Мне давно хотелось снега. Чтобы он тихо шел, путаясь в теплом свете фонарей. Оседал на подоконники, перила и скамьи, превращая город в идеальную декорацию к кому-нибудь святочному или рождественскому рассказу.
Мне давно хотелось снега. Чтобы он тихо шел, путаясь в теплом свете фонарей. Оседал на подоконники, перила и скамьи, превращая город в идеальную декорацию к кому-нибудь святочному или рождественскому рассказу.
Но природные капризы последних лет утвердили во мнении, что под Новый год подобных погод в европах днем с огнем. Разве что в какой-нибудь Лапландии и то не факт. И если даже факт, то в Лапландию мне не хотелось.
Германия, может Австрия или скорее Чехия. Там и натура подходящая, и цены разумные, и еще я не была в Чешском Крумлове, а это, согласитесь, не порядок. Ну и в феврале-то должен все же быть снег. Я отслеживала погоду в его ожидании, как голодающий страждет — манны небесной. Но прогноз выдавал лишь плюсовые температуры и ливневые дожди.
Пока ехала от аэропорта на прямом 191 автобусе до автовокзала На Книжице, выучила новое слово: «заставка» — остановка. Прага встретила хмурым небом и редкой колючей манной крупой, секущей лицо. За час, что у меня остался до автобуса в Крумлов, я успела дойти до торгового центра, купить летнее платье и плюшку в дорогу. Путь не близкий — 3 часа.
Под мерное покачивание автобуса задремала, все-таки встать в 2 ночи и не сомкнуть глаз в самолете (дочитывала последнюю книгу Дины Рубиной, где в конце героиня умирает от аневризмы) — поведенческий подвиг. Из дремоты выдернуло эротическое: «Наша заставка на Письку». Мы подъезжали к городу Писек.
Потом уже не спалось. Выискивала за окном следы февральского присутствия. И правда, в лощинах и низинах робко белело, но все же чаще зеленело. Надежда на снежные радости таяла с каждым километром.
Проехали Чешски Будеёвицы — большой город, фотографии которого в сети совсем не впечатлили.
Через пол-часа я вышла на автовокзале Ческого Крумлова. Не смотря на суровые «холода» нашей средиземноморской зимы этого года, температура в Крумлове, упавшая ниже нуля, пощипывала за щеки и мочки ушей.
И о чудо! в городе пусть тоненьким, почти прозрачным слоем, похожим на мягкое сараси*, все-таки лежал снег. Он превращал пейзаж в гигантский рождественский вертеп, а дома в елочные игрушки, подвешенные к небу за тонкие струйки дымком.
Закинув вещи в свои апартаменты Pension Athanor, получила вожделенную мансарду, не предполагая, что проживание в ней связано с определенными трудностями для людей ростом выше 170 см. Но тем не менее пенсион рекомендую от души. Расположение, удобства, дизайн, все на достойном уровне. Завтраки, правда, за отдельную цену и жидковаты, но голодной не останешься.
Нужно было где-то поужинать и я зашла в ресторан «Дон…» не помню кто.
— Только одна персона, — спросил официант с тоской в глазах.
— Да, только одна, — почти извинилась я.
В ресторане кроме меня, официанта и невидимого повара никого не было. Тем не менее обслужили честь по чести и даже принесли выпрошенный сверх меню маленький маринованный огурчик. Вино, открытый огонь в печи, разомлевшая от тепла я и чудесное чувство предвкушения, которое стараешься растянуть на сколько возможно более длительный срок. Но как бы не был сладок этот миг, любопытство гнало на улицу. Там было тихо-тихо. Полное отсутствие человеческого присутствия, и только шумная Влтава придавала умиротворенному окружающему мажорное звучание.
Пьянящее чувство красоты, свободы и одиночества завертело, как водящую в салках и я остановилась не в силах выбрать направление куда идти: к замку, высящемуся мрачной громадой или завернуть в переулок, где только выдыхаемый белый пар и теплый ручеек печного дыма тревожат воплощенную тишину.
В конце концов решила идти спать. Иней на стекле, звон с колокольни св. Вита, мансардное окно, в этом сочетании было столько отличного от моей повседневности, что в пору было зажмуриться.
Утром Аня мне написала, что умер Сергей.
Хотелось набрать воздуха и закричать что есть мочи, но звук спрессовался и полил неостановимыми слезами. Что-то было в нем — Первухине такое, что мало-плачущие женщины и почти не плачущие мужчины их не стеснялись и не могли унять. Печаль накрыла пеленой и вся та моя поездка прошла под её покровом. Потом она превратилась в неприятие и даже какую-то злость, но тоска затаилась и не отступала. Сегодня, когда я это пишу, то могу уже подбирать слова, а не только пялиться в экран в бессилии выдавить хоть слово. Время, как прибой, постепенно смывающий песок с берега, отодвигает острую горечь потери с авансцены. Прошло 9 дней.
А тогда, в тот первый день, погода как будто издевалась. Непредсказуемая, она выкатила солнце,
высинила небо,
и недоумевала на мою меланхолию.
— Заказывали — получите: снег, мороз, солнце!
Чешский Крумлов имеет довольно интересное устройство: в нем нет тупиков. Он похож на дырчатую головку сыра и состоит из улочек и переулков, вытекающих один из другого и втекающих один в другой. Но все они непременно выводят или к замку, или к площади Согласия.
Среди всех этих богатых природных пейзажей древних времен очень забавно находиться. Круг мира человека, отстающего от нас на несколько столетий, тихо замкнут, как замкнуто и устройство этого «городка в табакерке».
И только Влтава, текущая в том же русле, что и восемь столетий назад, когда основали Крумлов, сглаживает отрицание нового времени и побег от реальности.
Вообще она большая затейница — эта речка: то порожистая, то спокойная. Делает по городу 5 петель, имеет тонюсенький, но шумливый приток Полечнице. А еще она королева отражений: идеально зеркальных,
или словно тронутых кистью художника.
Казалось бы, эта средневековая игрушка, миниатюрный, словно свернувшаяся клубком кошка город, может быть изображен лишь на лубочной картинке каким-нибудь местным умельцем, или голландцем вроде Брейгеля, он мне и напоминал его «Охотников на снегу».
Но чтобы на картинах его именовали «Мертвым городом», мне не могло прийти на ум.
На стене ресепшен в гесте висел автопортрет.
— О, Шиеле.
— А Вы знаете Шиеле?
— Да, почему нет?
Дама смутилась. В номере висела «Девушка в чулках». Вроде в красных. Он вообще любил рисовать женщин в чулках: черных, зеленых, свою свояченицу написал в сиреневых.
Это сейчас крумловчане гордятся причастностью к Шиеле, в городе родилась его мать, она была чешкой. Художественная галерея носит его имя. А в 1910 году, когда он, разочаровавшись в Вене, приехал сюда в компании Валли Нойцель — семнадцатилетней бывшей натурщицы и любовницы Климта и Эрвина Доменика Оссена — мима, сценографа и театрального художника с подругой, отношение горожан было совершенно иным.
Квартет настолько не вписывался в реалии семи-тысячного городка, что они потребовали их выдворения, не обвинив разве что в замешивании мацы на крови христианских младенцев. Петицию подписали все. Думаю, если бы дело происходило в средневековье, их сожгли на костре.
Поэтому город он рисовал бурыми, цвета темной крови, мазками. Таких «Мертвых городов» у него набралось штук шесть. Но «Вид на Крумлов» и еще эскиз вон того круглого клуатра, что на горе, выдержаны в светлой гамме.
На прикроватной тумбочке в гесте лежала не Библия, а альбом о Шиеле и Крумлове, вернее о Шиеле в Крумлове. Когда он умер от испанки, ему было 28 лет.
Еще интересный факт, экзамены в Венскую академию художеств у него принимал Христиан Грипенкерль, который через год отсеял юношу, которого звали Адольф Гитлер.
Утром, первым делом поспешила в замок. Хотелось успеть до основной массы туристов, которых завозят сюда автобусами на день. Первой не была, но и столпотворения не наблюдалось. Купила билет на башню и в замковый музей.
Сначала музей, ничем, кроме как коллекцией стульчаков, удивить не могущий. Прогулявшись минут 20 среди утвари, мебели, духовых инструментов и портретов: Витковичей, Рожембергов, Эггенбергов и Шварценбергов, в очередь замком владеющими. Каждое из семейств познав славу от успехов, устремлялись к феерическому краху. Так и последний владелец, не смотря на то, что не запятнал свои имя коллаборационизмом во время ВМВ, более того помогал движению Сопротивлению во Франции и Австрии (интересно, какое по размаху было Сопротивлении в Австрии?) замок потерял. По решению суда, уже социалистического чешского, его собственности лишили.
Хотя может и к лучшему, я, если честно, не понимаю, что делать в таком количестве комнат.
Подъем на башню оказался на редкость легким, а лестница широкой. Только последние пару пролетов были не для толстяков. Главное — виды. А Крумлов видами славен.
Было бы гораздо лучше, если китайцы не махали перед носом палками для селфи и не вели себя, как дикари. Хотя нет, они ведут себя, скорее, как хозяева мира, что к сожалению уже обоснованно. Израиль закрыл свои аэропорты для прибывающих из Китая, жадные чехи этого делать не стали. Поэтому экскурсоводы выглядели, как ликвидаторы на зараженных территориях: без противогаза, но с масками от хим-защиты.
Я помню первые китайские туристические ласточки и девочек кланяющихся в традиционном дальневосточном поклоне после ответа на заданный вопрос. Сейчас китайские группы идут плотным клином с эмоциональном вектором, обращенным внутрь. Они не реагируют на окружающих людей. Это физически ощутимо.
Виды чудесные, не поленитесь, поднимитесь.
Когда уже спускалась вниз, горло перехватил спазм и у подслеповатого окна, я тихо завыла, как деревенская баба, потерявшая кормильца.
Перейдя замковый двор,
пару внутренних дворов, разукрашенных в технике сграффито,
и довольно широких анфилад,
вышла на Плащевой мост.
Даже странно, что плата за это не взымается.
Природа в противовес настроению расстаралась. Солнце было совсем не февральским. Пахло весной. Из гаргульи-водостока закапало, зазвенело с характерным звуком водяной свистульки.
Пристроившийся на ночь на лужах ледок, ломался под ногами со звуком кашля.
Влтава запестрела солнечными зайцами и впору бы почувствовать себя своей, на этом празднике жизни, но празника-то как раз и не хотелось.
Я решила уйти в поля. Желание было сродни тихой боли. Думала для начала погулять в замковом саду, но он оказался закрытым до апреля, как и художественная галерея Шиеле, кстати.
И уже ничто меня не могло остановить. Здесь, среди продольных и поперечных полос пашни, травы, леса стало легче, но печаль не отступала. Казалось в этой тишине можно было расслышать, как течет время и утекает человеческая жизнь. Уходит один человек, приходит другой. Улетучивается одна мысль, возникает другой образ. Ничто не стоит на месте и только время теряется. Миг за мигом оно становится мертвым песком, обваливается и опадает.
Зимнее солнце путалось в ветвях. В аскетичном пейзаже было все необходимое и ничего лишнего.
Заприметив вдалеке дома, подумала, что это деревенька.
По факту оказалось, что-то типа дачных участков. На мысль эту навели уж очень миниатюрные домики. Не для постоянного круглогодичного проживания.
Повернув обратно, решила заглянуть, что в нишах открытых придорожных столбов-часовен. Споткнулась на том из них, где высоко, под сводом, на картинке расправил крылья соломенно-волосый домашний такой ангелок.
Перед поездкой Аня меня наставляла: «Попейтам пива за меня». И как бы я была не против, но что-то мне не пилось. А пива особенно.
Я еще долго в тот день ходила по городу, стараясь усталостью заглушить мысли, выбирая для этого самые безлюдные подворотни.
И что удивительно, отойди от центральных улиц и нет туристов, да и местных нет. Так, пробежит кто-то и опять никого. Очень часто мне попадались спуски к Влтаве. Стояла, прислонившись к дереву, слушала тишину, почти абсолютную.
В одном из таких мест, когда уже почти стемнело, за спиной послышались шаги, как-то стало не по себе и я начала выбираться поближе к людям. В музыкальной детской школе разучивали гаммы, дети пели в хоре. Матери: кто-то приводил чад, кто-то в очередь забирал.
Дошла до смотровой, на которой остановилась в первый раз в день приезда, спускаясь от автобусной станции. Там лиловел великолепный закат.
Завтра было хмурым и серым, вторя моему настроению.
С того дня, как не стало Сергея, я, не смотря на окружающие картины яркой туристической жизни, из минуты в часы сталкивалась с ничем, сближалась с пустотой, родившейся из потери, но в конце-концов нашла силы с ней не сблизиться.
Наша жизнь полна внезапных, невероятных, трагических случайностей и непридвиденных извилистых поворотов. Нам кажется это злом, несправедливостью и полным отсутствием логики. Однако логично ли все, что происходит вокруг нас, или нет, становится понятно лишь спустя какое-то время.
* сараси — часть традиционной японской одежды, как мужской, так и женской, напоминающей по структуре нашу марлю.