Я немножко сомневалась, стоит ли рассказывать о достопримечательностях Воронежской области, а именно о дворянских усадьбах. С одной стороны, массовому туристу они не известны, с другой — если все мы будем молчать, то как узнать, что можно посмотреть, не улетая далеко и надолго из дома.
Большое начинается с малого, в этом я глубоко убеждена. Кто-то узнает о наших достопримечательностях из моих рассказов на сайте, кто-то увидит все это в других источниках, а там, глядишь, захочется самим побывать, а заодно и друзей пригласить в коротенькое и нескучное путешествие выходного дня. Кому-то понравится, кому-то не очень, кто-то расскажет дальше, кто-то промолчит — так и становятся известны многие достопримечательности, о которых сегодня знают даже те, кто не путешествует вообще.
Много лет я старательно рассказываю и показываю самые интересные, в плане туризма, достопримечательности Воронежа и области, и в этом рассказе будут две дворянские усадьбы, судьба которых сложилась очень непросто. Одна из них стала красивым и очень уютным музеем, вторая тихо доживает свой век, давно похоронив последнюю надежду возвращения прежнего облика. Оба дома принадлежали одному дворянскому роду — Веневитиновых…
История первая, со счастливым финалом, о музее-усадьбе Дмитрия Веневитинова.
Об усадьбе Веневитинова в Воронеже не знает только ленивый, а уж побывали там практически все. Чуть меньше 30 километров от города и ты попадаешь в то далекое прошлое, когда в барских домах жили большие семьи, подъездные аллеи к парадному входу украшали столетние липы, гремели званые балы, пары кружились в вальсе, писались стихи в альбомы юных девиц и казалось, что мир семейного уюта и налаженного дворянского быта не исчезнет никогда, ни при каких обстоятельствах. Ах, если бы можно было заглядывать в книгу судеб…
Усадьба Веневитиновых начиналась с покупки земли на берегу реки Дон, обустройства новой крестьянской деревни и строительства огромного дома со всеми положенными ему службами. Многое уцелело, хоть и не все отреставрировано на сегодняшний день: кухонный флигель пока ждет своей очереди, но въездные ворота хороши, как прежде, и каменная ограда вокруг усадьбы все так же охраняет от нескромных взоров уют старого дома.
Род Веневитиновых связан с Воронежем глубокими корнями, начиная со службы в деревянной крепости, с начала основания города, а потом и на строительстве военно-морского флота, в петровские времена. Веневитиновы любили Воронеж, любили свою усадьбу и предпочитали тихую провинциальную жизнь шуму и блеску парадного Петербурга и суете купеческой Москвы. Семь поколений жили счастливо здесь, служа верой и правдой царю и отечеству, пока не случилась в стране революция, перевернувшая привычный уклад жизнь и отнявшая саму жизнь…
Дмитрий Веневитинов, чья изящная скульптура сейчас встречает всех гостей усадьбы, был поэтом, философом, критиком и просто разносторонне образованным молодым человеком, прожившим очень короткую (21 год), но достаточно яркую жизнь. Талант молодого поэта оценивался высоко и даже сам Пушкин (поэт был всего на 6 лет старше) считал, что стихии Дмитрия намного талантливее. Кто знает, какое литературное наследие подарил бы нам Веневитинов, не случись ему так рано умереть…
Дмитрий мечтал о карьере дипломата и был даже назначен на службу в русское посольство Тегерана, под начальство Грибоедова, но не успел вступить в должность. Три поэта, три судьбы, три трагедии. Два из них известны всему миру, третий слишком мало прожил, чтобы стать наравне с Пушкиным и Грибоедовым.
Смерть Веневитинова была преждевременна и нелепа — прогулка под дождем, простуда, осложненная тяжелой пневмонией и неизбежный финал. Пенициллин тогда еще не был открыт и пневмония часто заканчивалась летальным исходом…
С именем Веневитинова связано немало красивых то ли легенд, то ли правдивых историй, которые вроде бы никто не опровергает, но и не подтверждает документально. Одна из них утверждает, что Дмитрий был влюблен в Зинаиду Волконскую, ту самую Зизи, которой посвящал стихи Пушкин и которую любили многие романтически настроенные юноши той эпохи. Волконская была замужем и на чувства влюбленного юноши не отвечала, снисходительно принимая его восторги с высоты своих лет. Чтобы как-то смягчить свой отказ его пылких порывов, Зинаида подарила Дмитрию старинный перстень, найденный на раскопках Геркуланума, взяв обещание носить его до конца жизни. Веневитинов сдержал свое слово, с перстнем его и похоронили. А в 1930 году, когда прах поэта переносили на Новодевичье кладбище и вскрыли гроб с телом, бронзовый перстень Волконской сняли с пальца Дмитрия и отдали в Государственный литературный музей, где он и сейчас хранится (эту информацию я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть).
Мало кто знает, что Дмитрий был родственник Пушкина (внучатый брат — историки это утверждают безапелляционно, бабушки поэтов были двоюродными сестрами) и именно с него писался образ Владимира Ленского в гениальном «Евгении Онегине». Когда-то, в далекие школьные годы, читая бессмертные строки Пушкина, я именно таким и представляла Ленского, как изображают на фамильных портретах Веневитинова…
Мало того, в усадьбе служила горничной Этель Лилиан Войнич, автор романа «Овод». Была она тогда бедна, писательством еще не занималась и зарабатывала на жизнь, работая бонной и обучая барских детей музыке и английскому языку. В усадьбе есть уголок, посвященный Войнич, а ее биографы утверждают, что именно жизнь в России и знакомство с лучшими представителями дворянства той эпохи, сподвигли на написание романа, обессмертившего ее имя.
Революция ворвалась в тихую и уютную усадьбу стремительно и неукротимо, навсегда изгнав хозяев из родного дома и разрушив прелесть размеренного быта. Сначала в доме обосновался филиал НИИ политехнического образования, потом музыкальная школа и детский дом. В войну здесь расположилась воинская часть, а после войны усадьба тихо разрушалась, разграблялась и умирала в полнейшем запустении.
Год 1986 стал годом второго рождения барского дома и парка — реставрация, в которую никто уже не верил, началась.
Более бережной и осторожной реставрации, как в усадьбе Веневитиновых, у нас не проводилось нигде. Старое собирали по крупицам, дом восстанавливали по дореволюционным фотографиям, рисункам, дневниковым записям, архивным документам и старинным чертежам, возвращалась подлинная мебель и возрождались интерьеры, уцелевшие буквально чудом. Старый парк, некогда славившийся огромными дубами, пришлось создавать заново — пережил разруху всего один дуб, возраст которого перевалил через сто лет.
Сейчас трудно поверить, что совсем недавно здесь было запустение. Усадьба, где жили счастливые люди, живет памятью о тех временах и широко распахивает двери гостям, окружая теплом и уютом настоящего, живого дома.
Таких приветливых смотрителей комнат я не встречала нигде больше. С вами будут беседовать, показывая и рассказывая, не потому, что «работа такая», а потому, что здесь все любят усадьбу и знают о ней очень и очень много.
«Посмотрите, какой прелестный веер! Это 18 век!».
«На этом фортепиано Войнич разучивала с детьми первые гаммы!»
«Книги в шкафу — 19 век!»
«Взгляните, это подлинник указа Пера Первого, с его собственноручным росчерком!»
И так в каждом из 11 открытых для посещения залов! Встречают, словно долгожданных гостей и рассказывают, рассказывают, рассказывают…
Изящный барский дом выглядит так, словно он замер в прошлых веках. Чистые окна белеют шторами, алые герани греются на солнечных подоконниках, старинные часы громко отбивают бесконечные четверть, пол часа, без четверти, час, поскрипывают старинные паркеты, воздух пахнет воском и мятой, и тишина здесь живая, готовая взорваться голосами тех, кто жил пару веков назад в уютных теплых комнатах старинного дома.
Фамильные портреты привычно смотрят со стен, газеты раскрыты на новостях, не предвещающих ничего плохого, забытая книга ждет девичьих рук, а перо готово прыгнуть в чернильницу и записать пришедшие на ум строки.
Старое фортепиано не замолкло навеки, время от времени его клавиши перебирают музыкальные пальцы и дом наполняется чарующими звуками.
Огромный рояль, титулованный не меньше рода Веневитиновых, украшает как и прежде каминную залу. На музыкальных вечерах, что проводятся в усадьбе достаточно регулярно и пользуются неизменным успехом, он главный.
Герб, родовое дерево, фотографии Веневитиновых и самой усадьбы, какой она была до революции, старые письма, фрагменты дневников, рисунки на полях — словно дом сам вспоминает тех, кто строил его с любовью и жил счастливой жизнью в этих стенах.
Переходя из комнаты в комнату, все больше и больше погружаешься в атмосферу тишины и уюта, все сильнее ощущаешь уют живого дома, а не замершего в безвременье музея и кажется, что вот-вот выйдут к тебе хозяева, приглашая к столу, на котором дымится пузатый самовар или к картам, оставленным ненадолго, лишь чтобы поприветствовать гостей дома.
Не так уж и часто можно встретить музеи, в которых ощущается жизнь. И герани на окнах, выходящих в сад, меня окончательно покорили — словно связь времен, тех, что минули и тех, что ждут всех нас впереди…
»Скажу вам откровенно, я такой любитель деревни, что скоро забываю все неприятности, чтобы отдаться наслаждению, а здесь есть чем наслаждаться. Всякий раз, когда я переправляюсь через Дон, я останавливаюсь на середине моста, чтобы полюбоваться на эту чудную реку, которую глаз хотел бы провожать до самого устья и которая протекает без всякого шума, так же мирно, как само счастье» — из писем Д. Веневитинова.
Кроме дома, есть еще и парк, тоже воссозданный по старым записям и чертежам. Даже беседку с видом на реку построили заново, очень уж часто она мелькала в дневниках молодых Веневитиновых, как любимое место для отдыха и раздумий.
После открытия усадьбы, в парке устраивали бракосочетания с фотосессиями, шампанским, лепестками роз и прочими свадебными радостями. Было это модно, дорого и неправильно, правда, исключительно на мой взгляд. Все эти крики «Горько!» и толпы нарядных людей совершенно не вписывались в тихий образ старинной усадьбы, и я надеялась, что рано или поздно вся эта свадебная кутерьма у Веневитиновых закончится. И дождалась! Теперь здесь исключительно музей, тишина, замершая вечность и нескончаемый поток туристов, особенно в выходные дни…
По парку можно гулять очень долго, любуясь заросшим прудом, отдыхая в беседке, бродя по тропинкам, окруженным цветущим жасмином, выходя к берегу Дона или просто присев на скамейки под тенью высоких лип.
Фотографировать можно везде, и в доме, и в парке. Вам еще подскажут, что непременно надо взять в кадр, как самую уникальную редкость, а что не стоит особого внимания.
И еще одна легенда, которую мне поведала одна из смотрительниц залов — куда ж в старинном доме без легенд!
Дмитрий Веневитинов, кроме поэтического таланта, был разносторонне одарен. Он прекрасно музицировал и неплохо рисовал — в те времена это умели многие юноши из дворянских семей. На страницах дневников своих младших сестер и в своих письмах к родителям он частенько рисовал бабочку «павлиний глаз». Этих рисунков сохранилось немало в музее, они выставлены на всеобщее обозрение — чуть выцветшие, но все равно изящные и очень красивые. После восстановления музея смотрители заметили, что с ранней весны до поздней осени в дом залетают бабочки, причем исключительно «павлиний глаз». Попорхав по комнатам, посидев на геранях и едва коснувшись старого фортепиано, бабочки вылетают в распахнутые окна, чтобы через некоторое время залететь снова. Другие бабочки в дом не прилетали никогда, только «павлиний глаз». Душа Дмитрия Веневитинова возвращается в дом, где ему было хорошо и спокойно, куда хотелось вернуться с наступлением весны и откуда так не хотелось уезжать поздней осенью…
… Душа сказала мне давно:
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе все чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься…
(Дмитрий Веневитинов)
Полную информацию о режиме работы музея, о ценах на экскурсии и просто входные билеты, а так же о регулярно проводимых мероприятиях и выставках, можно узнать на официальном сайте. Там же есть схема проезда, впрочем, дорогу охотно показывают местные жители, большие знатоки биографии Веневитинова.
Приезжайте в гости к Веневитинову с мая по октябрь, чтобы увидеть парк во всей красе и посмотреть, как в широко открытые окна дома влетают яркие бабочки, приветствуя новых гостей старинной усадьбы…
История вторая, с печальным финалом и надеждой на лучшее — Усадьба Веневитиновых-Чоколовых.
Веневитиновы владели многими селами по берегам рек Воронеж и Дон, соответственно и усадеб у них было несколько, чтобы хватало разрастающейся семье и наследникам.
На рубеже 17 и 18 веков, Алексей Веневитинов решает построить усадьбу в селе Горожанка, на правом берегу Дона, в удивительно живописном и очень уютном месте.
Историки утверждают, что название села пошло от фамилии то ли первопоселенца, то ли самого богатого купца. Со временем название изменилось на Покровское, по имени старой церкви, построенной еще в начале 18 века. Революция вернула селу прежнее имя и с той поры Горожанка не изменяла свое название, даже в угоду новомодным революционным веяниям.
В конце 19 века усадьба переходит к Екатерине Веневитиновой, в качестве подарка к бракосочетанию с Семеном Чоколовым, инженером-путейцем (сохранились их портреты кисти Серова). С той поры во всех исторических документах усадьба значится под двойной фамилией Веневитиновых-Чоколовых, имя это осталось и по сей день, несмотря на то, что последние владельцы носили фамилию Михайловских. К сожалению, сегодня старый дом пребывает в таком плачевном состоянии, что приезжают сюда только те, кто знает и любит историю и готов отматывать многие километры, чтобы побродить по развалинам былого, пытаясь сопоставить то, что осталось с хранящимися в памяти фотографиями из старых архивов…
Усадьба Веневитиновых-Чоколовых больше, чем что-нибудь другое, требует бережного восстановления и музейного статуса, ведь автором проекта был Джакомо Кваренги, создававший в то время архитектурные шедевры в Воронеже, к сожалению, беспощадно уничтоженные войной. Это ли не повод потратить деньги на возрождение усадьбы!
То, как выглядел барский дом в лучшие свои времена, сейчас понять достаточно сложно. Сегодня здесь царствует разруха и полное запустение. Но я хорошо знаю историю дома, видела немало дореволюционных фотографий и картин, много читала об этой усадьбе и пережив шок от увиденного, начала потихоньку «восстанавливать картинку» оживляя почти умершие стены. Пока я боролась с крапивой, пытаясь рассмотреть старинные кирпичи и проглядывающие в провалы окон фрагменты росписи потолка, к нам подошел местный житель, работающий в кадетской школе, расположенной ныне на территории усадьбы. Слово за слово, и рассказ, которого не дождешься от экскурсовода, затрагивающий срез времен от дореволюционных («мой дед рассказывал») до современности («как сейчас помню») был нам подарен исключительно за наш искренний интерес к усадьбе.
К сожалению, я не спросила имя нашего «гида», но хочется выразить ему огромную благодарность за интересный рассказ и неравнодушие к судьбе старинной усадьбы.
До революции усадьба процветала, принося прибыль не только хозяевам, но и обеспечивая сытую жизнь всем, кто жил в Горожанке. Деятельная Екатерина Веневитинова не любила скуку и безделье, ее кипучая энергия требовала выхода, и постепенно вокруг усадьбы строились различные службы: конный завод по разведению рысистых лошадей, школа-мастерская по изготовлению ковров, кружев, посуды, мебели. Начав в небольшого количества учениц, выбрав самых способных девушек из крестьянских семей, Веневитинова поставила дело с небывалым размахом. Слава о ее коврах докатилась до Петербурга и Москвы, а вскоре в мастерскую стали поступать заказы из Парижа (поговаривают, что один из ковров хранится в Лувре) и Брюсселя. Лучший из ковров, украшенный геральдическим орлом и изготовленный на заказ, был подарен последнему императору — это уже было абсолютное признание.
Мастерицы-кружевницы плели столь искусные и изящные кружева, что их работа разбиралась самыми модными домами Парижа и Нью-Йорка (то, что кружева отправлялись в далекую Америку, меня удивило, и информацию я проверила — все правда!). Мебель и керамика тоже пользовались огромным спросом и стоили немалых денег. Конный завод славился далеко за пределами Воронежской губернии и казалось, что все, к чему прикасаются руки Веневитиновой, непременно приносит успех и еще большие деньги, огромную часть которых она тратила на усовершенствование своей усадьбы, в которую семья въезжала ранней весной, чтобы остаться до поздней осени.
В то, как красив был дом, сейчас поверить сложно. Но обходя печальные руины, понимаешь, какой изящной была старая усадьба, и с какой любовью устраивалось все, в расчете на века процветания…
Фасад со двора украшала ротонда и два ризалита. В нише правого ризалита красовалось дивной красоты майоликовое панно, краски которого не потеряли свою яркость и свежесть за много-много лет разрухи, до 1983 года, когда оно бесследно исчезло. На панно были изображены синие павлины, сидящие на виноградной лозе. Наш гид рассказывал, что красотой панно любовались всей деревней, ломая голову над секретом красок, словно становившихся ярче год от года. Сколько было попыток выкупить, а то и просто украсть эту красоту, никто уже не сможет сосчитать. Панно берегли всей деревней, надеясь, что когда-нибудь руки реставраторов дойдут до усадьбы.
Но однажды в Горожанке появилась бригада реставраторов, не внушавших особого доверия никому в деревне. Днем за ними приглядывали свободные от работы мужики, а ночью следить никто не догадался. И панно исчезло! Слухи, что павлины лежат в какой-то мастерской, до сих пор будоражат активную общественность Горожанки, но найти потерю, скорее всего, не получится.
С обратной стороны панно, в качестве внутренней отделки стены, была роспись по сырой штукатурке, повторявшая рисунок майолики. Слухи, что под картиной спрятаны несметные богатства Веневитиновых-Чоколовых, сослужили плохую службу — стена, где была роспись, варварски искромсана то ли ударами топоров, то ли ломов. Богатств так и не нашли, а то, что уничтожено настоящее сокровище в поисках мнимых кладов, никого не взволновало. Нам остались только картины, фотографии и старые чертежи (что уже немало).
К сожалению, впервые увидела старую усадьбу я уже после уничтожения панно и фрески. В институтские годы мы регулярно выезжали в колхоз Горожанки, на сбор картошки и прочего урожая, и местные женихи активно за нами увивались, обещая показать старый барский дом и места, где были найдены клады. Тогда усадьба была не такой порушенной внешне, но в те времена я больше фотографировала однокурсников в борозде, чем исчезающие реликвии — простить себе этого не могу, ведь без фотоаппарата никуда не уезжала!
Увы, сейчас фасад со двора ничем не напоминает былое великолепие. Зияют провалы в стенах, хлипкие деревца набирают силу, прорастая на месте окон с полуколоннами, а кривые солнечные лучи прочерчивают разрушенные комнаты, прорываясь сквозь прорехи ветхой крыши. «Хозяев в этом доме нет. А где, Бог весть, пропал и след»…
Двор усадьбы украшала подъездная аллея, со столетними липами по краям, дававшими густую и ароматную тень, а в центре двора журчал фонтан в силе модерн. Вот фонтан вернули к жизни, усилиями кадетской школы. Смотрится он среди всеобщего запустения, как маячок надежды, что может быть, когда-нибудь, все будет как прежде. Очень я в это верю!
Фасад со стороны реки выходит окнами на Нижний парк, от которого практически ничего не осталось. Только остовы старой въездной группы ворот можно найти, да и то, вросли они в землю и скорее угадываются, чем заметны. Столетние деревья погибли во время войны, их срубили, чтобы навести переправу через Дон. Но деревья дело наживное, кадеты высаживают регулярно саженцы, за что им спасибо.
Этот фасад украшала дивной красоты полукруглая лестница, оставшаяся только на старых фотографиях послевоенного времени. То, что осталось сейчас, заставляет сильно напрячь воображение и фантазию, если не знать, как все было в прошлом, то про лестницу даже не догадаешься, а заколоченная железом дверь смотрится словно бельмо на глазу.
Остается только догадываться, как любили хозяева дома и их гости любоваться с балкона, которым заканчивалась лестница, видом на парк и реку, за которой начинались поля.
От прежнего парка сохранилась только северная часть, являющаяся памятником природы. Уникальные растения, возраст которых более, чем заслуженный и сейчас украшают усадьбу: тополя, вязы, липы и одичавшие яблони, упрямо зацветающие весной и укутывающие все вокруг ароматами поспевающих яблок по осени. Реликтовых сосен почти не осталось, а вымахивали они мачтовой высоты и ценились за идеальную прямизну ствола.
После революции хозяевам пришлось спешно покидать усадьбу, пробираясь подземным ходом незаметно от тех, кто желал их крови. Все, что было нажито, осталось в доме, надежно спрятанным то ли в подвалах, то ли в лабиринтах подземного хода, то ли замуровано в стенах. Жители деревни видели, как уходили Михайловские, которым было отказано в сохранении усадьбы в личной собственности, что называется «с пустыми руками», и мысль о барском кладе не давала покоя многим поколениям. Разбитые в бесплодных поисках стены богатства не принесли. Но в подвалах было найдено вино в таком количестве, что разнузданная вакханалия пьянства продолжалась не одну неделю. Клад, если он и правда есть, до сих пор лежит там, где его оставили хозяева усадьбы.
Правда, была темная история с одним наставником молодежи, работавшим в доме, ставшим колонией для несовершеннолетних. Любил он пропадать в подвалах, простукивая стену за стеной, часто видели, как измерял он толщину наружных стен и сопоставлял с внутренней толщиной, словно выискивал чего-то. Год кропотливых работ, казалось, не принес ему ничего, кроме разочарования. Но однажды наставник пропал. Усиленные поиски с прочесыванием подземных ходов, подвалов и ловлей тела в реке, ни к чему так и не привели, человек исчез, словно его и не было. Наш гид уверял, что клад этот товарищ все-таки нашел и предпочел исчезнуть, чтобы не делиться добычей.
И еще одна история случилась в поместье после революции. Старая Покровская церковь, расположенная рядом с усадьбой, славилась склепом, в котором были похоронены священники со всеми соответствующими регалиями из чистого золота и драгоценных камений. До революции никому не приходило в голову тревожить покой священников, но новые времена внесли смуту в умы людей, склонных к алчности. И вот, одной тревожной и темной ночью, набравшийся окаянства крестьянин проник в старый склеп и… Больше его никто не видел. А жители Горожанки поняли, что брать чужое — занятие опасное, можно расплатиться жизнью и зачем тогда все эти несметные сокровища? С той поры только черные археологи наезжают сюда, да и тех разгоняет народ, взявший усадьбу под свою опеку…
После революции кто только не жил в барском доме, внося свои изменения в то, что придумал Кваренги. Сначала поселили колонию-коммуну беспризорников, наводивших страх на всю округу. Мальчишки прошерстили все подвалы в поисках съестного, допили элитное вино из бутылок, знатно затянутых паутиной, и объели все яблони в саду, не забыв заглянуть на пасеку и реквизировать мед у буржуйских пчел. После того, как бесследно пропал один из их наставников, коммуну прикрыли от греха подальше.
И организовали дом отдыха для пищевиков — чтобы добро не пропадало. То, что не успели порушить беспризорники, доделали пищевики, разбив главный зал второго этажа на мелкие комнатушки. Тогда же исчезла анфилада залов: овальный, квадратный и полукруглый стали комнатами для отдыхающих. Бильярдный и карточный зал исчезли приблизительно в то же время, но во что их превратили, история не запомнила. Лишние окна были заложены кирпичом, ненужные украшательства сбиты, старинные деревья в парке попали в камины и печки-буржуйки.
Война похозяйничала в парках, но пощадила усадьбу, иначе мы бы не увидели и того, что сейчас осталось. Говорят, что местные жители видели в бинокль сына Михайловского, в форме немецкого офицера. Наследник тщательно следил, чтобы снаряды не попадали в его дом, собираясь зажить барином после победы немцев. Правда это или нет, достоверно неизвестно, но в дом не попал ни один снаряд — это факт!
После освобождения Воронежа (1943), в усадьбе открывается детский дом для детей командиров РККА, а в пятидесятых годах его перепрофилируют в школу-интернат и барский дом отдают под общежитие учителей, окончательно и бесповоротно угробивших еще остававшееся очарование творения Кваренги. Учителя дом не любили, жаловались на неугомонный полтергейст, многочисленные несчастья, преследующие жильцов, болезни, страшные тени, исчезающие в стенах, и неупокоенные души, завывающие в дымоходах и леденящие кровь. Правда это или досужие домыслы, так толком и неизвестно. Я привидений в доме не встретила, но была бы не против побеседовать по душам со свидетелями былого…
Сейчас усадьба пустует, да и то, только потому, что жить в ней невозможно из-за царящей разрухи. Окна поросли деревьями, старые дымоходы разрушены и угадываются по закопчённым следам, оставленным на стенах, в дыры на крыше влетают ласточки и стрижи, решившие, что старая усадьба теперь принадлежит только им. Даже дикие археологи перестали наведываться к Веневитиновым, махнув рукой на легенды о кладах. Редко-редко приедет кто из Воронежа и с фотоаппаратом наперевес примется ползать по дому, с риском свернуть себе шею. Снимаешь следы от рухнувшей лестницы, останки колонн в огромных проемах окон, полуразвалившиеся ризалиты, фрагменты росписи потолка и стен (как сохранилась, вот где загадка), показавшейся под отвалившимися обоями, рассматриваешь старые кирпичи, выискивая клейма кирпичных заводов и пытаешься пробиться через всю эту разруху, представляя былое изящество старинного дома, нежно любимого своими хозяевами.
Все, что когда-то было разыскано в архивах и сохраненное в памяти, накладывается самым чудесным образом на нынешнюю безрадостную картину, и вот уже шуршат колеса экипажей под подъездной дороге, пахнут роскошные липы, на крыльцо выходят нарядные хозяева, в окнах колышутся тени танцующих пар, слышатся звуки неспешного вальса и старый дом, скинув наваждение заброшенности, оживает, как в прежние времена.
Возможно, я слишком большая оптимистка, но надежда увидеть усадьбу Веневитиновых-Чоколовых в прежнем великолепии меня не покидает уже больше тридцати лет (приблизительно столько прошло времени с моей первой встречи с этим домом). Кадеты, живущие на территории усадьбы, следят за порядком, высаживают деревья, метут дорожки, облагородили фонтан и дворовые службы. Дело за главным — средствами на реставрацию.
Церковь, бывшую долгое время жилым домом, расселили недавно, в 2013 году, и все жители Горожанки считают это добрым знаком, сулящим скорое восстановление усадьбы. В церковь можно зайти, но ничего интересно там нет, кроме брошенных комнат с ненужным хламом. Нет даже ощущения, что ты внутри храма.
В середине восьмидесятых годов прошлого века, объявился наследник Веневитиновых-Чоколовых, пра-пра-пра Михайловского, потомок последних хозяев усадьбы, эмигрировавших в Англию, и заявил свои права на наследство. Суд был долгим и безрезультативным, усадьбу наследник так и не получил. Местные жители помнят, как он приезжал в Горожанку, бродил по опустевшему дому и заброшенному саду — то ли высчитывал, то ли выискивал что-то. Бдительные граждане наследника одного не оставляли, в памяти еще свежо было исчезновение майоликового панно и английский визитер уехал с пустыми руками. Официальная версия, что приезжал он, чтобы прикинуть размеры вложений в восстановление усадьбы, которая должна была стать музеем и памятью о его предках. Не знаю, может и не врал наследник, но что-то не особо верится…
Взволнованному народу власти пообещали все восстановить и открыть музей, но чем все закончится и, самое главное, когда начнется реставрация дома, пока совершенно непонятно.
В самом конце срока службы нашего прошлого губернатора, приезжала в усадьбу его супруга со свитой. Бог с ним, с губернатором, но жена его историей интересовалась, любила старину и прикладывала немало усилий для реставрации старинных усадьб в нашей области. Только благодаря ее настойчивости и умению вытряхивать из супруга-губернатора нужные суммы, сдвинулась с мертвой точки реставрация дворца Ольденбургских, немалые суммы выделялись на усадьбу Веневитинова в Староживотинном, вернули былую красоту барскому дому в Репном и еще много чего хорошего было сделано за это время энергичной женой губернатора.
Усадьбе Веневитиновых-Чоколовых не повезло, слишком поздно на нее обратили внимание, супруга просто не успела развить бурную деятельность, а сам губернатор уже упаковывал чемоданы, собираясь в Москву — до наших ли усадеб ему было. Надежда на реставрацию со сменой власти в области стала почти призрачной, разве только все случится «а вдруг!», да и поговаривают, что прежний наш губернатор обещал не забывать область, а где он, там и жена со своими идеями вернуть старинным усадьбам былой блеск. Очень я надеюсь, что эта история будет с хорошим финалом…
Пожалуй, на этом пора ставить точку в моем рассказе о старинных усадьбах Воронежской области. Много заброшенных и разрушенных усадеб даже не надеются дождаться реставрации, тихо умирая от неизвестности и безразличия. Все это происходит на глазах людей неравнодушных, но не имеющих финансовых возможностей сделать хоть что-то. Поверьте, многие носятся по разбитым нашим черноземам, стараясь успеть сфотографировать то, что еще не безвозвратно потеряно. А потом делятся находками с такими же любителями старины, рассказывая адреса и указывая координаты на картах.
Сколько красоты уже потеряно — не сосчитать. В каждом селе стоял барский дом и высилась церковь. Старые храмы, умирающие и так не дождавшиеся реставрации, тоже сфотографированы, чтобы остаться хотя бы в архивах, создаваемых неравнодушными людьми. Список деревень огромен и приезжаешь туда ради нескольких кадров пока еще уцелевшей старины…
Большие деньги тратятся на вроде бы нужное и важное для города и области, но истории всегда достаются жалкие крохи, да и то, при условии, что достаются. Старые усадьбы и церкви доживают свой век сиротами, никому не нужными и мало кому интересными. Рано или поздно придет то время, когда все мы станем «Иванами, не помнящими родства», забывшими прошлое и не верящими в будущее, ибо одно неразрывно связано с другим. Не хотела бы я застать эти времена…
И дождавшись нового лета я опять отправлюсь туда, где любимые моему сердцу руины ушедшей эпохи.
Теги:
Самостоятельные путешествия
