Память и памятник

Туристические бренды — это те достопримечательности, без ознакомления с которыми представления о стране, городе, будет неполным. То есть это то место, куда стремится попасть каждый вставший на тропу «путешествующего» не ради перемещения, желания получить удовольствие, но со стремлением узнавать и познавать.

(Улица Баумана в Казани)

Нередко такие заповедные места отмечены дыханием веков — древность тревожит воображение. Мы с огромным интересом перелистываем и страницы истории не столь отдаленной. Однако нередко туристическим брендом становится какой-то совсем молодой объект, может быть арт-объект, как, например, памятник. Пожалуй, таким арт-объектом стал в Казани и памятник великому танцовщику Рудольфу Нуриеву. Он был установлен осенью 2018 года. Танцовщик родился в марте 1938 года и очевидно памятник хотели установить к этой дате, но не успели.

О памятнике мечтали давно, начиная с 2012 года (а может быть в тайных мечтах и раньше), но бюрократические проволочки никто не отменял.

Сначала памятник хотели установить в Уфе, что было бы более логично, ведь это родина танцовщика и важный период его детства и юности. Не будем уточнять, что вначале семья жила в деревне под Уфой, а уж потом переехала в город. Нуриев вообще родился в поезде, когда семья — мать, три ее дочери и еще не родившийся, но очень ожидаемый мальчик, ехали на поезде к отцу в Манчжурию. Отец очень ждал наследника, но пол ребенка в то время можно было узнать лишь после рождения — не так, как сейчас.

Рудольф родился в вагоне, а записали его на первой же станции, где поезд остановился. Станция оказалась с провидческим названием «Раздольная».

Было бы правильно, если бы станция называлась и «развольная», ибо будущий танцовщик прославился жаждой воли (как проявлением свободы) и волей, как чертой характера, что питала его каждодневный изнурительный и обожаемый им, труд всей жизни.

В балете иначе и нельзя — он был великий труженик и еще, наверное, он был все же гений.

Мы привыкли к понятию «гений» как оценочной характеристике. Это не так.

Нередко просто талантливый человек бывает более знаменит, успешен в жизни.

Гений — это дар Божий, тяжелый Крест, который человек, взвалив на плечи несет, как может. И этот путь — жизненный путь избранника Небес мы с трепетом изучаем. Как правило, этот путь трагический…

«Гений и злодейство — вещи несовместные»? На этот пушкинский вопрос мы постоянно пытаемся ответить. Проблема в том — кто и как несет свой крест. Кто-то способен свой дар расплескать и уничижить, кто-то преумножить.

Памятник Нуриеву в Казани получил в прессе немало ироничных и совсем нелестных отзывов. К сожалению, эти отзывы, даже при их справедливости, словно легли тенью на личность Нуриева, который и в своей жизни терпел, как поношения, так и (в несравнимо большей степени) восхваления. Защищая Нуриева от «недостойного увековечения», критики, к сожалению, невольно, словно коснулись личности самого Нуриева. А как иначе — памятник и его натура неразделимы.

Я видела фото памятника, все понимала, представляла, заочно соглашалась с замечаниями по поводу выбора места, но, все же, хотела увидеть памятник сама, «вживую», чтобы составить собственное представление. Это произошло менее чем через год после установки памятника Рудольфу Нуриеву в Казани, когда я побывала в этом городе.

(Архитектура центра Казани. Кольцо. Есть ли какая-то логика в этом нагромождении!)

(Площаль Свободы, на которой находится Татарский академический государственный театр оперы и балета им. Мусы Джалиля. В центре площади находится памятник В. И. Ленину).

Итак, давайте вместе поразмышляем о памятнике Нуриеву, который находится с задней стороны театра.

Памятник представляет собою застывшую позу танцовщика. Аллегория «летящий татарин», что несколько раз встретилась в публикациях, как опора для фантазии воспринимающего данное произведение искусства, здесь не очень уместна. Это не поза полета, это поза «приземлившегося» на одно колено танцовщика, причем уверена, что хореографы с удивлением рассматривали положение рук (особенно кисти), ног и… удивлялись.

(Сравните!)

Если памятник — дань реализму (черты лица вылеплены вполне портретно), то тогда нужно было бы долго изучать «анатомию хореографического воплощения», ведь каждый танцовщик является сам скульптором своего тела и тело для него инструмент самовыражения. Ваятель, который берется за увековечение в бронзе, камне мгновения хореографического процесса, в данном случае вторичен, ибо главным автором всегда должен быть или был (сегодня повтор тех мгновений хранят видеозаписи), сам танцовщик. Иначе это подмена. В данном случае огромная предварительная подготовительная работа скульптора была просто необходима.

Когда Этьен Фальконе собирался ваять коня Медного Всадника, он, хотя и не впервые обращался к работе над образом красивого животного, сам был прекрасным наездником, но продолжал изучать коней, выполненных другими скульпторами.

По его записям мы видим, что он внимательно рассматривал античную конную статую Марка Аврелия, изучал коней Бернини, Воувермана, Пьетро да Картона, причем везде фиксировал ошибки.

Дабы не повторять ошибок предшественников, Фальконе приказал построить рядом с его мастерской горку, наклон которой повторял бы наклон будущего пьедестала. Все рассчитывалось с математической точностью. Ошибка при выборе угла наклона, грозила искажением в фиксации определенной группы мышц. Коней (их было несколько) разгоняли и ставили на дыбы, чтобы художник зафиксировал особенности анатомии определенной группы мышц.

Так скульптор готовился к воплощению образа коня Петра Великого!

Но ведь в данном случае предстояло ваять образ известного танцовщика — великого танцовщика, который всю жизнь сам лепил свое тело! Не страшно ли было допустить в этом случае ошибку или небрежность…

(Вот таким был Нуриев в танце!)

Можно было бы избежать этой трудоемкой и «неблагодарной» работы — условностью образа, что уже давно воспринимается современным зрителем с пониманием.

Именно этим путем пошли эстонцы Ян Тоомик и Йири Оявер в своей скульптуре, установленной в Риге и посвященной также великому танцовщику, очень уважаемому мною — Марису Лиепе.

Памятник, как и в Татарстане, также поставлен рядом со зданием Латвийской Национальной оперы, хотя, к слову сказать, там место было выбрано все же более разумно, нежели в Казани.

(Фото оперного театра. На переднем плане фонтан. Памятник Марису Лиепе слева. На этой фотографии его нет).

И хотя пресса, посвященная открытию того памятника была еще более нелестная: «Марис Лиепа — история позорного памятника в Риге» (это название лишь одной статьи), я склонна эти памятники сравнить. Думаю, что вы согласитесь, что подобное сравнение просто «жалобно просится».

Однако условная фигура, созданная эстонцами, все же, хотя бы снимает с них ответственность за воплощение анатомических нюансов в передаче хореографического образа. Остальное — дело вкуса.

Дети Мариса Лиепы не были на открытии памятника и затем в прессе несколько раз просили не связывать этот памятник с именем их отца.

Рудольфа Нуриева защитить некому. На вопрос одной журналистки. Почему он в своем возрасте не обзавелся детьми, он ответил так, как любил — наотмаш.

 — Одна дура побоялась мужа, другая, не спросив меня, избавилась…

Однако посмотреть на Нуриева добрыми глазами, очень хочется. Тот человек, перед которым когда-то с восторгом склонилось пол мира, который мог в то время — расцвета славы купить «всё и всех» (так говорили), на вопросы одной журналистки ответил однажды с детской искренностью и простотой

 — Вы часто нервничаете?

 — Всегда!

 — Что помогло бы вам избавиться от этого?

 — Оказаться дома… С мамой…

Он, как вы помните, за побег за границу из СССР был заочно осужден на 7 лет и был «невъездной». Потом, когда жесткие правила начали смягчаться, ему разрешили приехать к больной матери, чтобы попрощаться. Тогда в 1987 году, ему дали 48 часов.

Памятник и память

Рассказывая о памятниках всегда приводят цифры. Воображение людей несомненно впечатляет размер (вспомним легендарный путь скалы-пьедестала из Карелии в Петербург для Медного Всадника!) Впечатляет инженерная выдумка — уникальное инженерное сооружение Монферрана Александровская колонна.

Любой экскурсовод, стоя перед памятником, о котором желает рассказать, приведет вам множество впечатляющих цифр в килограммах, метрах и пр. Вы их тотчас забудете (я непременно забываю), но эти факты впечатляют.

В казанском памятнике таких фактов немного. Могу сказать, что высота памятника 5 метров (аналогичная фигура в мастерской автора этого творения Зураба Церетели всего 3 метра). Это, кстати, приятно констатировать, потому что Церетели — монументалист и любит удивлять размерами (Вспомним фигуру ПетраI в. Москве). Однако данный памятник Рудольфу Нуриеву уже имеет так много уничижительных отзывов — едких и бескомпромиссных, что мне не хотелось бы увеличивать их своим посильным вкладом. Я даже не буду рассказывать об авторе скульптуры — не вижу необходимости. Хочется сосредоточить ваше внимание на другом: памятник — это память и, наверное, повод, чтобы вспомнить Нуриева. Если рассматривать памятник в этом ключе — памятник работает. Когда я подошла к застывшей фигуре, обошла её со всех сторон, сфотографировала, меня принакрыла печаль. И не потому что памятник «не удался», а потому что вспомнила самого танцовщика.

(Сравним!)

Мы не были знакомы. Когда он приезжал в Казань, в 1992 году, я была в Петербурге. Да я вряд ли бы и стремилась к такой встрече, если бы не было задания редакции. Однако мои друзья из труппы балета и когда-то знаменитая прима Нинэль Юлтыева, довольно тесно общались с ним в те два приезда (март и май). Так что я неплохо представляю те посещения Нуриевым Казани и театра, ибо услышала от очевидцев как это было.

(Татарский академический государственный театр оперы и балета им. Мусы Джалиля)

Тогда у дирекции театра возникла хорошая мысль заручиться согласием артиста на проведение «Нуриевских фестивалей» балета. С тех пор фестивали действительно проходят, стали традиционными, любимыми зрителями и надо сказать, уровень их, список приглашенных артистов, репертуарная афиша все это время были на хорошем уровне.

(Казань. На Международном фестивале классического балета имени Рудольфа Нуриева)

Приезд Нуриева в Казань состоялся благодаря договоренности с «однокашником» Нуриева, известным балетмейстером «Мариинки» Олегом Виноградовым, который очень плодотворно сотрудничал в то время и с балетной труппой казанского театра. (Напомним все же полное и настоящее имя театра — Татарский академический государственный театр оперы и балета им. Мусы Джалиля).

Рудольф Нуриев в то время уже был тяжело болен и в Казани выступал как дирижер балета «Щелкунчик». Однако тот приезд и фестивали балета, а также то, что Рудольф Нуриев татарин, а не башкир (Уфа — столица Башкортостана) стали основанием для увековечения его памяти именно в Казани.

По этому поводу тоже было немало недоумений и критических высказываний. Но это, на мой взгляд, является скорее плодом человеческой недоброты.

Сам танцовщик всегда очень глубоко относился к своему происхождению, своим татарским корням, вглядывался в себя с позиций национальной идентичности. Известно его высказывание об этом, как всегда несколько парадоксальное, но на мой взгляд справедливое:

«Я не могу точно определить, что значит для меня быть татарином, а не русским, но я в себе ощущаю эту разницу. Наша татарская кровь течет как-то быстрее и готова вскипеть всегда. И, однако, мне представляется, что мы апатичнее русских, чувствительнее; есть в нас некая азиатская мягкость и вместе с тем горячность наших предков, этих стройных и гибких наездников. Мы — странная смесь нежности и грубости, сочетание, которое редко встречается у русских; вероятно, именно поэтому я обнаружил такую близость со многими героями Достоевского. Татары быстро воспламеняются, быстро вступают в бой. Они самонадеянные, но в то же самое время страстные, а временами хитрые, как лисы. Татарин — хороший комплекс звериных черт, — и это то, что есть я».

(Премьера балета Р.Ахияровой «Золотая Орда». Международный фестиваль классического балета имени Рудольфа Нуриева).

Нуриев на сцене — это магия, необыкновенная сила, способная гипнотизировать не только зрителей, но и партнеров по спектаклю.

Как жаль, что Россия не видела Нуриева на сцене в лучшие годы его западного триумфа (исключение составляет начало этого триумфального пути на сцене Кировского театра в Ленинграде). Но как хорошо, что в наше время есть видео, которое дает представление о магии его танца. Если такое волшебство передает видео, то какова была сила его воздействия в живом исполнении! Об этом можно только догадываться.

Он остался в Париже не потому что мечтал покинуть Родину. Это была ситуация, когда вся труппа из Парижа улетала в Лондон, а его по приказу свыше собирались вернуть в Москву и «наказать» за слишком вольное поведение во время гастролей во Франции: ходил где хотел, встречался с кем хотел.

Когда Нуриев понял, что возвращение в Москву грозит катастрофой — он потеряет право танцевать, а это и было делом его жизни и судьбы, он впервые среди артистов балета остался на Западе.

Как сложилась его дальнейшая судьба…

Триумф. Полная реализация в творчестве. Богатство. Слава.

Будучи человеком с «взрывным» характером прослыл скандалистом и, кроме того, секс-символом, в чем он не стремился кого-либо разубедить.

Как то в одном из интервью, на вопрос журналиста о творчестве он отвечал мудро и с достоинством, а вот на следующий вопрос о том, что с ним происходит после спектаклей, ответил довольно определенно и кратко: тысяча и одна ночь…

Нуриев очень хорошо гармонировал с западным укладом. Вседозволенность, которую давали деньги (а они у него были в несметном количестве) импонировала его пламенной натуре. Однако деньги не вырастали «сами собой». Он работал, как бешеный. Вечером он мог танцевать в Лондоне. На следующее утро его уже ждали в Японии на репетиции, чтобы вечером он выступил в спектакле, но уже ночью он летел в Париж, чтобы в грядущий вечер снова выступать на цене Гранд Опера. При этом каждодневные многочасовые занятия, без которых он не был бы признан первым среди первых танцовщиков своего времени. И так более двадцати лет, пока он не заболел СПИДом. Его физические силы были фантастические и на каком то этапе ему показалось, что так будет вечно… Но гордыня легко усмиряется поворотами Судьбы, а это Суд Божий. Болезнь, которая вначале не особенно беспокоила его — лишь временные приступы слабости, постепенно подтачивала силы. Десять лет вялотекущей, но неуклонной физической деградации.

Ему казалось, что и слава вечна. Но постепенно его имя стало исчезать с первых полос мировой прессы. Дирекции театров, уже позволяли себе не идти на поводу у его «хочу», а говорили решительное «нет». Он скрывал свою болезнь, чтобы не лишиться работы в Америке, куда в определенный период перестали пускать больных СПИДом. А на Родине, о которой он, кажется, не переставал скучать, его просто не знали. Исключение составляли его коллеги по любимому Кировскому театру, который его воспитал и который он воспринимал с нежностью как истиную Alma mater.

В 1989 году, когда политическая ситуация изменилась, он приехал в Петербург и даже получил возможность выступить в любимом балете «Сильфида» на сцене родного Кировского театра, что вновь стал «Мариинкой». Однако его форма была уже совсем не та.

Публика устроила ему овацию, но многие плакали присутствуя при падении и ниспровержении бывшего триумфатора. Самое страшное, что он это понимал и не был вполне готов к подобным переживаниям.

Говорят, что по мере того, как прогрессировала его болезнь, он становился мягче, терпимее, мудрее.

Именно в то непростое для него время, он и посетил Казань, кажется, с надеждами на дальнейшее сотрудничество, однако уже в следующем году его не стало.

Магия танца Нуриева несомненна, а его жизнь почти притча.

О чем думал он на одном из купленных им островов, когда смотрел в синюю даль Средиземного моря.

Вспоминал голодное детство, когда две мороженные картофелины в день были счастьем. Вспоминал, как копил мелочь, чтобы тайком потратить их на открытки с репродукциями Шишкина, Саврасова… (Впоследствии его личная коллекция стала одной из богатейших в мире и всё подлинники!)

Вспоминал, как бежал в укромный уголок на крутом берегу реки Белой, чтобы следить за движением поездов и мечтать, глядя на них о дальних странах! Впоследствии он объездил, как говорят, весь мир…

Я не знаю… Могу догадываться. Но мы все такие разные!

(Татарский академический государственный театр оперы и балета им. Мусы Джалиля)

Одно могу сказать. Я хочу видеть Рудольфа Нуриева только на залитой светом софитов сцене. Я не хочу заглядывать за кулисы.

Мне приходилось бывать и там, и там. Мне интересен Нуриев — маг танца. Его потрясающая техника, артистизм, чувство стиля, новаторство, — все это золото, в копилке культурных ценностей.

Об этом, пожалуй, я думала, когда стояла у памятника.

Какие мысли придут к вам, когда вы окажетесь на том месте, я не знаю, но думаю, что как внимательные туристы не обойдете вниманием то место, в сквере, за театром оперы и балета.

(Как вы догадались документальные фотографии самого Нуриева не мои, а заимствованы из интернета, что вполне естественно. Кстати, не все фото  хорошего качества. Но благодарность за то, что они есть).