Здесь лапы у елей дрожат на весу

В свое время Ергаки появились из ниоткуда, вернее они появились из ледника. Около 115 тысяч лет назад на планете Земля началось последнее оледенение четвертичного периода. Эту ледниковую эпоху принято именовать «зырянской» которая закончилась всего лишь 10 тысяч лет назад. За этот продолжительный период ледники разрослись и превратились в огромный ледовый щит, края которого растянулись вдоль русел сибирских рек, а по краю раскинулись безбрежные ледниковые озера. Все горы, в том числе и Саяны, были покрыты льдом, толщиной более одного километра.

Шли тысячелетия и ледники постепенно уходили. Они уходили, оставляя за собой бесчисленные каменные реки, изогнутую ленту гор и отрогов с причудливыми пиками, которым люди в последствии дали названия: Звёздный, Зуб Дракона, Птица, Парабола, Молодёжный, Зеркальный. Ледники уходили, оставляя за собой многочисленные озера: Буйбинские озёра (Радужное, Каровое, Светлое), Мраморное (Тушканчик), Золотарное, Горных Духов и другие. Ледниковые озера они оправдывали свое название, даже в самый разгар лета в июле, в большинстве из них плавали льдины, а вода была всего несколько градусов выше 0. Студеные, безжизненные, наполненные гранитными плитами, они только подчеркивали суровый характер окружающей их природы.

Лед и камень. Тут произошла схватка двух исполинов ледникового периода. Лед обвил горы своими ручищами, сцепил пальцы в замок и рванул… Не устояли зернистые граниты, треснули, и поплыли вниз увлекаемые пластикой расчетливого холодного борца. Оторвались морены, лопнули скалы, а ледник в свою очередь проиграл схватку погоде, растворившись в ее слишком жарких объятьях. О битве тех времен сейчас остались лишь напоминания: огромные каменные обломки, раскиданные в хаотичном порядке по склонам гранитных скал, бесконечные поля курумника, да заострённые, как каменные копья, рога перевала Парабола. Самый знаменитый камень оставшийся с тех незапамятных времён — это Висячий камень, весом около 600 тонн, который примостился перед километровым обрывом уцепившись в гору поверхностью всего лишь в один квадратный метр, и который не могут сдвинуть вниз ни землетрясения, ни эрозия, ни даже люди (поговаривают сюда даже кто то добирался с домкратом в надежде сдвинуть камень с места).

После отступления ледников в обломки гор, в граниты вгрызлись растения и деревья, они опутали своими корнями огромные плиты и камни. Они с сибирской упертостью опровергли мнение, что на камнях не могут расти деревья — они смогли. Их любовь к жизни и свету заставило пойти на этот риск, расти на таком ненадежном основании. Многие из них погибли, не будучи способным удержаться на подвижных камнях, и останки этих исполинов наполнили тайгу своими сухими острыми скелетами с растопыренными ладонями корневищ. Но их смерть была не напрасна, труха их тел удобрила почву, заполнила пространства между валунами и дала основание для следующих поколений живых. Так жизнь брала у камней свое, так она отвоевывала пространство.

Когда в центральной России во всю уже разгоралось лето и под 30 градусным зноем поспевала первая клубника, в Ергаках только-только начиналась весна. С гор шумно побежали реки, образованные подтаявшим снегом, скальные утесы покрылись разноцветными пятнами: черными от освободившихся скал, зелеными от выглянувшего из-под снега курумника и белыми от еще не стаявшего снега. Освободившиеся склоны покрылись распустившимися жарками, молодой черемшой и скрученными в спираль салатовыми побегами папоротника. Жаркое сибирское солнце все сильнее и сильнее нагревало окружающий воздух и почву, и стеснительные ручейки и звонкие капели вдруг превратились в полноводные бурлящие горные реки с кристально чистой студеной водой, сбегающей по зеркалам гранитных плит, вниз по распадкам стремясь побыстрее окунуться в объятья батюшки Енисея.

Природа просыпалась. Она оживала так стремительно, как может просыпаться только природа Северных земель. Ведь за короткий, немыслимо короткий для всего живого срок, надо сделать столько многого. Столько надо успеть. Надо успеть не просто проснуться, а вдохнуть жизнь в новое потомство, продолжить это бесконечное течение жизни на земле. Чтобы оно никогда не прерывалось в веках и в тысячелетиях. А ведь тебе дано на это всего лишь 3–4 месяца бодрствования. Поэтому природа спешила. Она восстанавливалась не по дням, а по часам, расправляя богатырскую сибирскую грудь, с каждым мгновением все шире расправляя огромные плечи, дыша полной грудью, как дышит больной, впервые вышедший из больничной палаты на свет Божий.

Еще вчера в этом месте лежал снег, а уже сегодня на солнце подсыхали желтые косы прошлогодней травы, из-под которой острыми зелеными коготками на свет пробивались стебельки новой жизни. Еще вчера здесь холодил студеный ветер, а уже сегодня в высь взмыли миллиарды комаров и слепней, своим жужжанием звонко огласив окончание времени белого безмолвия. Защебетали птицы. Мир проснулся. Произошло обыкновенное чудо. Именно чудо, которое из-за своей обыкновенности мы перестали замечать. Мы перестали удивляться. Мы перестали обращать на него внимание. А весна продолжала набирать силу. И вот уже заколосились молодые побеги травы, а листья на деревьях набрали тяжелый летний темно-зеленый цвет зонтиками прикрывая птичьи гнезда от палящего солнца или теплых струй летнего дождя, одновременно давая пищу бесконечному числу насекомых, которые на этой бескрайне-зеленой скатерти самобранке устроили свою тризну по обжигающей сибирской зиме.

Мы стартовали с дороги, до которой добирались несколько часов из Абакана на минивэне. От начала маршрута в лес побежала дорожка из свежеспиленных досок, пропитанных ароматной смолой. Отсюда начинался прогулочный однодневный маршрут в Ергаки, но мы же держали путь дальше, сквозь горы и перевалы подальше от цивилизации, политики и интернета. Туда, где еще хоть чуть-чуть оставалась нетронутая природа. Туда… за перевалы. Мимо висячего камня, оставшегося здесь от сотворения Ергак, дальше, в лес.

Я давно задавался одним вопросом: «В чем же, собственно, красота русской Сибири? Где сердце того магнита, который притягивал к себе во все времена тысячи пилигримов?» Ведь здесь нет теплых морей, пальм, нет белоснежных песков и тропических птиц, нет много чего, да в целом это и не важно.

Ведь тут есть красота нежных, как крылья бабочек, северных цветов — апельсино-головых жарков, нежно-желтеющих у прозрачных студеных ручьев калужниц, или небесно-синих из земли растущих водосборов, а также контрастно розовеющих, на фоне зеленого курумника, бутонов бадана.

Здесь есть красота сибирских деревьев. Изогнутых и узловатых как руки старика кедров, или же нежных рябин, изредка вплетенных в гущу мохнатых великанов, покрытых седыми бровями ниспадающих вниз мхов, или же мягких как ягель высоких лиственниц.

Здесь есть суровая красота гранитных утесов и зеленых замшелых камней, оставленных навсегда ушедшими в вечность ледниками.

А также холодная глубина кристально чистых озер, прохладного ветра. Бурундука, бегающего в поисках пищи. Кедровки, любопытно выглядывающей на тебя из-за веток.

Так что же нас так тянет в Сибирь. Увидеть все это? Наверное, да. Хотя скорее всего это магнетизм всего перечисленного в целом, помноженный на аромат кедрового леса и цветущих нагретых от солнца сопок.

Вот, наверное, за всем за этим мы и пошли в очередной поход в Саяны. Ну, а поскольку группа собралась фотографическая, то мы еще пошли искать туманы, рассветы и закаты.

К вечеру второго дня мы вышли к живописному озеру Лазурное посреди величественной тайги и разбили лагерь. Здесь в отличие от начала маршрута, где уже во всю бушевало знойное лето, только-только наступила весна. Кругом пробивались молодые побеги, и лежали сероватые комья прошлогоднего снега. То тут, то там синевели водосборы. Папоротники напоминали закрученные спирали, а вокруг зеленой стеной поднималась кедровая тайга.

Если попросить описать тайгу одним словом. Это будет сложно. Она, как и все живое на земле разное в зависимости от своего девичьего настроения. Зимой она одна, осенью другая, летом третья. Но в отличии от наших европейских лесов, закутанных в шелковые платки березовой листвы и в муфточки сосен, она одета в тяжелый кедровый зипун. Да и молчаливая она. Изредка хрустнула одинокая ветка — это бурундук в своей безумной пляске за пару секунд успел добраться до тебя, заглянуть в рюкзак, украсть что-то и понести это в свои закрома. Закаркала недовольно где-то совсем рядом рябая кедровка. И опять наступила тишина. Тишина на многие километры. Тишина — это не полное отсутствие звуков, совсем нет. Тишина тайги имеет свои звуки — это и журчание ручья по бурым покрытыми мхами камням, это шум ветра в верхушках лиственниц, это звук комаров, но все эти звуки не нарушают тишину леса. Они являются частью этой тишины, ее неотъемлемой составляющей.

Тайга не есть дитя любви природы. Она появилась здесь вопреки. Ледники ушли, оставив тут гранитные камни. Зима же не ушла насовсем. Она подарила растениям и насекомым только маленькое окошко в 3–4 месяца. И тем не менее, вопреки всему в камни вгрызлись растения, закрутились и раскинули свои лапы кедры, потянулись в высь лиственницы, рябины прижались к кряжистым елям, папоротники заполнили пролески, цветы заколосились на полянах, жизнь взяла свое у стужи, даже несмотря на то, что та отвела ей так мало времени.

Нитка нашего маршрута бежала через два перевала. Шли несколько часов и пару часов перед штурмом сидели ещё на перевале Сказка. Зелёный курумник не предвещал ничего сложного, но белые почти отвесные пятна снежников усложнили задачу перехода. Сашке, нашему главарю пришлось прорубать ступени, и мы траверсом перебрались на другой склон, перекусили и за полчаса взобрались узкий гребень. На перевале НКТ нашли записку, что тут проходила в январе группа, которая совершала лыжный поход второй категории сложности. За перевалом открылся вид на монументальные гранитные скалы. Как Торресы, — подумал я. Очень похоже, только людей не было. Хотя нет на вершине одного из холмов ютилась одинокая палатка. Мы спустились.

Вдоль черной гранитной стены утесов (Сфинкс, Страж, Тугодум), раскинулось целое каменное море курумника. Покрытые бронзовой зеленой патиной гранитные камни, придавали окружающему пейзажу дорогой, благородный вид. То тут, то там одиноко торчали кедры разных возрастов. Решено было встать тут лагерем на пару дней. Место было очень живописное и все надеялись собрать хороший фотоматериал. С трудом отыскав место под палатки, мы разбили лагерь.

Жизнь потекла своей обычной походной жизнью, кто-то приготовился готовить кашу с сухофруктами, кто-то пошел за дровами, кто-то пошел искать выгодные фотографические точки, для вечерней съемки. Было тепло.

Но вдруг сверху с перевала выкатилась туча, даже не выкатилась, а просто вылетела и накрыла наш лагерь. Мы еще посмеивались сидели под разлапистой кедрой и обсуждали разные маршруты по России, как вдруг мне на лицо упала сначала одна капля, потом другая и полилось. Мы сорвались с мест похватали сушащуюся на веревках одежду и кинулись по палаткам. За какое-то мгновение темно стало как ночью. Небеса разверзлись. Дуги палаток со стоном выгнулись внутрь. Мы же изнутри уперлись в бока палатки ногами и руками, боясь, что в противном случае ее просто поломает или разорвет на части. Порывы ветра и дождя розгами начали хлестать по светлым бокам нашего убежища. А ведь еще несколько человек с нашей группы остались на склонах фотографируя закат. Когда же они вернулись с них ручьями текла вода. Дождь же прекратился также внезапно, как и начался.

— Радуга. Смотрите радуга, кто-то закричал снаружи

Вылезать из уютного теплого жилища не хотелось, но мы осторожно высунули головы:

— Ох ты ж, — вырвалось из груди, когда мы увидели над гранитными массивами невероятно яркую двойную радугу. Трава после дождя набрала тяжёлый густой зеленый цвет, небо стало окрашиваться в пурпурно-фиолетовые цвета. Защебетали птицы. Гроза убегала вниз по распадку, оставляя за собой косматые клочья тумана, цепляющиеся за вершины кедров. Наступил полный штиль. Темнело. Стало холодно и я натянул на себя пуховик, хотя еще два часа назад загорал на солнце.

Так заканчивался шестой день похода. Я лежал в теплом спальнике в пуховике и держал в руках небольшую шоколадную конфету. На потолке палатки тускло светила лампа. Как же все-таки мало нужно человеку для определенного уюта и гармонии. Теплый спальник, палатка и конфета. Чувство голода в походе появляется где-то на третий день и начинает сопровождать тебя все оставшееся время. Нет, конечно, это не тот голод, который сводит тебя с ума, который фокусирует все мысли и желания только на том, как бы поесть. Но это тем не менее постоянное желание перекусить, а в особенности съесть что-то сладкое. И вот ты уже проглатывает свой ужин: два половника гречки с сублимированным мясом, маленький кусочек сала. Съедаешь два положенных тебе сухаря, а конфету убираешь в карман. Солнце закатывается за перевал. Небо заливается голубовато-розоватым градиентом. Среди зелёных камней резко проступают белые цветы родедендронов. Становится холодно. В этот момент исчезают комары. Ты натягиваешь поверх флисовой куртки, зимний пуховик и залазишь в спальник. Лагерь постепенно погружается в сон. Я смотрю на конфету и как в детстве, закрыв глаза, съедаю ее….

На следующее утро собрав лагерь мы двинулись вниз из-под перевала НКТ по направлению к знаменитому озеру Художников. Спуск начался по курумнику, состоящему из огромных гранитных кусков, размерами с добрый автомобиль. Измотавшись, мы добрались до живописного водопада и кинулись купаться в нем. Вода была на 2–3 градуса теплее, чем в озере, где мы стояли ранее.

Далее спустившись вниз, тропинка побежала через полянки, сплошь покрытые фиалками всех своих фиолетовых оттенков и в конце концов нырнула в настоящую сибирскую тайгу. Тайга даже слово это какое-то сибирское, суровое. И она нас встретила, точно так, как и должна была встречать тайга. Вековыми корявыми кедрами, хаотично поваленными деревьями, многие из которых преграждали дорогу, и нам приходилось перебираться через них и буйной растительностью: цветами, папоротниками, мхами растущими на полусгнивших деревьях. Справа вдоль тропы шумела холодная река, то тут, то там дорогу пересекали ручьи. Стояла невыносимая жара, да такая что у Клима на руках начали появляться волдыри, а в воздухе кружился огромный рой гнуса. Эти насекомые тут были уже такого размера, что, когда он подлетал к тебе близко ты чувствовал приятную прохладу ветра от его крыльев. В этот момент тайга напоминала какие-то тропические джунгли, так называемый «рэйнфорест» Коста-Рики или Амазонки. В какой-то момент зной стал настолько нестерпимым, что ноги отказывались идти дальше и мы без сил падали у холодных ручьев, чтобы жадно напиться ледяной воды.

У нас в группе постоянно бытовала шутка о том, мол вот стоят влюбленные вдвоем на вершине какой-нибудь сопки и глядя на окружающую бескрайнюю тайгу и шепчут друг другу: «здесь только ты и я», а со всех сторон раздаются крики: «И я! И я! И я» Их миллионы, да какие миллионы — миллиарды. И имя им гнус: пауты или слепни, комары, мушки и клещи. От них действительно не спрятаться и не скрыться. У каждого своя задача и каждый по-своему уникален.

Взять допустим клещей, а ведь они способны откладывать абсолютно неоплодотворенные яйца, из которых в дальнейшем появляется жизнеспособное потомство. Это называется партеногенезом, данный фактор дает возможность продолжать род даже в отсутствие полового партнера, и кстати взрослая особь клеща легко переносит полное отсутствие пищи на протяжении двух лет.

Но если уж таежный клещ тих и незаметен, то сильвий золотистый или лесной златоглазик, поверьте принесут вам гораздо больше эмоций. Эти ребята не какие-то там незаметные карманники, это настоящие гангстеры, и они врезаются в тебя с разлету. Да и удар держат по-сибирски крепко. Бывало, саданешь со всей силы такого слепня, он упадет на спину, полежит пару минут и взмоет обратно в поисках пищи, одно слово — сибиряки. И кстати одна самка слепня выпивает крови, как 70 комарих.

В этой гнусной банде, отдельным видом стоит мошка. Малюсенькая муха с челюстями бульдога. Иногда бывает даже не понятно кто в тебя вцепился — боль дикая. А это мошка. И название то у нее такое безобидное — мошка. Хотя можно было бы как-то поярче назвать: муха-пуля или мушка-потрошитель.

В-общем уютно как-то в тайге, есть с кем поговорить, вернее на кого поорать.

Расскажу один случай, который случился с нами в походе. Встали мы лагерем у подножья перевала Птица. Пассивим. Ну, а что делать? Жарень под 40. В палатках градусники показывают 45. Идти куда-то по пеклу лень. Натянули тент перед огромным камнем. Зной стоял такой, что казалось можно его было нарезать кубиками и бросать в котелки с водой и сразу пить горячий чай. В этот момент исчезла часть гнуса в виде комаров и мушек для них это так же жарко, как для людей и они просто сгорают в атмосфере. В палатках я уже сказал +45 там уже сгорают случайно попавшие туда пауты. Залетает огромная такая зеленоглазая муха, делает несколько кругов в палатке и падает замертво полностью высохшая. Единственная небольшая тень под тентом. Там сидим мы и… весь окружающий нас гнус. Ему как я уже отметил тоже жарко, и они также хотят сидеть в тени, а когда еще рядом потенциальный обед, то это и называется ол инклюзив. И вот на этой нечеловеческой жаре, где кто-то уже начал покрываться волдырями, часть группы лезет в пуховые спальники, чтобы избежать укусов крылатого воинства, а часть методично хлещет себя по открытым частям тела, да и закрытым тоже, поскольку слепень футболку пробивает на раз два три.

На Художников мы также задержались на пару дней. Здесь уже пересекались несколько ниток маршрутов, и групп стояло значительно больше шесть-семь. Несомненно озеро Художников очень очаровательное озеро и популярное у фотографов, но сделать отличные снимки здесь хорошему танцору не так то просто, то тумана не хватает, то дымки, то дерево мешается в кадре))).

Хотя рядом есть симпатичный водопад горных духов где цветут фиалки.

Как я уже сказал, постояв пару дней у перевала Парабола и озера Художников, мы двинулись даже к озеру Горных Духов и перевалу Птица, чтобы после ночевки двинуться вниз к озеру Светлому, где фактически завершить наш маршрут и вдоль русла реки Тушканчик выйти к дороге, где нас бы забрал автомобиль обратно в Абакан.

Стоял зной. Именно сибирский зной при практически полном безветрии. Термометр показывал плюс 36. К озеру мы поднялись мокрые от пота и принялись ставить лагерь. И тут я почувствовал запах тот самый тонкий запах сибирских сопок. Его можно почувствовать только в Сибири, когда сопки или горы раскаляются от полуденного солнца, и от нагретой земли начинаются подниматься теплые воздушные массы прихватывая с собой аромат мхов, цветущей голубики, запахи синеющей аквилигии и водосборов, туда примешивается ни с чем не сравнимый аромат богородцкой травы, пыльца слетает с метелок дикого лука и весь этот дорогой парфюм струится вдоль земли слабым сладковатым запахом. Едва заметным и различимым, но тем не менее таким узнаваемым. В этом запахе, в этом медовом аромате и есть та самая красота Сибири, которую я искал все эти дни. Ее нельзя забрать с собой, ее можно только почувствовать вернувшись сюда вновь.

Возвращался я из похода как всегда со смешанным чувством, с радостью от того что опять хоть на две недели прикоснулся к дикой природе, познакомился с ее непростым сибирским характером, хоть на чуть-чуть на несколько секунд вернулся на родину, которую Человек покинул много лет назад и куда уже вряд-ли когда-нибудь вернётся — в дикую природу. Ну и понятно с грустью, что сибирский поход закончен, что я прощаюсь с родными краями. Ну и, конечно, с надеждой, что я вернусь обязательно вернусь к тебе моя Сибирь.

P. S.

Если меня спросят, что главное в походе? Я отвечу: «Люди». Какая бы у тебя крутая снаряга не была, она бесполезна без людей. Ты выживешь, только когда рядом плечо друга. Уже после того, как мы вернулись с Ергак, я точно могу сказать, что как бы я к кому из этих семерых не относился, я готов с каждым пойти в разведку. И в этом есть там самая суть похода. Ведь когда ты идешь, скрипя зубами, а Леха протягивает тебе конфету. «Гусиные лапки!», — говорит он с широченной улыбкой, а у самого от напряжения бегут капли по лбу, это дорогого стоит.

А давай я заберу твой штатив, — говорит Клим, новичок в походе, а мы ему пока он не видит, кладем камень килограмм на пять на шесть в рюкзак, законы такие — посвящение новичка. А Санька вроде с виду тщедушный малый, рубит ступени в снегу для всей группы, обливаясь ручьями пота, так надо. И все знают он ведущий, слушаются его. А с виду хрупкая девушка Надя, смотрит пронзительно на предложенную ей палку и говорит: «да я как-то без них привыкла курумник проходить». И так с каждым. Вы думаете единение? Да нет, куда там. Ты злой, голодный, ты гордец. Тут все гордецы. Но поход делает из гордецов определенный сплав крепче стали.

И вот мы уже стоим на перевале все в поту и мыле смотрим вниз на Радужное озеро и вдруг Алексей саркастически замечает:

— Ну и кто давал названия этим озерам? Радужное, Художников, Синее!!! Что в них такого? Что в них живописного? Ничего!!!! Надо было Беспонтовое озеро один. Беспонтовое озеро два. И так далее. Общий хохот группы снимает усталость, и мы идем на спуск, оставляя матерившегося на чем свет стоит Клима, который все-таки нашел свой камень в рюкзаке, на самом верху — на перевале.

Покатываясь от смеха и придерживая друг друга, мы спускаемся все ниже и ниже:

— Посерьезнее, — орет главный. Внимательней на спуске!!!

— Над пропастью не ржи, — отвечаем мы с Лехой, и в беззвучном хохоте присаживаемся на склон перевала.

Теги: Самостоятельные путешествия