Камчатка, сентябрь-2016. Тихий океан, бухта Жировая, горячие источники, рыбалка и медведи

И правда, на вид ему было не более лет 20–25, и был в нем озор, и ТАКАЯ жажда чего то нового, и такая непосредственность и бесшабашность, и озорноватый хищный взгляд, и чистота какая то, и неиспорченность была в нем — таков был Даня.

Впервые увидев его, — в очередной полуночной дождёвке, — мы, мокрые, злые, напряжные, — мы хотели видеть некого избавителя от бренных забот наших: такого прекрасного эльфа, что прилетает, приносит вам радость, счастье и умиротворение.

• Даня — еще раз представился сменщик — Даниил, то есть.
• Угу. — сказали мы. С чувством того, что нас кинули.
• Second hand — вразумил нас один из рядом стоящих.

Что по-сути, верно — мы, реально, товар second-hand: от одного гида переходим к другому. Конечно, обидно. НО, с другой стороны, Витя обещал же нам, что беды все закончены, и только счастье, и только радость ждет нас впереди. И ведь верили, дурачки, мы ему. И правда ждали каких то чудес, и ведь мы были достойны их — исколесить сотню километров, облазить два вулкана, прочувствовать первые камчатские снега, побрататься с медведями…

Душе хотелось не то что отдыха, но наверное какой то небольшой передышки, расслабона: тепла, солнца, хорошей погоды, уверенности в завтрашнем дне. Не скажу, что были мы истощены — нет, скорей попритёрлись на ноге ботинки, хотелось романтики с большим дровяным костром и байками о добрых мишках, хотелось наверное немного солнца, или может прочувствовать, когда пробуждаясь, Царица ночь еще властвует в дремлющем лесу — и тут в одно мгновение утренняя роса появляется на траве, листьях деревьев и кустарников, которые потягиваются ветками, встрепенувшись, птицы, пробудившись ото сна, заполняют воздух своими песнями, взлетают к верхушкам деревьев. Красное солнышко выплывает из-за леса, и птицы радостно встречают его своим сладким разноголосьем. Алую мантию раскрывает величественное солнце, звезды бледнеют, а через некоторое время исчезают вместе с серебряной луной.

Первые лучи солнца, утренняя роса и пенье птиц пробуждают лесные цветы: они, встрепенувшись от росы, поднимают свои головки и тянут их навстречу солнцу. Аромат цветов пробуждает бабочек, которые начинают порхать своими разноцветными крыльями.

Когда ярко-розовое небо преображается в светло-бирюзовое, а потом в чисто-голубое. Когда свежее осеннее утро меняется ярким солнечным днем. А потом солнце уплывает далеко за горизонт, чтобы снова вернуться после долгого летнего дня и короткой летней ночи…

А тут — дождливая камчатская разнопогодица: то дождь, то едва не снег, то солнце, то сразу же тучи. Хотелось стабильности, постоянности. Солнце, так солнце; снег, так снег. Гид, так гид. Один. Неповторимый. И теперь этим гидом оказался Даня.

Хотя, что уж тут говорить — Даня был неказист: сравнимо с колоритным Саней, крупным Витей, или брутальным Серегой-командором, Даня выглядел точно уж, если не ребенком, то, явно, не как прожженный гид-камчадал. Да и само знакомство — когда вокруг мерзлявый моросящий дождь, дороги размыты и это счастье походу еще минимум на пару дней, и хорошее место для стоянки занято какими то кренделями, и какие то алкоиды бегают с дикими глазами и орут бредовую какую то песнеподобную хрень… И душа просит только капельницу из коньяка или глинтвейна, и Рома (водила вахтовки) совсем прямо не по товарищески подначивает паленым коньяком за косарь, вкусным, но холодным пивом по 200 за 0.5 и бесполезным вином за 500 что ли рублей ((((

Появившись, Даня, с первых же моментов поставил все на свои места:

• Погода говно, реки разлились, завтра будет еще хуже, впереди куча бродов, и вообще, забудьте все, что вы знали про говно, ибо настоящее Говно ждет вас впереди. У кого есть болотники?

Болотников, понятное дело не было ни у кого. Точней были, но лишь у Тани (про Таню расскажу позднее). Ну, у Вити были тоже. Даня же, вообще, по-моему, не вылезал из болотников, нося их с шортами)))) Вообще, забавная, и, как мне кажется, чисто камчатская традиция — носить болотники с шортами:)

Вместе с даниными болотниками внезапно, словно почуяв добычу, появились те самые пряники, что заняли хорошее место. Пряники (чуваки, парни, ребята — см. словарь Даля) были как раз из Даниной команды, только шли они в противоположном нам направлении. Чуваки тоже оказались Second hand, только они уже заканчивали поход, мы же только начинали вторую его половину. Иными словами, они уже прошли все те «ужасы и кошмары», которыми так пугал нас Даня и, как опытные боевые соратники, желали опытом своим скорее поделиться.

• Без болотников не переправитесь! Всё намочите! Впереди десяток бродов! Пожалейте ноги!..

Конечно, поначалу собралось довольно много наших — я ж говорил, бОльшая часть из нас — девки, а они то всегда поболее нашего запариваются о своем здоровье! Да и нам тоже не хотелось ходить с мокрыми ногами, потому все жадно окружили прибывших соседей. Вообще, сколько ни был в походах, всегда подобные вещи раздают бесплатно: и им проще — не тащить это в самолет, и нам хорошо — ноги сухие. Так, спустясь с Кили, я отдал своему гиду термобелье, перчатки, очки, шапку, куртку, палки — все то, что в дальнейшем путешествии по Африке будет только в тягость. По тогдашнему курсу, баксов на 300–400 выходило. И перед восхождением на Кили совершенно незнакомый мне паренек с Киева дал мне довольно дорогой, баксов под 100, фонарик. Правда с отдачей. Взаимовыручка и помощь ближнему своему всегда отличала походный люд от прочих проходимцев.

И сейчас, конечно же, мы даже подумать не могли, что нам пытаются что то продать. По умолчанию, подобный неликвид отдается в хорошие руки, и конечно же, бесплатно! Парни же, как сраные торгаши на рынке, откровенно втюхивали нам свой товар! Было противно. Пусть недорого (тыща-полторы), но реально противно. Купили все 4 пары, что нам предлагали.

Как и предсказывал Даня, весь следующий день отмокали в лагере. Было холодно и мёрзко. Вспомнились дальневосточные будни на судне во время шторма. Это нам кажется, что шторм это что то страшное и большое. На самом деле на судне шторм это нечто гораздо хуже: это когда ебет, трясет и дергает, и каждые десять секунд, лежа на койке, при спуске с волны, возникает некое чувство невесомости, когда спишь по 12 часов и боишься проснуться, ибо тогда в голове начинается полный штиль.

Вот и здесь, только высунув нос из палатки, сразу же появилось желание любыми способами продлить свой короткий, но столь желанный на тот момент сон. И правда, под ногами хлюпали лужи, за шиворот закатился сгусток холодной росы, пахло сыростью и перегноем. Утро было очевидно не добрым. Вспомнились вчерашние болотники. С грустью почуял запах вчерашнего костра. Вчера мы по привычке готовили на газу:(

В это утро Даня впервые предстал перед народом. Вряд ли ошибусь, если скажу, что первоначальная реакция была схожа с моей: маленький такой чудаковатый цыганенок, с вечно бегающими озорными глазками, в болотниках и шортах, и постоянно в движухе! Это то меня в нем и заразило)))

НА ближайшие пять дней мы снова прощались с цивилизацией: наша любимая вахтовочка с Ромой во главе, и с коньяком и спиртом, пивом и винищем увозила наших соседей-барыг в Петропавловск. Скатертью дорожка!

А колоп***дер на улице все крепчал: моросящий дождь увеличивал и без того сильное чувство тоски, да еще и Саня на прощанье попросил помочь дотащить нашим сваливающим соседям-кулакам вещи до машины. Вещей, благо, было немного — по 1–2 ходки на человека, потому на второй же ходке решили напоследок немного расслабиться в теплой вахтовочке))))

Рома, водитель, оказался на редкость болтливым существом: за последние сутки он успел обсудить личную жизнь со всеми незамужними девчонками, уточнить у пивовара рецепт очередного грибного пива, предложив попутно разработать новый рецепт на основе жмыха из дальневосточной медведки (такая крупная волосатая креветка); Рома досконально выведал кто чем занимается и живо принял участие в дискуссии о маршрутизации в сетях IPv4 и IPv6, а также взаимодействии между удаленными пользователями и сайтами посредством подключений виртуальной частной сети (VPN) или удаленного доступа.

Понятно, что с таким собеседником, как Рома, нам не могло оказаться скучно, тем более, что собралась весьма интересная компания, ну, и само собой разумеется, темой разговора у нас были путешествия!

Как я и говорил ранее, в этом походе явно преобладали разные компьютерные маньяки — в том году я сильно скучал хоть по одному гуманитарию, находясь в обществе прожженных математиков; в этом же году меня, как оказалось, сопровождала гораздо более разнородная компания.

Таня оказалась из категории тех самородков, что поискать — занимается эзотерикой, с десяток раз проводила программы в Исландии, ну и, как ни странно, впервые в такого плана походе. Всегда спокойная, едва ли кто слышал как может она ругаться, с добрыми мягкими глазами и постоянным стремлением к чему то новому, неизведанному.

И почти в противовес Тане, Саша предстал перед нами таким вечно озорным рубаха-парнем — актер по призванию, удачно примеривший роль туриста-камчадала, ну и осваивающий, на данный момент, новую роль кузнеца-литейщика. Саня был явно неравнодушен к зеленому змию, потому с первых же дней разделил с нами участь обделенных алкоголем и измученных тяжеленными рюкзаками, находящихся в абсолютном меньшинстве, несчастных, вечно уставших и голодных парней.

Наверное на тот момент это были самые прекрасные полчаса, когда мы сидели в теплой вахтовке, а на улице бушевала дрянная камчатская разнопогодица: непрерывный моросящий дождь размывал и без того труднопроходимые тропинки, склизкий суглинок въелся в подошвы ботинок и утяжелял их минимум на полкило, непросыхающая от влаги одежда неприятно холодила тело, продрогшие руки не хотели хватать рюкзаки, а вымороженные пальцы наверное не смогли бы открыть дверь ключом, будь там дверь, конечно)))

И конечно же это было счастье оказаться хоть на полчаса в теплом месте, в отличной компании за разговорами о Алтае и Байкале, Исландских фьордах и Угандийских порогах большого Нила, Горелом и Мутновском, и предстоящих лайтовых днях на побережье Тихого океана…

• А что й то вы тут расселись? — прибежал вдруг Витя и энергично запаниковал -вон там народ трудится вовсю, а вы тут «прохлаждаетесь»!

Выбора не оставалось. Надо было идти. Из теплой вахтовки в лютый дождливый коло***ер. Проводить Саню и перейти в руки нового гида. Типа как вылезти из своей теплой постели и перебраться в холодный чулан на затхлый соломенный тюфяк. Так себе перспектива.

На поляне уже собрался народ, и как в далеком 17 году ждал чего скажет «новое правительство». Даня прискакал неожиданно легко одетым: неказистая курточка, шорты, одетые поверх трико, лихо сдвинутая на бок шапчонка и поблескивающими озорными искорками глазами.

• Сегодня заночуем здесь. Очень сильный дождь вчера был, все реки поднялись, много бродов придется перейти, дороги размыты. Сейчас дождь вроде прекращается, но вода еще не спала. С утра решим как поступить. Пока остаемся здесь, заночуем, а поутру посмотрим на уровень воды. А что у вас с костром? Почему нет костра?

И быстро подсуетившись, Даня начал колдовать над костром. Сделать это было весьма проблематично — сами пытались, но дрова напрочь отсырели, да и отвыкли мы как то от человеческого костра, разве что под вечер для придания некого уюта его разводили, хотя по прежнему готовили на газу.

Даня соорудил какое то хитрое разжигалово, подсоединив к газовому баллону длинную алюминиевую трубку и получив некое подобие ручной газовой сварки. И правда, эта штуковина заработала в разы лучше, чем народные растопляшки, типа бересты, бумаги — сильная струя огня мгновенно разжигала упрямые сырые щепки, и уже через 5–10 минут появлялись первые намеки на настоящий большой костер. Подобная технология применялась и прежде, но, повторюсь, тогда это было скорее средство поддержания компании, нежели настоящий костер, своего рода, символ, тотем, но не обеденное, на 2 котла, костровище.

А время было ближе к обеду. Вообще, в подобных походах человек максимально приближается к природе: приближается, как физически, то есть находясь в непосредственной близости от нее, так и с позиции психологии. В походе проявляются все наши, зарытые глубоко в дебрях нашего сознания, сакральные неосознанные привычки. Мы можем есть руками, и даже с песочком, и даже (лишь иногда) немного с запашком; мы не боимся прижиматься друг к другу, ибо это инстинкт согревать друг друга во имя общего тепла; мы учимся ценить лишь по-настоящему красивое, что окружает нас сейчас, ценим природу, ибо именно она дает нам средства для пропитания. Мы становимся ближе к природе, и несмотря на наши городские знания и регалии, мы хотим лишь две вещи: хлеба и зрелищ:)

Да-да, именно хлеба и зрелищ хотел наш обкуренный камчатским кислородом разум. И если все было понятно насчет зрелищ — мишки, вулканы, гейзеры, то с «хлебом» все получалось гораздо сложнее. Сами понимаете, на газу, когда вокруг лютый коло***ер, особо не наготовишь: так, разного сорта заляпуху — все равно все съедят. Нет, мы, конечно, и на газу измудрялись сготовить вкусные блюдА, но все равно в атмосфере чертова холода, экономии газа (кому охота тащить с собой лишние баллоны!), минимума продуктов (а кому нахрен надо переть с собой картошку в горы!) и нехватки времени (лишние полчаса в коло***ере — да ну его на…уй!) еда получалась достаточно простой, но все же вкусной и питательной. И, разумеется, все напрямую зависело от поваров, ну, и конечно же, от едоков.

Одно дело, нашатавшись по морозам, прийти в задубевших, набитых глиной, тяжелых ботинках, побыстрее разобрать палатку, посушить вещи, разобрать продукты и без чувств рухнуть в чертовом коло***ере, ожидая хоть чего то тепленького: будь то хоть беспонтовая баланда, хоть печенье с бадяжным кофе, хоть бланкет из телятины под молодым вином… — тут у едока единственная потребность — чего то горячего, калорийного, нажористого и побольше, ПОБОЛЬШЕ!

Совсем по-другому выглядит пища у едока довольного, не торопящегося. Здесь палатка уже стоит на месте, и хорошо укреплена (на случай сильного ветра), здесь не надо никуда торопиться, ибо все время твоё. Ботинки сняты и на ногах легкие тапки, и даже в случае гадкой погоды, есть всегда большой костер, где так приятно собраться компанией, и можно даже тент поставить над костром, и не страшны тогда ни грязь, ни слякоть. Вот в этом случае даже банальный бутерброд с уже порядком поднадоевшей колбасой обретает совершенно другой вкус! Что уж говорить про здоровенный набор продуктов, который, как нам обещали, и не надо будет особо никуда таскать — так, пара переходов, один небольшой перевал — и все)))

И впереди нас ждала бухта Жировая, и завтра по прогнозам должна наступить хорошая солнечная погода, и переходы вроде небольшие — часов по 5–6, не больше, и Даня вроде казался нашим человеком, и в кои то веки не надо было никуда торопиться, и не ждал нас снег где то на вершинах, и были мы полны оптимизма и радости, и приятная истома растекалась по телу в предвкушении ближайших райских деньков…

Где то одним ухом я услышал, что в Жировой припрятана едальная нычка, кг под 40 на всякий случай (мы ж были последней группой — наверняка предыдущие группы не доели и оставили), плюс наши 100–110 кг — и это на 5–6 дней! 150 килограмм еды на 20 человек на 5 (6) дней! Уже тогда я подозревал, что бухта Жировая рискует стать для нас бухтой Обжорной))))) Что собственно и произошло. Но об этом позднее.

С этого дня мы начали питаться «усиленно». Во-первых, надо было быстрее уничтожать запасы еды, во-вторых, не надо было никуда торопиться ни поварам, ни едокам, в-третьих — мы просто решили расслабиться и наконец то поддаться своим природным инстинктам и поесть, нет — ПОЖРАТЬ по-настоящему:) Как в последний раз!

Чем уже можно занять себя в свободное время, кроме как чревоугодием — конечно же, отдыхать! Отрываться, играть в различные игры, рыбачить, пригублять настоечки, гулять по окрестностям, бояться медведя, ну и конечно же — принимать горячую ванну! Именно этим мы и занимались ближайшие 5 дней. Ну и в этот день конкретно, ну, кроме рыбалки, разве что.

Мы научились играть в мафию — точней учиться там особо нечего, но мы наконец то в Мафию сыграли. Из трех видов моей настойки были испробованы все три: смородиновая, имбирная и тутовая. Осталась только смородиновая и чуть тутовой. Медведь? Да, с медведем нам повезло.

Чуть отойдя от лагеря, повсюду были видны медвежьи следы. Ну, как следы — медвежьи какашки: каждая с пару кило. Видно, место излюблено местными)))) Да и туристы попадаются нехорошие, оставляют после себя еду, либо просто не прячут ее должным образом, ну, или может вчерашние алко вояки нажрались и раскидали по опушке мясо-рыбу.

Вчера соседним лагерем с нами стояли туристы и рядом с ними тремя палатками какие то шумные, по-моему, военные активно тусили, распивая пузырь за пузырем и приглашая всех проходящих девушек за свой стол. Были они метрах в 500 от нас, но при ночной тишине можно было расслышать их бравые армейские голоса. Правда, как и полагается настоящим воякам, собрались они быстро и никто даже не услышал как они ушли.

А медведи пришли. Красная ракета озарила дневное небо и звук выстрела тревожным гулом прошелся по уху.

• Медведь! — вскричал подбегающий к нам Витя, стреляя на подходе к лагерю из своей ракетницы. — Медведь роется в яме рядом со столом в соседнем лагере!

• Все, конечно же, вскочили посмотреть на еще одного медведя, а я полез за камерой в надежде хоть сейчас получить фото трофей камчатского мишки. Даня же, тем временем, пустил еще одну ракету, и всем стало понятно, что даже пробежав это расстояние за пару минут — хрен мне будет, а не медведь!

Медведи вообще любят рыться в мусоре в надежде найти там что то из запрятанных человеком ништяков. Но уж если медведь найдет что, то жди его за своим «налогом» еще и еще раз. Потому то и категорически запрещено оставлять всякие ништяки на месте стоянки, ибо придя раз, и обнаружив халявную вкусную хавку, медведь придет еще и еще раз.

Походу медведь уже давно и прочно прописался на этом участке и по простоте душевной пришел днем и стал заниматься тем же, чем занимался как обычно ночью. Он давно привык, что его никто не видит и на него никто не обращает внимания, ведь он столько раз провожал ночью каждого туриста до его палатки в надежде ухватить лишний ништячок.

Вообще у каждого взрослого медведя имеется свой участок в несколько квадратных километров: 5–6, редко 9–10. Маловато для хищника таких размеров, для примера у уссурийских тигров такого же веса участки по 300–400 и до 1000 квадратных километров. О своем участке медведь узнает за первые несколько лет владения буквально все, в том числе и обо всех других обитателях участка и соседях. Благодаря тонкому чутью и слуху хозяин участка довольно быстро узнает о любых происшествиях на своей территории. Медведь очень ревностно контролирует свою территорию и заход или вторжение другого медведя, или появление человека не останутся незамеченными и при первой же возможности медведь, хотя бы издали, но встретит и полюбуется на своих гостей, поэтому то медведи видят людей чаще, чем люди медведей.

Иногда, медведь может небольшую часть своей территории делить с одной или несколькими знакомыми медведицами соседками, но с другим самцом и с посторонней медведицей никогда. Так же и медведицы не переносят присутствия на своем участке других медведиц и лишних самцов.

Все достаточно пригодные для жизни участки поделены между медведями и границы участков отмечены тем или иным способом. Любые спорные территории, например, слишком бедные или наоборот слишком богатые кормами могут контролироваться сразу несколькими медведями независимо от пола, но известными друг другу «в лицо» и чужакам на этой спорной территории делать нечего. Чужаками без своих участков, оказываются обычно престарелые, покалеченные и молодые медведи. Всем чужакам медведи хозяева на своих участках жить спокойно не дают. Пограничные конфликты между соседями обычно заканчиваются бескровно, покричали, поревели друг на друга и разошлись. Медведь, хозяин участка, специально неприятностей не ищет.

У молодых медведей практически нет шансов выжить, и становятся взрослыми только самые приспособленные. Молодые медведи часто бывают довольно навязчивы и не показываясь на глаза ходят за людьми буквально по пятам, делают пакости, портят и воруют случайно оставленные вещи.

Любое живое существо, в том числе и человек, с необычным поведением, окраской, запахом и намеренно демонстрирующее свою храбрость (или глупость), для всех других животных считается опасным. И медведь человека боится (а точнее остерегается) в основном из-за специфического поведения человека. Во время случайной встречи, нос к носу с любым медведем, надо и дальше демонстрировать свою храбрость. Медведь прекрасно знает, как поступать с теми, кто хочет убежать, но драться с уверенным в своих силах или с «непонятным» противником даже на своей территории не хочет.

Нормальный медведь чует и слышит человека за несколько сотен метров от себя и у медведя почти всегда есть время и возможность избежать встречи, отойти подальше или спрятаться в ближайших кустах иногда в двух шагах от ничего не подозревающего проходящего мимо человека. Случайные встречи, как правило, заканчиваются тем, что медведь уходит первым и если медведь намеренно демонстрирует себя, значит, на это у медведя есть какие-то особые причины.

Очень редко, но все же бывает, что человек первым увидит медведя, если в этом случае встреча нежелательна, то вполне достаточно негромко кашлянуть и медведь постарается с достоинством уйти, сделав вид что ничего, не слышал и не видел. Если же в этом случае внезапно заорать или попытаться выстрелами напугать медведя, а также предпринять попытку залезть на ближайшее дерево, то исход встречи будет непредсказуемым.

А вообще, мне отчасти жаль камчатских медведей — с одной стороны это гордость и лакомая приманка для туристов, но с другой — несчастные мишки вынуждены прятаться от назойливых туристов, которые норовят залезть все дальше и глуше в надежде найти еще одного непуганого медведя.

Показательна история, случившаяся в том году с Костей, волонтером, который провел на Камчатке весь летний сезон-2015, побывав во всех интересных местах. Разбив лагерь у той самой речки, что протекала у нашего лагеря и разделяла нас и горячие источники, спозаранку он пошел на рыбалку. Почти все реки на Камчатке в той или иной мере буквально кишат рыбой, вот и наша речка (не вспомню ее названия) была из той же категории: быстрая — не цепляясь за растительность или коряги-стволы деревьев, ноги уносит стремительным течением, вода просто ледяная и кристально прозрачная. Глубина речки не более метра-полутора, ширина — метров 10–20: со спиннингом особо не развернешься. В общем самый то для успешной рыбалки!

Вообще, идешь вдоль берега и сплошное загляденье — какая уж тут рыбалка! Берега исключительные, особенно живописны места возле порогов, когда на контрасте с бурлящей водой глазам предстают бирюзовые глубины в обрамлении скал, стоящих по пояс в воде и образующих собой заливы и бассейны, где наверное и находятся самые экзотические экземпляры рыб

Одно из любимых развлечений камчадалов — да какой там! — всех мужчин — активная рыбалка, особенно на лосося. Когда видишь в воде вдруг большое серое пятно, попеременно то удаляющееся, то приближающееся к берегу — это есть отнерестившиеся лососи. Когда кидаешь блесну в центр темного пятна — удар… зацеп! Нет! Повело в сторону! Вдруг подсекаешь и чувствуешь сильное сопротивление. Подмотав, предстает пред тобой темно-фиолетовое горбатое страшилище с длинным загнутым клювом — это горбуша. Забагренная за горб. Эти рыбы в период подъема на нерест не питаются и поэтому попадаются только при багрении или иногда, как полагается, за губу, если пытаются проявить агрессию и отогнать чужака. Причем, чем выше поднимаются по реке, а значит, и дольше находятся в пресной воде, тем выраженней становятся брачные признаки: горб, безвкусней мясо; а чем ниже к океану, тем менее выражен горб и клюв, а икра мягче. Такую горбушу местные называют «лощавой» и не уважают, а используют в основном как корм для поросят или собак.

Вот как то с утра на одной из таких рыбалок оказался наш Константин, и уже приметился к очередному темному движущемуся пятну, и уже нервно подрагивали от предвкушения руки, и намечена точка следующего броска, и уже трепыхались в садке пара свежепойманных гольцов, и отвел уже правую руку для лучшего ускорения блесны, и…

…встретились Костины глаза с любопытными другими глазами, и не бросил от блесну, и руки опустились, и ноги подкосились, и сикотно как то сразу стало, и голос пропал, и к горлу подошло какое то чувство обреченности и близкого кабздеца. И смотрел он в эти честные глаза и не мог оторваться. А глаза напротив так и говорили:

• Ну что ты для меня приготовил? Чем порадуешь?
• Ну я так… По…рыббббачить — промямлилось в душе у Кости
• Один ты такой дурачок здесь? — спрашивали глаза
• Ну я так, я больше не буду — оправдывался про себя Костя
• А если я тебя съем? — спрашивали глаза
• Мммммможет ннне нннадддо? Я больше не буду — взмолился Костя — я только разок, да и то не по настоящему
• Точно? — глаза недоверчиво посмотрели в сторону содержимого садка
• Мамой клянусь — вон нас там 20 человек, все подтвердят, что я так, спорта ради. А мы тебе сгущенки дадим! — придумал вдруг Костя
• И рыбу оставь. Все равно вам отсюда валить уже пора, не успеете съесть. — поворачиваясь толстым задом, успели намекнуть глаза.
• Да-да — прошептал Костя, обрадовавшись окончанию встречи.
• Жратву там мне на дерево повесьте. Только не сильно высоко! А то я вам!!!

И с видом победителя обладатель глаз при своем, явно кг. под 200, весе на редкость легко опустился на четыре лапы и, похрустывая веточками, продолжил осматривать свои владения. Костя же благодарил богов за столь быстрое избавление, получив с дюжину новых седых волос, озираясь по сторонам, засеменил в сторону лагеря, вздрагивая при каждом треске падающих сучьев.

Я попытался более-менее живо описать тот самый первый день, когда нас передали Дане. И наше внутреннее состояние, и наше окружение, и наши перспективы, наши страхи и надежды. Рыбачить не хотел никто. Боялись медведя, ненавидели дождь, проклинали чертовы палатки и с умилением вспоминали теплую вахтовочку, столь заботливо катавшую нас по чудесным камчатским бездорожьям.

Было, правда, еще одно счастье — горячие лужи. Предыдущую ночь, когда верховодил еще Саня, мы вброд пробрались через ту самую реку (где медведь глазами пожирал Костю в том году), поплутали с полчасика, но все же нашли какую то грязнющую заброшенную лужу. Вообще, как впоследствии оказалось, лужи эти чересчур популярны у медведей — это типа ванны у них, особенно весной, когда проснувшись надо срочно освободиться от кусачих блох, ну и вообще попариться, выпарить всю зимнюю херь из шкуры, подготовиться к новому едальному сезону. Вот в этих медвежьих банях мы и купались.

Во второй день мы шли уже подготовленными, с оставшимся пивом, в светлое время суток, большой компанией, улюлюкая, гогоча и всячески поддерживая друг друга, фантазируя на реакцию при возможной встречи с медведем. И медведь был. Увы, снова без меня, ибо сбежал я тогда за камерой, а вернувшись через 15 минут, и след медведя уже пропал. Ну, не везло мне в этот раз на фотки. Видеть-видел, но сфоткать ни разу не получилось (((

Легли спать очень поздно: на ночь глядя вдруг сформировалась еще одна партия на купания в лужах, мы же сидели у костра, рассказывая всякие байки, играя в Мафию и всячески подбадривая друг друга, что погода наконец то получшает, и будут сладостные дни, и будет солнце и море, и камера моя мечтала что щелкнет наконец то медведя, и пивоваров храп оповещал округу, что снятся Лехе бочонки с пивом, много, много бочонков, и не надо никуда идти, и раки сами ползут к тебе, и дивная камчатская корюшка сама очищается и кидается в рот, и

Полный месяц встал над лугом

Неизменным дивным кругом,

Светит и молчит.

Бледный, бледный луг цветущий,

Мрак ночной, по нем ползущий,

Отдыхает, спит.

Жутко выйти на дорогу:

Непонятная тревога

Под луной царит.

Хоть и знаешь: утром рано

Солнце выйдет из тумана,

Поле озарит,

И тогда пройдешь тропинкой,

Где под каждою былинкой

Жизнь кипит.

На следующий день с утра пораньше предстоял переход через перевал. Вообще, по программе, это обещался единственный сложный участок похода: 12 километров до перевала Тунеева (4–5 часов ходу), затем сам перевал, точней подъем (часа 4), и спуск (2 часа). Итого, 10–12 часов не самого простого перехода.

Собрались вовремя. Время выхода 6–7 часов. С пробуждением проблем не было, но со сборами, как обычно, протормозили. Кто-то не сообразил сразу, что будет брод и одел ботинки (до брода 5 мин. ходу), кто-то, даже выйдя в сандалиях, умудрился потратить на переодевание 15 минут. В общем брод переходили минут 30–40, хотя фактически ходу не более 10 минут. Стратегическая задача дойти до стоянки темноты, а учитывая физподготовку нашей группы, 10–12 часов перехода с тяжеленными рюкзаками (мы ж затарились продуктами по самый не балуйся!) выглядело весьма непростой задачей. Выполнимой, но непростой.

Первые пара часов достаточно спокойно шли по зарослям ольшаника — точней, как спокойно — человек в них застряет, как пух в репейнике, рюкзак же цепляется за каждую сучину и постоянно норовит задержать хозяина. И правда, первые пара часов плавного подъема были сплошные заросли то ли ольшаника, то ли шаломайника. Насколько я понял, шаломайник — это местные здоровые лопухи, растущие нереальными темпами, по 10–15 см в день, и достигает гигантского размера, что может использоваться вместо зонтика.

Взмокшая от многодневного дождя земля сводила на нет протекторы на наших трекингах: идя вдоль ручья, неизменно рискуешь не рассчитать тяжесть своего веса вместе с рюкзаком, и понадеявшись на очередной торчащий сук, вдруг навернуться всем своим 110–120 кг весом (это я про себя вместе с рюкзаком) в очередную перепрыгиваемую канаву.

Наконец то и в этом году мы познали настоящее Говно! В прошлой Камчатке было 3 Г (3 сорта Говна), тут же за пару часов всевозможные гОвна отложили в моей голове личинки говноненавистничества. И правда, то месиво, образовавшееся под ногами после многодневного дождя нельзя было назвать иначе как говно: Говно с большой буквы, ибо такое говномесилово редко где можно еще наблюдать.

Мокрая склизкая грязь, глиноподобное дерьмо, постоянно набухающее на твоих ботинках, утяжеляя их и без того немалый вес; чуть оступишься, и уже по щиколотку, по колено в говне, и впереди тебя спины таких же страдальцев, как ты, и слева от тебя бурная шумная река, подмывающая те остатки земли, что есть у тебя под ногами, и тяжелая нога благодарно вступает в растоптанные в говне лужи, обретая там хоть на момент подобие стабильности и комфорта; вступает, чтоб через мгновение уступить чавкающий отступ в говнолуже другому такому же, но уже другому ботинку, чтоб и тот собрат хоть на момент дал расслабиться несущей его ноге, чтоб хоть на секунду почувствовать себя в относительной стабильности.

Говно скрывало наши тела, наши чувства, наши мысли. Все мечты были лишь об одном — выйти отсюда живыми, не упасть в тот чертов водоворот воды, что бурлил в паре метров под нами. И правда, кристальная голубизна горной реки резко контрастировала со стекающими в воду мощными струями песочно-глиняного цвета широких грязевых ручьев. Упасть в грязь, стать одним общим с этой говно-грязоватой субстанцией, что завладела нами — мимикрировать, провалиться сначала по щиколотку, потом по колено, по пояс, упасть рюкзаком, защитив тело от проникновения чужеродной гадины; говно сковывало ход, налипало на ботинки, затискивалось в рукава; говно нападало на колени, на локти, говно рвало наши руки, цепляющиеся за склизкие сучья и коренья, вымываемые сильными потоками сверху.

Говно было врагом и другом: только привыкнув к говну можно было сравнительно легко идти вперед; строптивых же ожидала вечная борьба с чистыми ботинками, сухими носками и девственной чистотой брендовых курток. Только смирившись с Говном, поддавшись ему, не боясь упасть на колено или запачкать рюкзак, можно было выйти «сухим» из этой мокрой авантюры.

Очередной раз тогда благодарен я был профессионализму гидов: нашим Денни Девито (Дане и Вите), что смогли угадать погоду, не поддались на провокации идти в предыдущий день, ибо тогда б точно Говно победило нас! Благодаря их помощи многие не сорвались со скользких размытых дождем троп, и даже сорвавшись, всегда были мы уверены, что будет протянута рука помощи, что Говно не посмеет поглотить тебя в свои адские жернова.

Ребята понимали, что главное — не сеять панику, быстро успокоить все смятения: в этом есть разница между опытным аксакалом и новичком: новичок более подвержен панике, особенно в такие сложные моменты. Тогда, идя по скользкой грязи, я представлял себе: а что будет, если вдруг кто то сломает себе ногу, подвернется и река засосет его в свои мутные злобные холодные воды. Что произойдет? Будем ли мы тащить пострадавшего к ближайшему месту стоянки, либо все пойдут вперед, а бедолага останется с сопровождением и будет ждать подмоги — дурные мысли приходили в голову, честное слово!

Я шел в хвосте колонны в группе наиболее активных болтунов: Ольга — Лехина жена, сам Леха-пивовар, Витя-замыкающий. Всю дорогу шли и обсуждали с Любавой разницу между прошлогодней и этой Камчаткой. В том году говна, конечно, было поболее, но оно было разнородное: черное, серое, белое, даже розовое; даже медвежье говно в том году было говняного цвета, в этом же — красновато пурпурного цвета, с частыми вкраплениями брусники — видно, что рацион мишки немного изменился, готовится к спячке мишка и забивает свою утробу доступной ягодой. Ну, или географически местные мишки более привычны к ягоде, ну или может просто эстетствуют — красные какашки явно посимпатичней смотрятся)))))))

И шел с нами Миша. И шел он тяжело. И чувствовал на каждом шагу Миша, что окружают его мишки, и догоняют мишки, и бегают быстро мишки, и запросто догонит и покусает мишка Мишу. И потому был он грустен и молчалив. И редкая улыбка его была столь вымучена и выстрадана, что на месте мишки пожалел бы я Мишу и покусал бы кого поулыбчивей, да помясистей, типа меня или Лехи-пивовара)))))

И пришел Миша к нам из Газпрома, и не привык Миша к тяжестям рюкзачным, да к лямкам тягучим,

И проклинал Миша весь чертов Газпром

С Миллеровыми его замашками,

Ибо приучили Мишу

К полетам в креслицах мягоньких

И поездкам в крузаках тепленьких.

И проклинал Миша начальника Камчатки,

И все дороги его нехоженные,

Да тропы нечищеные,

И медведей его самозванцев угрюмых,

Что тезками Мише являются.

И просыпался Миша в палаточке,

Что покрылась изморозь-инеем,

Просыпался-вставал, и ни в зуб ногой,

Материл он авачи чертовы,

Да горелые, да мутновские.

Ненавидел он лужи горячие

Тезка где от блохи отмывается,

Ненавидел броды глубокие,

Что ведут к перевалу высокому

Где говна аж по яйца навалено

Не простого говна, а медвежьего

Не простил себе Миша сей вольности

Чтоб говно месить на двух ноженьках

Когда может быть все оплачено

На вертушках иль джипах изъезжено.

А страдал Миша походу действительно посильнее кого-либо из нас: скомканный, на полторы лямки длиной различающийся его рюкзак, двухсоставным комком грузно висел на его плечах. Как и положено послушному ученику, Миха запихал спальник в нижнюю часть рюкзака, отделив молнией её от верхней. Таким образом получилось две части: нижняя со спальником — легкая и объемная, и верхняя, с остальными вещами — тяжелая и не распределенная по нагрузке на спину. Плюс, закрепленный поперек спины, постоянно вываливающийся из-за царапающих кореньев, коврик; ну и чересчур длинные палки — Миха мужественно терпел все эти трудности, лишь изредка прося Витю поправить коврик, либо перетянуть лямки рюкзака.

Безумству храбрых поем мы песню! И правда — ни разу не слышал я хоть слова упрека я от Михи во время похода: лишь возвратившись в Москву, выслушал я трехэтажную нецензурную брань: какого хрена его туда затащили)))))

Затащила же его никто иная, как жена его, Галя. В первый же день, ехав в тогда еще ненавистной вахтовке, рискнул похвастаться я прошлогодним приключением, кратко выраженном в трех «Г»: Галина, Гена и Говно. И тут же достаточно подробно расшифровал все три «Г»: с Говном все ясно; Гена — редкостный проглот и жрал все что не приколочено, ну и Галя — несчастная женщина, которая по воле судьбы (кидалову агентства) оказалась на Камчатке, и, подобно Мише, ожидала all inclusive, с катаниями на джипах, портерах, таскающих ее вещи и лайтовой такой «прогулке по Налычевской долине». Прошлогодняя наша Галюня начала издыхать буквально через пару часов с начала похода: а в том году переходы по 10–12 часов у нас были рядовым явлением, потому уже в первый день было понятно, что караван, идя со скоростью самого медленного верблюда, вынужден преодолевать расстояние 10 км. не за 5–6 часов, а за 8–10 и мы сильно рисковали, подходя к месту стоянки уже в глубокие сумерки.

И конечно же, я сильно переживал, когда оказалось, что в числе попутчиков у нас есть Галина — после моих то фраз про три «Г» я, как минимум, рисковал нажить себе врага на ближайшие 2 недели. Увы. Язык мой — враг мой.

Наша же Галя оказалась на редкость разносторонней девушкой: родилась в один день с моим лучшим другом Борисом, Томом Йорком (Radiohead) и Владимир Владимировичем (помоложе, разумеется); участвовала в кастинге на Дом-2, проявляла активность во всех наших дискуссиях, и была заводилой всяких совместных игр, тус, флешмобов и т. д. Как ни странно, блондинка! Такая женщина-тарзан, активно лазает по деревьям (кто, думаете, ныкал от медведей еду на ночь!), ну и вообще, умеет находить общий язык с Мишками:))))))) Гипер позитивная пара!

Мы подошли к перевалу. Перевалу Тунеева. С земли бедненько так смотрится, скажу даже «приземленно». Да и высота, от уровня моря, всего 680 метров. Вроде как восходить часа 3, а, судя по высоте, и за час реально управиться… Да. Название перевала еще иногда переиначивают, как перевал Тянуева, так как затянут он, сука, и правда, чересчур для такого простого подъема.

В общем, вышли мы в 12 и началось! Наверное не совру, если проведу аналогию с другими, — большими горами, но в плане людей — не пойдет дурак в горы, не выживет там; ну, а раз пошел, значит не такой и дурак; выжив же, наверняка угробит настоящих людей. В общем, горы и правда — сложный, но действующий инструмент для теста людей.

Перевал же Тунеева по-сути, и правда лишь небольшая возвышенность, так — холмик, с чуть более отвесным подъемом. От места восхождения метров 400 наверное, ну больше в высоту, ну и протяженности — км. 3, что ли. Фигня, в общем! Единственная беда, что взбираться надо достаточно долгое время по вертикали, применяя неизвестную никому из нас, хитромудрую скалолазательную практику.

Карабкаться по выступам скал, с ебическими 20–25 кг. рюкзаками было тяжело. Что есть тяжело — ты отмеряешь интервал 10-15-20 минут, и с этим интервалом пытаешься идти. Поначалу получается, и даже 15–20 минутный этап ты проходишь без особой одышки, и даже ноги вроде как не оступаются, и даже идешь, гордо распрямив спину и презрительно осматриваешь всех, кто оказался позади, и довольство собой распирает тебя!

Затем интервал снижается, и уже не 20, а, дай бог, 15 минут твой предел, и, по истечении 10 минут, ты боязливо смотришь вперед: и уже идешь час, а как то все не приближается «высота». Ноги начинают шаркать по камням, камни же становятся все больше, и палки уже помогают менее, чем живые руки, и хватаешь ты руками коренья и сучки и камни, и цепляешься руками о скошенные края выступающих валунов, и ищешь хоть какую то опору твоему сильно потяжелевшему телу.

Ведь в горах расстояния и время искажаются, время течет намного медленнее, и все горы вокруг кажутся намного ближе, чем на самом деле есть: я понял, что глубоко ошибался, считая, что до вершины дойду всего за пару часов. Я шел и пытался не останавливаться, преодолевая бесконечные подъемы и пока еще прыгая на резких возвышениях. Я чувствовал усталость и голод, мышцы в ногах были перенапряжены так, что готовы были лопнуть. Каждый раз, после резкого скачка, мне приходилось снова ползти по голой глади изрезанных недавними потоками воды камней. После подъема снова следовал еще более трудный подъем и так без конца.

Через час подъема ты вдруг чувствуешь, что рюкзак стал гораздо тяжелей, и гора вроде как все удаляется от тебя. И идущие снизу уже кажутся скорей не отстающими, но собратьями, страхующие тебя от случайного срыва… Через каждые 10–20 шагов вперед, ты чувствуешь мелкий сыпняк, выкатывающийся из-под твоих подошв, и тогда отчаянно обращаясь взглядом вниз, ты с удовлетворением замечаешь, что мелкие камушки пролетели всего несколько метров, не причинив никому вреда.

Началась скалистая порода: странно, но в голове появилось какое то чувство, мысль — а вдруг наступит однажды тот момент, когда карабкаться выше будет уже невозможно, что у земли тоже бывает конец, и эта вершина предстанет может быть последним пределом перед просторной беспредельностью, такой прозрачной и неизведанной; куда бы ты ни пошел, дальше тебе придется идти только вниз, и весь твой поток мыслей будет устремлен только вперед. Вниз и вперед. Как странно. Достигнуть предела своей мысли ценой покорения вершин…

Извилистая змейка ручейка петляла среди больших валунов, подтачивая их устойчивое ложе и вступая порой за один из таких истуканов, с ужасом чувствуешь легкое пошатывание и хватаешь руками за ослабевшие корни, чтоб хоть как то удержать равновесие. Иногда результатом слишком резкого скачка с камня на камень становится неуправляемый сход такого «шатуна», кило под 10 весом, и тогда с ужасом обращаешь назад свой взор, надеясь не увидеть никого за своей спиной. Но я шел один: ни позади меня, ни спереди на расстоянии 20–30 метров никого не было. Точней позади, метрах в 50, мило щебетали Любава с Олей, впереди же на значительном расстоянии карабкалась Лена и Миха. Мы были практически в хвосте группы, далее только Леха пивовар, грузно преодолевая каждый метр вверх, ну и замыкающий — Витя-гид.

Казалось бы несложный перевал реально прямо поминутно убивал наши силы. Как впоследствии оказалось, перевал этот включен в маршрут многих категорийных походов, аж до 4 категории. И вправду, резкий быстрый подъем с элементами скалолазания для совершенно неподготовленной группы, да еще и свеже нагруженной тяжеленными рюкзаками!

Ближе к вершине дорога становилась настолько вертикальной, что для удобства подъема были прилажены канатные вспомогательные тросы. Беда лишь в том, что будучи натянуты однажды (скорей всего в начале сезона, в июле—августе), канаты эти, проходя через определенную систему блоков, (стволы деревьев), порядочно поистерлись, и если и не рвались, то достаточно вольготно гуляли над крутым, усыпанным сыпняком и колючими кореньями, желобом, разводнившегося после длительных ливней ручья.

И правда, дорога чередовалась крупными неустойчивыми валунами и влажным, грязным и склизким сыпняком. Ноги попеременно, делая шаг вперед, уходили на полшага назад, а тяжеленный рюкзак ускорял убийственное соскользание вниз вдоль ручья еще быстрее. Поцарапанные о корёжистые коренья и оставшиеся после нашей группы полуживые веточки руки не защищали даже плотные рабочие перчатки, благо хоть ни разу не упал.

Было жарко на подъеме и холодно при остановке: солнце светило довольно ярко, но лучи редко добирались до меня. Более-менее приноровился идти с графиком 5–2: 5 минут карабкаешься, 2 минуты отдыхаешь. Мог бы наверное и быстрей, но не хотелось никого обгонять, да и пропустить вперед разговорившихся Любаву с Олей означало потерю ориентира «назад», ибо позади был только Леха-пивовар, и был он далеко настолько, что не было ни слышно, ни видно его. И лишь моментами виднелась где то далеко внизу его крупная фигура, подгоняемая вперед замыкающим Витей.

На какой то момент я даже расслабился — впереди виднелся заветный просвет, означающий конец нашим мучениям, правда времени прошло всего чуть более полутора часов, Даня же уверял нас, что быстрее 2–2.5 часов мы эту высоту не возьмем. Базово закладывалось 3–4 часа только на подъем. Напомню, высота перевала 700–800 метров над уровнем моря, восхождение с нашего места (с земли) около 500 метров.

Мы начали подниматься по веревке, склон был порядка 70 градусов наклона, и без помощи веревки, да еще и с чертовыми рюкзаками преодолеть даже эти 20–30 метров представлялось нереально сложным, скорей даже невозможным. Мы, идущие в хвосте с значительным отставанием от стремительного «авангарда», скучились при виде нового неизведанного доселе препятствия: канат свободно болтался с высоты 10–15 метров, и были видны лишь удаляющиеся зады наших впереди идущих товарищей.

Миха полез первым. Еще на подходе нам прокричали чтоб держали дистанцию на канате — не более одного человека за раз до первой остановки (10–15 метров). Миха потихоньку продвигался вверх, преодолевая узелок за узелком, и палки его, не сложенные, в полный размер, каждый шаг болтались у его ног, мешая сделать устойчивый шаг. Большой, нелепо висящий рюкзак тяготил и без того неуверенно шагающее тело, а голова беспрерывно вертелась по сторонам, в поиске нового удобного заступа. Он пролез пол дистанции, как вдруг нога, соскользнув с шатающегося камня ударила по болтающимся длинным палкам и вывела из равновесия остальное тело; лихорадочно махая палками, цепляясь уставшими руками о колючие кустарники и пытаясь удержаться о болтающуюся рядом веревку, Миха, сшибая оставшиеся выступы-камни, стремительно летел вниз.

Как бы почувствовал себя я в этот момент — не знаю. Когда жизнь пролетает в одно мгновение перед твоими глазами, ты, тормозя коленями и царапая руки, летишь в трам-тарары с чертового перевала; летишь, судорожно цепляясь за всевозможные уступы, но проклятые палки упираются во влажную землю, выковыривая лишь большие комья глинисто-водянистой камне-жижи; ты летишь, и чертов рюкзак вдвое быстрее тянет тебя к месту твоего позорного падения — к черту стыд, позор, гордость. Лишь бы упасть удачно, не поломаться, не улететь дальше; скинуть гребаный рюкзак, позабыть про него, довериться только воле инстинкта — уж он то знает как надо поступить в очередной критической ситуации.

Притормозился Миха лишь подлетая ко мне: и палки, постоянно цепляясь за все подряд, слегка сократили тормозной путь, и рюкзак, приняв на себя роль своего рода буфера, смягчил «быстрый спуск» по вертикальной скалистой ложбине, ну и я, очумев от внезапного нападения, со всей дури схватил Миху за лямки рюкзака, окончательно остановив его путь вниз.

Миха прифигел. Я тоже. Девки, догнавшие нас к тому моменту, даже перестали болтать, вникнув во всю серьезность ситуации. Путь вперед стал еще сикотней, пути же назад не было вообще. И снова замаячило светлое оконце на фоне дремучих зарослей, завлекая нас к, казалось бы, столь близкому завершению проклятого подъема.

Как и говорил Даня, путь наверх занял около 3 часов, и пришел я всего на 5 минут позднее Дани; Витя же с Лехой-пивоваром отстали минут на 30–40. С вершины перевала открывался живописный вид с одной стороны, на близстоящие шапки исполинов-вулканов, с другой — на волнистую равнину, ведущую к бухте Жировой, где узкой полоской виднелась синяя гладь Тихого океана.

Остановка на вершине была часа на полтора-два: пока все нафоткались, дождались отстающих, поели холодных бутербродов с холодной колбасой, прячась за спинами друг друга и за рюкзаками от пронизывающего влажного ветра, надувающего со стороны океана.

Наверное все знают, что спуск обычно бывает более сложен, нежели подъем: при подъеме, хоть сил требуется и больше, но они ЕЩЕ есть; при подъеме впереди тебя все еще белеет непокоренная вершина, так манящая своей неприступностью (это я про настоящие горы); на подъем закладывается в 2–3 раза времени больше, чем на спуск, позволяя, тем самым, делать короткие незапланированные передышки. В конце концов, подъем — это стремление вперед, спуск же — это, как ни крути, дорога назад.

Спуск гораздо более рискован: силы уже на исходе, ибо бОльшая часть из них была потрачена по покорение вершины; если при подъеме значительная нагрузка идет на руки, то при спуске руки практически бездействуют-либо ты идешь медленно и опасливо обходишь всевозможные преграды, либо рискуешь, цепляясь за сучья, камни, выступы в скалистой породе и торопливым шажком оббегаешь, перепрыгиваешь внезапную помеху. Подъем, можно сказать, является тренировкой для ног, спуск же, скорей, итоговой аттестацией.

Вот и сейчас, дав отдохнуть ногам после 9 часового перехода, отодрав всякую гадость с ботинок, запихав в себя холодный перекус и забив фотик еще парой десятков красивых видов, мы, наконец то двинулись вниз. Вообще, вопреки всему написанному, спуск мой всегда происходил быстро и безболезненно: что камчатские вулканы (Авача, Горелый, Мутновский), что Кили, Монблан — везде спуск был быстрым и не напряжным. Вот и сейчас, смотря вниз на не столь удаленные воды океана, был я уверен, что за часик-другой, совершенно без напряга дойдем мы до лагеря. К тому же, по словам Дани, там нас ожидал просто царский прием: горячий бассейн, человеческий туалет (как же скучаешь, порой, по подобным мелочам!), а может даже и жить будем в домиках, и даже спать на кроватях! Конечно, ради таких ништяков мы были готовы преодолеть любые преграды!

Единственная беда — ноги натер (((Не скажу, что было время как следует разносить ботинки — мои предыдущие Millet безжалостно съела прошлогодняя Камчатка, и месяца за полтора до вылета, купил себе новые Trezeta. Ботинки отличные, для тяжелого треккинга, и даже весят грамм по 750 каждый ботинок — хорошая обувка, не убиваемая, не сильно тяжелая. И даже стельки взял анатомические, дабы уж совсем ноге было хорошо и приятно))) И носки в этом году купил треккинговые — в общем, подготовился хорошо! Одна беда — разносить толком новые ботинки не успел — так, походил раз 5–6 по городу побегал пару раз, и все. Конечно, в городских условиях нога себя чувствовала как нельзя лучше, ну за исключением того, что пялились на меня в недоумении бегуны-спортсмены, видя в какой нелепой обувке скачу я летними вечерами по Лианозовскому парку. И ноги были сухи, даже забрызгав брюки по самую жопу, и скакал я по разным лужам и грязям, благо этого добра в Лианозово достаточно.

И вроде как чувствовал я себя неплохо на вершине чертового перевала, и были, в случае чего, и стельки запасные (родные трезетовские) у меня в запасе, и носки вторые положил поближе, чтоб быстро поменять, если что. И выпил я всю воду, чтоб не переть с собой лишние литры, и была душа моя готова к спуску, и к теплым ваннам, и цивильному клозету, и к вечерней настоечке, и к игре в мафию дружной компанией у большого костра…

Первые полчаса дались очень даже легко — как и обычно, я разогнался на спуске, тормозясь только у особо вертикальных склонов, хватаясь руками за чертов ольшаник. Идти в начале хорошо: не надо месить говногрязь, порядочно расшебушенную первопроходцами; идешь по сравнительно девственной тропе, за одним лишь исключением — 2 дня лило как из ведра, «дороги» все размыло нахер, и даже медведи, мне кажется, и те предпочитали в такое время валяться в теплых грязевых лужах. Мы же перли вперед, понимая, что с каждым шагом вкусная хавка и ароматная настоечка становятся все ближе и ближе)))))

Продираясь сквозь ольшаник, сильно пожалел, что не было мачете — да какой там — подосадовал, что не было бензопилы! Нахрен вырубить всю эту разлетевшуюся от длительных дождей сухую колючую хрень! Ольшаник становился все выше, сучья его все более ломкими, спуск все резче, ноги все ватнее, дороги все говнее. Стали появляться первые березки: сначала едва не карликовые, затем все больше и больше. Теперь спуск стал более пологим, но появились чертовы сучья — суки! Через них надо было как то перелазить. Сучья — мягко сказано — порой целые заваленные деревья преграждали дорогу и тогда приходилось либо перелазить небольшое, но ветвистое, сука, дерево, либо искать пути обхода. И то, и другое по скользящей глинистой почве, в забитых говнищем ботинках, по колено в мокрой говно-траве, с гудящими от напряжения ногами и давящим всем своим 25 кг весом, грёбаном рюкзаком.

Что при подъеме, что при спуске, массовые стоянки не предусмотрены, как не предусмотрены перекуры, переодевания, перекусы; одновременно с этим, в целях безопасности, категорически запрещено идти куда-либо одному, ибо ты на Камчатке, чувак! А все мои инсинуации по поводу медведей, мирно отмокающих в горячих грязях, являются не более, чем художественным вымыслом. Медведь есть. И медведь ест. Всегда. И срет. Всегда. И везде. Медведь большой. И страшный. И он реально есть, и он где то здесь и ест! Ибо кто тогда мог оставить столько разноцветных больших какашек! А судя по размеру какашек, медведь наверное не один — вот какашка маленькая красная, и рядом с ней, вон большая, и уже не такая красная. Что это? Медведь пошел пописать, увидел человека — заодно и покакал? Дважды — чтоб наверняка)))))) Или это медведь из гнезда так срет — чтоб, если попадет на кого, то если не убьет какашкой, то уж точно оглушит))))))

Увы, но наверное то было 2 медведя: побольше и поменьше. А два медведя в 10 раз опасней, чем один, так как по размерам медведоговна было очевидно, что большое говно определенно принадлежит мамаше, а что поменьше — отпрыску её. Потому шли группами минимум по 3–4 человека. Шли и улюлюкали, и разговаривали, болтали кто что мог, и вслух боялись медведя, и чертыхались вслух, чтоб медведь знал что нас О-о-о-о-й как много!

И месили мы грязь камчатскую,

И пинали сучья упавшие,

Сука, что пройти не давали нам,

И говна мы медвежьего

Сторонилися.

И шагали мы в лужи безмерные

Рюкзаком тяжеленным,

За сук зацепившися.

И кричали мы шутки похабные

Чтоб медведь большой,

Наш услышав визг,

Обосравшись вмиг,

Восвояси попятился.

Ольховник почти закончился, березы становились все выше. Родина! Красота! И ногам еще не п***дец: пока в движении, вообще всё не касбздец, ну, хорошо, то есть))))) Правда, чувствовалось, что ноги подопухли, ну или ботинки в размере стали меньше. Наверное в этой местности водятся специальные медведи-пауки (паукообразные медведи, или медведеобразные пауки). Они срут, говно растворяется в почве, впитывается в сок растений, деревьев; ты идешь и вокруг — феромоны медведепаучьей железы, ты дышишь ими, они впитываются в твою кожу, в ноги, в ботинки, носоглотку… У тебя появляются слезы, ступни расширяются, ботинки сокращаются, организм пускает все силы на преодоление природных препятствий — нет-нет, не сучьев-оврагов, но борьбу с медвежьепаучьим паразитом, проникнувшего в твой организм. Еще час-другой, и он сожрет тебя! И внутри тебя появятся новые паразиты, медведе-пауки, и будешь ты кусать людей, и бросаться на окружающих, и не будет тебе жизни в людском сообществе…

Надо было бежать, и Антон понял это первым. В него, походу, уже вселилась личинка медведе-паука, и он стремился как можно быстрей от нее избавиться. Личинка давила на организм, ведь всем известно, что медведе-пауки развиваются в организме очень быстро, и если вовремя от личинки не избавиться, то пожрет личинка твой разум, и станешь ты бросаться на людей, и разопрет тебя, и будешь ты большой, как медведь, и хитрожопый, как паук.

Пока личинка еще молодая и не успела развиться, избавиться от нее можно естественным способом, с одним только НО. Мнительные медведе-пауки очень дорожат своими личинками, и если начать избавляться от их наследства прям на месте, здесь же, в их жилище — могут и не понять. А вы бы поняли, если б в вашем доме кто то решил избавиться от личинки? Естественным способом, то бишь через прямую кишку. Потому и прямая, что напрямую все выводит. Естественным способом.

Медведе-пауки тоже существа с фантазией, с художественным вкусом — у них и личинки выпадают то красные, то зеленые, то едва не желтые — чем не художники? Вот, была у нас Вика из Питера — тоже пропагандировала фекальное искусство)))))) НО медведе-паук художник лишь в душе, а по существу, он ревнитель исконных традиций, когда «я сам посру личинку отложу, а вы к себе домой»

Вот и Антоха, чем ближе личинка подкрадывалась к его голове, тем более понимал, что нефиг разбрасываться своим мусором в чужом жилище, и потому рванул в сторону лагеря, понадеясь на Данины «полчаса». Лошара! Забыл про Витины «5 минут», забыл про неизведанный после двухдневных дождей спуск, забыл про шастающих в округе мишек, про тяжеленный рюкзак — да какой там! Личинка глодала его мозг, и с каждой минутой он все более и более становился похожим на медведе-паука.

Спуск, тем временем, становился, все более резким и все более склизким. По нашим расчетам, оставалось не более получаса до лагеря, и мы были первыми, не считая Антохи. И уже березы практически прекратили преграждать свет, и был какой то, совсем небольшой, пара минут, участок с практически горизонтальным ходом, и Даня говорил, что по высоте нам осталось преодолеть метров 100 всего, и души наши ликовали, и ноги были благодарны, и вездесущие медведе-пауки были уже далеко и где то совсем неподалеку внизу уже должен был журчать ручей, и благодарный Антоха должен встретиться нас холодной настоечкой, гостеприимной поляной и теплыми объятиями.

И тут мы словно провалились. Земля прямо разверзлась под ногами, уступив место какой то непонятной жидкой субстанции, ограждаемой от всего мира широкими лопухами разросшегося шаломайника. Мы шли по желобу вчерашнего ручья. Кругом была вода и грязь, ботинки глубоко увязали в этой грязи. Земля цеплялась за них, словно хотела их стащить. А под грязью, словно воскресая, чудились руки, цепляющие тебя за ботинки, брюки, хватающие за ослабевшие твои руки. То были руки, погребенные под землей тысячелетий, руки жадные, голодные до свежих людских тел, руки, у которых, может быть, когда то разворотило живот, руки, державшие собственные кишки, утопающие в этой непролазной грязи; руки со сломанными костями и простеленными пальцами, руки, с обгоревшей от ожога вздувшейся лилово-красной лопнувшей кожей, руки с перерезанными сухожилиями, руки, с выступившими гнилыми костями; то были руки, что чувствовали дикий град гроздьев серебряных пуль, пуль пробивающих эти руки, цепляющихся за пальцы, сдирающих ногти, кожу, мясо; руки, что хватали за жирные глиняные приклады, и жали, жали на гашетку, пока наконец не опускались в пустом безжизненном безволии; руки, вырывающие чеку из гранаты, но, не успев ее бросить, собирающие осколки мощной взрывной волны. Руки были повсюду, и они однажды принадлежали кому то, как и их хозяин когда то верил в принадлежность к чему то…

Руки вырывались из грязи, грязи же одной, похоже, были они покорны. Грязь убивала, поглощала нас, мы перестали замечать высокие заросли шаломайника, небо перестало быть держателем светила, каждый человек рядом воспринимался как печальный собрат, так же глупо попавший в этот нелепый круговорот замогильной жизни. И правда, мы шли, как в траншее, или даже скорей в большой братской могиле, где вокруг слышались стоны умирающих, тяжело раненых, хотя и еще живых людей. И чувствовалось жуткое зловоние, исходившее от этих страшных могил, и эти руки, раздробленные черепа, и кости, кости…

Как ни странно, но мы догнали Антона. Видимо, штурм могильной траншеи также не дался ему легко, так как личинка все еще продолжала плодиться в нем, но не было уже той молодецкой тяги к новой жизни, и страх перед медведе-пауком как то затмился страхом, — нет, скорей опасением чего то неявного, но существующего, бросающего вызов всем людским законам, чего то потустороннего, неживого, но витающего в воздухе постоянно и неизменно, чего то нематериального, но тем более страшного и неопределенного.

Скажу честно, именно тогда я бежал. Бежал от внезапно нахлынувшей фантасмагории, безумных видений, образов; бежал от чмокающей при каждом шаге, зыбучей мертвецкой жижи, от хватающих и стаскивающих твои ботинки, костлявых черных рук; бежал прочь от незримой плотной тени, «оберегающей» меня на всем участке чертовой могильной траншеи; бежал навстречу воздуху и небу, птицам и живым людям, даже к медведям, их большим красным какашкам — бежал и радовался каждой толике этого нового, светлого, дивного мира.

Наверное впервые за все время похода наша группа растянулась более, чем на полчаса: несмотря на, казалось бы, четкое разделение группы на две части, помимо меня, Антона, Дани и еще пары человек, к спуску никто более не вышел. А было на выходе нас человек 7–8! И звонок по рации Вите тоже выявил, что в его группе всего 10–11 человек. Итого, мы имеем 3–4 потерявшихся. Потерявшихся в зыбучих плавучих траншеях, где куда-либо свернуть просто невозможно. Мы напрягли слух и зрение. Невдалеке тихо переливался ручей, и темные лопухи шаломайника тонули в окружающем безмолвии. Пять или десять минут мы попеременно кричали и слышали лишь звучное мурлыканье ручья, да осенний шелест листвы.

Где то вдалеке послышались людские голоса, и минут через 20, чуть обогнав Витю, появились наши потеряшки))) Стало понятно, почему они не слышали наших громких криков: идя по адской склизкой траншее, судорожно цепляясь за уцелевшие коренья, ветки, листья шаломайника, осторожно перебирая ногами, тщательно выбирая каждый шаг, рискуя провалиться в проклятую бездну всепоглощающего глино-говна, они были сконцентрированы на одной лишь цели — уцелеть, не провалиться в топкую вязкую жижу, дойти живыми, и хотя бы в относительной чистоте)))

Лагерь был всего в пяти минутах от злополучной стоянки и показался нам просто хоромами, сравнимо с предыдущими местами обитания. Омрачил, правда, какой то мутный хамоватый чувак, который сразу при встрече попытался нас далеко-далеко послать, ну типа на йух что ли. Но и к такому обороту мы оказались готовы, точней, нам было реально пофиг. Готовы оказались наши гиды, и поговорив с чуваком пару минут, было дано согласие разбить лагерь.

Да, и можно было пользоваться всеми благами цивилизации в виде горячего бассейна, душа, и даже настоящего туалета! Цена вопроса — бутылка водки! Ну, и по 500 р. с человека — типа за «блага», дрова (в лесу!!!!) и толерантность вмиг подобревшего чувака. 500 р. были включены в общие расходы, и даже более — если б были места в домиках (а их почему то не было), мы бы имели теоретическую возможность переночевать на настоящих кроватях, правда стоило бы это дороже, но опять же было заботливо включено в цену организаторами, за что большое спасибо Саше Павлову!

А вот насчет бутылки водки мы так и не поняли… Ладно, если б приперлись на халяву, типа как к вулканологам — тут проставиться сам бог велит. Но когда ты за все честно платишь, причем платишь в лесу за дрова!!!! и к этому присовокупляешь целую бутылку водки, которую пёр через чертовы перевалы и всякие гадкие бездорожья… На такое был способен только наш единственный и неповторимый гид непьющий — Витя, етить его! Так до конца похода и не смогли мы ему простить бутылку водки какому то мудаку за дрова в лесу (((

А лагерь и правда был крутой, особенно горячий бассейн. Как же это было непривычно — в противовес всего час назад чавкающим могильным траншеям, вчерашним грязевым лужам — вот так вот, не торопясь никуда, вальяжно развалиться в горячей ванне, закрыть глаза и отдаться во власть природному теплу; нежиться в бирюзовой теплой ванне, забросив все заботы, очистив голову от тяжкой походной жизни…

И устремился я, спеша склониться,

Чтоб глаз моих улучшить зеркала,

К воде, дающей в лучшем утвердиться.

Как только влаги этой испила

Каемка век, река, — мне показалось, —

Из протяженной сделалась кругла;

И видел я надводный холм прибрежный,

Как будто чтоб увидеть свой наряд,

Цветами убран и травою нежной,

Так, окружая свет, над рядом ряд, —

А их сверх тысячи, — в нем отразилось

Все, к высотам обретшее возврат.

И не смущали взор ни глубь реки быстрящей

Ни гор далеких снег, ни вышина,

Вдыхая вволь весь этот праздник ясный

В количестве и в качестве сполна.

Там близь и даль давать и брать не властны:

К тому, где бог сам и один царит,

Природные законы непричастны.

В желть вечной розы, чей цветок раскрыт

И вширь, и ввысь и негой благовонной

Песнь Солнцу вечно вешнему творит,

Теплом из недр земли уласкан,

Любовь где силу разума пленит.

…и зарождалась в голове мысль о непринужденной и размеренной жизни в тропическом раю. Обилие сладких фруктов, роскошной океаническая рыбалке, подводной охоте, удивительным кораллам, белоснежном песке, кокосовым и банановым пальмам… Солнце, яркие птицы, гнездящиеся на острове, морские черепахи и чудные коралловые рыбы…

Наверное впервые за весь поход мы по-настоящему смогли расслабиться: не надо было никуда торопиться (теоретически мы могли оставаться в этом раю до самого окончания похода, а это еще 4 дня!), все сложные переходы позади, палатки расставлены, ноги благодарно отмокают в теплой неге природного тепла, и чертов рюкзак далеко, и не пугает более своими 20 килограммами, а порядком настрадавшиеся от зыбучей трясины штаны-ботинки мирно сушатся под дымком у костра. Что еще от жизни желать, да и много ли нужно было нам для счастья!

И был большой костер, и настоящий туалет, и с утра ожидали нас сухие ботинки, и быстрая холодная горная речка, отделяющая всего на десять метров нас от горячего бассейна, а время было позднее, и лишь мельком вспоминали мы красные медвежьи каки о двух размерах, и Антон, окончательно излечившись от личинки медведе-паука, лихо вальцевал собравшихся играть в мафию. И почему то убивали всегда Рому (меня, блин!!!), хоть и был он всегда мирным жителем. И Антон с Галей хищно переглядывались, и в преступном заговоре убивали очередного беззащитного трудягу — вот и верь после этого женщинам, надейся на прокуратуру! Но, хоть и затевали они сей заговор вдвоем, трибуном же была исключительно Галя: открыв свои большие горящие хищные глаза, она вещевала о своем очередном «сне» — мне приснилось, что мирный студент Родриго (Рома) по ночам приходит к танцовщице Кармен (Вика, по моему) и они совместно затевают какую то авантюру. Вы можете себе представить студента и танцовщицу, которые типа «мафия»??? И прокурора, который негласно одобряет этот беспредел!!! Миха, ты не боишься просыпаться?????

Ночью проснулся, услышав сильный всплеск, будто большой речной кит махнул хвостиком и поднял гигантскую волну, что может захлестнуть наш домик (палатку). Да, наша палатка была самой ближней к воде — на Камчатке воду можно (и нужно) пить прямо из реки, и это есть большой плюс. И постирать ухайдаканные переходом штаны, и помыть ботинки, набрать воды для питья-готовки — все рядом. Быстрая речка бурлистым ручьем преодолевала естественные пороги в виде упавших деревьев, вечером же убаюкивала своим тихим прозрачным журчанием.

Проснувшись глубокой ночью, я прислушался — очевидно, что кто-то плещется невдалеке от нашей палатки: наши? — сомнительно, все же ночь и все такое; может кто вышел постираться — разумно, я тоже, только придя к реке, прополоскал свои штаны и вымыл ботинки, но не ночью же!; ну может дежурные промывают котлы, хотя от мытья котлов не настолько сильный звук; или кто то упал и пытается выбраться, но тогда б хотя бы матерился, кричал, ну там — сопел, ну и опять же, не 5 минут!

Медведь! — тут же стукнуло у меня в голове! И вмиг продрав глаза, нащупав камеру, «выбежал» из палатки. Ну, то есть выполз, ну, и конечно, не в миг)))). И, увы, все что смог разглядеть этой глубокой ночью, при мутном свете далекой луны — это убегающего вдоль домиков молодого мишку, так мило плескавшегося пару минут назад всего в десятке метров от меня…

Впереди оставалось еще 4 дня похода. Были предложения остаться здесь и поотмокать может еще денек-другой. А впереди маячил Тихий океан. Большой, настоящий: пусть и не горячий, и даже не теплый, и даже, скорей, еб…чески холодный, зато САМЫЙ большой на планете! И идти до него всего километров 12 — для города расстояние пары часов хода. Ну, даже за минусом Витиных «пяти минут», все равно здесь, со все еще тяжелыми рюкзаками и размытой почвой, это как минимум, 4–5 часов. Ну и масса бродов, как обещал Даня. Зато никаких тебе вверх-вниз — все по «ровной» поверхности, и даже по «дороге».

«Дорога» действительно была, точней то, что принято называть дорогой, ибо ни одно авто средство, включая вездеход (об этом позднее) по этой дороге проехать не смогло бы. Но мы ж не какое то 4-х колесное аутомотище, мы ж Человеки! Мы можем протопать на своих двух еще и не такое, потому, не испугавшись дурного прогноза, типа дожди и т. д., решили не задерживаться на этом добром островке цивилизации и двинуться вперед к новым приключениям.

Вообще, тут вроде как должна была быть дорога, на картах ее, само собой, не было, но фактически она была. Иногда. Иначе, как бы построили сию замечательную турбазу? НО вследствие непрекращающихся дождей последнюю неделю, дорогу сильно размыло, потому то, что оставалось, лишь отдаленно напоминало дорогу. Точнее колею. Точнее, две тропинки, как ни странно, иногда расходящиеся (вот тебе и колея!) А вокруг лес. Осенний. Мокрый. Красочный и очень красивый. Мертвый лес. То и дело встречались сухие, поваленные и немного ужасающие деревья. Колея пропала. Но лес, трава и грязь осталась на нашем пути.

Еще вчера, придя в лагерь, я хорошенько замыл свои треккинги, в надежде не пользоваться ими ближайшие несколько дней. И правда — по большой грязи в лесу надо идти либо в болотниках, либо в сандалиях. В ботинках тоже, конечно, неплохо, даже хорошо, но уж больно ноги устали после вчерашнего перехода, даже не столько устали, сколько распухли. Ноги ведь одни из самых многострадальных лишенцев в походе: вся тяжесть, вся грусть и боль дальних сложных переходов ложится именно на них; именно они первые страдают при каждом малом броде, на них ложится нагрузка чертового рюкзака, они, стесненные по 10–12 часов в неуютных треккингах, покорно преодолевают все новую и новую высоту.

Высот, правда, более не предстояло, зато впереди был последний, но крайне утомительный (со слов Дани) переход. С бродами по пояс, с грязькой, дорожкой с удолбанной колеей, ну и прочие прелести перехода))) По сути, идти надо было км 12 что ли, то есть часа за 4–5 должны бы управиться.

И было двое нас таких разумнейших безумцев: я и Саша. Те самые безбашенные люди, что в противовес добротным тяжелым треккингам сжалились над своими двумя, и дали-таки ногам возможность отдохнуть лишние пару часиков. И, О! мои благодарные ноги — как легко и вольготно скакали они по всем холодным грязькам, как быстро перескакивали они частые лужицы-канавки-ручейки, как мягкА была их поступь, даже под грузом все еще тяжелого рюкзака. И идти было вправду одно удовольствие, особенно подстегиваемый мыслью, что переход сей последний, и впереди только солнце и океан, и 3 дня блаженственного отмокания, и даже не дни, но часы, и всего то несколько километров удаляют нас от сей земли обетованной, награды нашей за все предыдущие лишения.

А дорога тем временем становилась все хуже, и все шире становились канавки с грязным месивом внутри, и чаще встречались поваленные деревья, что требовали лишних пяти минут чтоб обойти их, и ноги все чаще застревали в предательском болоте, и даже некоторые начинали падать, споткнувшись о чертову сучину, спрятавшуюся в болотистой жиже. И уже не считалось зазорным провалиться по колено в очередной запрятавшейся в буреломе гаденькой луже. И Даня, подлец, продолжал «ободрять» нас, что худшее только еще впереди…

… и увидели мы до чего может довести «худшее» в сочетании с явным расгильдяйством и хреновой погодой — на пути нам встретился самый что ни на есть настоящий большой гусеничный вездеход. Что ни говори, а любые колесные вездеходы предназначены для движения по дорогам, пусть даже и очень плохим. Гусеничная же машина, напротив, постоянно настилает под себя свое собственное дорожное полотно, что и делает ее настоящим вездеходом, способным преодолеть и раскисшую пашню, и торфяное болото, и глубокий, по пояс, снег, и каменистый брод, но не убитое длинной беспогодицей камчатское вязкое говно! И это был не самодельный маленький вездеходик на базе УАЗа или чего там — то был настоящий большой японец, метров 10 в длину! И как можно было ухайдакать такого матерого зверя — одному богу известно. И стоял он там, такой красивый, видно было что стоит от силы пару-тройку дней, ну как дожди начались, так походу и «припарковали» его. Вокруг валялись срубленные деревья — видно было, что пытались воспользоваться ими как настилом, но все было тщетно — здоровая махина задремала на берегу какой то местной речушки в ожидании какого то чуда, которое смогло бы вытащить такого дурака. Жалко машинку.

А мы наоборот приободрились — уж если такую махину природа засасывает, не давая возможности проехать по чертовому говну, то мы себя чувствовали прямо героями, ибо оказались круче вездехода)))))

И тут появилась река. Настоящая, большая — не те ручейки, которые худо-бедно можно было перейти по поваленным деревьям, помогая палкой, цепляясь за свисавшие веточки. Нет, это было большая река, в самом узком месте не менее 50 метров в ширину, зато река самая что ни на есть нерестовая — первое что увидели, так это темное пятно спонтанно перемещающееся вдоль русла реки. Отнерестившийся лосось, точней черные страшненькие горбуши, с типичным ярко выраженным горбылем и оскалившейся зубастой пастью. Сотни размером с локоть рыбин свободно перемещались, приманивая нас, голодных до зрелищ туристов, своей кажущейся близостью и доступностью.

У реки сделали часовой привал в надежде наловить рыбы, ну и вообще, исследовать берега — может найдется какой-нибудь удобный переход, ну или место чтоб река была поуже, ну или помельче с менее сильным течением. Витя пошел исследовать реку, а Даня с Женей, поколдовав над леской с крючками, начали кидать свои тройники в гущу пятна, в надежде подцепить рыбину за боковину. По моему, называется это в нахлыст и считается чуть не браконьерством. Но рыба, как оказалась, была уже не жилец — с таким горбом она уже и ведет себя очень вяло, соответственно, и жить ей остается всего пару дней. Потому и мясо у нее считается уже несъедобным и идет на корм всякой животине. Ну, это для камчадалов, их я имею в виду.

Мы же, увидев, как отпускает Даня вторую пойманную рыбину, мы — жители средней полосы, которые видели горбушу лишь мороженную в магазинах — , мы, конечно же, проклинали чертову камчатскую брезгливость, или избирательность и демонстративно игнорировали Данины призывы собираться побыстрее. Для нас это был удар ниже пояса — вот так вот взять и ПЕРВУЮ за 10 дней настоящую рыбу, взять и отпустить. После всех чертовых консервов, тяжеленных, набитых картошкой и луком рюкзаков, типа «для ухи» — вот так вот взять и отпустить… Не понимали и простить не могли. Материли Даню, вспоминали рыбу и проклиная сложную свою судьбинушку, с явным неудовольствием готовились к первому нашему настоящему броду.

Болотников было у нас всего три пары, и на них аж 20 человек! Точней, был еще Илья, он как раз оказался одним из покупателем болотников у чуваков на жировских источниках. Но, видимо, кулацкие замашки тех чуваков перекинулись и на Илью, т. к. делиться своими кровными болотниками он наотрез отказался — ну да бог с ним. После нескольких попыток определили наиболее удобное место для перехода, увеличив, правда, расстояние с 50 метров до 100. Но зато глубина должны была не превышать пояса, что было как раз под силу болотникам. В моем случае, раз уж предыдущие пару часов я шел «налегке», то есть в сандалиях, даже не надо было переодеваться, всего лишь закатав штаны повыше. Ну и более-менее привыкнуть к холоднющей воде, чем я занимался во время рыбалки. В общем, в путь!

Идея перехода проста: перешел реку, отдай болотники другому. То есть идут трое человек, переходят реку, двое снимают болотники, а третий относит их на другой берег. Плюс мальчики могут перенести девочек, что поменьше, ну и рюкзаки и прочую снедь. В общем, за полчаса реку мы преодолели. Леха-пивовар, правда, не дожидаясь своей очереди на болотники, ринулся в тапках прямо в воду, раздевшись до красных труселей))))))) Перешли без потерь, ну не считая того, что все задубели! Ну кто то может замочил немного штаны или рюкзак, что тоже не так и страшно.

По мере приближению к побережью воды становилось все более и более. И мои друзья в треккингах страдали все больше, стараясь не намочить ботинки, прыгая от одного островка суши до другого. Через полчаса такой водянки половине людей было уже пофиг на сухие ботинки, так как бесполезно было воевать со все прибывающей водой. Последние из сухих могикан в лице Антона и еще пары человек жутко матерились трехэтажными проклятиями, когда на самых подступах к лагерю вдруг столкнулись с самой настоящей сантиметров 20–30 глубиной речкой, обойти которую не представлялось возможным. И тогда, с улюлюканьями и дикими воплями, бросались они в самую пучину длиннющей канавы, в надежде проскочить последние метры развороченной грязюки.

Не пострадавших не было ни одного. Кто по колено, кто по самый пояс замочился коварной водицей. Я, изначально идя в сандалиях, просто замарался по пояс. Сухими остались лишь счастливые обладатели болотников — им единственным была грязь нипочем. Но таковых было всего лишь 4 человека. Остальные 16 грязные, мокрые, но счастливые торопливо забивали себе места получше на долгожданной сухой опушке.

Чем запомнились заключительные 3 дня нашего похода — тем самым, что на Камчатке называется «лежрать»: мы исхитрялись в приготовлении различных блюд, экспериментируя с теми немногими продуктами, что у нас оставались. Правда, было тех продуктов, мягко скажем, в излишке: на нас, 20 человек приходилось порядка 100–120 кг различных круп, картошки, овощей, колбасы, тушенки, сгущенки и прочих мелочей. Это включало наши продукты, что мы перли через долы, реки, перевалы, ну и предыдущий схрон, который тоже равнялся килограммам 20, не меньше. И мы были последней группой в этом году, то есть надо было все это доедать, ну или доедать хотя бы самое вкусное))))

С первых же часов стоянки начали соображать как бы повкусней извести все те вкусности, что заслуженно достались нам, и тут же завитали в воздухе столь милые походному уху, столь приятные измученному животу чудесные слова: паста, уха, жаркое, салат (!!!!!) торт (???). И даже где то слышались крамольные отголоски, типа «аперитив», а Женя даже намекнул на внезапно обнаруженную заначку))

И мы от слов перешли к делу. Все эти три оставшихся дня мы были одной большой семьей: мы встречали рассветы и провожали закаты, мы ложились поздно и вставали рано и не потому что нас кто то будил, а просто на запах каши на молоке (сухих сливках) с орехами и шоколадом, и чае-кофе со сгущенкой. Всего было вдоволь и мы просто наслаждались жизнью))

Почему то именно сейчас вспомнил я, как когда то еще, на заре молодости, попав во 2–3 раз в Турцию-Египет на All inclusive мы первые дни бросались на многочисленные яства, запивая это, бесплатными опять же, местными бухашками… Да, были времена. И ведь были счастливы, и радовались каждой новой кормилке, и бухашке, и вечерней развлекашке… Как хорошо, что люди взрослеют, как хорошо, что помнят свои истоки, свои первичные порывы. А потом, уже на третий день халявного всеядства уже начинал как то более осознанно подходить к правильному образу жизни, и понимал, что отдых не есть только пожрать, бухнуть, поспать, но и гораздо более — именно тогда я начинал открывать новую, не all-inclusive Турцию, и до сих пор благодарен той поре, что научила меня отделять зерна от плевел, не бросаться в безудержство халявного чревоугодия, но создавать и потреблять собою созданное, искать всегда чего то нового, и, даже найдя, не останавливаться, а двигаться все дальше и дальше, видя новые горизонты и достигая новых вершин.

На Камчатке ж это был наш дембель)) Долгожданная нирвана, расслабление и право, наконец то, взглянуть назад, понять, что мы реально это заслужили. Ведь чем дальше и сложнее цель, тем больше радости от ее достижения.

Мы научились строить баню — что есть походная баня? Собираются все валуны в округе: валунов должно быть реально много, ибо на баню парой десятков камней не обойдешься; конечно же, дрова — их тоже поболее, ибо топить надо часов 5; ну и тент — тут была небольшая проблема, ибо палаточных тентов было жаль, да и размером маловаты, но где то в паре км от предполагаемой бани, виднелась какая то синева, которая в итоге оказалась пристанищем браконьеров. Разделились на группы: девочки собирают дрова, и дров реально нужно было до хрена. Как оказалось, наиболее лучшие дрова — это выброшенный из моря сушняк, пролежавший целое лето и хорошенько просохнувший. С камнями тоже проблем не было, благо Камчатка это просто край камней. Камни, конечно же, собирали парни. А вот за тентом пришлось посылать Витю, как самого опытного, ибо скомуниздитьу браконьеров тент — это не каждому по силам)))

Печка делается высотой чуть ниже человеческого роста, желательно на каркасе — в роли каркаса выступила рама какого то сгнившего автомобиля (да-да и такое можно найти на побережье!). Каркас нужен для создание в печке тяги, то есть две подветренные стороны должны быть свободны от камней для хорошей вентиляции. Пара часов и печка готова, еще пара часов и там горит хороший стабильный огонь. Каркас правда металлический прогорел к чертям собачьим, потому печка иногда сваливается, забивая столь необходимые проемы для подачи дров и вентиляции, но с помощью какой то матери, мы делаем некое подобие гигантской пещеры, в топке которой ярким пламенем горит адов огонь! Теперь пара-тройка часиков и можно смело париться. Витя к тому времени приволок здоровый синий тент, и установив его, идем вкушать пасту мясонаре под чесночным соусом с горячими сэндвичами

Пока первая часть коллектива сооружала баню, а вторая часть была занята готовкой, третья часть наших ребят пошла на рыбалку. В итоге, к обеду нас ожидала горячая баня, вкуснейшая паста и на ужин с пяток среднего размера гольцов. Вот это был настоящий подарок, первая наша добыча с самого начала похода и мы наконец то дождались давно обещанного Даней момента, когда на ужин нас ждет настоящая камчатская уха)))

Рыбаки, правда, наши приуныли — в первый раз их пошло человек пять, и вроде и тут была рыбка, и тут клевок, и только вроде место хорошее нашли, а уж смеркаться начинает… — в общем, решили с утра пораньше на следующий день выйти, и добить таки место: либо совсем отплеваться и искать другое, либо вернуться с настоящей большой добычей.

Пока же мы с Даней, вернувшись после банной вахты, вовсю уплетали нашу обалденную пасту — там были собраны все вкусняшки, что оставались: тушенка, колбаса, поджаренный лучок, все это в сливочном соусе с приятного оттенка чесночным соусом под аппетитной корочкой из запекшегося сыра. Порывшись в запасах, я развел последние 300–400 грамм спирта, получив чуть меньше литра 40 градусной смородиновки, и выпив по паре стопок, мы не торопясь двинулись заново принимать банную вахту.

Вахта по сути заключалась в поддержании огня, не развалении кострища, ну и затыканием мелкими камнями внезапно образовавшихся щелочек, уводящих наружу тепло. Встретиться у бани условились через час: баня предполагалась «по черному», то есть огонь тушится, остаются горячие камни, которые как минимум часа 3 будут согревать пространство внутри тента. Чтоб именно «попариться», надо вылить кушат воды на раскаленные камни, и тогда горячий влажный воздух с испарениями соленой морской воды буквально пробирает до самого основания косточек, соплит носоглотку, обжигает плечи, пальцы, слепит глаза и прямо пичкает тебя здоровым теплом, заставляя краснеть одеревеневшую от суровых переходов кожу.

А потом, с улюлюканьем, криками, визгами, мы мчимся в холодную морскую воду, наплевав на температуру +5 на улице и +10 в воде, и окунувшись пару раз, снова бежим назад в теплую соленую баню, где еще и еще раз встретимся со сверкающими глазами друг друга, расплескиваем воду в жерле каменного монстра и снова запыхтев и бешено захлопав глазами, будем хлопать себя по плечам, лишь мелкими междометиями, типа «е***ааааать!!!!!" выражать всю нашу радость этому маленькому чуду…

Тогда, после бани, я, засыпая, мысленно представлял ноктюрн Шопена — тихая размеренная картина теплой ночи, полной неги, с дрожанием воздуха, мерцанием звезд и шелестом листвы. На память приходят строки Пушкина из «Каменного гостя»:

Как небо тихо;

Недвижим теплый воздух — ночь лимоном

И лавром пахнет, яркая луна

Блестит на синеве густой и темной…

И музыка была не только фон в ночном пейзаже: подобно убаюкивающему движению колыбельной, она звала меня в далекие дивные миры, где сон и явь, где

Вдали от берега, в мерцании морском,

я жадной глубиной был сладостно влеком.

Я видел небосвод сквозь пену золотую,

дрожащий серп луны, звезду одну, другую…

Тускнел далекий свет, я медленно тонул.

Манил из глубины какой-то чудный гул.

В волшебном сумраке мой призрак отражался.

В блестящий волн аллюр я тихо погружался…

На завершающий день было решено устроить пир на весь мир. С утра пораньше как раз рядом с лагерем проходила какая то команда — бойскаутов, что ли — они шли и вопили речевку типа:

Не боимся никого

Мы отряд — бизоны

Мы медведя нахлобучим

Пусть боится он нас)))))

Ребята вопили во всю глотку — видно было, что гид хорошенько по ним прошелся в плане орать погромче во избежании внезапной встречи с косолапым. И где то под завершение колонны (а было их там человек 10–15) один из ярых адептов «обучал» очевидно новичка со словами: «ты как снарягу держишь? Надо чтоб была закреплена на 2 узла и к карабину пристегнута, и держать надо вверх, чтоб в случае чего заметил, если упадет. Ты ж понимаешь, что от этой снаряги твоя жизнь зависит? И не только твоя, а всей команды!»

Я прямо ужаснулся, услышав эту речь — хоть и спросонья, но все равно ж было любопытно, чем это старший товарищ попрекает юнца — удочкой, иль палкой треккинговой)))) Ребята походу реально собрались суровые, ибо что речевка (уж не помню продолжения, но точно смысл, что замочат всех медведей в случае чего), что «взбучка» за неправильное обращение со «снарягой» — все говорило, что ребята как минимум собираются Ключевскую покорить, причем пешком и при помощи той самой «снаряги»)))))

А отошел ото сна окончательно, собственно, как провожал наших на рыбалку — в этот день пошло лишь трое: Вика, Женя и Илюха. Остальным подниматься в 6 утра и переться черт знает куда было не охота. Да и болотников, как я сказал, было лишь на четверых.

Вспомнил суровых парней со «снарягой» — им лет по 15–20 всего было, видимо от взрослых понаслышались «реальных» слов, вот и кичатся перед молодежью. А вот прощаться с нашими было жаль — уходили часов на 8–10, хотя Женя опытный походник.

Женя, сам камчадал, уже третий раз идет в тур этими ребятами (компания через кого мы путешествовали). Сам по профессии — какой то начальник в военной прокуратуре, или в следственной части. Но человек — один из самых лучших, что я встречал. И на редкость спокойный — по следакам, тем более начальникам, такого не заметишь. Всегда у Жени была какая то вкусняшка в кармане, типа мясных чипсов или сухофруктов, и всегда именно тогда, когда в этом испытывали наибольшую необходимость. Женя наверное единственный из всего нашего коллектива, у кого всегда, даже на перевалах, была вода, причем в значительно бОльшем количестве, чем требуется нормальному человеку, и, конечно же, он ей со всеми и всегда делился — представляете, тащить лишние 1.5 литра чтоб напоить десяток лентяев!

Потому, провожая нашу троицу на полдня на рыбалку, никто особо не переживал. И с утра пораньше первую половину дня решили занять приготовлением прощального ужина. Салат из морской капусты, жаркое из тушенки под грибным соусом, компот из сухофруктов, варенье из шиповника, аперитив из кизила перед едой и коньяк (Женина заначка) со смородиновкой на вечер. Ну, и конечно же, многие надежды возлагались на наших добытчиков — именно на рыбе хотели мы сделать основной акцент на вечернем пиршестве. На десерт же Антон, к счастью дежурный на тот эпичный день, решил порадовать нас настоящим тортом.

Что есть такое походный торт, когда продуктов всего лишь ограниченный запас, есть десяток свободных рук и сильная жажда новых свершений — берется все, что есть, за исключением кетчупа и майонеза; из белого хлеба делаются сухарики, крошится печенье и вообще все сладкое, что есть в лагере; варится сгущенка (банок 5–6), еще пару банок оставляем как есть; специально обученные руки тщательно перемалывают все это месиво, как правило, с помощью страшного вида палеозойской дубины, которая выступает в роли толкушки; для экзотики (ну, типа экспромта) наколбашивается лимонная цедра и перетирается с сахаром; измельчается килограмма 2 карамели; в мелкую терку (ее конечно же не было, потому ножом) мелко-мелко натирается (нарезается) шоколад (его тоже было 3 вида). Собственно все. Все это страшненькое, но вкуснючее месиво тщательно еще и еще раз перемешивается и — вуаля — получается торт! Посыпаем это чудо сверху лимонной цедрой, накидываем поверх шоколада, и — теперь изюминка! На нашу бревнообразную залипуху, гордо именуемую тортом сверху, для придания декора, выкладываем рябинками цель нашего путешествия — «Камчатка». Все! До сих пор друзья не могут поверить, что слово выложено рябиной — ведь в наших краях принято считать, что на Камчатке икры поболее рябины будет, потому до сих пор пересказывается легенда, что мы, зажравшиеся туристы, делали икряной торт, так как икра уже не лезла сама по себе. Ну, как у хохлов есть сало с шоколадом, так и у камчадалов есть торт с икрой)))))

А к обеду вернулись и наши рыбачки, и вернулись не просто с десятком рыбешек, а с самым реальным уловом — порядка 30 гольцов, 3 кижуча и пара горбуш. Причем 2 рыбины сантиметров по 50–60: кижуч и горбуша были икряными! И была икра пятиминутка, и уха, но уже без картошки, ибо места в котле на картошку не хватало, рыбины покрупней (таковых было штук 5) и десяток гольцов запекли в листьях шаломайника Делается очень просто — рыба очищается от внутренностей, солится перчится, и заворачивается в широкие листья шаломайника — готово! Запекать в углях минут 20 и все. Вообще, по описанию похоже на типично ительменское блюдо — они и хранили продукты в шаломайнике, и коренья его употребляли, и чай заваривали из него — так, к окончанию похода мы начали понемногу ассимилировать)))

Пока Антон колдовал над тортом, Женя и Ильей чистили рыбу, а Даня делал пятиминутку, девчонки соображали салат из морской капусты. Делать его легко: сам, когда жил во Владивостоке постоянно покупал морскую капусту в листьях (за сущие копейки), вываривал и делал салат. Одна беда — покупная капуста (ну, которая на рынке) — она все же молодая, то есть поварить ее достаточно час-полтора; наша же капуста была достаточно старая — что нашли на берегу — , и варить ее, соответственно, требовалось часа 3–4, потому капусту мы заготовили еще днем ранее, и с утра пораньше принялись ее варить. Дальше же все просто — немного лука, морковки; в домашних условиях люблю добавить болгарского перчика — посолить, добавить немного уксуса, настоять полчасика — и все. Вкусный, полезный салат из морской капусты готов.

Если б кто мог понять какое же это наслаждение иметь обед (ужин) из 4-5-6 блюд! Запеченная картошечка, ароматная уха из свежей рыбы, рыбка на углях, рыбка в шаломайнике, салат из морской капусты, хе из рыбы, ну и на десерт шикарнейший торт! И это не считая рядовой еды, типа тушенки, колбасы, сыра и т. д.

С утра медведь съел нашу утреннюю закуску — сыр, колбасу: раскидал сахар, понадкусал майонез — говорили, что не любят мишки всякие колбасы, но наш оказался не из тех — стащил целую палку, сука! Ибо надо было лучше прятать, выше, точней. Мишка походу был молодой, так как большой хрен бы залез. Вот и я и проснулся от вероломного шума — думал кто пописать пошел, да дорогой ошибся. Но то гремели наши тарелки-кружки, наши бы так греметь не стали. По крайней мере, отматерили бы чью нибудь мать, пройдясь по десятку плошек. Этот же нахал, пока я не встал (хотел же снова пофотать) даже не удосужился свалить.

Хорошо, что мы с Антохой и Саней загодя отняли у Вити обрезь рыбы, который он хотел выкинуть — мы там еще нехило мяса для хе из рыбы наскребли. Им то и позавтракали.

Вспоминался вчерашний волшебный, как на заказ, закат — наверное бесконечно можно любоваться на подсвеченный золотистым закатом пурпурный горизонт огненно-красного уходящего солнца. И видеть как

в долине океана

Шум моря стих,

Свершается таинственный закат,

Несется медленно над бурными волнами

Полночный шепот грез…

Смотреть на огонь, провожать благодарное светило и бесконечно вспоминать те чудные моменты нашей, уже почти завершенной, осенней камчатской феерии. Воссоздавать все те безумные краски, которой осень так щедро одарила эту землю, улыбаться при воспоминании моих добрых друзей — начинающих камчадалов — так гордо мы себя зовем после возвращения. Материть озорливого мишку, что под утро слямзил наш завтрак, и снова ждать возвращения в этот загадочный и необычный камчатский край — край медведей и вулканов.

Теги: Экстремальный отдых, Самостоятельные путешествия, Рыбалка