Кажется, катаклизмы бесснежной и безморозной этого года являются следствием долгих и бесплодных стенаний граждан города, которые начались с тех незапамятных времен, когда в нашем лексиконе появилось слово «сосули». Сколько себя помню, были всегда сосульки — изящные, приветливо искрящиеся на зимнем солнышке (когда оно появлялось), приносящие радость детворе, поскольку вполне заменяли мороженое. А потом в городе выросли «сосули», точнее, мы даже не знали, как называть этих монстров, свисающих с крыш, калечащих, а иногда и убивающих людей. К ним присоединились и падающие сверху глыбы льда. Из года в год. Ходить зимой стало, фактически, опасно, особенно в старых районах. Наивно полагать, что обезопасить своё продвижение можно было путем осмотра нависшей угрозы, т. к. для этого надо смотреть вверх, а то, что творилось под ногами — отдельная песня, не менее травмонасыщенная. Огромные потоки человеческих слёз, страхов, проклятий и жалоб устремлялись наверх, и не найдя сочувствия в земных инстанциях, поднимались всё выше и выше. И вот, пожалуйста, — город чистый.
Тоска по снежку, конечно, присутствует, с ностальгической грустью рисуются графические красоты города на белоснежном фоне (это тогда чаще казалось, что снег грязно серый, сейчас он вспоминается белым), но город, несколько потеряв в фотогеничности, стал более удобным для прогулок. Тем более что лыжные вылазки, забиравшие весь выходной день, остались в прошлом, и мы идём в аккурат против линии партии заданного направления: вместо развития спорта и физкультуры народ проводит досуг культурно, посещая музеи, театры и прочие светские мероприятия.
Планов на очередной выходной не было, точнее, было желание сходить на выставку в РГО. Каждое посещение его штаб-квартиры в Санкт-Петербурге, будь то выставка, лекция или иное мероприятие привносит позитив в мою жизнь, и если уж я начала писать в иррациональных категориях, то в них и продолжу — аура здесь особенная. Хочется рассказать и о здании, и об истории, но это будет другая история, потому что на этот раз с утра выясняется, что в полученном приглашении на выставку о голландской плитке стоит дата с 14 февраля (позже вечером выяснилось, что всё же с 14 января), и поход был отменен. Но направление, в котором будем двигаться, уже сложилось: стартуем с Сенной площади, а вместо голландской плитки (выставка будет идти до марта) посмотрим ёлочные игрушки более чем 100-летней давности.
Термин «чрево Петербурга» не так часто используем, как «чрево Парижа», но применяется именно к Сенной площади и близлежащим окрестностям.
Что меня мистически удивляет, так это то, что, несмотря на меняющееся времена, исчисляющиеся уже не годами и десятилетиями, а столетиями, несмотря на то, что жизнь менялась кардинально, а место это так и не может гармонично слиться с городом какой-то светлой своей стороной. Все знают, что Петербург возведен на болотах, но Змеиный лес был именно здесь: этакий лес с корявыми деревьями и огромным количеством змей. « Другая причина страха перед загадочной чащей заключалась в том, что многие люди, случайно забредшие сюда, пропадали бесследно, и все попытки разыскать их были безрезультатными. Бедолаги же, сумевшие выбраться из волшебной чащи, до конца своих дней пребывали в пелене безумия». Кстати, знаменитая Ротонда — портал в иное измерение находится неподалеку. Петровский Петербург оставался несколько в стороне от этого леса, и лишь во времена Анны Иоановны сюда был перенесен сенной рынок в целях пожарной безопасности — за черту города, поближе к Москве. Первая заправочная станция на пути в Москву.
Именно от Сенной площади начинается нынешний Московский проспект (некогда Забалканский). Начинается красиво — с дома N 1 в стиле модерн, построенном в начале ХХ в., и известный как доходный дом Перетца. Что назидательно: у купца Перетца, владевшего участком земли с доходным домом, выглядевшем совсем не так, не было собственных детей, и он оставил воё состояние в наследство сыну извозчика родом из Калужской губернии, взятого к купцу работать мальчиком. Условием было, что к своей фамилии Акимов он прибавит фамилию купца. Естественно, это условие было выполнено. И это его потомки возведут этот дом, а фамилия Перетц останется в летописи Петербурга.
Посмотрим, чем торговал Акимов-Перетц вблизи Сенной. Винный магазин. Ясно. При моей большой нелюбви к рынкам не нахожу ничего странного, что вокруг Сенной площади начинают концентрироваться соответствующие месту элементы, а прилегающие территории становятся злачными местами. Сейчас, по крайней мере, с внешней стороны об этом не подумаешь. Выглядящий респектабельным доходным домом XIX в., дом на углу Сенной и Московского имеет название «Вяземская лавра».
Лаврой он назывался не в прямом смысле и даже не в переносном, а в том саркастическом понимании, когда значение становится полностью противоположно исходному. Лавра изобиловала питейными заведениями, мелкими лавками, были здесь и семейные бани и мастерские. Это был даже не один дом, а целый комплекс. Ну, а принадлежал участок Вяземскому. Здесь был настоящий рассадник криминала. Цитирую: В лавре торговали разной тряпичной дрянью, провизией, «вытащенной из выгребных ям». Для меня удивительно другое, когда через много-много лет, после построения светлого будущего, когда, казалось, что далеко в истории осталась подобная торговля, именно здесь, на Сенной, возникает торговля всё тем же и всё также.
Что это? Историческая память места? Мистика? Всё начало XXI в. идёт борьба за очистку территории, и внешне Сенная площадь выглядит вполне прилично. Но когда пару лет назад я решила сократить путь от БДТ (т. е. с Фонтанки) до Гостиного Двора, не выходя на Невский, я увидела такой китайско-турецко- азиатский город в городе, что поняла, как мало знаю о Петербурге. Несмотря на то, что дошла тихо быстро и мирно, желания оказаться там еще раз не возникало, даже не знаю, существует ли он сейчас. Поэтому приведу нестареющее описание В. В. Крестовского: «По нему вечно снует народ — обитатель лавры и Сенной площади. … бывало, даже днем ходить небезопасно, о вечере нечего и говорить. Да даже и теперь, при значительно усиленном бдении и надзоре, нельзя вполне поручиться, если вы пойдете один-одинешенек, чтобы с вами не случилось чего-нибудь очень неприятного. А года два тому назад очутиться без шапки или даже без шубы, да еще с прилично ошеломляющим подзатыльником, не было ничего мудреного».
И нам пора с Сенной, но раз уж мы гуляем по петербургскому чреву, то заглянем в переулок, имевший когда-то скандальнейшую репутацию, бывш. Таиров переулок.
Переулок небольшой в 5–6 домов: начинается с Московского проспекта, фактически с Сенной, через пару домов под углом 90 градусов (что совсем нетипично) поворачивает и выходит на Садовую улицу. И вот в таком небольшом переулке в конце XIX в. существовало целых 3 публичных дома, а «дежурные проститутки», приглашающие гостей, работали на улице. А вы мне — Амстердам, Амстердам. Где-то мне попадалось, что они выходили по вечерам, но совершенно точно могу сказать, что гулять здесь вечером желания нет никакого, хотя днем всё выглядит благопристойно. Если считать благопристойностью: чайхана Каттакурган, разливное пиво, чайхана Фергана и, наконец,
Что это? Память места? Сейчас переулок носит имя Бринько, но я не уверена, что это лучший вариант увековечить память о летчике, отдавшего свою жизнь, защищая страну.
Уходим из «чрева», пересекая канал Грибоедова через Кокушкин мост, который не воодушевляет ни монументальностью, ни изысканностью. Свой современный вид он приобрел уже в послевоенные годы (не до них было), да и в ранние времена деревянные пролеты вряд ли придавали вдохновения.
Но чем хороши «домашние прогулки» по сравнению с заморскими? Здесь мы можем знать несколько больше, чем «вот это стол — за ним сидят». Достаточно Пушкину упомянуть в эпиграмме этот непритязательный мост, и он уже вошел в историю:
Вот перешед чрез мост Кокушкин,
Опершись ж… о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосье Онегиным стоит.
Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом:
Не плюй в колодец, милый мой.
Стояли они на рисунке Нотбека, правда, не у Кокушкина моста, а на невской набережной — не солидно было бы здесь.
Мы находимся в той части города, которую называют разночинный Петербург. Конечно, разночинный Петербург был не только здесь, но здесь почти каждый дом описан в литературе (утрирую). Вот первый дом, который сразу предстаёт после моста: «Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников — как собак, один на другом сидит». (Н. В. Гоголь «Записки сумашедшего»).
Н. В. Гоголь жил здесь, так что знал, о чем писал. Этот доходный дом ростовщика Зверкова был настоящим гигантом по тем временам. Он и сейчас маленьким не выглядит, но фактически это здание, построенное в 1827–28 г.г., стало первой пятиэтажкой Петербурга. Ну, не разрешалось строить больше 4-х этажей.
В соответствии с логикой названия рассказа пропускаю литературную часть пути. Однако замечу, что приятно быть иногда предсказателем: какое удивление у внимающего, когда предсказание сбывается. Мы идем вдоль набережной и видим небольшую группку людей. «А сейчас они перейдут дорогу и остановятся». Переходят, останавливаются, хотя ничего примечательного рядом не наблюдается. «У них экскурсия», -поясняю я (что видно невооруженным взглядом), -«Даже могу назвать тему: «Преступление и наказание». Еще бы, остановились они напротив дома Сонечки Мармеладовой.
Мы движемся к центру города: полицейские появляются через каждые 100 м. С воем сирены, гулко отдающемся в притихшем, по большей части, отдыхающем городе, проезжают мимо несколько машин. Выходим к Мариинскому дворцу. Нет, не отсюда.
Дворец совершенен в своей изящной простоте и исполнен достоинства. Здесь же у Синего моста, который является самым широким в Петербурге, установлен столб-футшток с уровнями крупных наводнений города. То, что вода стоит высоко, мы убедились еще на канале Грибоедова.
Сейчас же, глядя на нанесенные метки, задумалась о другом: 1824, 1924, наступил 20-й год очередного столетия, т. е. еще 4 года осталось до 2024… Вся надежда на дамбу.
Но пора выкинуть из головы всю мистику и Гоголя, и трагедии маленького человека Достоевского, поскольку мы в одном из самых фешенебельных когда-то районов города и уже начинает темнеть.
В желании привести доказательства, что селились здесь люди богатые-пребогатые (типа: дом Демидовых на Б.Морской — один из первых каменных жилых домов Петербурга), пришла к неожиданному для себя обобщению — многие возводили здесь дома не для себя, а для своих повзрослевших детей. Более того, в наш короткий маршрут вписались дома для дочерей, выходящих (вышедших) замуж. Уже упомянутый выше Мариинский дворец — подарок Николая I дочери Марии на свадьбу с герцогом Максимилианом Лехтенбергским. Мы свернули на Большую Морскую, и вот впереди уже зажег огни великолепный особняк Половцева (Дом Архитектора) — свадебный подарок банкира Штиглица своей приемной дочери.
А цель нашего путешествия дом Набоковых, где в музее писателя последний день работает выставка, на которую мы направляемся. Покупка и переобустройство этого дома тоже связаны с тем, что Елена Ивановна Рукавишникова, дочь золотопромышленника и крупного акционера Ленских приисков, а по совместительству действительного статского советника, вышла замуж за Владимира Дмитриевича Набокова. Этот союз подарил нам не только великого писателя, но и великолепный дом.
В стиле, что называется, ранним петербургским модерном. Дом и сам по себе хорош, но вкупе с литературной известностью он еще больше наполнен смыслом.
Внутри сразу погружаешься в атмосферу новогоднего праздника.
И можно ли не поверить в чудо, когда под ёлкой такие сокровища?
Привожу полное название выставки: «Сверкающая сказка: Ёлочные игрушки конца XIX — начала XX вв. из коллекции Г. А. Ефановой-Мингазовой».
Конечно, длинновато, но слов из песни не выкинешь. Коллекционеров часто называют странными людьми, но когда они делятся своими сокровищами (пусть и временно), мы должны быть им благодарны за возможность соприкасаться с историей «вживую», через сохраненные предметы ощущать её.
Символично, что подобная выставка проходит в доме, где В. В. Набоков родился, провел детство, где впитывал любовь родителей, получал подарки на Рождество… (Впрочем, о детстве лучше почитать у самого Набокова). А потом ожидаемо детство закончилось, и совсем неожидаемо, что в 18 лет он покинет этот дом навсегда. Всё, такое дорогое сердцу, останется только в памяти и в его книгах.
И вот сейчас под крышей дома собрались игрушки того времени, которые соседствуют с немногочисленными экспонатами музея.
В представленной коллекции помимо елочных игрушек присутствуют и другие предметы, связанные с празднованием Нового года и Рождества.
Читаю приглашение в Большой Царскосельский дворец к Божественной Литургии и к Высочайшему завтраку 1 января.
Отправление с вокзала в 9–30. А надо еще и собраться (чего стоит одеть «полувырезное» платье), до вокзала добраться, пусть и в собственной карете и без пробок. Совсем недавно отгремела новогодняя ночь, и сочувствие наполнило душу мою. Ненадолго. Читаю внимательнее: «въ день наступающаго Новаго Года» — так по старому стилю Новый год еще не наступил! — внимательнее надо быть, а то получится как с альтернативной историей.
Вообще, внимательное рассматривание даёт пищу для ума. Многое для меня осталось еще непереваренным. К примеру, флажки.
Смутил флаг Норвегии. Была даже мысль: «Вот, оказывается, какой у Норвегии был флаг раньше», но посмотрев на флажок с подписью «Россия», понимаю, что это только игрушка. Но все-таки, причем здесь рожок?
Из интересной подборки открыток выберу, пожалуй, одну, чтобы поздравить всех с наступившим Новым годом и пожелать кому детей, кому внуков — правнуков тоже можно!
