Золотая пагода Шведагон

Над красными черепичными крышами домов Янгона, окруженных садами, сияют золотом две величественные, высокие пагоды — Шведагон и Суле. Множество других, маленьких пагод, золотыми искрами рассыпаны по городу.

Суле находится в центре города и от нее лучами расходятся улицы. Она имеет форму громадного золотого колокольчика, с длинной ручкой, увенчанной золотым бутоном лотоса. Этой пагоде 2300 лет.

Но Шведагон (что значит «Золотая пагода») на два с половиной века старше Суле и выше ее, больше чем в два раза. Она громадна: основание ее, в периметре, занимает площадь в 433 м; высота ее — 99 м. Ее окружают 64 маленьких (тоже золотых) пагоды. Че

тыре из них, по одной с каждой стороны, несколько выше других, и около них сидят каменные чинтэи, мифические животные, полульвы-полугрифы.

Их львиные головы, с оскаленными пастями, украшены перьями, и на могучей спине и тяжелых лапах — маленькие, узорчатые крылышки. К этим четырем пагодам снизу (Шведагон находится на вершине холма) ведут четыре высоких крытых лестницы. Главный вход с южной стороны; его охраняют два громадных чинтэя, каждый из них высотой с трехэтажный дом.

Оставляем внизу обувь — по лестницам и вокруг пагоды можно ходить только босиком из уважения к священной реликвии, заключенной внутри золотой башни (легенда говорит, что в ней находится прядь волос Гаутамы Будды).

По сторонам лестницы расположены лавочки, в которых продают всякие бирманские изделия; большинство из них имеют отношение к религиозному культу: свечи, палочки фимиама, цветы, фигурки Будд, религиозные картинки (литографии), колокольчики и гонги.

Особенно интересны гонги разной величины, «различных голосов» — от дисканта до баса. Другие музыкальные инструменты храмовых оркестров: лакированные барабаны, в виде чаши, обернутой кожей разных цветов; бронзовые плоские бляхи, вырезанные в виде силуэта колокола — по ним ударяют палочкой и они поют; маленькие литавры и «колокольчики ветра». Эти последние — колокольчики разных величин, к язычкам которых приделаны свободно качающиеся металлические листья, символизирующие листья священного дерева Бо. Ветер раскачивает эти листья, приводя в движение, таким образом, языки колокольчиков; они звенят удивительно мелодично.

В лавочках, по краям лестницы, продают также и «светские» предметы. Тут можно купить лошадку-марионетку, искусно сделанную сельским кустарем из куска срубленного им в лесу дерева; голова, ноги, хвост — на ниточках, и движения лошади переданы необыкновенно живо. Продают кустарные ложки, ножи, чаши и фигурки из дерева и бронзы.

Среди бронзовых игрушек мы нашли удивительную птичку с изящным хохолком и широкими, волнистыми крыльями и хвостом, очень тонкой работы. Птичка, несомненно, была старинная; ее бронза, лакированная временем, отливала янтарем. Я не видала подобной птицы ни в одном зоологическом саду. Судя по голове и общей линии тела, это была утка; но у нее были необыкновенно пышные крылья и роскошный хвост, похожий на юбочку танцовщицы из нескольких вырезных воланов. Клюв ее был тоньше утиного и голову украшал узорный, тоже из нескольких воланов, хохолок. «Кто это?» — спросила я женщину, продававшую фигурки. «Хинда», ответила она.

«Хинда? Из Индии?» — женщина попыталась что-то объяснить, но мы не могли понять. Тогда Ю Чу-тун, молодой бирманец-студент, служивший нам проводником, («Ю» по-бирмански значит господин, мастер), прекрасно говоривший по-английски, пришел на помощь. «Это хинда, священная птица племени мон, сказал он. Теперь их больше не сохранилось, но раньше, давно-давно, они жили в наших лесах. Когда люди племени мон прибыли в нашу страну, с ними прибыли эти птицы. В то время часть страны почти до самого Янгона была под водой; птицы жили на крошечных островках. Рассказывают легенду: когда первая пара хинд прилетела сюда, они искали места, чтобы спуститься на землю и отдохнуть. Островок, найденный ими, был настолько мал, что только одна птица могла поместиться на нем, и самка, которая была меньших размеров, должна была взгромоздиться на спину самца. С тех пор — говорит поверье — в племени мон главенствуют женщины, и мужчины во всем их слушаются». «Но откуда же прибыли моны и на чем?» «На лодках; в память этого строили королевские пироги, в Таиланде. А откуда — никто не знает».

Я слышала еще одну легенду об этой таинственной птице в Таиланде: таиландская «хинда» несколько отличается по характеру от мьянманской, ее стихия — воздух, а не вода. Но, по-видимому, это то же самое мифическое существо.

«Хинда раньше жил в Гималаях. Хинда — царь птиц. Он может говорить и учить людей мудрости. Раньше хинда был в дружбе с людьми и наблюдал за тем, чтобы цари и правители народа были справедливы. Если царь был несправедлив, или больше заботился о себе, чем о своих подданных, хинда прилетал во дворец и поучал царя. Обычно царь следовал его наставлениям, т. к. знал, что если он будет продолжать идти „дорогою зла“, хинда прилетит снова и объявит об этом народу, и народ низложит недостойного правителя. Хинду нельзя убить, он бессмертен. Он в дружбе с огнем: раз в тысячу лет он всходит на костер в лесу на высокой горе; через некоторое время он вылетает из огня — еще более прекрасным и сильным».

В этом «царе птиц», мудром, живущем вечно, дружащем с огнем, не трудно узнать мифологического феникса. Считается, что родина феникса — Ливан. Не залетел ли он туда из Гималаев?

Мы приобрели бронзового «хинду», найденного на лотке у края лестницы, ведущей на платформу Золотой пагоды, и надеемся, что он доплывет или долетит — до Москвы.

Выйдя на платформу, на которой покоится ступа Шведагон, мы ждали увидеть ее «во весь рост» и коснуться ее сияющей поверхности. Но между нами и ею встало неожиданное и непреодолимое препятствие: сотни маленьких пагодок, целый непроходимый лес, тесным кольцом охвативший ее. Вдобавок этот «лес» был обнесен железной решеткой. И другая, очень высокая решетка виднелась внутри, вблизи основания пагоды; в одном месте в ней была калитка, но она была закрыта и на ней висел тяжелый замок.

Все эти пагодки, домики, статуи были построены и поставлены без разбору, где и как придется — лишь бы занять место поближе к святыне; казалось, они толкают, вытесняют друг друга. Многие из них были некрасивы, и все это напоминало толпу на ярмарке, что совсем не вязалось с идеей сосредоточения, медитации, молитвы.

Все эти постройки — дело рук благонамеренных жертвователей: считается благочестивым поступком выстроить пагоду Будде, и все, кто могли и могут, строили и строят пагодки всех величин, из различных материалов, не согласованных по стилю, нисколько не считаясь с первоначальным планом постройки.

«А почему же они обнесены решеткой? И почему другая, такая высокая решетка отгораживает от нас пагоду?»

Ю Чу-тун дает неожиданный ответ на мой вопрос.

«Приходится защищать статуи Будд», говорит он. «У нас, к сожалению, все еще слишком верят в магию. Есть поверье: если придти ночью и вырезать из статуи кусок, на месте сердца и унести с собой, то человек этот, обладающий „сердцем Будды“ может делать чудеса, стать богатым и даже бессмертным. И есть такие, что приходят ночью и выламывают куски статуй. Вот почему построили решетку. Ночью несколько сторожей ходят вокруг нее».

Мне вспомнилась деревянная статуя, виденная мною во дворе одного из храмов: на груди ее был вырезан длинный, глубокий прямоугольник. Меня очень удивило тогда замешательство сторожа, которого я спросила, что это значит.

Статуй, так же, как и пагод, великое множество вокруг Шведагон. Большинство их — стандартного типа. Но есть и другие, сделанные рукой преданных, искусных мастеров. Улыбка такой статуи запоминается и радует: в ней есть великий покой созерцания; мастер вложил в сове творение веру, любовь и благодарность Гаутаме Будде, «Просветленному», нашедшему и указавшему путь к свободе Нирваны.

Некоторые статуи трогательны своей простотой и незатейливостью. Одна из таких, скромная, чисто, но по стандартному образцу сделанная из серого камня сидящего Будды, привлекала внимание количеством лежавших перед ней свежих цветов. Она стояла снаружи решетки. Сзади нее, за решеткой, была небольшая белая пагодка, и возле нее — прелестная статуя, тоже из серого камня, молодой женщины с высоким, выпуклым лбом, похожей на средневековую Мадонну. Перед статуей сидящего Будды остановились две женщины и юноша с бидоном воды в руках и глиняным сосудиком, похожим на длинноносый чайник без крышки. Женщины опустились на колени, немного в стороне, и погрузились в молитву. Юноша подошел к Будде, поставил около него бидон и чайник и тоже стал на колени. Несколько минут он молился, сложив ладони рук. Потом встал, зачерпнул из бидона чайником воду и стал медленно, осторожно лить ее на голову Будды; вода омывала лицо Будды и его тело и стекала на лежавшие у его ног цветы. От воды каменное лицо как бы ожило, в чуть приоткрытых глазах, казалось, появился блеск, и улыбка стала яснее. Когда вода в чайничке кончилась, юноша снова зачерпнул из бидона. Он поливал Будду внимательно и любовно, как ребенка или любимый цветок. Губы его что-то шептали.

Ю Чу-тун подошел к одной из женщин и что-то спросил; она указала кивком головы в сторону статуи за решеткой. «Она больна», — объяснил нам потом Ю Чу-тун, указывая на статую — Ее родные пришли совершить пуджу (молитва, сопровождаемая тем или другим религиозным ритуалом). Они верят, что, если поливать Будду холодной водой, лихорадка покинет больную, за которую они молятся». «А если лить теплую воду?» — «Нельзя. Ей станет хуже».

Когда, через 10–15 минут, мы уходили, юноша все еще поливал лицо Будды, и женщины продолжали молиться. В этой сцене было много нежности и какое-то особенное благородство.

Бидоны с водой стоят на лотках, где продают цветы и свечи; воду тоже продают — как предмет ритуала. Приношение воды — даяние чистоты и прохлады, подобно тому, как свечи — даяние света. Свечи ставят, иногда целыми пачками, в длинные каменные желоба вдоль решетки, наполненные землей. Их втыкают как стебли цветов; они склоняются, и воск капает на землю. Часто ветер их задувает, и они падают к подножию желоба.

Мы долго бродили меж храмов и пагод. Их было слишком много, они скрывали, и как бы отдаляли от нас Золотую Пагоду. Наконец, мы вышли на пустынную площадку, где росло могучее дерево Бо и на возвышении был подвешен на столбах с перекладиной большой колокол. С этой высокой площадки вдруг я увидела Шведагон во всей ее красоте. Так бывает иногда в горах, когда перевалив через горный хребет, или выйдя из-за скалы, вдруг видишь вершину. Пагода показалась мне золотой горой. Ее золотой колокол, увенчанный «перевернутой чашей», покоился на основании высоких складчатых золотых скал. Вершина ее состояла из многих золотых дисков, служивших как бы стеблем золотого бутона лотоса, заканчивавшегося на высоте 99 м золотым зонтиком «тхи» и маленьким золотым шаром.

Среди маленьких золотых пагодок у ее ног, Шведагон высилась золотым Эверестом. Заходило солнце, и золото пагоды, хранящей в своем сердце священную реликвию, сливалось с огненным золотом неба, вспыхивало и отливало небесным богатством.