Лонгидо: маасайская овсянка и лапша для ушей мзунгу

Час хорошей езды по африканской саванне — и я в Лонгидо. Нас там не ждали. И это хорошо. Маасай, стоявший на шоссе в традиционной одежде, с серьгами, отказался фоткаться. Ко мне подошел человек в костюме и спрашивал по-английски, чем мне помочь. И сразу был мною послан в мягкой форме. Потому что африканцы, хорошо знающие английский, с недавних пор вызывают у меня недоверие. Я предпочитаю хороших добрых танзанийцев, говорящих со мной на суахили.

Взятый в информационном центре Аруши буклет оказался кстати — в нем рассказано про всю культурную программу в Лонгидо. Короче, до гида за 20 долларов мы так и не дошли. Зато добрались до деревни племени маасай, оставив рюкзаки в гестхаусе, где просили всего 5 тысяч шиллингов за комнату. Представляете африканский гестхаус в деревне по полтора доллара США с человека?

Хозяйка, добрая женщина, первым делом спросила меня, хочу ли я помыться сейчас, принести ли мне воды. Я ответила ей, что позже. Разговор происходил на суахили. Во дворе около гестхауса стояли ведра и тазы — видимо, именно отсюда брали воду, чтобы принять душ. Впереди был целый день и провести его я собиралась не в ресторане с кондиционером. А в саванне. В пыли. Под палящим экваториальным солнцем. И мыться перед прогулкой показалось мне глупым.

Не успели мы бросить вещи и выбежать из гестхауса, как отовсюду стали появляться люди маасай. Просто так они не фоткаются, только за деньги. Привычка у них такая. 1000 или 500 шиллингов — нормальная плата за несколько фоток. Так как гида-проводника с нами не было, никто не мешал передвигаться по саванне и лесу.

Как найти хижины маасай? Очень просто. Туда гостеприимные представители племени сами вас приведут! Метрах в ста от деревни нас окружили дети и, взяв за руки, потащили куда-то. Далее происходило какое-то безумие. Дети затащили меня в деревню, в традиционный круглый дом, от радости повалили меня на пол, стали моей фотокамерой фотографировать все вокруг. А вот видеокамера не произвела на них впечатления: местная девочка сказала, что не знает, как ею пользоваться, и вернула мне обратно. Зато с большим знанием дела стала фотографировать моей зеркалкой.

Минут пять спустя декорации вокруг изменились, и персонажи тоже. Появились женщины и разложили свой «маркет» — рынок то есть. Таков был сценарий культурной программы, каждый в племени его знал. Сразу надо переходить к делу — к сувенирам, пока мзунгу не сбежали. Браслеты, бусы из бисера, традиционные украшения маасай, статуэтки и брелки… Ну, купила я бусы. И быстро слиняла. Народ из племени маасай ненавязчивый, не хочешь — не покупай. Но задерживаться в деревне неохота. Вдруг появится гид в поисках 20 долларов и увидит, что клиенты хозяйничают тут без него?

Почему мы пошли по направлению к горам, я не знаю, наверное потому, что нас туда повели две девочки. Одна из них взялась мне помочь нести мою тяжелую фотокамеру, и всю дорогу фотографировала, предоставив мне возможность не отвлекаться и всецело погрузиться в видеосъемку саванны, термитников, маасайских танцев, песен, гор и коз. Одного козленка принесли и отдали мне в руки — для фотосессии.

Тропинка петляла между колючих зарослей и поднималась вверх, а девочки рассказывали сказки про львов, мол, они где-то в горах, поэтому маасаи боятся туда ходить. На прекрасном английском они рассказывали про жизнь племени, не забывая фотографировать всё моей фотокамерой.

Маасаи живут до сих пор по традиционному укладу. Женщины и мужчины не занимают одинакового положения и неравноправны. В круглом доме две спальни — для женщин и для мужчин. Дети спят вместе с женщинами до 6 лет — наверное, пока пьют молоко матери, затем мальчики спят в комнате для мужчин. А в горах есть заповедное место, куда женщинам ходить запрещено — иначе их побьют и потом проблем не оберешься. Однако девочки вели нас именно туда. Я засомневалась, можно ли мне в эту священную пещеру, но девочки заверили, что для мзунгу нет проблем: если скажет главный мужчина маасай, что можно — значит можно, а если скажет нет — то мзунгу никогда не узнают, что там.

Но мне повезло: за несколько тысяч шиллингов мне разрешили проникнуть в святая святых племени. Дружелюбно улыбаясь, главный маасай пригласил нас подняться к ним, на скалу. Там мужчины варили суп с мясом. Сушеные кусочки какого-то животного лежали недалеко, из них тоже когда-нибудь сварят суп.

В пещере хранилось оружие, вероятно, для охоты на льва, висели на палке традиционные украшения маасай, которые, как оказалось, они носят не всегда, а только по праздникам. У стены были навалены листья, выполняющие функции постели. На скале красовались наскальные рисунки.

После фотосессии моя фотокамера оказалась в руках мужчин маасай, им тоже понравилось фотографировать — себя и меня. Всё это время девочки ждали нас внизу.

Но очень скоро мужчины маасай с нами распрощались, и мы, продираясь через колючки, порвав опять порванную не раз одежду, наконец спустились к дороге. Девочка опять несла мою зеркалку, но очень скоро, вернув ее мне, начала собирать толстые ветки, вероятно, для очага в своей хижине. Так мы пришли обратно к воротам деревни. Да-да, к воротам, потому что вокруг деревни был забор из веток — слабая защита, но по традиции нужно беречь свои жизни, а забор дает понять хищникам, что здесь им нечего делать.

Я ожидала повторения маасайского маркета, но ошиблась. На этот раз нас пригласили в гости в традиционный дом.

— Ты пробовала маасайскую овсянку? — спросила девочка, усадив меня на какое-то подобие стула.

Я ответила, что нет. Девочка рассмеялась. Как позже выяснилось, в этой части программы туристы пробуют кушать то, чем питается племя. Но откуда у маасай овсянка — осталось загадкой. Неужели гуманитарная помощь? Девочка насыпала традиционной овсянки и залила молоком из канистры. Пришлось кушать, отказываться неудобно. Не скажу, что было вкусно: доесть до конца не получилось. Пить овсянку из кружки было неудобно, да и молоко из канистры попахивало канистрой, то есть чем-то странным, невкусным и неприятным. Не хватало пива, чтобы запивать эту традиционную «маасай поридж». Интересно, откуда племя берет молоко для овсянки (наверное, доят козу) и чем моет посуду, если река в горах пересохла, оставив только лужицу для коз, а появится только после дождя. Спросить об этом кого-нибудь из маасай я не решилась. Впрочем, не важно.

Пока я давилась жидкой овсянкой, каждый пытался завладеть моей фотокамерой, чтобы пофотографировать. И радости не было предела! Детишки опять увлеклись моей персоной: снимали шляпу, трогали за волосы, расстегивали молнии моей сумки для видеокамеры… Это означало только одно: пришло время уходить. Да и чувство голода рождало мысли о привычной для мзунгу еде. Хотя бы о чипси маяи…

Около гестхауса был обнаружен ресторанчик с прекрасной и разнообразной (по африканским меркам) едой. Чай, чапати, картошка, курица — что еще нужно голодному путешественнику после маасайской овсянки? Казалось бы: кушай, пей пиво, отдыхай в гестхаусе. Можно наконец помыться и с комфортом наслаждаться прохладным вечером после тяжелого дня. Но на месте не сиделось. А зря.

Приближались сумерки. Жара отступала вслед за солнцем. Медленно просыпались хищники, которые охотятся ночью, но чуть раньше открывали глаза разморенные зноем африканские гиды и выходили на прогулку, неспешно передвигая свое располневшее тело по деревне. Чистая белоснежная рубашка, отглаженные брюки, ремень в тон начищенным ботинкам — приятно смотреть на добросовестного трудящегося в индустрии туризма. К ослепительной улыбке прилагаются зоркие глаза, еще издали заметившие чужестранцев в рваной одежде. Опытному гиду было достаточно одного взгляда на мзунгу, чтобы заподозрить неладное.

— Добрый вечер, — говорит гид. — Не желаете ли посетить деревню маасай?

— Нет, — отвечают мзунгу.

— Зачем же вы приехали?

— Просто погулять… мы просто гуляем. — Мзунгу попытались унести ноги и фотокамеры подальше.

Подозрение усиливалось. Взгляд гида проводил мзунгу, ненадолго задержавшись на зеркальных фотоаппаратах. За взглядом спешит и тело гида, догоняя желанную добычу.

— Пойдемте в мой офис, — пока еще вежливо предлагает гид.

Но мзунгу уже опытные, они не раз ускользали из африканских рук и в ловушку идти своими ногами не желают.

— Мы не хотим смотреть деревню маасай. — Сказав так, мзунгу попытались избавиться от гида, намекая, что в его услугах не нуждаются.

Вдруг вежливость и внимательность к пришельцам сменились на агрессию и настойчивость.

— Вы так говорите, потому что уже были в деревне маасай! — Гид попытался поймать мзунгу на слове. — А теперь мы пойдем в мой офис, где вы должны купить билеты. Я здесь, чтобы урегулировать ваш туризм…

Хочу уточнить, специально для вас, читатели, что под таинственными словами «урегулировать туризм» здесь и далее танзанийские гиды подразумевают простое выражение: «брать деньги».

Я не против платить деньги за что-либо, но за разрешение посетить деревню маасай и за неоказанные услуги гида мне расставаться с 60 долларами США не хотелось. А именно такую сумму он назвал.

— Где вы остановились, в каком гестхаусе? — допытывался гид. — Если не хотите платить, то садитесь в автобус и уезжайте отсюда.

А мзунгу, которые уже давно не белые, а покрытые красной африканской пылью и изодранными о колючки лохмотьями, не поддавались на провокации.

Тогда чернокожий гид, благоухая парфюмом, видимо, напряг мозг и составил логическую цепь от рваной грязной одежды до кошелька когда-то белого туриста, и — о чудо! — решил постепенно снижать цену на свои услуги. Но мзунгу это было уже не интересно.

Разъяренный, словно носорог, гид применил последнее средство, но волшебное слово «полиция» уже утратило свои магические свойства, как для африканца, так и для уставших после маасайской овсянки мзунгу.

Слово «полиция» превратилось в крик отчаяния, разнесшийся по саванне, а мзунгу, уподобившись жирафам, скрылись от навязчивого гида в колючих зарослях, в противоположном направлении от офиса по урегулированию туризма.

За городком была лютеранская церковь, а недалеко — маасайские деревни, и, к великому счастью мзунгу, маасаи праздновали важное событие — обрезание нескольких детишек. Судя по рассказам, после обрезания детишки меняют черную одежду на красную (и девушки тоже проходят обряд обрезания, но не на природе, а внутри дома), и только после этого обряда мальчики могут посещать священное место, где только мужчины варят суп и кушают мясо, куда женщин не допускают, а мне, с позволения главного маасай, все же посчастливилось заглянуть.

Говорят маасаи на маасайском языке, который звучит очень странно, но почти все маасаи говорят по-английски, причем очень хорошо, а также знают суахили, чтобы общаться с другими танзанийцами.

Мы шли долго через саванну, следуя за мальчиком Лукасом. Он случайно попался нам в саванне и предложил проводить туда, где маасаи танцуют традиционные танцы. По пути встречались нарядные женщины, они возвращались с праздника домой. Некоторые отказывались фотографироваться вообще, а другие соглашались за деньги. У одной женщины под нарядом оказался ребенок. Детей они носят, как и все танзанийки (даже в Дар-эс-Салааме), за спиной в платке, перекинутом через спину и завязанном на шее и животе. Женщина-маасай вручила своего ребенка мне, чтобы я с ним пофотографировалась. Понятно было, что памперсы они не используют. Кстати сказать, маасаи не носят и нижнего белья.

Может быть, из-за нескольких фотосессий, путь до места, где племя праздновало важное событие в жизни каждого маасай, занял много времени. Мы пришли, когда уже почти стемнело, на площадь за забором, где все маасай танцевали традиционный танец, собравшись в круг — и мужчины и женщины.

Платить за фотосъемку танцев не пришлось, потому что гида с зоркими глазами не было: ему тяжело выслеживать мзунгу по всей саванне, да, кроме того, могут приехать другие мзунгу, желающие расстаться с деньгами, поэтому надо внимательно смотреть на дорогу, по которой прибывают туристы, а не в глубину саванны, где скрылись несговорчивые мзунгу, покрытые красной африканской пылью.

Танцы заканчивались, все постепенно расходились по домам. Пошли в деревню и мы. И опять нас провожал мальчик Лукас, который обеспечил за вечер небольшой доход своим красиво наряженным родственникам и себе. Двадцать тысяч шиллингов — это не двадцать долларов. Поэтому приятно даже расставаться с деньгами, вручая их представителям племени. Кроме того, я сомневалась, что из тех денег, которые гид берет с туристов, что-то достается маасаям. Может быть, только то, что они выручают от продажи сувениров.

Прекрасно ориентируясь в ночной саванне, Лукас что-то рассказывал о племени и о своей жизни, утверждал, что видит почти каждое утро жирафов, когда они приходят попить воды. Но верится в эту сказку с трудом.

Далеко на горе ярко горели огни китайского дома — то есть дома, в котором жили китайские инженеры, именно они работали на благо Африки: на наших глазах строилась дорога к кенийской границе, и там под наблюдением специалистов из Китая танзанийцы укладывали плитку на насыпь по обеим сторонам шоссе.

Трудный день, а вернее уже вечер, закончился посещением традиционной танзанийской пивнушки, где, по традиции, выпили по бутылочке «Килиманджаро».

В гестхаусе деревеньки Лонгидо наступило утро. Хозяйка, к которой я сразу прониклась доверием, потому что она не говорит по-английски вообще ни слова, налила во все ведра воды для своих гостей — чтоб те помылись. Наверное, у них обычай мыться утром, а не вечером.

А вчера вечером мне все же удалось помыться остатками воды в тазу, чтобы не вонять козлами и маасайской овсянкой. И фотоаппарат с объективами пришлось протереть от пыли антибактериальной жидкостью. А вот порванную одежду смогу постирать, лишь когда доберусь до цивилизации…
Я написала в своих путевых заметках об этом замечательном незабываемом дне. А после поездки я не могла оставить свои записи в мобильном телефоне, а написала книгу «Танзания без тормозов, или Вынос мозга по-африкански».

Фотоальбомы к рассказу

Племя маасай (Танзания)

Теги: Самостоятельные путешествия, Культурно-познавательный туризм