То, что испанское шампанское называется «Кава» известно многим. А откуда и почему взялось это название, знаете? Все оказывается просто и старо, как мир. «Ищите женщину», — говорят французы. Но французы были в этом не оригинальны. Еще древнеримского поэт Ювенал в одном из своих сатирических произведений заявил: «Едва ли найдется тяжба, в которой причиной ссоры не была бы женщина».
Вот и в нашем повествовании было все, как по писанному. Старинные испанские романсы донесли до нас драматическую историю о любви и предательстве, в результате которых пало вестготское королевство и Испания на восемь веков оказалась во власти арабов. Случилось это, разумеется, из-за женщины, имя которой созвучно с названием игристого вина — Ла Кава. Она была дочерью правителя Сеуты, могущественного графа Хулиана. В нее-то и влюбился вестготский король Родриго.
Вообще-то, о вестготах, у меня по крайней мере, было несколько странное представление, как о диких, германских племенах-язычниках, которые громили Рим. Тогда как это были давно уже перемолотые и окультуренные этим самым Римом народы, более того они были ранними христианами, но не по каноническому, а по арианскому типу, принявшие христианство еще в IV веке. Вести свой род от готов почетно. До сих пор, говоря о древности рода и о его несомненном благородстве, испанец скажет: «Этот из готов».
Но вернемся к истории любви и смерти. Сгорая от страсти к Ла Каве, Родриго настолько потерял голову, что совершил весьма некоролевский поступок: заманив красавицу в западню, взял ее силой. Горько рыдая, Ла Кава поведала обо всем отцу, и тот поклялся отомстить Родриго. Ночью он тайно отворил арабам ворота сторожевой крепости на Гибралтаре, и их полчища хлынули в Испанию. Родриго пал в первом же бою. Случилось это в 711 году — году, с которого ведется исчисление исламского периода на земле Аль-Андалуз.
Ислам, к тому времени, был очень молодой религией, лишь век тому назад скончался пророк Муххамед. Ислам был вольным духом эпохи раннего средневековья. Здесь, вопреки устоявшимся современным канонам, во время пребывания арабов сложился на редкость гармоничный уклад жизни, родилась богатейшая андалузская культура. В этой Испании было бы абсурдно говорить о чистоте крови и проявлять религиозную нетерпимость.
5
В начале Х века в Кордову к власти пришел эмир Абдаррахман III. Хороший эмир. Правоверный. Вот только глаза у него голубые и волосы русые. Он их красит, дабы не смущать подданных.
Собор, мечеть, синагога — вот нормальный городской пейзаж Кордобы или Севильи. При отвоевании католики, правда, были склонны открывать в мечетях и синагогах свои соборы. До сих пор в Толедо поражает слух словосочетание: синагога Успения Божьей Матери! И все же кастильские короли, начиная с просвещенного государя Альфонсо Мудрого, долгое время именовали себя «королями трех религий». Монарха, возвращавшегося из похода, высыпавший навстречу народ приветствовал на трех языках: арабском, испанском, еврейском.
6
Вот так и символ Севильи — Хиральда — это перестроенный католиками минарет, служивший своему первоначальному предназначению лишь 50 лет, т. к. его сооружение было закончено к 1198-му году. В пору своего минаретства Хиральда на своей плоской крыше имела абсерваторию, и как украшение 4 медных позолоченных шара, отраженный свет которых, видели путники за 2 дня до прибытия в Севилью. Когда их сняли и вывозили из города, пришлось расширятьгородские ворота, такими огромными они были.
11
Лишь в XVI веке к башне было добавлено еще несколько ярусов. Они постепенно сужаются кверху, а последний из них образует постамент для четырехметровой бронзовой статуи Веры со знаменем в руках. Эта статуя -хиральдильо и дала название всей башне (от исп. girare — вращаться). А я-то в невежестве своем думала, что Хиральда — слово арабского происхождения.
Для Севильи мавританский период заканчивается к середине XIII века, когда король Фернандо III Святой, властитель Кастилии и Леона, отвергший предложение французского короля Людовика IX об испанском участии в походе против восточных мусульман фразой: «Мне своих мавров хватает!», в 1236 году победоносно вступил в Кордову, а в 1248-м — в Севилью.
Тут свидетельства хронистов расходятся. Одни уверяют, что взятие Севильи прошло чинно и благородно. Другие… Другие рассказывают, будто после долгой осады, когда измученные голодом и эпидемиями жители наконец капитулировали, им было приказано покинуть свои дома без имущества. От трех до пяти тысяч человек — поискать еще такие многонаселенные города в ту эпоху! — бездомными побрели по дорогам. А христианский государь, истребитель мавров, вступил в город-призрак. Четыре года спустя он скончался в нем от чумы.
«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», — заметил поэт спустя целую вечность после описываемых событий. Минули те времена, минули и канули. Не в лету, так в Гвадалквивир, и слишком много воды утекло под его мостами с тех пор.
После окончания Реконкисты были изгнаны мавры, а за ними под шумок евреи, которым, видимо, не хотели возвращать долги. Им разрешалось вернуться, когда они примут христианство. Они запирали дома, оставляя все нажитое за закрытыми дверями. В итоге во многих домах северной Африки, до сих пор хранятся ключи от домов в Аль-Андалуз.
5
Крест воцарился повсюду.
3
И многие поняли, что выезд из города просто превратит их в нищих, и стали принимать христианство. Но и это их не спасло. За первой волной изгнанников последовала вторая, третья: мориски, мудехары, выкресты — все те, без кого осиротела Андалусия. Тогда же «были обречены на гибель блистательная поэзия, астрономия, архитектура, равных которым не было в Европе», — скажет спустя несколько веков Федерико Гарсиа Лорка.
Деньги католическим королям требовались для бесконечных войн и финансирования экспедиции Колумба, которая, к слову сказать, чуть не сорвалась из-за этого исхода с Пиренейского полуострова. Он не мог найти команду для своего плаванья ни в одном порту. Летом 1492-го года тысячи людей беспорядочно грузились на любые плавучие средства, будь то корабль или жалкая лодчонка.
Колумб все-таки отправился в свое великое плавание из заштатного порта Палос, набрав команду по тюрьмам. А сейчас его прах покоится (его ли?) в грузноватом, расплывшемся Кафедральном соборе Севильи, который столь огромен, что даже фрагменты, которые удается ухватить взглядом, кажутся циклопическими. Собор рассыпается на детали.
Самое интересное, что внутрь мы не попали. То была слишком длинная очередь, то очередь была короткая, но вокруг стояло такое пекло, что даже десятиминутное на нем прибывание грозило солнечным ударом.
5
Но Апельсиновый дворик, оставшийся ещё от мечети и в который ведут «Врата прощения» (на испанском как-то не благозвучно Puerta de Perdon)
4
с бронзовыми пластинами, сохранившиеся от мечети, я осмотрела со всей тщательностью.
3
Так же как и фасады с многочисленными скульптурами святых, ангелов, кающихся грешников и грешниц, сценами из жизни святого семейства и библейскими сюжетами. По ним можно изучать историю обоих заветов, подвиги пророков, бывших, в большинстве своем иудеями, и бытие Иисуса, у которого пятый пункт алел терновым венком на челе.
4
У Апельсинового дворика имеется своя, очень жизненая история. В эпоху после Реконкисты могущество церкви было поистине безгранично. Многие пределы обладали правом убежища, куда не дотягивались щупальца светского правосудия. А потому тот, кто ограбил, ранил или даже убил ближнего своего, мог спрятаться в ближайшей к месту преступления церкви или монастыре. Тамошние клирики же, ревниво оберегая свои привилегии, зубами и когтями защищали бы его от королевской власти. Обычай этот был так распространен, что во многих знаменитых церквях набиралась чертова уйма людей, пользующихся неприкосновенностью Божьего храма.
6
Апельсиновй двор в кафедрале, где раньше совершали омовение правоверные, служил приютом цвету севильского преступного сообщества, аристократии уголовного мира. И вся эта братия, которой надо было есть, пить и справлять всевозможные надобности и решать дела, ночью выползала наружу. Здесь назначались встречи с дружками, возлюбленными и подельниками, а потому не только все прилегающие улицы и переулки, а и весь приход делался по ночам одной огромной таверной, или короче говоря, притоном.
Севилья вообще очень своеобычна в своем бытие. В этом городе нет полутонов. Патио и улица, Святая неделя и ферия, монахини и проститутки, готика и мудехар, севильяна и фламенко.
2
Когда в начале XVII века один доминиканский проповедник усомнился вслух в идее непорочного зачатия, в Севилье вспыхнул мятеж.
И не было в Испании города с таким количеством шлюх, которых красочно описывал Сервантес: «Девицы с нарумяненными щеками, размалеванными губами и сильно набеленной грудью, они были в коротких саржевых плащах и держались с необыкновенным бестыдством».
Уже в те времена их пытались взять под контроль, чисто по-севильски. В районе нынешней Трианы открылся публичный дом, в который принимали с соблюдением нескольких «не»: не моложе 12 лет, не девственница, не замужем, родители — не севильцы. И самое главное — не зваться Марией!
Но по сей день в Севильской епархии больше монастырей, чем любой другой. Смесь аскезы и гедонизма отметила ещё в XVI-м веке святая Тереза. Прибыв в город с карательной миссией против «греховной мерхости» и «преступлений против Господа», пришла к заключению, что «у бесов здесь больше, чем где-либо, рук для втягивания в соблазн»!
Две бездны — греховность и святость. По границе их топчется Севилья — как процессия Святой недели в ожидании ферии. Две бездны — жизнь и смерть, между которыми мечется тонкая фигурка торреадора с красной тряпкой плаща и массивная туша быка, каждый из которых может стать олицетворением, как первого, так и второго.
В этом городе Матадоры навечно включены в приходы. Им стоят многочисленные памятники.
6
Все в Севилье знают, что Богоматерь Макарена числит за собой Хоселито, погибшего 25-ти летним и оставившего церкви великолепные изумруды, сверкающие в наряде статуи на процессиях Святой недели. В бело-желтой базилике хранятся реликвии и Великого Манолете и других торреодоров.
8
При входе на мост Изабеллы II-й, со стороны Трианы памятник одному из самых известных в ХХ-м веке торреодору — Хуану Бальмонте. Вместо сердца у него дыра, через которую видно Севилью. Севилья у него в сердце.
3
Севилья не исчерпывается. Мачадо написал стихотворение о городах Андалусии, дав каждому по одной определяющей характеристике. Последняя строка звучит так: «И Севилья»!
«Только в таких местах, как это, можно ощутить Испанию, юг, старинную культуру средиземноморской Европы. В Севилье истории разных народов накладываются одна на другую, и связи между ними невозможно объяснить, если обойти вниманием хотя бы одну из них. Нанизанные на одну нить, подобно четкам, время, кровь, моления на различных языках, звучавшие некогда под этим синим небом, под этим мудрым солнцем, за века уравнявшими все. Дошедшие из прошлого камни, чей голос можно услышать до сих пор…" Артуро Переса Реверте «Кожа для барабана».
