случаях упорно готова стоять на своем, ведь когда едешь молиться, так уж и совсем не до фотографий… Представляю, если бы у меня сейчас оказались фотографии от той поездки, это даже принизило бы память сердца, которая, в отсутствии каких-либо материализовавшихся подтверждений, так и осталась воспарившей и летящей в облаках — никакого «заземления»…

Так что для рассказа я выбрала другие, более поздние мои фотографии, с псковщины, за исключением одной Вырицкой.

На берегу нас словно поджидал лодочник, который, кроме того, пообещал ночью присмотреть за оставленной на берегу нашей машиной.

Лодочник был неразговорчив, однако посетовал на то, что мы припозднились, поэтому, если бы не счастливый случай — ему понадобилось срочно на остров, мы бы попали к месту нашего стремления только на следующее утро.

Медленно плыли Псковским озером — от восточного материкового берега до Залит, который раньше назывался Талабским, где-то полтора километра.

Тогда я еще не знала истории Талабских островов. Название «Залит» у меня ассоциировалось с заливными лугами, налитыми доброй влагой травами и цветами, на которых пасутся белоснежные овечки и ягнята. Мне видились пастухи и пастушки из барочных мизансцен и я была впоследствии заметно удивлена, когда узнала, что два населенных острова: Залит и имени Белова, названы так по фамилиям двух комиссаров, которые были в годы революционных преобразований посланы сюда, чтобы наводить революционный порядок среди "малосознательной" части местных рыбаков. (Чем еще можно жить и питаться на островах, если не рыбой!)

Вообще-то острова известны давно своей причастностью истории государства Российского.

Название свое вроде бы изначально получили по имени первого поселенца — Тала — рыбака из племени Чудь.

Ученые считают, что острова были заселены еще в XI веке.

Здесь ловили по большей части «псковский снеток», который отправляли в другие города, даже в Москву, потому что псковский снеток, приготовленный особым способом в печах на островах, был очень вкусен.

Рыбачили на лодках, которые мастерили в три дня, поэтому назывались «троянка». Они были легки и никогда не переворачивались, даже при большой волне.

Если бы я знала все это раньше, наверное, я бы поинтересовалась у местных жителей о том, насколько сейчас помнится то искусство строительства лодок... Наверное, спросила бы о многом.

А тогда узнала только, что при советской власти, на островах был устроен рыболовецкий совхоз, потом пришла разруха.

В 90-е годы, жители островов остались без средств к существованию, потому что ловить рыбу, как раньше, им стали запрещать, так что они стали просто браконьерничать, чтобы как-то выжить…

Да, то было в 90-е годы — как сейчас обстоят дела, я не знаю…

Постепенно острова получили еще одну неожиданную "статью дохода" - сюда стали ездить туристы и паломники.

В первую очередь оттого, что на острове жил мудрый старец, к которому многие стремились приехать за советами, исцелениями, духовной помощью. Но и после того, как о.Николай перешел в Мир иной, туристов, с паломническим уклоном или настоящих паломников, не убавилось. Многие хотели увидеть церкви островов, домишко о. Николая, побывать у него на могиле, побродить по острову…

А тогда мы медленно плыли в лодке на остров и по мере того, как остров приближался, меня неожиданно охватило какое-то необъяснимое волнение. Я беззвучно плакала, кажется беспричинно, и, стыдясь спутников, смотрела в сторону, дабы скрыть слезы, которые легко смывали брызги близкой озерной воды.

(фото из интернета)

Говорят, что хорошие слезы — баня для души… На берег я вышла действительно, с омытой душой и великим желанием приобщиться к святости.

Однако, как только мы ступили на берег, очарование растворилось как туман.

Нас встретила хмурая деревня, где на узких, кривляющихся, пыльных улицах разгуливали куры, щипая траву, и редко попадались люди.

Нужно было позаботиться о ночлеге, но от прохожих невозможно было добиться какой-либо путной информации. Наконец, какая-то добрая женщина указала нам дом, в котором жила какая-то Валентина, что бывало пускала на ночлег таких вот бедолаг, как мы, за умеренную плату.

(фото из интернета)

Мы стали стучать в калитку, дверь, окна, но дом был глухим и молчаливым.

Все та же женщина, проходя мимо и увидев наши безуспешные попытки достучаться заметила: «так она наверное в запое… Теперь дня два-три не откроет».

Когда я читаю воспоминания других людей, сравнивающих остров со сказочным Буяном и прочее, мне хочется сдуть «розовую водичку» и сказать правду — тогда нас встретил пьяный, молчаливый и даже неприветливый остров…

Все более осознающаяся нами бесперспективность найти ночлег, заставила моих спутников засомневаться: «может тот лодочник еще не уехал… может вернемся в Толбицы… Пусть тройная оплата, на которую мы с нашими тощими кошельками не рассчитывали, но не ночевать же под кустом — ночи холодные и земля сырая!»

Должна признаться, что здесь настал «мой час». Вспомнив свои фольклорные экспедиции, я объявила, что знаю русский народ, и все образуется.

Следом за этим настал «час Николая», который смело взграмоздил на себя мешок муки и корзину Нины, а также наш рюкзак, сумку и возможно что-то еще…

С трудом нашли монахиню, которой я должна была передать поклон.

Разговор был коротким.

— Трудно, — сказала она. Очень трудно здесь!

Я взглянула в ее глаза, достигла некоторой глубины и содрогнулась от понимания, что глубже мне просто нельзя — не вынести…

Было ясно одно: где святость — там борьба со злой силой становится беспощадной.

Впоследствии, в Пюхтицах мне с удивлением ответствовали:

— Трудно? Неужели она так сказала! Да она тут, в монастыре жила, могла работать и молиться целыми сутками. Ей все было легко.

Как же это там… Помоги, Господи!

О "ночевке в келье" не могло быть и речи. Однако монахиня неожиданно дала дельный совет: там в конце улицы увидите дом — это как бы гостиница, может быть примут.

С трудом мы нашли «как бы гостиницу», а также женщину, которая за 15 рублей с человека отвела нас в комнату с несколькими кроватями, указала кладовку, где лежали старые замызганные матрасы, извинившись, что постельного белья, как и подушек, нет.

Постельное белье я, как опытный путешественник, взяла с собой и мы, разложив три доселе разобранные кровати, с панцирными сетками, застелили чем могли, радуясь неожиданному ночлегу. Нас не пугало то, что почти сразу же, мы обнаружили в своем временном жилище, еще множество поселенцев: здесь обитали комары, тараканы, клопы, мыши…

Но главное — у нас была крыша над головой, и мы, на случай дождя, обрели теплое убежище. Правда из соседнего туалета «с дыркой и выгребной ямой» что был устроен прямо в доме (через стенку), пахло не очень ароматно, но это не могло устрашить и огорчить.

Женщина, что устроила нас на ночлег, видимо обрадовалась достойным собеседникам и не торопилась уходить. Она стала рассказывать о том, как тяжело жить на острове, о том, какие разные люди приезжают к отцу Николаю.

— Тут приезжала одна с… котом! Батюшка благословите кота! Подумайте! Это как понять!

А еще был один в монашеской рясе, а потом эту рясу нашли под камнем — значит никакой он и не монах…

А еще…

Дальше пошли рассказы, которые и сейчас можно прочитать в воспоминаниях многих вспоминателей. Русский человек любит чудеса, а тут столько удивительных сюжетов…

Мы заинтересованно слушали.

— Приехала одна женщина, а отец Николай ее как увидел, как погнал палкой на пристань: Чего пришла — тебе домой надо! Скорей, скорей… Она может и обиделась вначале, а потом, когда второй раз приезжала, с благодарностью, рассказала. Вошла тогда домой, еще не понимая, почему именно ее батюшка так безжалостно прогнал, а ее сын-алкоголик уже веревку на шею надел. Успела. Спасла. Живой.

— Много тут разных людей приезжает, кто с добром, а кто и со злом, — продолжала смотрительница «как бы гостиницы».

Вдруг кто-то нерешительно постучал в дверь.

— Что надо, — спросила наша собеседница, явно огорченная тем, что нужно прервать интересную беседу.

— Матушка, помогите, пустите на ночлег! Мы только на лодке приплыли, нашу лодку перевернуло. Все утонуло и денег нет…

— Вот, видите, — воскликнула смотрительница «как бы гостиницы» — ну, разве не мошенники! Какая сейчас лодка! В это время уже никто не возит. Врут конечно… И обращаясь уже к тому невидимому владельцу сочного баса, крикнула:

— Идите, ищите по деревне. Может кто пустит.

Я, понимая, что просителей (кажется их было несколько) отсылают «в никуда». Ибо сама прошла только что этот путь, выскочила на крыльцо и увидела долговязого бородатого чернявого молодого мужчину и маленькую юную женщину. Оба были мокрые и несчастные. То, что пьяный лодочник их действительно «высадил недалеко от берега» было заметно.

— Мы за вас заплатим! — сказала я, обращаясь и к пришельцам, и к смотрительнице, что уже выходила на улицу, вслед за мной. Мы сами только что ходили по деревне — вряд ли вы кого-нибудь найдете, кто пустит ночевать…

Так и порешили: поищут и вернутся.

Ну а мы отправились к отцу Николаю, чтобы договориться с его келейнецей, о встрече на следующий день.

Конечно, мы понимали, что встреча может и не состояться, но надеялись на то, что батюшка все же выйдет, благословит и разрешит хотя бы нашу проблему: ехать — не ехать в ту двухгодичную командировку…

Подошли к домику, постучали, вышла женщина. Мы передали ей все наши дары, особенно радуясь, что освободились от мешка муки и стали ждать ответа.

Через некоторое время женщина вернулась и сказала, что о. Николай ждет нас завтра рано утром. Был назван час встречи, но я запамятовала, какое это было время.

Возрадовавшись мы вернулись в свою обитель, которая нам казалась все более уютной, и встретили уже поджидавших нас у входа, Михаила и Светлану. Конечно же, их никто не пустил на ночлег, и они вернулись, надеясь уже на нашу помощь. Быстро разобрали еще две кровати. Матрас оказался только один, но Михаил сказал, что ему будет очень удобно и на голой железной сетке.

Решили потрапезничать и тут выяснилось, что мы нечаянно передали батюшке и то, что предназначалось ему и то, что должно было составить нашу вечернюю трапезу.

Остались только, застрявшие в сумке почему-то пять (!) вареных картофелин, головка чеснока, маленькая пачка печенья, маленькая шоколадка и главное — сухарики матушки Параскевы из Пюхтиц.

Разделили поровну, не тронув печенье и шоколадку, запили водой и начали готовиться ко сну.

Смотрительница, на прощанье, указала нам предназначение дверей, которые выходили в коридор — это уборная, это кладовка, это коморка, где живут погорельцы — отец с шестилетней дочкой. Он, конечно, может выпить, но тихий. Если придут ночью — не пугайтесь. Они пройдут к себе и заснут. Им негде жить. Дом сгорел. Денег нет. Работы у него нет. А мать их бросила.

Поговорив немного с Михаилом — он приехал брать у отца Николая благословение на монашество, я вышла в коридор и, перепутав выход, неожиданно распахнула дверь не в вонючий угол, как ожидала, а в сказочную страну. За порогом, куда я немедленно шагнула, начиналась сказка или просто Рай земной. Теплый ветер обнял меня за плечи и повлек куда-то дальше по зеленому лугу, лаская запахом разнотравья и увядающего летнего дня. Я пошла вперед, крикнув только:

— Скорее сюда! Идите скорее!

Мои спутники вышли вслед за мною и мы пошли, словно очарованные, пока не оказались на обрывистом берегу.

— Давайте здесь читать вечернее правило, — сказала Нина, и начала читать все правило наизусть.

Было так хорошо молиться, подставив лицо прощальным лучам, скатывающегося за горизонт солнца, как вдруг, мы поняли, что стоим лицом на запад. Развернулись, продолжая молитву, но тут случилось неожиданное. Возможно, именно в это время закатилось солнце, но повернувшись на восток, мы вдруг оказались во власти холодного, пронизывающего ветра, который пробирал до костей и грозил серьезной простудой.

Если бы я в это время была одна, я, наверное, ушла бы и дочитала правило дома, но это был «час Нины». Она не могла оставить молитву, а мы не могли прервать ее.

Вот так соборно мы поддерживали друг друга и укрепляли, отдаленно понимая, что в этом и есть наша русская сила.

Когда мы вернулись в наше скромное убежище, уже темнело.

Ночь прошла тревожно, сон был неглубокий, так что утром мы все поднялись дружно и, стряхнув путы вчерашних происшествий, поспешили к отцу Николаю. Проходя мимо коморки погорельцев, я, увидев, через приоткрытую дверь, что отца девочки уже нет, зашла и положила на тумбочку, рядом с кроватью шоколадку и печенье.

Неожиданно девочка открыла небесно-голубые глаза и ласково пролепетала: «спасибо»…

Утро было раннее, утренняя свежесть проливалась за воротник куртки и бодрила до дрожи, а может быть, это было волнение перед встречей…

По дороге нам встретилась лошадь. Она посмотрела на нас внимательно и пошла рядом. Потом, откуда-то прибежала собачка и, пристроившись к процессии, тоже пошла нашей дорогой. Последней спутницей оказалась кошка, она тоже смирно влилась в наш, такой пестрый по составу, коллектив паломников. Каждый шел решать свой важный жизненный вопрос… Никто не спешил, шли чинно.

Калитка была отперта. Мы вошли в зеленый дворик, а зверье, как-то привычно, расположилось за калиткой. Все стали ждать. Во дворе было невероятное множество голубей. Они были обычные, сизокрылые и все же не совсем обычные… Какие-то деликатные, что ли, ненавязчивые, коими бывают их городские сородичи, промышляющие рядом с жилищами людей.

Батюшка не выходил. Ожидание показалось длинным.

Неожиданно появилась еще одна супружеская пара — Люба и Станислав — она танцовщица, он вокалист. Впоследствии, как мне показалось, батюшка не выходил, потому что ждал их прихода.

Они приплыли на первой лодке и немного припозднились, не вполне вписавшись в наше время. Впрочем, ожидание иногда бывает полезно. Столько можно передумать — особенно перед такой встречей…

Наконец, за дверью раздался шорох, и необычный голос прорезал тягучее ожидание собравшихся.

Я не помню, что пел отец Николай, меня поразил его голос. Впоследствии, уже на другом берегу, разбегаясь по машинам, Люба удивленно заметила Станиславу и нам, на прощанье:

— Я так и не поняла, как отец Николай пел. Какое-то странное, непривычное звукоизвлечение…

— Так ангелы поют, — задумчиво заметил Станислав…

(фото из интернета)

Наша встреча продолжалась не менее двух часов. Тот, кто бывал у о. Николая, поймет, что мы были редкостно осчастливлены…

Наверное, читатель ждет от меня конспекта беседы. Но повторить ту встречу невозможно, да и не нужно, ведь каждый спрашивал свое, сокровенное, и получал, порою неожиданный ответ, так что даже переспрашивал — так было с Любой.

Михаила, батюшка не благословил на монашество, сказав, что он больше пользы принесет в миру.

Он передал ему пустой кошелек, стукнул по нему и, улыбаясь, пообещал, что он отныне будет всегда полон денег.

Показалось, что именно к Михаилу батюшка отнесся с особой теплотой. Мне за короткое время знакомства тоже показалось, что этот длинный и немного нескладный человек — наивная и чистая, почти детская душа.

На наш вопрос о заграничной командировке, который задал муж, отец Николай, сказал ласково:

— А зачем тебе заграница! Дома-то поди лучше…

И уже обращаясь, почему-то ко мне, добавил:

— Конечно, если по работе надо ехать, то поехать можно, только там Бога не забывать…

Я стояла вблизи отца Николая, но мне показалось, что я крикнула громко, в какую-то даль, свой сокровенный вопрос:

— Батюшка! Как жить по воле Божьей!

Отец Николай оживился, было видно, что очень рад этому вопросу.

— А соблюдать заповеди Божьи, — был ответ, и добавил, — не обижаться и не мстить.

Тогда мне показалось, что «мстить» относится не ко мне, и совет адресован скорее кому-то другому из нашего сообщества. Я -то человек уж совсем не мстительный… Тем более, что наш разговор протекал несколько особенно. Батюшка отвечал на вопрос той же Любы (этот вопрос я тоже готова была задать) и он только что ответив, снова задавал тот же вопрос и снова сам же отвечал на него. Будто отвечал каждому отдельно, и каждому было адресовано свое, сокровенное.

А «мстить» — это ведь не только делать другому пакость.

— Ах, ты так — вот и не пойду к тебе чай пить… Это ведь тоже маленькая месть. Альтернатива — выстраданное всепрощение, но готова ли душа к этому состоянию!

Мы стали прощаться, вышли за калитку, где животные все так же смирно ждали отца Николая. Он ласково обратился к каждому из них и, кажется, они были довольны.

Мы стали спиною к кладбищенским воротам, батюшка стоял лицом к нам.

— Вот скоро и я там буду. Молитесь за меня и за матушку мою. Она там и я скоро там лягу…

Мы опять говорили о важном. Я вдруг увидела, какой отец Николай огромный — широкий в плечах, и белая борода развевается по ветру. Почему-то захотелось встать на колени перед этим величием. Лишь потом, я поняла, что такое видение было потому, что он стоял, словно бы, над землей, словно приподнялся на воздухах…

Впоследствии, когда мы, спустя время, собрались за чашкой чая у Любы и Станислава, я вспомнила, каким увидела отца Николая.

— Что ты! — Возразила Люба, — он вышел такой маленький, сухонький, согбенный, так жалко его стало… Ты стояла на коленях? — продолжала она, — нет. этого не было! Я все хорошо помню.

Тогда мы решили рассказать нашу встречу так, как ее запомнил и воспринял каждый, и оказалось, что это были четыре, совершенно разных рассказа. Разные вопросы, разные ответы, разные ощущения и сам батюшка был… разный. Получалось, что мы были вместе, но встреча с каждым из нас была глубоко личной.

Мы не поехали в заграничную командировку, и впоследствии оказалось, что это было правильным решением.

Однако если сформулировать главное, что я вынесла из той встречи, то, пожалуй, это было какое-то глубокое, почти неземное осознание ценности слова и... молчания.

Это не объяснить.

Прощаясь, отец Николай сказал, чтобы мы приезжали еще. Стоял у калитки и смотрел нам вслед, все крестил...

(фото из интернета)

Я поняла его приглашение, как благословение и спустя пару лет, мы с мужем вновь побывали у отца Николая.

Тут я впервые увидела толпу народа у домика-крошечки. Кто-то смирно дожидался, кто-то экзальтированно и надрывно читал акафист. Было ветрено и неуютно.

Вышел отец Николай. Каждого помазал святым маслом и благословил. Ему было трудно физически, ведь старость и болезни уже одолевали в полной мере, но он благословил каждого, не показав, как ему трудно.

Вторая встреча, возможно и нужна была для того, чтобы я еще больше оценила ту незабываемую, первую.

Прошло время.

Конечно, с тех пор, я всегда молилась об о. Николае, да и к нему обращалась с просьбами, как к святому угоднику. А то, что старец с острова Залит всегда с нами — и в радости и в печали, у меня никогда не вызывало сомнений.

Вот такой случай…

На Кипре, в монастырь Ставровуни, пускают только мужчин. Пока муж отсутствовал, я стояла в свечной лавке и писала записки — просьб помолиться было много. Рука привычно потянулась написать в записке об упокоении имя батюшки, но тут же мелькнула другая мысль:

— Он и так святой. Надо столько имен написать! Пожалуй, в этот раз можно и пропустить…

И в то же самое мгновение, уже вернувшийся из монастыря муж и стоявший рядом со мной, у прилавка, перебирая бумажные иконки, вдруг вынул, неизвестно откуда взявшееся на Кипре (!) фото о. Николая и, показав его мне, радостно воскликнул:

— Смотри! Отец Николай!

Отец Николай смотрел с фотографии, как всегда спокойно, ласково и глубоко.

Я все поняла.

Теги: Самостоятельные путешествия