Фиорренца, Флоренция, Фирренца — звучит, как несравненной красоты женское имя. Так и звенит фиолетовым колокольчиком имя этого города.
Фиорренца, Флоренция, Фирренца — звучит, как несравненной красоты женское имя. Так и звенит фиолетовым колокольчиком имя этого города.
Семь дней и шесть ночей. «Не многовато ли на Флоренцию?!,- спросила секьюрить в аэропорту. Нет-нет! Разве можно узнать человека за семь дней? А целый город? А такой город, как она — эта прекрасная и милая, обольстительная и суровая. Мы будем узнавать её постепенно, маленькими глотками. И эта прекрасная загадочная незнакомка будет исполнялнять перед ними танец семи вуалей, то приоткрывая свои прелести, то заворачиваясь во все семь покрывал сразу. И ты будешь замирать от восторга, или чертыхаться от досады. Будешь бояться получить культурный шок, как это случилось у бедолаги Стендаля.
Первый день начался вот на этом самом месте — у плотины на реке Арно. Раньше думала (по аналогии с Арго и Пьеро), что ударение будет на последний слог. А оказывается на первый. И от этого звучит название не как собачья кличка, а совсем по другому. Древностью пахнуло. И мощью удивил её сегодняшний разлив. Говорили, что неделю назад воду из Арно спускали на близлежащие поля.
Рассматривая летние фотографии реки, когда ленивая и обмелевшая, зеленеющая, как заболоченный пруд, она еле волочит свои нечистые воды, лишь с трудом можно поверить, что она такая полноводная, почти грозная. Хотя в 1966 году наводнение унесло 34 жизни, и повредило массу культурных ценностей. Это было самое разрушительное наводнение с 1557 года. И сейчас на некоторых домах на высоте 2-х человеческих ростов можно видеть изображение белого кирпича. Так высоко тогда поднялись воды Арно.
И так, оставив за собой мост Америго Веспуччи, который кстати говоря, был уроженцем данной местности, а конкретно города Флоренции, мы отправились вверх по течению, в направлении…правильно, одной из главных достопримечательностей города, мосту Понте Веккио (или Веччио, вот тут единого мнения я не добилась).
По дороге минуем ещё пару мостов: Ponte alla Carraia и Ponte Santa Trinita. Путь не близкий, скажете Вы. Но нет. Во Флоренции близко все. Дорога заняла от силы пол — часа, или даже меньше. Можно идти как по левой набережной, так и по правой. И интересно будет и там и там.
Если напрваво пойдешь, то есть по правому берегу, выйдешь к палаццо Питти и садам Боболи. Если по левой стороне, то ещё левее будет весь исторический центр. Мост Веккио как будто затейливая заколка в волосах нашей красавицы, соединяющий две прекрасные косы, струящиеся по бокам реки.
Да и сам он затейлив и разукрашен ювелирными лавками, сменившими в свое время мясные ряды.
Бюст скульптора и ювелира Бенвенутто Челлини, как центр на чашечных весах, вызывает состояние легкой качки. Куда пойти. Все так заманчиво. И левый и правый, оба берега манят. Но вы знаете, если бодрым шагом, не заходя в музеи и дворцы, исторический центр легко можно обойти за пол-дня. Вот такая она маленькая — эта цветочная столица Тосканы.
Исторический центр не кажется угрюмым и черствым. В нем есть суровость, но при этом вошедшему в него он словно говорит о своей надежности и вселяет уверенность. Особенно это заметно вечером, когда зажигается подсветка и тени начинают играть на где-то выцветвшей от солнца или облупившейся от лет охре стен, на сбитых кузовами углах арок или на чуть покосившихся темнозеленых ставнях окон.
При всей этой внешней несовершенности центр Флоренции ничуть не отдает запустением и неухоженностью, хотя желобки вдоль старых улиц напоминают об уровне антисанитарии царившему здесь в расцвет Ренесанса, т.к по ним стекало содержимое ночных горшков, выплескиваемых прямо из окон. Напротив, от него веет теплой старостью, какая присуща пожившим вещам. Словно так и было задумано архитектором в генеральном плане.
Иногда вдруг абсолютно четко возникает ощущение параллельности бытия. Как будто Флоренция времен Да Винчи и Микеланджело никуда не исчезла, она здесь, рядом, отделенная невидимой, но очень тонкой гранью, так, что достаточно сделать лишь маленький шажок в сторону, или дотронуться до определенного камня на парапете набережной, или свернуть в маленький узкий переулочек, как можно лицом к лицу столкнуться с кем-нибудь из тех, чей портрет висит в Уффици.
Грация, бон джорно, ариведерчи — слова с непередаваемой легкостью и грацией слетают с языка, измученного шипяще-гортанным ивритом и моим несовершенным английским. Фраза — „Benvenuti a bordo del treno Frecciargento“ (Добро пожаловать на борт поезда „Серебряная стрела“), трижды прочитанная в поезде, упала в мозг, как двухкопеечная монета в таксофон моего детства, да так там и осталась. Хотя обычно так быстро иностранная речь у меня не усваивается и так легко не запоминается.
Китайцы, китайцы, китайцы, итальянцы, китайцы, китайцы, итальянцы, цыгане. Люди всех цветов и оттенков. Местные, вернее уже местные — это все, причем итальянцы здесь в меньшинстве. Италия принимает всех, во Франции и Германии уже кордоны, а здесь ты можешь остаться. Вот все и остаются. Даже монахи и монашки, в большинстве своем, не бледнолицие братья и сестры.
Итальянские мужчины. Ох, уж, эти итальянские мужчины. Кашемировые пиджаки и шелковые яркие галстуки. Ухоженые, если не сказать лощеные.
— You are beautiful.
Сказал мне импозантный бородатый дядечка лет шестидесяти, в синей тройке и желтым шейным платком в сиренево-голубых мелких огурцах.
— She is beautiful too.
А это когда он заприметил за моей спиной Лизавету.
— But she is more beautiful.
На этот мой ответ он в негодовании отчаянно замахал руками. Этот немой жест означал — „не смей так даже думать!“ Остались-остались ещё кавалеры на этом свете!
" Береги её от итальянских мужчин», — сказала мне наш милый гид по Тоскане — Элита. «Они, как павлины в брачный период, все в красоту уходит, а потом от них проку мало».
А знаете, что удивило! Неулыбчивость итальянских официантов. Они как роботы. Взяли заказ, ушли. Принесли, унесли, деньги взяли. Не везде конечно, но в 3- местах из 6-ти обедов.
Еда. Что сказать… Даже и не знаю…
Предложение поесть требухи на рынке было отвергнуто с негодованием. Булочки с трюфелями большого восторга тоже не вызвали. Пицца — она в Италии не лучшая. Лучшая была в Будапеште.
Зато плюшки в кондитерской и мороженое в джелатерии. Мммм… В первый наш вечер дочь от жадности взяла какую-то огромную поцию размером с голову 2-х летнего ребенка. Не осилила. Хотя и очень старалась, и было очень вкусно.
Разноцветные фасады, мириады скульптур, настенные фрески… И вдруг незатейливая жаркая оранжевость поздних апельсинов и сочная зелень молодой спаржи.
И ты уже не можешь собрать воедино разъезжающиеся в противоположных направлениях чувства, мысли и взгляд.
Потеряв счет шедеврам, запутавшись в названии церквей, площадей, мостов и дворцов, я уже перестала надеяться, на ранее не подводившую память. Где похоронен Микеладжело, а где Ботичелли. Где фрески Гирландайо, а где Филиппо Липпи. Где копии, а где оригиналы. Тут — Медичи отстроили очередное палаццо, а тут Данте встретил Беатриче…Мой мозг, обычно не дающий сбоев, в какой-то момент отказал и начал всё смешивать.
Город апельсиновых деревьев, мостов через вязкий, бурый Арно, город солнца и голубого неба, бело-зеленого мрамора соборов и брусчатых мостовых. Город, вернувшись из которого, хочется зарыться в библиотечные архивы и разобраться, а что, собственно говоря, такое квадрачендо, на кого обижался Микеланджело и почему Данте умер не в родном ему городе…
Во Флоренции всё легко — и, стоя на мосту, бытие кажется выносимо легким, и каким-то невесомо-устойчивым — как бело-зеленая колокольня Джотто …
Одна из легенд Флоренции гласит, что заложена она была на том самом месте, которого Матерь Божья коснулась цветком. Эмблема Флоренции — ирис. Хотели лилию, но оказалось, что уже кем-то занята. Авторское право было в авторитете уже тогда!
Купол собора Санта Марии дель Фьоре (Святая Мария в цветах) вырастает в конце маленькой улицы как фантастических размеров бело-рыжий воздушный шар. Кажется, он сейчас сорвется с основания и взмоет в воздух, унося всех, кто успел ухватиться за него взклядом. Сейчас купол такой же узнаваемый символ Флоренции, как башня Эйфеля в Париже. А тогда, на заре квадроченто, вопросы «А кто?» и главное «А как?» стали предметом бурных обсуждений, споров, задетых гордостей, интриг и амбиций. Все завершилось конкурсом, победителем которого стал Филиппо Брунелески. Причем он так до конца и не открыл комиссии свой план подъема купола без применения опалубки, что по тем временам было совершенно немыслимо.
Если повезет, вид Дуомо на фоне голубого неба и в закатном солнце — самостоятельное волшебство. Вход — бесплатный (что для Флоренции нетипично). Не ждите от интерьера Дуомо такого же восторга, как от его фасада. Внутри — торжественно и просторно, но пустовато. «Эйн такцив» (в вольном переводе с иврита -«смету не рассчитали»), — пробормотала дочь. Но на расписной потолок засмотелась.
На выходе обратили на себя внимание разноцветные плитки. Ну, зачем же так… И даже совсем не полная…
В баптистерии, что рядом с Санта Марии дель Фьоре, дивная потолочная мозаика, древняя в византийском стиле. Присели на скамьи, задрали голову, смотрели долго-долго, пока шея не затекла.
Кстати там похоронен известный бандит, насильник и пират своего времени Бальтазар Косса, который умудрился стать папой Иоанном XXIII, впоследствии вычеркнутый из списка пап. Надгробие антипапы выполнено Донателло.
«…Есть города, в которые нет возврата.
Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То
есть, в них не проникнешь ни за какое злато.
Там всегда протекает река под шестью мостами.
Там есть места, где припадал устами
тоже к устам и пером к листам»
(И.Бродский, Декабрь во Флоренции, 1976)
Площадь Синьории обойти не возможно. К ней, также как и к Дуомо ведут все флорентийские дорожки-тропинки. Эротическая составляющая Лоджии Ланци зашкаливает за все известные пределы — столько здесь обнаженной натуры. Эротизм не только в неприкрытых торсах и чреслах, но и в сценах насилия, которые действуют на мозг не менее возбуждающе, может лишь с несколько иным подтекстом! Волны тестостерона (а на площади и в лоджии не больше-не-меньше, а 12 обнаженных мужских достоинств) обдают вас со всех сторон. Надо куда-нибудь скрыться и побыстрей!)
А вот куда!
Совершенно изумительный старый дворец — палаццо Веккио на площади Синьории, с главным потолком в зале Пятисот работы Вазари. Но мне была милее разнопестрость потолков во внутренних покоях. Ситцевая и одновременно в стиле а-ля-модерн роспись, до которого квадроченцо ещё плыть и плыть, она заставляла вглядываться в малейшие детальки и прорисовки.
Ага — «поспешай медленно», вот он родовой герб Медичи во всей красе. Я знаю-знаю, пять красных пилюль — это тоже их Медичи герб (говорят есть ещё версии). Эти красные шары во Флоренции красуются повсюду. Но черепашка с парусом милее.
Медичи-Медичи. Эту фамилию во Флоренции вам назовут даже кошки и собаки. С ними связан каждый второй собор, каждый третий дом или улица. Сан-Лоренцо — приходская церковь и главная усыпальница семейства Медичи. В центре храма находится гробница Козимо Старшего — основателя династии. Плита в центре на полу, сам саркофаг находится в подземной части церкви, в склепе. Там надпись «Pater Patriae» — «Отец Отечества». Здесь же в подземелье недалеко от решетки, отделяющей саркофаг с гробом Козимо, могила Донателло. Они были дружны. Народу там нет ни души. Туристы сюда почему-то не спускаются. В новой сакристии покоится прах Лоренцо Великолепного, при котором Флоренция переживала свой «золотой век». Здесь же могилы его сыновей: Лоренцо, герцога Урбинского, и Джулиано, герцога Немурского. Они знамениты шикарными надгробиями, выполненными Микеланджело. Скульптуры не закончены, не отшлифованы окончательно, из-за этого стирается грань реальности и потустороннего. Как буд-то между этими мирами лишь тонкая вуаль, готовая взлететь и открыть доступ взгляду в неведомое. (Вход в новую сакристию с другой стороны церкви, ее надо просто обойти.)
Роскошь одной усыльницы, и мрачновата строгость другой сердце не тронули. А вот зелень внутреннего дворика с арельсиновым деревом посередине умилила душу.
В палаццо Питти с нами произошла интересная история.
Дядечка-служитель на входе почему-то спросил откуда мы, собственно, прибыли. Удивившись и почему-то обрадовавшись полученному ответу, он с заговорческим видом поманил нас за собой. Завел в какую-то неприметную дверку, что была по правой стороне недалеко от входа в галерею Паллатина, нам бы испугаться, тем более, что прикрыв за собой дверь, он радостно развел руками, как бы желая заключить нас в широкие объятия. Я даже отпрянула. «Вот, это личные покои Лотарингского дома — потомков Медичи, сюда можно попасть только с заказанной заранее экскурсией», — сказал он с придыханием.
«Уф, пронесло! Слава богу, не маньяк!», — подумали мы, как потом оказалось, одновременно.
Потолок покоев был украшен росписью на темы сюжетов из Ветхого Завета. Он принялся пересказывать нам сюжет сцен, при этом все время обращаясь к дочери,-«Я правильно говорю?» На что она с важным видом кивала. (Хотя, уж я-то точно знаю, что ей эти покои были абсолютно по барабану). Как апофеоз сего посещения нам разрешили фотографировать!!!, но без вспышки. Фотографии не получились, темновато было.
«Меня никто туда не приглашал, а я там была раз 100 «,- проворчала наш гид по Тоскане — Элита. Потом взглянув на Лизку пробормотала — «Ну, понятно, понятно.»
Ежедневные прогулки. Сначала по прямой из гостиницы к Дуомо. Если налево к железнодорожному вокзалу, то придешь к Санта-Мария-Новелла. Зайти туда стоит из-за «Троицы» Мазаччо (говорят, это первая картина с современным понятием перспективы) и фресок Гирландайо (я вообще влюбилась в картины этого средневекового мастера во Флоренции).
Санта — Кроче (святого Креста) мы искали долго… Оказалось, что она была за пределами оборванной мной для компактности карты города. Попав на задворки этого города — праздника — мекки туристов, удивились помоечной неприбранности, тусклой беспросветности одинаковых фасадов. Нет-нет, это не моя Флоренция. Назад, в центр, верните радость, дайте разноцветности воздуха. На наше счастье, добрые самаритяне, говорящие по-английски, приблизительно, как я по-китайски, а значит никак, жестами и улыбками искомую дорогу указали.
Санта-Кроче — огромная францисканская базилика, соперничающая с оплотом доминиканцев — Санта-Марией-Новелла. В самом соборе — работы Донателло и Джотто, похоронены Микеланджело, Макиавелли и Галилей. Красивый внутренний дворик и музей — там тоже есть потрясающие фрески, а также капелла Брунеллески — с такими же совершенными пропорциями, как и в Дуомо — только меньше в энное количество раз.
Слева одиноко возвышающаяся над туристами скульптура Данте. Выражение его лица было каким-то кислым, недовольным, как будто у него болели зубы или что-то еще. А, может, его раздражало, что у него на голове нагло топчется голубь?
Пытаясь понять, почему в этом городе практически одновременно родилось столько гениев, изо всех сил я напрягала извилины, вычленяя место Флоренции на Гумилевской карте «пассионарных толчков». Похоже вокруг Флоренции в разные времена шла неустанная «пассионарная толкотня», следствием чего была кругами расходящаяся — в течение столетий — «пассионарность». Довольно-довольно. Почувствовав, как у меня закипает мозг, я прекратила поиски пассионарной подоплеки.
«… И
там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;
там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,
на языке человека, который убыл.»
(И. Бродский, там же)