Русский дзен

Часть 1. Владимир

Машина, преодолев пробки на Шоссе Энтузиастов (надо ж было так переименовать бывшую Владимирку, в насмешку над сотнями тысяч этапников, оставивших тут свои следы!) и забитую транспортом подмосковную Балашиху, катит по не слишком европейскому асфальту на восток. Вдоль невыразительной трассы — малопривлекательные Ногинск, Электроугли. На указателе «Петушки» взгляд невольно задерживается, но тут не отыскать намеков на славную повесть, а потому интерес моментально угасает. Ну вот, разве что Покров радует храмом XVII века (скромных, впрочем, архитектурных достоинств). Село Ундол, ныне ставшее частью городка Лакинск, а в былые времена — поместье Суворовых. Можно увидеть остатки барского парка, да церковь, в которой юношей пел в церковном хоре Александр Васильевич, будущий фельдмаршал.

Наконец-то Владимир. При въезде в него поначалу испытываешь разочарование: среднестатистический советский город, каких сотни, если не тысячи. Взгляд скользит по аккуратным, но безликим строениям… Но вот — прямо посреди Московского шоссе — Золотые ворота. Скромные по размерам, но чистых форм. В XII веке строили сурово, однако с тонким чувством пропорций. Небольшие ворота идеально соответствуют своему былому назначению — охранять вход в город. Въезд, вход, ворота издревле были местом не только и не столько функциональным, сколько сакральным. Это не механическая дырка в стене, проход и проезд для пеших и конных, но и символическая линия, отделяющая дом от окрестности, своё от чужого. Не каждому позволено войти в них, а входящий — должен очиститься, все дурное оставив снаружи. В современной биологии говорят об избирательной пропускной способности клеточных мембран (встроенные в липидный слой белковые комплексы пропускают внутрь клетки нужные ей ионы, задерживают и отторгают вредные). Ворота — такая же мембрана, отделяющая добро от зла. Поэтому они — не просто дверь, не только фортификационное сооружение, но не в последнюю очередь — храм. Золотой купол, крест и лик Богоматери встречают путника, настраивая его душу на высокий лад.

По обе стороны от Золотых ворот-то, что осталось от окружавшего город земляного вала. Можно чуть-чуть пройтись, взглянув с пригорка на ворота и старообрядческую Троицкую церковь (ныне — галерея народных ремесел), да и спуститься к бывшей водонапорной башне: сооружение грандиозное и уютное одновременно. Стоит зайти внутрь, осмотреть музей городского быта, со смотровой площадке полюбоваться центром города.

Вернувшись к шоссе, поглядим на противоположную сторону, на дом с ярко выраженными чертами стиля модерн. В дореволюционное время — реальное училище, ныне — пединститут. Помимо архитектуры примечателен тем, что учился здесь во время оно ни кто иной, как Венедикт Ерофеев, Венечка. Вот и повстречались, значица, не в Петушках, так во Владимире.

Отсюда, от древнего края города, начинается то, что притягивает во Владимир туристов. Сперва попадается на глаза стандартный набор любого уездного городка: гостиный двор (такой же, как и всюду), здание городской думы в псевдоорусском стиле, парадно-монументальное здание губернской мужской гимназии, городской банк (под двуглавым орлом и гордой надписью «БанкЪ» растеряно стоит бронзовый Ильич, разводя руками: «За что боголись, товаищи?!«). Перечисляю скороговоркой, ибо увидеть подобное можно, повторюсь, едва ль не повсеместно. Справедливости ради отмечу, что далеко не везде все вышеперечисленное поныне формирует вполне целостный ансамбль, сохранивший основные черты последних двух веков. А можно еще и отступить на пару шагов от главной улицы и обнаружить необычайно трогательное здание старой аптеки. Вот тут уж действительно попадаешь в тургеневско-чеховские времена. Особенно весной, когда овраг за аптекой (и с видом на главное сокровище города — Успенский собор) заполняет белая пена цветущих вишен вдоль серых дощатых заборов. «Скажите, милые, какое / тысячелетье на дворе?»

Итак, первый — приватный — взгляд на Успенский собор мы уже кинули. На очереди вид парадно-торжественный, величественный и пафосный — со стороны Соборной площади. Внушает, что ни говори. Но вот по мне — так излишня пристроенная в XVIII веке помпезная, режущая глаз (в солнечный день — и впрямь до рези слепящие белизна и позолота) колокольня. Она загораживает желтовато-розовые (цвет сыра, облитого портвейном, как сказал Ивлин Во, кажется, про Парфенон) стены собора. От его монументальности веет патриархальной надежностью, золотые полусферы куполов добавляют величия, но ничуть не отменяют ощущения простоты и скромности. Любоваться им можно долго, с любого места. Лично я предпочитаю вид с тыльной стороны Присутственных мест: перекрестья проводов раздражают меньше кичливой колокольни. (Сколько прекрасных старинных храмов было испорчено этими пристройками. Только лишь потому, что пришло в голову государыне Екатерине Великой подогнать разлапистую и разномастную российскую глубинку под единый питерский шаблон. А уездные и губернские архитекторы рады были исполнить высочайшее повеленье: заставь дурака Богу молиться — он и лоб расшибет). Зайдите внутрь и постарайтесь в полумраке разглядеть фрески великого Рублева: краски потускнели под свечной копотью и слоями прошедших лет, но сохраняют свою яркость где-то там, в глубине стен, доступные лишь внутреннему взору. Темные лики смотрят на нас, мы вглядываемся в них. Или в себя?

Чуть поодаль над широкой долиной Клязьмы радует белизной и нарядностью Дмитриевский собор. Стены и барабан обильно декорированы белокаменной резьбой: святые, львы, грифоны охраняют от зла, сберегают и наставляют. Изящной резьбу назвать сложно, особенно вспомнив тончайшее и изощренное каменное кружево индийских храмов (того же XII века). Не знаю, что думают по этому поводу искусствоведы, но мне владимирско-суздальская каменная живность напоминает скифский «звериный стиль». Рискну выдвинуть гипотезу: камень для облицовки храмов везли по приказу князя из Волжской Булгарии. Так, может, заодно и резчиков оттуда прихватили, а те принесли привычные им художественные традиции прикаспийских да причерноморских степей?

Полюбовавшись соборами, перейдем главную улицу и направимся к Княгинину монастырю, чтоб посмотреть на сохранившиеся в неприкосновенности с XIII века три ряда кокошников и сложную форму позакомарной кровли его главного Успенского собора. А внутри ждет великолепие фресок, выполненных в XVII веке Марком Матвеевым, а также и главная святыня — икона Богоматери, написанная в XII веке по явлению, случившемуся князю Андрею Боголюбскому. Но разглядывая простой и спокойный силуэт храма, оглянитесь и вокруг: многие одноэтажные дома окрест украшены причудливо вырезанными из жести дымниками. Стоит поразглядывать. По дороге не пропустите и Никитскую церковь середины XVIII века — отменный образец позднего московского барокко.

Может, и не стоило бы двигаться дальше Соборной площади и монастыря, можно и завершить тут экскурсию. Но мне близко еще одно местечко, редко посещаемое туристами. Не поленитесь дойти-доехать до Владимирского централа — бывшей пересыльной, а ныне городской тюрьмы. Внутрь вас не пустит охрана, фотографировать даже административный корпус (иные и вовсе не видны от ворот) тоже не разрешат. Но можно порой попасть в тюремный музей — какие люди населяли камеры централа в разные времена! От Михаила Фрунзе до знаменитой певицы Лидии Руслановой и диссидента Анатолия Марченко. Вплотную к тюрьме стоит здание бывшей богадельни: семь лет назад я видел его полуразрушенным, теперь его безобразно-аляповато отстроили-отреставрировали, да и отдали под офисы разнообразным фирмам (может, в надежде, что строгое соседство сделает жуликоватых бизнесменов законопослушными?). И прямо следом за богадельней — вход на старое городское кладбище. Тюрьма — богадельня — кладбище. Воплощенный афоризм: Memento mori. Или более практичной пословицы: «От тюрьмы не зарекайся, от сумы не отказывайся».

Мне трудно сказать, какое впечатление в целом производит город… Отдельные дома, храмы и памятники восхищают, но город из них не складывается. Есть места поярче, побогаче, поинтересней. В том ли суть? Стоит здесь побывать — и образ Владимира запечатлеется в памяти и сердце, вновь будет звать приехать.

Гэттан спросил у монаха: «Кэйтю сделал сотню повозок. Когда мы снимем колеса и вытянем ось, что станет для нас очевидным?» Чжуан-цзы отвечает на вопрос Гэттана: «Устраняя различия, получаешь единство; разрушая единство, получаешь различия. Сколько ни взирай на отдельные части лошади, все равно не узнаешь, что такое лошадь. Но если лошадь привязана и стоит перед тобой, ты смотришь на сто ее различных частей и знаешь, что такое лошадь».

(Мумонкан. Застава без ворот)

Часть 2. Суздаль

Неширокая дорога на север от Владимира вьется неспешно между бесконечными полями и березово-осиновыми рощицами. Поля, поля… Были тут, думается, когда-то и леса, но так давно освоена эта земля человеком, что уже и в XI–XII веках казалось, что поля всегда были. Отсюда и название пошло — Владимирское Ополье. И городок к западу называется Юрьев-Польской. Иногда пишут: «Польский», но неверно, к Польше отношения никакого он не имел и не имеет, а вот к полю — да, самое непосредственное. Другое дело — Переславль. Тот от владимирских земель отделен лесами, потому и прозван Залесским.

Но нам — не туда. Мы не спеша въезжаем в другой город — Суздаль. Город? Пожалуй, большую деревню. Жилых каменных домов тут нет, только деревянные избы (хотя многие — на солидном кирпичном цоколе) и храмы, храмы… Каталог суздальских церквей с самыми краткими пояснениями займет страницы три. Перечислять бессмысленно. Каждая почти — чем-то хороша и знаменита. Одни — характерной формой вогнутых шатровых кровель (будто дудочки владимирских рожечников), нигде, кроме Суздаля, таких не встретить. Другие — просто живописны. Я вот очень люблю Космодамианскую церковь на Красной горке над тихим прудиком. Обилие церквей и монастырей (их шесть в Суздале и ближайших окрестностях) изумляет. Город церквей среди деревни. Неужели так было всегда? Или время пощадило каменные храмы, стерев большую часть мирских обителей? Один только посадский дом XVII века (между автостоянкой и Спасо-Евфимиевым монастырем) вроде бы свидетельствует, что были, были жилые каменные здания в Суздале. Или он — исключение? Кто знает…

Шестой патриарх спросил старшего монаха Мё: «Не думая в этот момент ни о добре, ни о зле, скажи, каким был твой изначальный облик, прежде чем родились твои отец и мать?»

Пройдемся по монастырям. На севере города — Спасо-Ефимиев монастырь, самый большой и посещаемый туристами (благо, в нем разместился музейный комплекс). Как и подобает старинному монастырю, окружен он крепостными стенами со сторожевыми башнями, столь мощными, что сразу понятно: не от соблазнов мирской жизни, а от вполне реальных и конкретных врагов защищали они. Атмосфера ратного подвига закономерно продолжается в том факте, что здесь упокоился князь Дмитрий Пожарский. Была над его могилой часовня, чем-то не угодившая большевикам. Часовню разрушили, впоследствии на ее месте установили огромную мемориальную плиту. Теперь уже плиты не стало, а часовню решено восстановить. Из архитектурных достопримечательностей следует обратить внимание на пятиглавый с двумя приделами Спасо-Преображенский собор, столпообразную Успенскую церковь с пристроенной трапезной (XVI век) и звонницу. Странность облика последней объясняется просто: собственно звонница с ансамблем колоколов (несколько раз в день они звонят для экскурсантов) пристроена в конце XVII века к шестигранной двуярусной столпообразной церкви Рождества Иоанна Предтечи начала XVI века. Музеи многочисленны и разнообразны, но особенно стоит зайти в музей наивного искусства и на экспозицию икон (в основном там представлены XVII–XIX века, тем интереснее проследить упадок иконописи, ее вытеснение европейской живописной манерой). И еще — недавно открывшийся музей монастырской тюрьмы, с точно подобранной и стильно оформленной экспозицией. Разные люди бывали тут, но все больше — лица духовного звания. В их числе и знаменитый предсказатель и ясновидящий, монах Авель. Попал он сюда за то, что напророчествовал и точный год кончины Екатерины II, и судьбы всей династии Романовых: сдачу Москвы французам и взятие Парижа, вольтерьянский бунт при восшествии на престол Николая I, реформы и трагическую кончину Александра II, вплоть до революции 17-го года. Эх, как жаль, что далее семнадцатого не пошли его предсказания: вот любопытно было б узнать, когда же… А может, лучше не вопрошать: в суздальской-то тюрьме — музей, а вот во Владимирском централе — не только музей работает.

Выходим за монастырскую стену на высокий берег неширокой речки Каменки — буквально вдыхаем простор, наслаждаясь панорамой. Ее центром неизбежно становится Покровский женский монастырь на противоположном берегу, белоснежный, небольшой и по-женски аккуратный. Путь до него — через деревянный мостик — совсем недолог. Может, и не впечатлит монастырь знатока древнерусской архитектуры (основан во второй половине XIV века, достраивался в XVII–XVIII), но любого порадует уютом и красочными клумбами. В недавние времена, когда монастырь не действовал, построили во дворе его добротные избы со всеми удобствами и создали гостиницу «Покровская». И когда восстановили монастырь, появились в нем монахини, гостиница какое-то время действовала. Воочию видел, как приезжали сюда на джипах-мерседесах отдохнуть-развеяться личности вида вполне бандитского с длинноногими подружками… Каково, интересно, было монахиням в такой близости к плотским утехам и соблазнам?

От Покровского монастыря можно вернуться тем же путем к Спасо-Ефимиеву и продолжить прогулку по центральной улице к югу. И следующим на пути будет Александровский монастырь, основанный будто бы местным князем Александром Невским в 1240 г., а сейчас только-только возвращающийся к жизни. Впрочем, существующие ныне храм Вознесения и колокольня не так стары — «всего то» конец семнадцатого век.

Следом — Ризоположенский женский монастырь, основанный в XIII веке, хотя сохранившийся трехглавый собор построен в XVI в. Небольшой приземистый храм (обратите внимание на немногочисленные изразцы при входе, так чудесно оттеняемые белизной стен) славен тем, что упокоена тут сестра Евфросинья — знаменитая целительница. И сейчас идут к ее мощам страждущие. Говорят, исцеляются. Я — человек нечувствительный к «тонким материям», но просветленные говорят, что чувствуется здесь особая атмосфера, дух святости и целительности. Для менее чувствительных притягательными окажутся двушатровые ворота — уникальная постройка конца XVII в., ставшая символом города. А классицистская Преподобненская колокольня, возведенная в честь победы в войне 1812 года, несомненно, является главной вертикалью, самым высоким сооружением Суздаля (хотя торжественной помпезностью отнюдь не добавляет прелести тихой, почти домашней атмосфере монастыря) — 72 м.

Отправляемся дальше по улице Ленина, среди тенистых деревьев, мимо солидно подбоченившихся домов с резными наличниками (городская гордость и достопримечательность). То тут. То там окна распахнуты, и из них раскрасневшиеся у печей хозяйки продают горячие пирожки — с капустой, яйцом, мясом. Надо остановиться, съесть штуки три-четыре, запить медовухой или медовым пивом (ими на каждом углу торгуют).

От Ризоположенского монастыря рукой подать до торговой площади. Рассказывали мне, что еще в начале семидесятых приезжали сюда в базарные дни крестьяне на розвальнях, привязывали лошадей к деревьям неподалеку от колоннады гостиного двора и раскладывали нехитрый товар — картошку, квашеную капусту, ну и, конечно же, огурчики — гордость Суздаля (даже праздник огурца тут каждое лето устраивают; я не попадал, но огурчики суздальские — ценю, хрустят отменно!)… Теперь такого не увидишь: все больше лотки с аляповатыми сувенирами от неизбывных матрешек и шапок-ушанок до подделок под недалекие Палех и Федоскино. В поисках настоящих изделий настоящих мастеров раньше можно было заглянуть в магазинчик, что разместился в деревянной купеческой лавке XVIII века за пожарной каланчой (XIX век) в стороне от туристской толчеи. Выбор и качество были отменные, а хозяйки — великие знатоки всего этого рукоделия, всегда рассказать могли, чем Федоскино от Мстёры отличается, когда и где какой промысел возник. Увы, уже не заглянешь к ним — закрылся магазинчик, не выдержал конкуренции с дешевыми лотками.

От торговой площади — короткий проход к земляному валу, окружающему Рождественский собор и патриаршие палаты. Но по пути всегда останавливаюсь: справа высятся две небольшие заброшенные церквухи. Лет восемь назад местный учитель музыки Михаил Иосифович Траяновский со своими малолетними учениками и их родителями выволок из одной церкви скопившееся за десятилетия дерьмо (в прямом значении: кто сказал, что нет в Суздале общественных туалетов? — вот они…), отремонтировал здание и устроил в нем центр детского творчества: выставки рисунка, концерты (и сам играл на скрипке, и друзей-музыкантов из разных городов зазывал). Чуть только похорошел храм, так сразу же местная епархия на него права предъявила: дескать, негоже в храме Вивальди да Моцарта играть, тут о духовности печься надо и всеобщем благоденствии…И нет нужды, что три четверти суздальских церквей как сортиры используются… Долго чудак-энтузиаст боролся, вроде, отстоял свое детище. А в этом году (Прим.: писано в 2007) гляжу — закрыто, дверь бурьяном заросла. Говорят, нет больше Михаила Иосифовича…

Когда добрый человек проповедует ложное учение, оно становится истинным. Когда дурной человек проповедует истинное учение, оно становится ложным (Чаньское изречение).

Ну вот и отреставрированный недавно Рождественский собор с золотыми звездами на синем куполе. Последняя реставрация — далеко не первая: от первоначального храма XIII века только нижняя часть стен — до аркатурно-колончатого пояса — осталась, а остальное — «новодел» последующих веков (в основном XVI–XVII). Архитектурные формы в общем-то традиционны, росписи внутри собора — XVII в., радуют глаз живостью и глубиной синего цвета. А настоящее сокровище — ворота, медные с огневым золочением, секрет которого давно утрачен. В патриарших палатах расположились опять же многочисленные музеи: взглянуть интересно более всего на изразцовые печи. А потом — добро пожаловать в трапезную, кормят отменно! Хотя рекламный слоган «Нашему меню — 300 лет» в первый момент заставляет вспомнить незабвенную булгаковскую «осетрину второй свежести».

От патриарших палат по деревянному мостику переходим через Каменку к музею деревянного зодчества. Здесь любуемся на пару деревянных церквей и пяток изб, свезенных из разных деревень. В избах — этнографические музеи («изба крестьянина-бедняка», «изба зажиточного крестьянина» и т. д.). Восстановлены интерьеры, в горенке экскурсовод в кокошнике демонстрирует работу ткацкого станка. Познавательно, особенно для детей. А за плетнем ходят гуси. Табличка гласит: «Гуси беспородные. Гусака зовут Гоша». Раньше в одной из изб продавали лоскутное шитье — традиционный местный промысел. Теперь торговля перенесена на рыночек неподалеку от Рождественского собора…

В последний мой приезд летом весь Суздаль был заполнен свадебными кортежами. Десятки невест в пышных платьях под руку с женихами и в окружении весело галдящих дружков и подружек заполонили центральную улицу, пили шампанское и плясали на берегу речки, фотографировались на фоне церквей. Не знаю, насколько давно, но возникла традиция: жених должен на руках пронести невесту по длинному и узкому мостику через Каменку. Подходят к мостику очередные новобрачные, шафер расчищает мостки от туристов… Кто-то подначивает: дескать, не уронит ли подвыпивший жених невесту в воду-то? — Нет, — солидно отвечает шафер. — Он уж не в первый раз несет.

Шум и гам как-то моментально стихают, стоит на два шага отойти от центра. Здесь царит запустение… Когда-то крепкие, а теперь уже покосившиеся дома, полуразвалившиеся церкви (только часть из них на скорую руку отремонтирована снаружи, чтоб не портить пейзаж)… Куры, гуси… Пыль… Нормальная среднерусская обыденность. Вроде, хочется возмутиться: да что ж это такое, почему в порядок не привести! Но тут же задумываюсь: а надо ли? Как сказано в знаменитой пьесе Дюрренматта: «Не утратит ли страна вместе с навозом часть своего национального своеобразия?» Пусть лучше так, так достоверней, подлинней. Разве изменят что-то в природе места мощеные мостовые?

Густой туман не скрывает благоухания цветов (Чаньское изречение).

Часть 3. Боголюбово

Сколько раз приезжаю во Владимир и Суздаль — никогда не жалею времени на Боголюбово. Боголюбский монастырь, невзирая на его почтенную и славную историю, я не люблю. Да и не осталось тут почти ничего от воспеваемой путеводителями древности: разве что покажут фундаменты, да нижние ступеньки лестницы, у которых был, по преданию, коварно убит святой князь Андрей Боголюбский. А ныне… На мой взгляд, строгость здешнего устава скрывает лишь духовную пустоту огромных храмов. Холодно и неуютно мне здесь. Вот разве что зайти с тыла — сфотографировать отражение голубых куполов и белых стен в зеркальце пруда. Но только весной — летом пруд являет жалкое зрелище.

А перейти железнодорожные пути, зайти за узкую лесополосу — и сердце обмирает. От широты и будто бы бескрайности Боголюбского луга, заливаемого по весне водами ставшей вдруг огромной Нерли. От запаха разнотравья, жужжания пчел, стремительных росчерков ласточек в синем-пресинем небе. А вдали — крошечный силуэт храма Покрова-на-Нерли. Ах, как чудесно стоит он на валу между рекой и старицей, отражаясь в обеих зеркалах! Как изысканно просты формы стен, лопаток, купола с горящим крестом! Как точно выверены все пропорции!

Внутри храм еще меньше, чем снаружи — не церковь, а часовня по размерам (два десятка человек заполняют все пространство). А посмотришь наверх — свод теряется в необозримой вышине. Построенный в XII веке, храм этот стал символом и недостижимым шедевром древнерусской архитектуры. (Невольно сравниваешь его с другим храмом — Покрова-на-рву в Москве, что более известен как собор Василия Блаженного: лаконизм, изящество, воздушность против почти варварской пестроты и вычурности, граничащей с дурновкусием.) Для чего и для кого была построена эта церковь — непонятно, нет прихожан вокруг, да и не было никогда. Кажется, в XVII веке решили разобрать его, прислали мужиков стены ломать. Солнечный луч, отразившийся от креста, ослепил одного из рабочих, отступились — и мужики, и власти… Вроде бы и не нужен никому этот храм. Но стоит… И, кажется, не может не быть его здесь. Не построили бы — сам бы вырос. Место не для пышных служб — для тихой уединенной молитвы. Для медитации, для разговора с Ним.

Хакуин-дзэндзи обычно говорил своим ученикам: «Слушайте хлопок одной ладонью!»

У стен храма женщина продает чудесные фотографии, в сарайчике рядом мастерит рамки сам фотограф — Виктор Пахомов. А на фотографиях — Храм и только он. В любое время года, в любую погоду: на острове среди весеннего половодья, занесенный снегом, обрамленный осенним золотом листвы, летними душистыми травами, укрытый рассветными туманами… Я не видел фотографий лучше. А Виктора наблюдаю уже лет восемь (когда впервые увидел — совсем юноша был. Сейчас чуть заматерел). День за днем снимает он Храм. Продажа фотографий дает копейки — в руках художника все восемь лет старенький «Зенит». Просто снимает. Потому что это — Храм. Потому что это — его жизнь, его дело, его путь.

Госо сказал: «Если встречаешь человека Пути, не приветствуй его словами; не приветствуй его тишиной. Скажи мне, как ты будешь приветствовать его?»

Монах спросил у Фукэцу:

— И слова, и молчание в равной мере ошибочны; как нам избежать ошибки?

— Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте; куропатки кричат среди душистых цветов, — ответил Фукэцу.

(Мунокан. Застава без ворот)

Эпилог

Я вернулся в московскую суету. Найти ли здесь то чувство внутренней чистоты и сосредоточенности, что посещает среди суздальских монастырей, на Боголюбском лугу? Далеко ли Москве до Суздаля, Суздалю — до Москвы? Не знаю…

Пришел я на площадь Борьбы, где стоят два памятника в человеческий рост — Венечке и его красе-зазнобе. Стоят в трех метрах друг от друга, так близко и так далеко. Эх, Венечка! Из Владимирского пединститута добрался ты до Москвы, да заплутал у Курского вокзала, ни Кремль не увидел, ни до Петушков, до своей зазнобы не доехал. Или все ж доехал? Может, доехал не до Петушков, а до далеко-близкого Владимира, до Боголюбского луга пешком дошел? Не знаю… Может ты, Венечка, не случайно Кремль в Москве не нашел, может, другой путь тебе определен был? Может, и сейчас по нему идешь? Не знаю… А как узнать?

«И немедленно выпил» (В. Ерофеев. Москва-Петушки. Глава «Серп и молот — Карачарово»)

И немедленно выпил…

И просветлел…

P. S. Я приезжал во Владимир и Суздаль много раз, начиная с 1999 года. Почти фотографии, сопровождающие текст, сделаны еще в первый приезд на пленку. Потом сканировал фотографии, но обрабатывать тогда не умел (да и сейчас не большой мастер). Хотел сейчас, к этой публикации, повозиться, поправить, но… Махнул рукой и оставил как есть — что выросло, то выросло. Так это по-русски… Или по-дзенски?

Теги: Культурно-познавательный туризм