Спросите у Гугла, что такое Дордонь — и он вам вместо ответа тут же вывалит миллион и одну фотографию, и везде на них будет он. Замок Бейнак — это самая что ни на есть визитка Дордони. Натуральный боевой феодальный замок, невесть какими силами простоявший тут почти что целую тысячу лет. Среди идиллических окрестных пейзажей он словно сказочная корона, что венчает собою умильно-игрушечный городишко Бейнак, что доверчиво прилепился со всех сторон к его неприступным стенам. Городок этот — совершенно кукольный, узкие кривые улочки, взбирающиеся по скале, крошечные домики — такие, что каждый раз, как только вижу что-то подобное, в голове вспыхивает одна и та же мысль — как??? Как, неужели — действительно, люди когда-то жили в этих гномичьих домиках, чьи камни, такие гладкие и блестящие, больше всего похожи на сладкие зернышки козинака?
История гласит, что в самом начале двенадцатого века эти земли принадлежали местным феодалам по фамилии Бейнак, которые разбогатели на сборе пошлин за проход судов по Дордони. Интересно, с какой целью семейство Бейнак решило отгрохать себе такое внушительное жилище? Ну явно же не для того, чтоб собирать дань с торговцев орехами? Но как бы там ни было — они явно как в воду глядели.
Давно уже ни для кого не секрет, что нет в человеческой истории страниц более позорных, чем история религиозных войн и крестовых походов. Но самые, как мне кажется, отвратительные из них связаны с личностью человека, который при интронизации на папский престол нарек себя «невинным» именем Иннокентий III. Поразительно и то, что католическая церковь до сих пор продолжает считать этого папу самым выдающимся папой эпохи Средневековья, хотя если судить с точки зрения общечеловеческой морали — место ему в аду, причем самое почетное. Ибо на совести этого папы — две кровавые авантюры, в корне перекроившие европейскую историю. Конечно, я не буду сейчас касаться крестового похода 1204 года, добившего христианскую Византию. Но следующее его выступление «против своих» и именуемое Альбигойским крестовым походом, имеет к тому месту, на котором мы с вами сейчас стоим, самое непосредственное отношение.
Но сегодня тут — тишь да гладь, суровый замок давно уже спит летаргическим сном, и только французская бабулька-билетерша радуется немногочисленным посетителям. «Что за обдиралово, 8 евро за вход!» — мелькнула было в моей голове крамольная мыслишка. Но я уже привыкла к тому, что во Франции все очень дорого — и содержать старинные замки, конечно же, очень дорого тоже. А замок Бейнак сейчас — это частная собственность. В 1962 году его выкупил у государства Люсьен Гроссо, французский казиношный магнат. Но нет, не для того, чтоб открыть в нем очередное казино — а всего лишь для того, чтоб замок совсем не пропал. Он его отреставрировал на свои деньги и открыл для посетителей. Patrimoine est patrimoine, но и расходы должны как-то окупаться! Люсьен Гроссо умер в 2008 году, его супруга Дениз — в самом начале 2016. Поскольку у пары не было детей, то по своему завещанию они передали замок в наследство сенатору Альберику де Монгольфье.
Посетителей у замка и правда не очень много. Большинство сразу же стекается на обзорные площадки, откуда открывается головокружительный вид на идиллические просторы Дордони. Такая красота и умиротворение разлиты в жарком августовском воздухе…
Юг никогда особенно политикой не занимался и ею не интересовался. У них и так было все, что нужно для счастливой жизни — хороший климат, плодородные земли и своя особенная культура, расцветшая, как виноградная лоза, под щедрым и благодатным южным солнышком. Южане дружно подпевали трубадурам, поклонялись Прекрасной даме, перекрикивались через Пиренеи со своими ближайшими соседями — испанскими каталонцами и маврами, и учились у них уму-разуму. Поэтому в Средние века в культурном отношении аквитанский юг, свободный и подпитанный вековой восточной мудростью, представлял собою явление куда более интересное, нежели Иль де Франс, только-только вступивший в фазу формирования своей, как бы сейчас сказали, «национальной идентичности». Но если ты не идешь в политику — это совсем не значит, что политика не придет к тебе. У северных народов мозг заточен совсем по-другому — ведь приходится намного дольше молотить лапками, чтоб сбить масло. Само-то на голову ничего падать не будет, ибо нечего. В общем, пока юг пел, плясал, и упражнялся в куртуазной любви, север в своих мрачных чертогах строил планы по завоеванию мирового господства. Ну, а чем еще прикажете заниматься, если вместо песен и плясок — одни молитвы, да и с красивыми женщинами, как я подозреваю, напряженка? Вообще, если бы вектор французской политики в свое время сместился бы на юг, а не на север, то получила бы Франция свое «эгалите» значительно раньше и намного менее кровавым путем. Но — история не терпит сослагательного наклонения…
Внутри замок Бейнак так же аскетичен и суров, как и снаружи. От веков, когда тут заседал Ричард Львиное Сердце, а потом его закадычный друг Меркадье, предательски убитый в Бордо в 1200 году, не осталось практически ничего — единичные предметы мебели, скорее собранные откуда-нибудь еще, чем обнаруженные прямо тут, да редкие фрески в стиле наивного примитивизма на стенах. Но замок жил жизнью полной и бурной все это время, его хозяева — а до восемнадцатого века это была одна и та же семья Бейнак — как и подобает рачительным хозяевам, периодически вносили разные нововведения в свое жилище. Так тут появилась лестница в стиле эпохи Возрождения, довольно странно и неуместно она выглядит в этих сурово-феодальных интерьерах. Но — видимо, то была мода того времени…
А у подножия этой лестницы — единственное шумовое пятно во всем беззвучном замке — расположилась довольно многочисленная группа местных студиозусов, которым молодой всклокоченный экскурсовод с глазами горящими, как у Раскольникова, увлеченно рассказывает о перипетиях родной истории.
Вообще эпицентр событий, о которых мне думалось, пока я бродила по пустынным, выхолощенным временем залам и галереям замка, находился довольно далеко отсюда, на юге, в Тулузе и Альби. Дордонь лишь краем попала в молох тех событий, наверное поэтому замку Бейнак и удалось избежать участи Безье и Монсегюра.
Родиной того, что мы сейчас называем катаризм, принято считать Лангедок. Но эти идеи не появились там из ниоткуда — с самого момента признания христианства официальной религией Римской империи стали, как грибы после дождя, отпочковываться «секты», утверждавшие, что «а царь-то — ненастоящий!!!» Давать какую-либо оценку по этому поводу я воздержусь, ибо — после 1054 года православные для католиков тоже стали такими же «сектантами», и наоборот. Как говорится, каждый сам решает, во что ему верить… Вот и манихейские идеи, пришедшие с Востока, нашли себе на французском юге благодатную почву. Причем настолько благодатную — что никто и глазом моргнуть не успел, как «катарской ересью» оказалась заражена огромная территория от Прованса до Атлантики, от Пиренеев до Италии. Папа римский Иннокентий III, наверное, ночами не спал, раздумывая, как же ему вернуть заблудшую паству в лоно «истинной церкви»… Решение нашлось довольно быстро, вполне в духе времени и папских интересов.
Искоренение катарской ереси, получившее название Альбигойского крестового похода, растянулось по времени на 20 лет и привело к уничтожению по меньшей мере миллиона человек — вдумайтесь на минутку, сколько это в масштабах тогдашней Европы. Боюсь что Холокост отдыхает… А еще среди результатов этого действа — присоединение Лангедока к Франции и появление на свет такого потрясающе эффективного средства воздействия на массы, как инквизиция. К слову сказать, французский королевский дом далеко не сразу во все это ввязался. Людовик VIII присоединился к крестовому походу только в 1226 году — видимо, красноречие папы вкупе с привлекательностью такого куша, как Лангедок, сделали свое черное дело. И если бы он этого не сделал — то еще большой вопрос, чем бы кончилось это дело… потому что тот факт, что крестовый поход, начавшись в 1209 году, к 1226 все еще не завершился, может говорить не столько о слабости папы, сколько о силе тех, кто ему противостоял. И, в общем-то, так оно и было.
Катары на французском юге пользовались всеобщей любовью и поддержкой. Немало этому поспособствовала и сама «официальная» церковь, погрязшая в дрязгах и поборах. Катары же ни с кем не воевали, никого не обирали, золоченых церквей не строили — наоборот, отказавшись от всех земных благ, они проводили свою жизнь в странствиях, проповедовании и помощи тем, кто в ней нуждался. Разумеется, контраст был разителен. И разумеется, официальное католичество там особой популярностью не пользовалось. Но вот что парадоксально — что многих из католических прелатов «на местах» подобная ситуация вполне устраивала. Кто-то официально переходил в катаризм, кто-то просто оказывал катарам помощь и поддержку, например, предоставлял им церкви для проповедей и обрядов — своих-то у них не было. То же самое было и с правящей верхушкой — граф тулузский Раймон VI, хоть официально катаром и не был, но до последнего им симпатизировал.
Самый просторный из залов замка — зал штатов Перигора, когда-то тут собирались представители четырех крупнейших баронств, что входили в состав графства Перигор: Бурдей, Бирон, Бейнак и Марей. Еще раньше тут вышагивал, звеня доспехами, Ричард Львиное Сердце, король Англии, а также граф де Пуатье, герцог Нормандии и герцог Аквитании. Да, когда-то англичане бывали в самом сердце Франции… А еще — очень даже вероятно, что в зале этом собирались катары. Как я уже говорила — катары не строили себе церквей. Они вообще отрицали все материальное, ведь весь наш с вами материальный мир есть ни что иное как творение дьявола. Для проведения своих обрядов катары пользовались католическими церквями, любезно предоставленными сочувствующими «из другого лагеря», или просторными залами феодальных замков — ведь многие феодалы, как я уже говорила, не скрывали своих симпатий к катарам. Так что периодически дома у какого-нибудь средневекового графа могло происходить какое-нибудь таинственное катарское действо.
А если вы думаете, что с началом официальной травли катаров со стороны «правильной» церкви большинство из этих господ поспешили отказаться от своих убеждений — то нет, ничего похожего. И многие из феодальных замков французского юга, построенные по всем правилам фортификационной науки, превратились в хорошо укрепленные крепости, способные выдержать очень длительные осады. Ведь большинство из них были построены так же, как и Бейнак — то есть, оборонять их было намного проще, чем атаковать…
Доподлинно неизвестно, поддерживал ли барон Бейнака катаров — возможно, что и не так чтобы очень… Но обвинение, выдвинутое Симоном де Монфором для оправдания захвата замка — пособничество «катарской ереси» — опровергнуть было невозможно просто потому что невозможно. Ибо борьба, начинавшаяся под видом религиозной, очень быстро перешла в разряд политической, когда помимо основной идеи — собственно искоренения ереси — на первый план выходит банальный захват территорий. И оправдание кого-либо в эти планы не входило, à la guerre, как известно, comme à la guerre. К тому же шаткий статус Аквитании, как французского феода с одной стороны, но также и принадлежащего английской короне с другой, делал ситуацию еще более взрывоопасной. Так что единственное, что мог сделать барон Бейнака, чтоб в момент наибольшей опасности попытаться спасти свое имущество и жизнь — это присягнуть на верность французскому королю. Что он и сделал. Что, вероятно, и спасло замок от разрушения Монфором.
Так Бейнак получил французское гражданство. Но это был еще далеко не хэппи-энд — впереди замаячила Столетняя война, где Бейнаку выпала сомнительная честь побывать одним из передовых форпостов — потому что ближайшие друзья-товарищи его, городки Домм и Кастельно, были английскими. Да и вообще, граница между владениями франков и англосаксов проходила прямо у него под носом — по реке Дордони. Может быть, конечно, в те времена Дордонь была более полноводной… Потому что сейчас такая граница, которую, по-моему, любая кура вброд перейдет, вряд ли сможет кого остановить.
Потом была еще одна неприятность — Реформация, когда хозяева Бейнака, переглянувшись с соседями (видимо, все-таки катарское прошлое даром не прошло!), решили объявить себя протестантами — по-французски гугенотами, и вместе со всей Дордонью попали под крылышко к королевству Наваррскому. Чей король-гугенот, перекрестившись, вошел во французскую историю под именем короля Генриха IV.
Бейнак давно уже заслуженный пенсионер. Сладко подремывает на солнышке, грея старые камешки, любовно почищенные и подновленные, да только иногда вздрагивает всем своим существом, когда нагрянут вдруг шумные вездесущие киношники, наставят повсюду камер и как начнут греметь оружием в его давно затихших коридорах. А беспокоят они его часто — да и зачем строить какие-то немыслимые декорации, если все и так уже есть, самое что ни на есть натуральное? Выбирай — не хочу… Так что послужной список у Бейнака-актера, пусть и помимо его воли, за последние полвека нарисовался очень внушительный — тут тебе и «Фанфан Тюльпан», и «Жанна Д`Арк», и вторая серия «Пришельцев», «Кипитан», «Дочь д`Артаньяна» и даже некоторые эпизоды из «Шоколада». Он теперь кинозвезда… вполне в духе времени. Но без пыли и лоска… так что всегда рад гостям и случайным посетителям. И даже расскажет вам парочку историй из своей полной приключений жизни… тем, кто захочет послушать, конечно же.
