Без языка. Путешествие первое.Татария

Помню, что участники первой группы были моими единомышленниками и помощниками, а вот со второй как-то не повезло. Две изнеженные девочки из состоятельных семей, не прониклись духом экспедиции, презирали деревню и мечтали о возвращении в город. Они с трудно скрываемой неохотой выполняли свои обязанности, и если нужно было идти в соседнюю деревню, всего лишь через поле, это было для них уже испытанием.

Конечно, я погорячилась, когда повлекла их в далекую татарскую деревню — мне-то десять километров — всего-ничего!

Шли полем. Лето, ветер, запах пригретого жарким солнцем разнотравья, — все было прекрасно. Но прошло совсем немного времени, а мои спутницы уже заныли.

Сначала я взяла магнитофон (еще один, кроме своего) потом чужой рюкзак, потом капала сердечные (кардиомин в поле — экзотика), потом рассказывала анекдоты, чтобы развеселить, — ничего не помогало, плохое настроение у моих спутниц не рассевалось. Я уже раскаивалась, что взяла девчонок с собою, понимая, что они омрачат всю радость встречи с новым, которого я так желала!

Шли долго. Когда вошли в лес, солнце уже перевалило за полдень, и лесная зеленая прохлада ласково остудила наши горячие лица, руки, плечи.

За все время пути мы не встретили ни одного человека, ни одной машины, но вдруг на дороге показался грузовик. Я быстро договорилась с водителем, и он согласился отвезти моих спутниц обратно в русскую деревню — место нашего временного обитания. Ему это было как раз по пути.

Радостно размещаясь в машине, девчонки немного посомневались, скорее для приличия: а как же вы…. Но услышав, что «командир принимает решение и они не несут никакой ответственности», радостно помахали мне руками. Водитель газанул, и вскоре машина скрылась за поворотом. В то время я была старше моих девчонок всего-то лет на пять, не больше, но они были еще студентками, а я уже молодым, начинающим преподавателем. Это нас тоже отличало.

Я осталась в лесу одна. День склонялся к вечеру, ночевать нужно было в незнакомой деревне, где меня не только никто не ждал, но и вряд ли говорили по-русски.

Лесная дорога вдруг разделилась на две, и я не знала, по которой нужно идти. Пошла наобум и вскоре, где-то через полчаса, встретила пасущееся стадо. Два пастушка на мой вопрос: «Чулпан ерак ма?», стали радостно мне отвечать, показывая куда-то вперед. «Эйе, рахмат» — поблагодарила я мальчишек, не поняв ни одного слова, но прочитав язык жестов, пошла по указанному мне направлению.

На поле люди убирали сено, и я поняла, что пришла. У околицы мне встретились два молодых человека, к которым я с радостью обратилась по-русски (тогда мне казалось, что во всех школах изучают русский язык).

Парни напряглись и, переглянувшись, отозвались обо мне неодобрительно, назвав меня уничижительным «марджа». Поняв одно лишь непереводимое слово, я сделал вид, что поняла все и, покачав головой, погрустила о них: «ай-ай-яй».

Как ни странно, парень густо покраснел и стал оправдываться. По-татарски они объяснили мне, что в деревне есть два человека, которые говорят по-русски — это заведующая клубом Разия и Рафик.

Я поняла и пошла искать клуб. Людей на улицах не было. В деревне встают рано, чтобы поработать до солнца и до комаров, поэтому после полудня, деревня, как правило, отдыхает.

В доме, где жила Разия окно было открыто, и я спросила дома ли хозяйка — мой словарный запас это позволил. Немощный старческий голос ответил, что она ушла в лес за ягодами.

Кто-то из добрых людей, узнав, что я приехала из самой Казани, отправил меня в дом, где проживала апа, у которой были какие-то родственники в Казани, а значит и я, по законам деревни, могла претендовать на роль чуть ли ни родственницы.

Старая женщина встретила меня добродушно и даже с радостью. Накрыла стол, подав необыкновенно вкусную губадию, каймаг и кисель из кизила.

Молча есть было неловко и я стала рассказывать женщине, выученные мною перед поездкой примитивные «топики» на татарском.

Меня зовут Лена, — говорила я, уплетая вкуснятину. У меня есть муж. Я работаю. Я учитель.

На каждое мое сообщение, апа радостно кивала, и изъявляла искреннюю радость, по поводу сей незамысловатой информации.

Сколько у меня в жизни было слушателей! Но, поверьте, ту женщину, в белоснежном татарском платочке, что повязан двумя концами, в распустиху, с монетками в косах, я запомнила, как искреннего и благодарного собеседника.

В дверь постучали, — за мной пришла Разия (ей уже сообщили, что в деревню пришла русская из Казани). Общаться стало легче. Я уже могла расспросить обо всем и рассказать о цели своего путешествия: мне интересно услышать песни, увидеть пляски, посмотреть на музыкальные инструменты.

Когда мы подошли к знакомому дому Разии, она, вдруг смутилась и объяснила мне, что не смеет пригласить в дом, так как там находится больной человек.

Я успокоила ее и вошла в открытую дверь, из которой выбежала красивая, смуглая маленькая девочка, очень похожая на мать.

Когда мы вошли в избу, я краем глаза увидела постель и безжизненно свисавшую худую руку старика. Стараясь не смотреть в сторону больного, я прошла к столу и села на скрипучую табуретку. Боковым зрением увидела, как Разия подошла к кровати и, подняв эту безжизненную руку, нежно положила на кровать.

Спасаясь от тяжелого запаха, я села ближе к окну, спиной к кровати, чувствуя на себе пристальный взгляд больного.

Мы разговаривали о песнях, о татарской гармошке, о том, как поют старые люди, и как поет молодежь. Увлекшись беседой, я неловко оглянулась и вздрогнула от неожиданности. На кровати лежал молодой парень, с необыкновенно красивым, иконописным лицом. Иссохшее тело давно уже не слушалось его, но глаза! Язык здесь был бы бессилен, эти огромные карие восточные глаза, не на лице, но на смуглом лике, смотрели на меня с надеждой, просьбой о сочувствии, болью, так что за одно мгновение рассказали трагедию целой жизни.

Это мой муж, — сказала Разия просто и ласково.- Болеет вот… Уже давно…

Вам бы с Рафиком встретиться! Да вот и он!

Рафик оказался крепко сбитым парнем на мотоцикле. Почти с порога он предложил мне поездку в другую деревню, к кряшенам (крещеным татарам), где в тот день играли свадьбу, а потому я могла услышать много интересного.

Я не только никогда не ездила на мотоцикле, но всегда удивлялась тем бесстрашным людям, которые ездят на этом двухколесном «ужасе».

Здесь же я ни секунды не сомневалась. Оставив дорожную сумку у Разии, взяла магнитофон и, вцепившись в Рафика, помчалась на его ревущем мотоцикле, по бездорожью, в далекую неведомую даль.

Не буду рассказывать о том, где мы были, и что я записывала, но о своей национальной принадлежности я уже не говорила. Деревенским родственникам моего провожатого было ясно, что Рафик «чужого» не привезет, а татарская женщина вообще должна вести себя скромно и молчаливо (что я и делала), при этом Рафик говорил вместо меня, а я лишь здоровалась, благодарила, да останавливала щедро угощавших хозяев: «життэ индэ»!

Все было вполне естественно.

Следует отметить, что существует два различных пласта татарской культуры крещенных татар. Старокрещенные были крещаемы еще при Иване Грозном и поскольку это делалось не по их доброй воле, приверженность родной культуре, и желание сохранить свои исконные традиции у них проявились в большей степени, нежели у новокрещенных.

В каждом доме нам тут же наливали огромную тарелку лапши, или пельменей, при этом Рафику, в честь свадьбы, за здоровье молодоженов (гуляла вся деревня) наливали еще и водки.

К концу моего «рабочего» дня, мы оба были сыты до изнурения, а мой спутник еще и в меру пьян, кроме того, веселый и спорый теплый ливень, кажется, окончательно размыл все дороги, по которым нам предстояло скорее плыть, нежели ехать.

Взревел мотор, взыграла татарская кровь, и мы помчались в кромешную тьму ночи.

Одной рукой я крепко держала магнитофон, с бесценными записями, а другой так крепко обнимала Рафика, что это могло бы показаться совсем неприлично, если бы не экстремальные обстоятельства.

Плохо помню дорогу, но запомнилось, как мотоцикл заюзил над обрывом, а водитель при этом очень азартно рассказывал мне о драках на межнациональной почве.

— А почему у тебя такое имя, — Лена,- спросил он вдруг, видимо поддавшись моему таланту играть скромную татарскую женщину, и откровенно забыв истинный жизненный сюжет, что выдавало его не вполне адекватное состояние.

— так крещеная, — объяснила я, что было истиной правдой, и после этого, уже не чаяла, когда мы прибудем на место.

В деревне нас ждали. В клубе собралась молодежь.

Я сбегала, переоделась и когда вошла в клуб, Разия, как хозяйка, и Рафик (совершенно протрезвевший), на правах как бы старшего брата, который призван опекать, посадили меня на самое почетное место.

В русских деревнях, где в основном доживали свой век старики, мне не пришлось видеть так много молодых людей, причем и парней, и девушек, здесь же было целое сообщество молодых. Они слаженно пели и плясали, в основном кадрильные танцы, типа «кюваляк», а гармонист наяривал такмаки.

Я сидела на небольшой сцене, словно «член жюри» и радовалась столь великолепному импровизированному концерту.

Наконец «из народа» пришло предложение: Пусть гостья из Казани спляшет!

Это был вызов на соревнование, которое я, конечно же, должна была бесславно проиграть.

— Здесь такие танцоры! Я просто в восхищении!- сказала я Рафику тихо. — А я обычно пляшу «с выходом», в ботах это невозможно. Туфель нет

Рафик перевел мою неискреннюю речь, сказанную ему на ухо. По-русски я старалась не говорить, чтобы у собравшихся не было ощущения присутствия «чужого».

Молодой народ посмотрел на меня с пониманием и даже с уважением. Плясать " с выходом» — это выдавало во мне серьезного конкурента… Может и хорошо, что туфель не оказалось, подумалось некоторым признанным в деревне танцорам.

Ночевала я у гостеприимной апы. Мы посидели с Рафиком на лавочке, перед домом, ровно столько, сколько это было возможно — я заботилась о своей репутации, понимая особенности общепринятого. Пахло спелой земляникой. Кажется пели соловьи — так запомнилось…

Где-то вдали слышалась протяжная песня. Мужчина шел и пел так, как поют татары, с душою, что называется «монг». Еще Габдулла Тукай говорил, что когда поет татарин, у него между губ можно пропустить лист бумаги… Почти не открывая рта, переливая всю свою нерассказанную душу в замысловатые кружева мелодии. Протяжная татарская песня может поведать о жизни целого народа и при этом совсем не обязательно знать язык…

— А Разия и ее муж детдомовцы. — Рассказывал мне Рафик.- Да уж! Красивые оба! Не спорю!

Ее муж упал несколько лет назад с какой-то вышки. Повредил позвоночник. Если бы лечить — может и выздоровел бы, да у них ни денег нет, ни родственников, запустили болезнь. А теперь, что ж! Умирает тихо.

Мы ее тут не уважаем.- Добавил он сурово.

— Почему?

-Муж у нее больной, а она ходит каждый день потешать народ. Что за работа — заведующая клубом! Клуб-то напротив дома. Летом окна открыты. Он каждый день гармошку слышит, смех слышит, радость других слышит. Не уважаем ее!

— А что? Для нее есть другая работа в деревне?

— Может и нет… Но не уважаем, — повторил он упрямо.

Я прожила в деревне два дня, а когда уходила и прощалась с селянами, мне уже не нужен был переводчик. Как-то общались…

Обратно шла лесом и орала песни (какой там «монг»!)

Потом узнала, что в лесу реально проявилась рысь, и что она задрала несколько овец. Еще узнала, что из колонии (где-то недалеко) сбежали опасные преступники и их искали.

Но тогда я ничего об этом не знала. Шла, пела татарские песни и была вполне счастлива.

А фотографий у меня не осталось. Но я помню и те глаза, и ту песню, и тот запах спелой земляники, что мешался с медовым воздухом теплого вечера. Не забыть.

Теги: Самостоятельные путешествия