Долбанный Брюгге, или истинно фламандское послевкусие. Часть вторая

Начнём, пожалуй, с набережной Розенхудкай.

Тут в первую очередь встаёт вопрос:

— Как можно определить замечательность и уникальность того или иного произведения?

Думаю, что это довольно просто. Следуем простой логике. Вот смотрите, научная работа всегда котируется по рейтингу цитируемости.

— Так?

— Так.

Картина, выставленная в музее, считается шедевром, если на неё толпами ходят смотреть. Причём не искусствоведы с модерновыми критиками, а простые люди.

— Верно?

— Верно!

А как быть с туристическими достопримечательностями? Действуем по той же отработанной схеме.

— Самое понтовое место в городе то, которое туристы больше всего фотографируют.

Так вот у любого человека, который побывал в Брюгге, непременно есть фотография места, где сливаются два канала на фоне растущих, словно из воды, истинно фламандских фасадов старых домиков.

Вид реально, просто открыточный. Тёмного цвета древний кирпич. Скатные крыши красной черепицы. Тёмная, почти зелёная вода. Мрачные, нависающие над городом вселенские тучи. Ива, раскинувшая свои ветви прямо к воде.

— Красиво, аж жуть!

Особенно впечатляешься, когда осознаёшь, что построено это было в четырнадцатом веке. И как сохранилось до наших дней, просто непонятно. Разумеется, делали сей проект не ради сказочной красоты. Раньше здесь был пирс, куда причаливали корабли и разгружались товары. Практично, удобно, функционально. Сейчас же всё заточено на угоду туристу. Времена меняются. Несомненно в лучшую сторону.

— Блин, долбанный Брюгге. До чего же здесь замечательно!!!

Даже в дождь. Даже в сырость. Даже в холод.

Пока мёрзли и мокли, вышли на площадь Бург. По сути, это и есть именно то место, где город и был заложён. Это самая старая городская территория. Раньше, здесь стоял замок и крепостная стена, которую возвёл отец основатель граф Болдуин Первый.

Здесь можно привести некоторое сравнение города с человеческим организмом. Если Рыночная площадь, это сердце старого Брюгге, коммерческое и показывающее всему миру кто и чем живёт, то площадь Бург, это его мозг. Здесь завсегда сосредотачивалось управление городом, областью, гражданами высокими и простыми горожанами. Именно Бург является ратушной площадью. Базар, вернее рынок, как говорится, вторичен.

«За базар», кстати, тоже отвечали на площади Бург. Поскольку помимо администрации города, здесь располагались судебные палаты, для тех, кто держал ответ перед государством, и двор епископа. Куда тащили тех, кто задолжал лично Господу Богу. Представляю, сколько проклятий неслось из подвалов обеих контор. Особенно если учесть, что праведное раскаяние выбивалось не вполне гуманными методами. Так что слова:

— Долбанный Брюгге, — думаю, эта площадь слышала ни один десяток раз. Так что не я первый это придумал.

Кстати, в здании бывших Судебных палат сейчас находится туристический информационный центр. Как говорится, добро пожаловать.

Ратуша, есть ратуша, и она должна выделяться и отличаться. Так оно и есть. Чистая готика поставленная аж в 1376 году. И ведь не рухнула от старости. И даже не сгорела в смутные времена. Берегли, видимо. Долго и упорно.

Украшением фасада несомненно являются скульптурные изваяния, попарно и толпой установленные в нишах стены. Там тебе и маркизы с мечами, и чиновники со свитками. Непременные купцы с мошной, с кошельком то есть, да и просто горожанки, одетые по последней моде. Того, старого, разумеется, времени. И ведь главное, сохранились. Никто им носы, как сфинксу не отбивал. Да и руки, как Венере Милосской не выкорчёвывал. Стоят себе, на нас глазеют. А по ночам, наверное, перешептываются. Друг дружке впечатления от увиденного пересказывают.

— Слышишь, господин Ван Брюг? Вам не показалось, что туристы сегодня как-то непочтительно проходили мимо нас? Без должного поклона и уважения.

— Точно, граф Людвиг. Молодёжь нынче уже не та. Шестьсот лет назад воспитание было однозначно строже. Долбанная либеральность…

Это мне так, во всяком случае, показалось.

А вот официальная наука твердит:

— В нишах установлены копии статуй библейских персонажей и фигуры фламандских исторических личностей.

Чувствуете официоз? Ну никакой теперь тебе романтики.

Кстати, это по нашему здание называется ратушей. А по-ихнему, по-фламандски то есть, звучит как:

— Stadhuis Brugge.

В том смысле, что городской дом. Надеюсь, что принадлежащий всем и каждому. Кто в Брюгге, конечно, прописан. В путеводителе написано, что в ратушу можно зайти и даже подняться на второй этаж, попав в зал заседаний.

— Идём?

— Я за.

Да только пока мы клювом щёлкали, грянуло семь часов вечера. А это для порядочных брюггских бюргеров время икс. В том смысле, что всё резко закрывается, двери захлопываются. Кто не успел, тот опоздал. И пошли мы не солоно хлебавши.

— Долбанный Брюгге!

Слава Богу, что успели хоть одним глазком взглянуть на капеллу Святой Крови. Потому что если бы и сюда зайти не успели, так можно было бы считать, что в долбанном том Брюгге мы вообще не были и счёт пошёл бы в незачёт. Уж не знаю, кто как, но я по церквям и прочим намоленным местам фанатею, хоть и не считаю себя истинно верующим. Так, просто православный и не более того.

Итак, древнейшая святыня Брюгге. Базилика Святой Крови. Притулилась в самом углу площади Бург. Следует помнить, что камни в её основании принадлежат лежат аж с двенадцатого века. Именно тогда очередной граф фландрский, некто Теодорих Эльзасский поставил часовню, чтобы поместить в ней триндец какую важную божественную реликвию:

— Раку с каплями крови господа нашего, Иисуса Христа.

Народу, ему же нужно чему-нибудь поклоняться. А тут нате, смотрите, кровь Христова собственной персоной. Это Вам не кагор хлебать, как эрзац подделку. Тут всё по честноку.

И хотя ни один и признаваемых официальной церковью источников и не говорит о том, что кровь Господа была собрана и упакована, все, почему- то верят, что именно так оно и было. И даже евангелие от Петра говорит следующее:

— Обрадовались иудеи и отдали Иосифу тело Его, чтобы он похоронил тело, ибо видел, сколько благого содеял. Взял же он Господа, обмыл и обернул пеленой и отнёс в свою собственную гробницу, называемую садом Иосифа.

Речь здесь идёт о некоем Иосифе из Ариматеи. Который, собственно, и обтёр тело Христа от крови. А вот тряпочку ту сохранил. Вернее припрятал на всякий случай.

Между прочем, пока на земле Иудейской эти важные для жизни человечества события происходили, предки современных фламандцев, как говорил мой учитель по истории, ещё по деревьям лазили и хвостами за ветки цеплялись. Потом, правда, резко с вершины леса слезли, оперились, поняли, что где-то и чего-то упустили в стремлении забраться на вершину мира.

Это я к тому, что голодные и обозлённые рыцари, от чувства ущербности, что на собственных землях уже некого грабить, решились на Крестовые походы. В результате под раздачу попали не только земли «сарацинские», но и вполне себе христианские. Константинополь, например.

Грабили умело. Брали самое ценное. Вернее только то, что можно было продать или обратить пусть не в деньги, но в биржевые активы. А уж куда вещь бесценнее, чем кровь Христова? То, что реликвия хранилась во вполне христианском царстве государстве Византийском, так что с того? У крестоносцев целее будет. Во всяком случае так они решили по праву сильнейшего. Дикие времена. Дикие нравы.

От просто представляю, как матерился базилевс Византийский, когда у него отобрали сию драгоценную игрушку:

— Долбанный граф Теодорих! Долбанный Брюгге!!!

Опять переносимся в Брюгге. Смотрим на Базилику. Видим два этажа. Вот первый, это как раз то, что построили сразу после Крестового похода. Чтобы капсулу бесценную хранить во веки веков. Второй этаж, так называемая Верхняя капелла, строилась позже. Век пятнадцатый. Это я сейчас говорю про возраст камней. Строительных кирпичиков то есть.

А вот облик. Кто же его знает, каким он тогда был. Фотографий не было. На картинах художники и соврать могли ради красного словца. Они на то и художники, а не документалисты летописцы. Большая, очень эффектная арочная декорация над входом, хоть и готика, но новодел. Ну как новодел, по меркам истории. А так то она старше и меня, и моих родителей, и даже бабушек с дедушками. То век девятнадцатый постарался. Что смогли, то отреставрировали.

Зато внутреннее убранство именно верхнего зала меня поразило больше всего. Фотографии есть.

— Что напоминает?

Не находите сходство в кремлёвскими палатами? Как при Иване Грозном? Высокие потолки. Мощные колонны и на них арочные своды. Окна зарешёченные, как в боярском тереме. Высокие. Стрельчатые. В помещении полумрак. И роспись золотом. Ей-ей московский стиль. Или это мы у них дизайн слямзили?

Сама святыня представляет собой запаянный флакон. Говорят, что из горного хрусталя. Инженерной, вернее художественной работы. Внутри и лежит кусочек материи. Тот самый, которым Христа обтирали. А капсула, наподобие иконы, вправлена в драгоценный оклад. С двух сторон. В золотые наконечники. С каменьями. Для придания важности и почтения.

Установлена она сейчас в отдельном маленьком зале там же, на втором этаже рядом с верхней капеллой.

Пожалуй в городе нельзя обойти стороной такое знаковое место, как Бегинаж. Если честно, то до сего момента, вернее до посещения Брюгге, я и слова то такого не знал. А уж о его существовании и подавно. Многого, разумеется, с налёту я так и не понял. Поэтому простите, если скажу чего-то не то, или наделаю исторических ошибок. Как понял, так и истолкую.

Если приводить слово синоним, то первое, что приходит на ум:

— Женский монастырь.

Но то будет не совсем верно. Потому что в монастырь люди уходят в первую очередь от любви к Богу. Или так должно быть. Наверное. При этом они забывают всё мирское, отрешаются от дел земных, работают, молятся и так живут в бедности и согласии с самим собой до самой смерти.

Бегинаж появился по другому принципу. Представьте:

Мрачное средневековье. Замки. Наместники. Вассалы. Рыцари шатаются по дорогам вместе с разбойниками. Тут ещё Крестовые походы, будь они ни ладны, один за другим. Все мужики, как с ума по сходили. Собираются в стаи. Чистят оружие, хватают знамёна и отправляются в Святую землю, словно казаки за зипунами.

Времена тёмные. Ни тебе телефона. Ни тебе телеграфа. Новости приходят года три спустя. И то через третьи руки. Не поймёшь, где правда о победе Крестова войска, а где ложь о многочисленных жертвах войны.

И что правильным жёнам делать? Ждут год, три, пять. Между собой время от времени общаются:

— Слышь, графиня Марьям Сингапурско- Норсульфазольская, говорят барон де Бург-де ла Бом вернулся? Повезло егоной баронессе.

— Да, а моего маркиза уже восемь лет как нет… Сгинул, наверное.

И всё бы ничего. Не так печалит смерть постылого мужа, с ним и в лучшие времена любви не было. Сколько бесит неизвестность. Вроде гляди, тут городской голова клеится. Могла бы стать бургомистершей. Да нельзя. Каноны общества не позволяют.

— Вот если б знать точно, что вдова!

А так сплошной облом. Вроде и кавалеров до фига, и честь блюсти нужно.

— Я ж не француженка какая-то… Эх, долбанный Брюгге!

В результате подобных катаклизмов более менее честные женщины сбивались в стаи и начинали жить сообща. Нет, не то, что Вы сейчас подумали. Тогда мораль была правильная. Просто жить толпой, пусть и каждая в своих покоях, но общиной. Так выходило во-первых, дешевле. Во-вторых, безопаснее. Опять же общая работа, подруги рядом и всё такое прочее. Вот это сообщество и стало называться Бегинажем.

От монастыря отличалось только тем, что не было строгих уз пострига. Богу то никто из бегинок себя не посвящал. Имущество церкви не дарил. Нужно всего лишь соблюдать правила общежития и слушать мать настоятельницу. То есть если мужик вдруг с войны таки приходил, леди опять переселялась в замок, ремесленница в городскую квартиру, крестьянка в мазанку на берегу пруда у собственного поля.

Мужики! Помните нашу волшебную присказку, когда всё в жизни надоедает?

— Уйду в монастырь. Женский.

Так вот, поверьте, что забраться в Бегинаж было бы куда приятнее!!! Там нравы царят менее радикальные. Почти как в женском общежитии кулинарного техникума.

Теперь о бегинаже уже не духовно, а территориально и архитектурно. Заходим по каменному мосту над протокой, через единственные ворота под арку старого особняка. Видим: по центру площадь. Но не закатанная в асфальт, как в городах привычно, а скорее опушка в лесу. Зелёный газон, правда дико мокрый от дождя. Деревья растут. Не густо, а так, по садово-парковому принципу. Через поляну протекает ручей. Откуда и куда, непонятно, искать нужно. А по кругу стоят невысокие домики. В основе двухэтажные. Не широкие. Все похожие по скромности, но отличающиеся по дизайну. Стоя впритык к друг дружке. По диаметру вдоль зелёной полянки. Образуя таким образом замкнутый мир.

В котором, собственно, и жили, та и, кажется, живут до сих пор те самые бегинки. Я, конечно, по сторонам зыркал, раз уж внутрь территории попал. Всё хотелось посмотреть, на кого они похожи. Да не вышло.

Вернее, никто не вышел. Нет, ну правильно. На улице дождь. Как из ведра. Порядочная монашка собаку из дома не выгонит. Не то, что сама выйдет. Только такие однодневные туристы как мы по городу шарахаются. С криками, воплями и мыслями:

— Долбанный Брюгге!

Можно ещё долго писать про город. Или ходить по нему от заката до рассвета. Только зонт давно промок. Через него уже за шиворот капает. Небо обложное. Нет даже надежды, что вот, эта эпидерсия закончится. Поэтому принимается соломоново решение:

— Давай сядем куда-нибудь под крышу. Желательно в тёплое местечко и выпьем пивка.

Пиво в Брюгге хвалят. Уж здесь то не промахнёмся. Наверное…

Двинулись по направление к гостинице. По дороге ищем, где бы кинуть свои старые промёрзшие кости. Нужно сказать, что выбор кафе для посиделок, он завсегда самый трудный. Наверняка и у Вас оно так случается? Вроде ресторанов много по дороге, да во всех что-то не так. То картинки недостаточно в меню яркие, то от цен зубы ломит, то интерьеры слишком мрачные, а то столик лучший по Вашему бесспорному мнению занят. Вечная история.

Прошлись по всей магазинной улице. Вот уже площадь T’Zant нарисовалась. Дальше только окраины и лес. И вдруг видим, за стеклом в угловой кафешке сидят двое из нашей группы и машут нам:
— Заходите.

А в руках у них по прикольной мензурке с янтарной жидкостью. Это было решающим моментом. Решились. Свернули и протиснулись в дверь ресторана Singe d’Or. Уселись рядышком. На закрытой веранде. Что кстати, потому что вроде и с видом на улицу, и как бы закрыты от осадков и летнего августовского холода. В самом помещении, кстати, очень красивые интерьеры. Отделано деревом под старину, картины всякие висят. Музей, да и только.

Собственно, то, на что мы клюнули, было истинно фламандское пиво Квак. Крепкое. Очень крепкое. Градусов под девять. Что тут удивляться, оно и создавалось то только с одной целью:

— Напоить до правильной кондиции портовых грузчиков бендюжников.

Они после тяжёлого трудового дня расползались по кабакам и накидываться детскими напитками, содержащими больше воды, чем хмеля им было не досуг. А своё название напиток получил из-за ёмкости, в которой его подавали и подают до сих пор.

Мензурка, похожая на инструмент в химической лаборатории, с шарообразным утолщением на конце. В нём и хранится основной объём. Когда пьёшь, прибор наклоняешь. Жидкость стремится вытечь. В шарике образуется нечто вроде вакуума. И когда градус наклона превышает определённое значение, воздух врывается в реторту с характерным звуком. Кваканьем.

Само пиво в этот момент пытается выплескивается в физиономию пьющего. Промахнёшься, считай будешь мокрым. Не только мордой, но и рубашку и брюки придётся сушить. Весело, однако! Я же говорил, что шутки пролетариата не отличались тонкостью юмора.

Квак, однако, не дешевое. Цена в 11 евро за поллитру или 5,9 за 0,3.

Кстати, здесь же имеется достаточно большой выбор пива крафтовых сортов. Которые можно попробовать в Брюгге и нигде кроме Брюгге. Например, Brugge Zot triple. Стоит 6 евро. Имеет 6 оборотов алкоголя. Плотность не указана, но на вкус явно насыщенное. Это Вам не Хайнекен. Чуть сладенькое с явным ароматом хмеля. Приятное пиво. Как пить дать приятное.

Что берём на закусон. Стейк мне, жене утку. Порции по 21 и 24 европейских монет. Это я цены специально указываю, чтоб народ мог ориентироваться. Кто-то скажет:

— Да плевать. — А кто-то возмутится, вытаращив глаза:

— Ни фига себе! Долбанный Брюгге!!!

Стейк с голодухи оказался божественным. Мягкое. Чуть кровавое мясо. Сказка и песня в одном флаконе. В отдельной мисочке подаётся грибной соус. С картошечкой фри и салатом. Обалденно.

Утка казалась слегка жёстковатой. Чуток. Хотя возможно я придираюсь. Зато вкус вытянул шикарный и оригинальный одновременно апельсиновый соус. Отламываешь кусочек, вернее отрезаешь, макаешь, обволакиваешь и в рот. И тащишься, как удав по апельсиновому дереву. К порции прилагаются овощи и картофельное пюре в кляре.

Отзывы по еде:

— Просто супер!

Готовить умеют. Хоть и злы в Брюгге горожане издревле на французов, но влияние кулинарное чувствуется.

Сидим. Наслаждаемся. С новыми знакомцами разговариваем. Ищем общие точки соприкосновения и опять в который раз убеждаемся:

— Какой маленький наш мир.

В смысле шар земной. Теперь подробности и некоторые пояснения для понятия темы.

Я родился в городе Пятигорске. Свои первые месяцы жизни прожил в центре города в небольшой квартирке, выделенной деду нашим замечательным Советским государством. Не зря упомянул самый центр города. Там, как известно, раньше жилой фонд представлял собой типичные коммуналки. По комнатке на семью. Общий коридор. Общий санузел.

Со временем кое-как изолировались с помощью картона. В каждую комнату по печке. Поставили пристрой с кухонкой, водопроводом и унитазом. Вполне себе конура получилась. Благо соседи хорошие попались.

Я рос. Каждое лето приезжал к деду. С соседями дружили. Иначе нельзя. Потом как-то все разошлись. Мы в Астрахань. Они решили поменяться на Таганрог. Больше не виделись.

К чему это я? Да вот угадайте, что в Брюгге в разговорах открылось?

Сидим. Болтаем. Пьём. Наши новые знакомые и говорят:

— Мы сейчас живём в Пятигорске. В далёких восьмидесятых поменялись и переехали из Таганрога.

Ой, я чую подвох:

— А не по такому-то адресу переезжали?

— Точно! Откуда знаешь?

Попадание в десятку. Нет, всё же очень маленький стал наш мир…

Вернёмся в ресторан. Смотрим, официант стоит и к разговору нашему пытается прислушиваться. В принципе мы и не особо стеснялись. Лялякали громко. После пивка крепенького беседа всегда оживлённая и непринуждённая. Так вот, подходит он и спрашивает:

— Что за язык?

— Рашиан. — Отвечаем с гордостью.

— А я, — говорит, — из Афганистана.

Дальше всё на жестах. Молодой человек вначале сталкивает два кулака, как бы показывая, что мол враги. А потом имитирует стрельбу из автомата. Типа война и всё такое прочее.

Ласковый такой парнишка. Но глупый. Во-первых, мог ненароком и по балде получить, мы ж уже подогретые, а во-вторых, он ещё не родился, когда наших в Афгане уже не было. Так что пущай теперь америкосам теперь жесты свои показывает. Им в самый раз.

Как он сам в потомошней беседе поведал, живёт он в Брюгге уже десять лет как. Судя по мелкому возрасту его родители сюда вывезли. Войны, понятное дело, особо не видал. А что вспомнил? Так это просто для связки слов, чтоб знакомство завязать. Я же говорю:

— Ласковый, но глупый.

Интересно, они там в долбанном Брюгге все такие?

P. S. Долго думал и гадал, как же таки правильно по-русски, по-академически пишется это слово:

— Долбанный Брюгге?

Через одну или сдвоенную «Н». И так крутил. И сяк. Вроде по правилам и по словарю, через одну. Зато Word правописание исправляет и подчёркивает красной линией. Требует лишнюю буковку таки доставить.

Поэтому махнул я на всё рукой и решил сделать таким образом:

— Если просто «долбаный», то пишем через одну. А вот если тот Брюгге совсем достал, то непременно через две…

Теги: Культурно-познавательный туризм