«Обертон — унтертон всего — жуть»

— Послушайте! — Ещё меня любите
За то, что я умру.
Марина Цветаева

Мемориальный музей Марины Цветаевой в Болшево даёт представление о последних неполных пяти месяцах, когда её семья, собравшись, наконец, вместе после возвращения из эмиграции, через малое время была разлучена навсегда. За эти месяцы Марина Ивановна пережила столько, сколько не каждому приходится за целую жизнь: известие об аресте сестры и племянника, обострение болезни сердца у мужа, а затем арест соседей, мужа и дочери Ариадны — и стремительное падение в бездну безысходности, приведшее к трагическому концу.
Болшево — посёлок в Подмосковье известный и издавна облюбованный как для размещения фабрик (владельцем одной из них был отец Константина Станиславского Сергей Владимирович Алексеев), так и для дачного отдыха. Местá здесь до того, как город Королёв поглотил посёлок, были дивные!

Был здесь и один небольшой посёлочек «Новый быт» (кстати, до сих пор сохранилось что-то вроде дачного кооператива с таким же названием, даже табличка есть), основанный в 1925-м на территории площадью чуть более пяти с половиной гектаров. Дома в нём были казёнными, и квартиру в этом загородном доме после возвращения из эмиграции получил муж Марины Цветаевой — сотрудник НКВД Сергей Яковлевич Эфрон. Этот бревенчатый одноэтажный дом был построен в 1933 году официально для сотрудников «Экспортлеса» Наркомвнешторга, но после ареста в 1937-м директора «Экспортлеса» Бориса Израилевича Крайского стал собственностью НКВД.

Интересно, Эфрону дали возможность выбрать дом или почти детальное совпадение его с внешним обликом дома Цветаевых в Трёхпрудном переулке случайность?

Соседями Эфрона и Цветаевой стала семья Клепининых: Николай Андреевич и Нина Николаевна Клепинины много лет дружили, общались с Сергеем Яковлевичем и вместе работали ещё в Париже (Николай Клепинин — писатель, историк, сын архитектора и храмостроителя, старший брат священника Димитрия Клепинина, соратника матери Марии. Нина Николаевна Клепинина — искусствовед, из дворян, выпускница Смольного института, внучатая племянница вице-адмирала, героя Севастопольской обороны В. А. Корнилова, дочь Николая Викторовича Насонова — академика, директора Зоологического музея в Петербурге).

Дочь Клепининых Софья, которой в 1939 году было 12 лет, оставила свои воспоминания о Марине Цветаевой того времени: «Ну вот, приехала женщина, в моем понимании — глубокая старуха (на мои 12 лет). А ей было всего 47. Совсем седая. С таким очень нездоровым лицом без румянца — такое лицо сероватое, немножко землистое. Стройная. Худая. Среднего, чуть, может, даже ниже среднего роста. Молчаливая. Замкнутая. Очень лёгкой походкой, неслышной, вошла на крыльцо, сказала «Здравствуйтеˮ, прошла в свою комнату и закрыла дверь».

Дом делили пополам, каждой семье достались по веранде и по две комнаты. В центре дома была общая для всех гостиная (столовая) и общая кухня.
В гостиной обстановки того времени нет, она воспроизведена лишь в макете.

Интерьер общей кухни площадью около шести квадратных метров на двух хозяек воспроизведён в стиле 30-40-х годов прошлого века. Справа от двери стоял стол Цветаевых, у окна — Клепининых.

Турка на примусе — предмет не случайный. Ариадна позже вспоминала о матери: «Вставала очень рано, разводила примус, подогревала или варила кофе — запас на целый день. Умывалась, как всю жизнь, до пояса, одевалась (неизменный деревенский лифчик на вытачках, стягивающий грудь, застегнутый спереди на много пуговиц): на голове — косынка, сверх платья неизменный же фартук, синий, с большим одним карманом, в котором — всё, а главное — зажигалки и мундштуки, которые постоянно теряла».

С 1939 года сохранился таз из тимпаковой меди. Из этого же сплава выполнен самовар московской фабрики Василия Пушкова и поднос киржачского медно-латунного завода Е. И. Любимовой.

Продукты хранили на улице — в леднике.

Напротив кухни — две смежные комнаты Цветаевой — Эфрона. Первая — комнатка Марины. Обстановка в ней воспроизведена по описанию Ариадны Эфрон. Во всём здесь ощущается какая-то временность, неуют. Кровать — не кровать вовсе, а пружинный матрас на ножках. Книжная полка да письменный стол. На столе под стеклом — подлинные вещи: книга «Разговоры с Гёте» И. П. Эккермана — подарок мужа на именины 30 июля 1939 года, последний в их жизни; записная книжка 1938 года, лорнет (очки Марина не любила), чернильница отца — Ивана Владимировича Цветаева.

Работая, можно было смотреть в окно. Когда-то она написала: «За этот ад, / За этот бред / Пошли мне сад / На старость лет». Сада не было, но перед домом росли чудесные сосны.

А над чем она работала? Смотрю список произведений 1939 года: 13 стихотворений из цикла «Стихи к Чехии» — все в марте. Последнее — 5 июня — Douce France («Нежная Франция»):
Мне Францией — нету
Нежнее страны —
На долгую память
Два перла даны.
Они на ресницах
Недвижно стоят.
Дано мне отплытье
Марии Стюарт.
И всё. А дальше — 8 коротких стихотворений в 1940 году и два — в 1941.
Здесь, в Болшеве, первые дни Цветаева ходила «как потерянная» — до того момента, как Аля привезла ей заказ от редакции журнала на перевод Лермонтова на французский язык. Работа на время придала ей недостающую опору. В РГАЛИ хранятся сейчас болшевские тетради, заполненные её аккуратным почерком.

В дневниковых записях Марины 1940-го написано об ощущениях 1939-го так: «Постепенное щемление сердца. Мытарства по телефонам. <…> Живу без бумаг, никому не показываюсь. <…> Моё одиночество. Посудная вода и слёзы. Обертон — унтертон всего — жуть. Обещают перегородку — дни идут. Мурину школу — дни идут. И отвычный деревянный пейзаж, отсутствие камня: устоя».

Смежная комната — Сергея Эфрона. Он первый вернулся в Россию, поселился в этом доме, но, как многие в то время, не особо заботился о быте. Вся обстановка его комнаты — походная раскладушка да табурет. Вечно неразобранные чемоданы — будто и не собирались здесь задерживаться, копии советских и эмигрантских газет того времени. В экспозиции использована этажерка из болшевского дома, книги по театральному искусству из библиотеки Эфронов, которые читал Сергей.

В Болшево нередко наезжали репатрианты. В основном это были сподвижники Эфрона по службе в советской разведке за рубежом. Они приезжали с пугающими новостями, вопросами, — а иные с растерянностью и надеждой на поддержку. Но все же приехавшие не чувствовали себя защищенными. Софья Клепинина вспоминала, что взрослые прекрасно понимали, что, скорее всего, им придется разделить судьбу множества ни в чем не повинных людей, которых арестовывали вокруг. Деловитостью, занятостью старшие пытались замаскировать от младших непроходящий страх. Днём делали вид, что все идёт как надо, — и каждую ночь ждали ареста…
Первой, 27 августа 1939 года, была арестована Ариадна Эфрон.

На веранде, которую в 1939 году занимали Клепинины, экспозиция посвящена Ариадне. Ариадна жила в Москве, работала в редакции советского журнала «Revue de Moscou» (на французском языке), в Болшево приезжала довольно часто. 27 августа, когда за ней приехал «воронок», все были на даче. Ордер на арест, обыск — арест Али казался какой-то чудовищной ошибкой. Алю допрашивали «с пристрастием», — нужны были её показания против отца и матери. Через месяц Аля «сломалась» — призналась в том, что она французская шпионка и что её отец тоже французский шпион.

В экспозиции — деревянный чемодан, принадлежавший Ариадне, с которым она навсегда ушла из болшевского дома, и одеяло Марины Цветаевой, подаренное Ариадной тётке, Анастасии Цветаевой. На пледе записка: «Маринино одеяло, данное мне Алей. Изношенное за 7 лет в Сибири (мною)».

10 октября пришли за Сергеем Эфроном. После ареста его допрашивали и пытали, у него начало ухудшаться не только физическое здоровье, но и психическое состояние. Цветаева писала Берии, но это не принесло результата, и мужа поэтессы осудили по статье 58-1-а УК (измена родине).

Расстреляли Сергея Эфрона 16 октября 1941 года, ему было 48 лет.
7 ноября 1939 года здесь же, на болшевской даче, был арестован сосед Эфронов Николай Андреевич Клепинин. В эту же ночь в Москве была арестована его жена Антонина (Нина) Николаевна Клепинина и её старший сын от первого брака Алексей Васильевич Сеземан. Не случайно язвительная Нина Николаевна Клепинина ещё в относительно благополучные времена называла болшевскую дачу «дом предварительного заключения».

В бывших комнатах Клепининых небольшая экспозиция, посвящённая этому семейству и сыну Марины Цветаевой Георгию Эфрону, который дружил с сыновьями соседей. Кроме фотографий, которые я показала выше, в витрине находятся личные вещи Клепининых: икона, чашка, открытка — и копия фотографии родного брата Николая Клепинина — Дмитрия, который был священником Западноевропейского экзархата Русских приходов Константинопольского Патриархата. Будучи участником французского Сопротивления, во время оккупации Парижа он помогал евреям, входил в комитет помощи заключённым лагеря Компьен. Погиб в Бухенвальде.

Роскошный диван и шкаф, сделанные в Германии в конце 19 — начале 20 века, были переданы в дар музею семейством Начинкиных. Эти экспонаты призваны лишь дополнить атмосферу ведомственной дачи 30-40-х годов. Совершенно точно, что такой мебели у Эфрона не было. Может быть, подобной владели Клепинины?

В вертикальной витрине личные вещи Георгия Эфрона: куртка, привезённая из Франции, в конце 40-х была переправлена Ариадне в Туруханск. Правда, Георгия к этому времени уже не было в живых — студент Литературного института, после первого курса он был призван в армию. Как сын репрессированного, он служил сначала в штрафбате. В июле 1944 года, уже принимая участие в боевых действиях на 1-ом Белорусском фронте, Георгий получил тяжелое ранение под Оршей, после чего точных сведений о его судьбе нет. По всей видимости, он умер от полученных ранений и был похоронен в братской могиле.

Сохранились его дневники и письма, полные мыслей, чувств, острых наблюдений, иронии. Кроме этого, интересны его графические работы.

В экспозиции гостиной — инсталляция «Мой письменный верный стол», названная первой строкой стихотворения:
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шёл
Со мною по всем путям.
Меня охранял — как шрам.
Мой письменный вьючный мул!
Спасибо, что ног не гнул
Под ношей, поклажу грёз —
Спасибо — что нёс и нёс…

В центре инсталляции — скульптурный портрет Марины Цветаевой, выполненный в 1990 году Юрием Динесом — автором известной скульптуры «Пушкин-лицеист» в Царскосельском музее-заповеднике и памятника Пушкину в Спасопесковском переулке в Москве.

На столе под стеклом выставлены предметы, специально приобретённые в Париже и переданные музею Еленой Куценко: настольный календарь, кофейная пара, письменные принадлежности. Дата на календаре — 19 июня — день приезда Марины Ивановны в Болшево. Кофейная пара лиможского фарфора 1931 года могла быть куплена в качестве сувенира при посещении Парижской колониальной выставки.

Рядом, напротив другого окна, личные вещи Марины Цветаевой. В их числе чёрное платье, глядя на которое понимаешь, насколько хрупкой была эта женщина; серебряный браслет; кожаный пояс; бусы из голубого кварца, которые Марина Ивановна купила в 1938 году во Франции и иногда носила в Болшеве, хотя уже летом 1939 года подарила их Нине Павловне Гордон (в 30-е годы секретарь Михаила Кольцова в Журнально-газетном объединении).

Пианино, скорее всего, в болшевском доме в 1939 году не было. По крайней мере, никто в воспоминаниях и письмах не упоминал о музицировании на даче. Этот экспонат связан с сестрой Марины Цветаевой Анастасией, которая в 1939 году уже второй год отбывала свой первый срок в Бамлаге «за контрреволюционную деятельность». В 1990-е она много сил приложила к тому, чтобы в Москве был открыт Дом-музей Марины Цветаевой. Пианино принадлежало Анастасии Ивановне, в дар музею его передала её внучка Ольга Андреевна Трухачёва.

Есть в музее один спорный экспонат. Его называют портретом Марины Цветаевой работы Георгия Артёмова 1931 года. Георгий Калистратович Артёмов и его жена, художница Лидия Никанорова, были соседями Марины Цветаевой в период её жизни в пригороде Парижа — Кламаре. Есть сведения, что Цветаева позировала Артёмову, но этот портрет совершенно на неё не похож. Мне стало интересно, и оказалось, что в Сети давно обсуждается вопрос, кто изображён на этом портрете. В частности, есть предположение со ссылкой на французский сайт, что это автопортрет молодого Артёмова. Подарок, однако…

Пять месяцев в Болшево Марина Ивановна вспоминала как жуткую жуть. Однако Ариадна впоследствии написала: «В Болшево у нас были хорошие вечера. Включали радио, смотрели привезённые мамой книги с иллюстрациями, слушали её рассказы про то время, что она провела без нас. Ложилась она спать поздно, зажигала настольную (подарок моего мужа) лампу, читала, грызла какое-нибудь „ублаженье“». (Ариадна Эфрон — Анастасии Цветаевой, письмо от 5 октября 1944 года).

Невольно возникла мысль, что происходившее здесь очень похоже на ту обстановку тревоги и ожидания страшных событий при внешнем благополучии, которую передал Никита Михалков в «Утомлённых солнцем» — ощущение нервно натянутой струны, которой суждено обязательно лопнуть.

10 ноября Марина Ивановна с сыном покинули опустевшую дачу — очень страшно и неуютно после произошедших событий было здесь оставаться. Кроме прочего, на дачу уже ждали заселения другие жильцы: «Съезжать — куда??? На наше прежнее место я не поеду, потому что там — смерть. Кроме того (хорошее — кроме!) эту несчастную последнюю комнату у меня оспаривают ДВА учреждения. Кроме того — дача летняя, и вода на полу — при ПОЛНОЙ топке — мёрзнет. И полкилометра сосен, и КАЖДАЯ — соблазнительная!» (Из письма 5 февраля 1940 года.)
До рокового дня 31 августа 1941 года оставалось полгода с небольшим.
Вот это ощущение «тростинки на ветру» передаёт инсталляция «Куст» перед домом — гнущийся на ветру полуоблетевший терновый куст, корни которого обвиты массивной цепью.

Хрупкие подснежники, появившиеся из-под сугроба, усиливают это настроение.

Несмотря на то что музей находится в Подмосковье, он очень доступен даже без автомобиля. От Ярославского вокзала на электричке, идущей до Монино, всего 40 минут, от станции МЦД «Ростокино» — около получаса. Подчёркиваю: до Монино. Дело в том, что в Болшево две железнодорожные станции. До Музея Цветаевой проще дойти от той станции, на которой останавливаются поезда до Монино, иначе есть опасность идти вместо 500 метров 2 километра. Перейдя по мосту через железнодорожные пути, вы попадёте на улицу Марины Цветаевой, которая тянется вдоль железной дороги.

Не переходя дороги, через 500 метров увидите вход в музей.

Экспозицию можно осмотреть самостоятельно, а можно воспользоваться услугами гида. Музей популярен. Несмотря на неудобства пути, сюда приезжают любители творчества Марины Цветаевой. Музей маленький, слышимость в деревянном доме хорошая, но слушать очень интересно — каждый стремится к диалогу, пытаясь передать своё отношение к творчеству Цветаевой, благо, что экскурсии в основном индивидуальные, больших групп не было.

Адрес музея: ул. Марины Цветаевой, 15, г. Королёв
Время работы: среда — воскресенье 10:00—18:00
Выходные дни — понедельник, вторник