От Японского до Балтийского
От Японского до Балтийского
БРОСИЛИ ЯКОРЬ
Над землёй кто-то пролил стакан молока. Ни единого облака. Самолёт приземлился в Калининграде в дождливое, пасмурное утро. Мы забрали рюкзаки и вскоре оказались в здании аэропорта. Низкие потолки, несколько коридоров на втором этаже и багажная лента, скользящая угловатыми линиями — вот что мы увидели. В зале ожидания на витринах магазинчиков сверкали картины с изображениями львов, морских побережий, утёсов и деревьев — все они были из янтаря; продавали бусы, статуэтки, кружки и футболки.
Это был мой первый полёт. Уже на земле в голове гремели фейерверки и раздавались торжествующие крики — счастье, что страх полётов обошёл стороной. Впереди нам с попутчицей предстояло встретить кучу неизвестных людей — это беспокоило меня больше всего. Ведь путешествие, говорит она, это люди, которых мы встречаем за пределами дома. Пока не раскрытые они словно зеркало, отражают нас и помогают лучше себя понять. И я ей верю. Но не другим людям.
Наши чемоданы проверили ещё раз, мы сели в такси и отправились в город. За стеклом неслись привычные глазу картины — поляны, рощи и деревья в складках тумана.
ПРИШВАРТОВАЛИСЬ
Остановились в хостеле рядом с выездом из города. Познакомились с администратором, заплатили и прошли в просторную комнату. Теперь её обживали восемь мужчин и мы — две молодые девушки. В январе мы сняли якорь в заливе Петра Великого и отправились на другой конец страны. Мы хотели узнать себя и открыть по-новому мир. Уже на следующее утро бросили в рюкзаки по бутылке воды, пачке орехов, сунули в карманы запасные перчатки и вышли в город.
Центральная часть Калининграда устлана дорогами каменной кладки — местами тёмного камня, местами жёлтого, голубого, оранжевого и зелёного. Город ровный, что стало для гостей из Владивостока (читай: нас) радостью — никаких тебе холмов и пируэтов на голом льду.
Улицы выстроены невысокими домами, как в стиле безликого модерна, так и сохранившимися домами немецкой застройки. Торговые центры сложены аккуратной кирпичной кладкой, на площади стоит церковь. Центр города — место современной жизни и архитектура ей под стать. Охотиться за зданиями немецкой застройки нужно или дальше от центра, или за городской чертой, в городках области.
В стороне от центра лежит остров Канта, на нём — Кафедральный собор — символ Кёнигсберга. Высокое здание с тёмной крышей, пикой рвётся вверх. Вокруг небольшой парк.
ЗАБЛУДИЛИСЬ В ПОРТУ
Путешествие — это время для особенно близких и совершенно незнакомых. Третьего не дано. Стрелки часов дают время искать и находить, думать и делать выводы. Мы с попутчицей любим гулять в одиночестве. В нём есть взлётная полоса для мысли, которую можно проложить только в уединении. Поэтому путешествовать вместе нужно учиться.
Время шло, и между нами начало возникать напряжение. Но ругаться и выяснять отношения — не наш метод. Тогда мы решили сделать друг другу подарок — время с самим собой.
В тот день мы пошли на органный концерт в Кафедральном соборе. Вместе и в то же время каждая сама по себе. Сохраняя тишину, мы вошли в просторную залу. Почти вплотную стояли ряды деревянных скамей, по бокам — рыцари, за ними на стенах рассказывали историю собора изображения. На помосте, над входом в залу, возвышались органные трубы, рядом застыли белые ангелы.
Мы сели поодаль друг от друга. Пальцами коснулись затуманенных вод, погрузили ладони глубже — схватить скользящую стихию, и окунулись в тёмный омут. В голове проносились лица, фасады, улицы, фигуры; звучали трамваи, машины, голоса.
Оглушила тишина. Аплодисменты. Гулкий стук двери. Ветер. Я обошла парк, перешла мост и попала в Рыбную деревню — линейка зданий в виде старинных немецких домов, посередине втиснулся маяк. Внутри — ресторан в несколько этажей, соединённых винтовой лестницей. С каждого уровня открывается вид на город.
Пройдя деревню, я вышла в обычный городской район, которых в постсоветском пространстве хватает; ветер уносил прочь сомнения и тревогу. Я вернулась в хостел, когда она уже приготовила ужин. Прежняя напряжённость ушла — прогулка в уединении позволила обеим выветрить негодование, принять себя и другую.
А думала я вот о чём. За несколько дней случилось нам ходить и в бары, и на каток, и ночами гулять по городу. И тех врагов, которых я ожидала увидеть в незнакомцах, я не увидела. Водитель автобуса однажды довёз нас бесплатно до хостела. В это время ему уже нужно было быть в гараже. Хозяин одного из баров не дал нам мёрзнуть на улице и остался с нами в заведении до тех пор, пока не приедет наше такси. В это время ему давно пора было быть дома. Как говорила моя попутчица — миру можно доверять. И пока её теория работала.
УСЛЫШАЛИ ГОЛОСА
А люди в Калининграде оказались с открытой душой. Выяснили мы это следующим образом. Вечером посреди рабочей недели мы забрели бар: тыкнули пальцем в карту и отправились в случайное место. Войдя, мы увидели только девушку за барной стойкой и бармена. Нас это смутило, но здравый смысл скоро напомнил о дне недели.
Мы сели за барную стойку. Вышли мы только в первом часу ночи. Девушка оказалась подругой хозяина заведения. Он же — бармен. Вчетвером мы говорили обо всём: предназначение человека, его возможности, стремления, удачные места для тату, алкоголь, города области.
Калининградцы были открыты к разговорам на любые темы; не только рассказывали, но и спрашивали. Одно дело рассказать, и совсем другое — спрашивать и слышать ответ.
Я говорила меньше, внимательно слушала — ещё не привыкла к разговорам с незнакомцами. В такие моменты по рукам проходит холод, они словно замирают и не могут двигаться, с языком — то же, перед глазами прозрачная стена. Разговаривать становится трудно. И всё же я говорила, взяв окаменевшее тело под контроль. Со временем слова получались легче. То ли действие коктейлей, то ли силы воли.
Время шло к закрытию заведения. Такси хозяина пришло первым. Но вместо того чтобы оставить посетителей на улице и поехать домой, он вернул деньги водителю и отменил заказ. Мы вчетвером оставались в тёплом помещении бара до тех пор, пока за нами с подругой не приехало такси. Тогда мужчина закрыл бар и сел в своё такси.
Но этот случай был лишь частью. К кому бы мы ни обращались за помощью — узнать дорогу, город, время — люди останавливались и объясняли так, чтобы мы уж точно не заблудились. Некоторые провожали нас прямо к месту, а кто-то выходил на улицу без пальто, чтобы указать точную дорогу и удостовериться, что мы всё поняли правильно.
Жизнь в Калининграде замирает рано. Уже к полуночи улицы пустеют. Бары, клубы, в которых нам удалось побывать, закрываются примерно в то же время. Город погружается в безмолвный омут. Слышен рокот изредка проезжающих мимо машин, голоса вдалеке, звон металла… А, это наши ключи от квартиры.
О доброте в Калининграде явно наслышаны. Однажды вечером мы с попутчицей состроили друг другу сердитые гримасы и пошли в разные стороны. Нет, мы не ссорились, но гадкое настроение было у обеих.
Несколько часов я гуляла по двум городам. Один застроен давно, несколькими народами и теперь сияет приглушённым блеском янтаря. Другой растёт до сих пор. Центр был застроен ещё 19 лет назад. В нём расположены самые крепкие здания, администрация города реставрировать не разрешает. Хотя надо бы. Это мой секретный город: мысли, заветные желания, опасения, сила и слабость — всё здесь.
После долгих прогулок и тяжёлых мыслей в голове мой желудок запел серенады. Мешало одно — часы показывали без пятнадцати одиннадцать. Кафе вот-вот закроются. Я трусцой шла к ближайшему «Круассану» — место с шедеврами пекарского искусства.
Без пяти одиннадцать я зашла в кафе. Дышала тяжело, ноги ныли после марафона по льду. Официантки предупредили меня о скором закрытии, но я всё же заказала круассан и чай. Кассир переглянулась с официанткой, обе вздохнули, но разрешили мне остаться.
В такое время любое кафе в моём родном городе выставило бы нерадивого посетителя за дверь. Но здесь мне подали вкуснейшую выпечку и позволили спокойно насладится булочкой.
Это меня спасло. Нет, не булочка, не чай, даже не долгая прогулка. Простая человеческая доброта. Конечно, лишней выручки не бывает, но девушки работали весь день и вполне могли отказаться от двух сотен и отправиться домой. Но они сделали по-другому. Я оставила им пару слов на салфетке и чаевые — пусть добро им вернётся.
Вдруг я вспомнила, что гуляю уже около трёх часов, а единственные ключи от квартиры в моём рюкзаке. Подруга осталась в незнакомом городе ночью, ведь гулять мы не планировали, а разошлись слишком импульсивно, не подумав. Тут же написала ей — звонить боялась. Пришла к дому первая я, подругу ждала около получаса. Когда к дому подъехало такси, из него вышла девушка. Я опустила глаза, она пронеслась мимо, ничего не сказав. Мы вернулись домой.
Наверное, у вас сложилось впечатление, что сложности мы с попутчицей преодолеваем подальше друг от друга. Это не так. Когда нам трудно, особенно друг с другом, мы садимся за стол и начинаем разговаривать. Иногда залезаем в автобус, иногда гуляем, но всегда разговариваем. Когда люди возвели стену недосказанности с броским, на скорую руку вылепленным непониманием, это хороший способ всмотреться и увидеть человека напротив. И вспомнить, что стены-то на самом деле нет.
В ПОИСКАХ СОСЕДНИХ ГОРОДОВ
После Калининграда мы отправились в Светлогорск. Небольшом городок с прежним названием Раушен застроен двухэтажными домиками, каждый со своим стилем и образом. Город курортный и вид ему придают соответствующий — привлекать туристов. Один из таких домиков с видом на Балтийское побережье можно снять, но цены могут обжечь. Повсюду стоят магазинчики и ларьки с вещицами из янтаря.
Около города набрели на форт. Железные пики забора обращены внутрь, некоторые входы завалены.
В прогулках по городу моя спутница узнавала дорогу у прохожих. Меня уже почти не дёргало от мысли, что я буду слушать совета незнакомца. Время в путешествии и попутчица убедили меня, что человек прежде всего — человек. Бывает всякое и невозможно подвести всё под одну черту, одно правило. Не будет каждый поголовно добрым, но и не каждый желает зла. Всё, что у нас есть — наше чувство. Оно подсказывает, кого выбирать, а кого обходить стороной; укажет, у кого в голове злые мысли, а кто действительно хочет помочь.
В Светлогорске мы познакомились с тёмными водами Балтийского. Ступили на пустынный пляж, встали у самой кромки воды и закричали. В самую даль. Море нас слушало, останавливая волны у наших ног. Мы рассказали ему о себе, о его Японском брате, о людях, которых встретили. Ответом нам был шум прибоя.
Советск — город нетронутой, древней души. Низкие здания, вереницей тянущиеся по всему городу, не реставрировались уже давно. Статуи и фигуры на фасадах со временем раскрошились и обвалились — теперь они открытые раны домов. Голые стены одного здания соседствуют с пёстрыми вывесками другого, с более яркой кожей.
Сам город стоит на реке. А пройдя через мост и крохотное здание таможни оказываешься уже не в России, а в Литве. Вот такие чудеса творят в Советске.
ОТДАЛИ ШВАРТОВЫ
Через неделю мы стояли в аэропорту. В руках громоздкие чемоданы, а в голове воспоминания. Попутчица стояла рядом и смотрела вверх — молоко всё по-прежнему никто не вытер. Над головой белое небо, на земле отовсюду подступает туман.
Спустя несколько минут мы уже сидели в зале ожидания. Я укуталась в тёплый шарф, подруга судорожно искала телефон — нужно было срочно сделать звонок.
Уже по прибытии во Владивосток я удивлюсь лёгкости, с которой подойду к незнакомцу и начну разговор. Это будет целиком заслуга моей попутчицы, которая своей верой преобразила происходящее, самого путешествия с его встречами и людьми, и, немного, моя. Уже в городе я пойму, что теория моей попутчицы действительно работает: как ты относишься к миру, так и он к тебе. Закроешься внутри и снаружи ничего не увидишь, откроешь миру лицо — и оно повернётся к тебе. Но сейчас мы только ждали самолёт, разглядывали других пассажиров и иногда посматривали на чемоданы.
Совсем скоро мы оставим позади тёмные воды Балтийского, с которым ещё недавно здоровались. Но то, что произошло с нами у его берегов останется с нами.
С нами же останутся и фотографии, сделанные моей попутчицей — Ксенией Рябовой.