Хочется спеть песнь Ярославлю. Тысяча лет, как один день. И что есть время…
Хочется спеть песнь Ярославлю. Тысяча лет, как один день. И что есть время…
Течет Которосль, впадает в Волгу великую. Течет Волга, к морю-окияну. Каждый ручеек на Земле наполняет собою великое-дальнее.
Так и Ярославль, вот уже тысячу лет, как сердце золотое, посреди Земли Русской бьется.
Яр, Ярило — Солнце, славили его люди древние в самом центре мира земного. Так и географы — мужи ученые, указывали: непростое это место — особое!
Услышал то живое сердце сам Ярослав Мудрый, да и основал город. Поди теперь разбери — откуда название пошло!
Середа! Место чудное, сакральное. Рифма к рифме прилепляется, сказ сказывается.
Как теперь жителей называть? Ярославцы, ярославчане? Ах, вот: ярославляне, так напевнее будет, да чтоб ударение на «а», да чтобы спеть это слово, над Волгой оголосить.
Ну, а если по-простому, по-старинному, то жили здесь берендеи. Так называли людей, что в лесу жили, да с медведями не сорились, ибо силушка у них была могучая.
Говорят, что сам Ярослав медведя победил, да языческие капища разрушил, когда в эти места пришел. Тогда и начали церкви строить, которых теперь, наверное, сорок сороков.
Куда ни зайди, отовсюду маковки храмов выглядывают, свечами горят золотыми.
Иногда новое сквозь старое проглядывает.
Иногда старое сквозь новое, горькое…
А вот и из музея космонавтики маковки видны.
Символично! Мажорно! Гармония сердце радует.
Хоть и разрушали их в лихолетья, жгли, да мучили камень-каменный, а церкви все же живут-возрождаются, людей собирают для дела верного.
Бер-медведь, в берлоге живет, сильный зверь, и добродушный, и свирепый — это как к нему подойти…
Вот Сергий Радонежский и Серафим Саровский, медведей, что в лесу к ним, к отшельникам приходили, кормили из рук хлебушком.
Сейчас медведь на гербе Ярославля. Древний символ, глубокий смысл. Кому надо — разберется, да задумается.
Я то раньше, в детстве, думала, что царство царя-Берендея, где добрые берендеи живут, всего лишь вымысел литературный — это когда сказку о Снегурочке Островского читала, и когда оперу Римского-Корсакова смотрела…
А оказывается вот оно — Берендеево царство — Ярославль древний!
Сегодня медведь, как говорят — бренд туристический (чтобы продавали-покупали посноровистей), то, что туристам покупать положено, в память о путешествиях замечательных.
Вот и этот медведь не простой, а с секретом потаенном, о чем и табличка выставлена. Чтобы, если что, народ иностранный, благами европейской цивилизации избалованный, изнеженный, не икнул-не вздрогнул, а был бы подготовлен к опасности, которую инженеры-мастера навыдумывали.
А принимали веру христианскую и в Киеве, и в Ярославле, и по всей земле Русской не по уму, не по крестоносцев велению, а, как водится на Руси — по сердцу, по желанию тайному, Истину великую познать.
Поклонялись богам языческим, а душа Полноты просила и была готова неведомое, но такое желанное в себя принять.
Нельзя заставить целый народ верить и любить насильно. Свободная воля нужна, воля человеческая.
Вот и здесь Петр с Февронией стоят, жизнь прекрасную в любви прожитую вспоминают, новым влюбленным, да любящим в назидание.
А это иной памятник, современный-непременный, а и тоже ласковый. Кабы все так! Пол- половина, лишь в соединении мужчины и девицы-красной Всечеловек-то получается. Единства гармония, форм округлых величание, восьмиричность тайная, и круг — из бесконечности весточка…
Течет Волга, река родная, обтекает Россию серёдошную, сердечную.
Как понятны мне были строчки Некрасова, которые я когда-то детской душой мысленно качала-лелеяла, будто сама их сложила в песнь напевную.
«О Волга!.. Колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я? Один, по утренним зарям, Когда еще всё в мире спит И алый блеск едва скользит По темно-голубым волнам, Я убегал к родной реке»…
Вот он! Писатель великий. Волгу, да Россию-Матушку воспевший. Хороший памятник земляку в Ярославле поставили. И хорошо ему на Волгу-то родную смотреть, так и стоит напротив речной глади, вдаль смотрит.
Идут по Волге пароходы-теплоходы, в дальние страны манят—манят… Хорошо!
Иду по набережной, вода свинцовая, будто в реке-Неве, что в Петербурге северном.
Но, нет! Если вглядеться, в воде такой, речной, нет холода. Просто небо тучное отражается, как в зеркале…
Как любила я, когда в детстве дед приходил с рыбалки! В корзине рыба, песком речным влажным пересыпанная, в лопухи большие завернутая. Пахла она царством невиданным подводным, как в сказке о Садко…
Если повезет, приносил и стерлядь — самую вкусную рыбу на свете!
… В ресторане, стерлядь запеченную, девицы-красные принесли, к угощению пригласили.
Нравится?
Как объяснить им, что иная вода — иной вкус. Уплывает время, и что-то теряем мы безвозвратно…
Хожу-гуляю по Ярославлю славному. Жаль, что солнышко светлое тучи затянули, но зато как на небе свинцовом купола золотые светятся!
И еще жаль, что небо-то просторное все проводами-паутинами нынче затянуто-перетянуто.
А простор-то он вот, на Волге-матушке, да на Которосли древней…
Вон как вдали купола-то горят! Даль, что высь…
Люди западные, соборы свои готические высокими да ладными строили. Стоишь, задрав голову, макушка храма стрелой прямо в Небо вонзается. Красиво! Казалось строителям тамошним, что так до Неба ближе, вот и строили высоту великую.
А наши церковки не стремились высотой брать, приземистые, порою, из Земли-Матушки проросшие, они горели куполами-свечами, что доносили до Неба любовь сердечную, людей, в храме на общую молитву собравшихся.
А молитва эта русская, вечная, к Святой Троице обращенная о самом главном — о Любви!