«Флоренция с архитектурой Рая…" Эту строчку Бродского неизбежно вспоминаешь, оказавшись рядом с Дуомо. Рассматриваешь часами фасад, абсиду, купол («яйцо, снесенное Брунелески»), изящнейшую кампаниллу. Сперва ее проектировал Джотто — все эти гении Возрождения мнили себя универсалами (сегодня крепость строим, завтра фейерверки запускаем, через неделю красками балуемся), но облажался: запроектировал строение столь утонченное и изящное, что стоять на грешной земле закон тяготения ему бы не позволил. Вовремя поправили, передали заказ другому. И все равно — легкость неземная.
А фасад, фасад! Тут — мозаика из белого, зеленого, розового мрамора, там — тончайшая резьба, а вот еще скульптуры, по экспрессии готовые потягаться с шедеврами Микеланджело. Архитектура впрямь невероятная. Ходишь кругами, разглядываешь каждую деталь, потом садишься на ступеньки спиной к собору — дать глазу, душе отдохнуть, переварить увиденное, не сойти с ума от великолепия и величия. Впрочем, особо не отдохнешь: напротив — прекраснейший баптистерий, левее — жилой дом столь тонко и вдохновенно спроектированный-построенный-украшенный, что больше похож на сказочный дворец. Смотришь на все это с непроизвольной глуповато-счастливой улыбкой, а в голове — один только вопрос: как? Как можно было создать это чудо? Какой фантазией надо обладать, каким чувством прекрасного, каким божественным талантом? Талант, конечно, вещь вообще загадочная и необъяснимая. Но есть еще одно ощущение, исходящее не только от Дуомо, но и от всей Флоренции — ощущение свободы. Свободы творчества, самовыражения, да и просто — свободы.
Флоренция знала разных правителей, и я не обольщаюсь относительно демократичности Флорентийской республики XII или XIV века, искренности участия «народных масс» в борьбе гвельфов и гибеллинов, народного представительства в Синьории и т. д. и т. п. Интриги, борьба влиятельных кланов… Не буду пересказывать историю Флоренции, хотя она и увлекательнее любого голливудского блокбастера. В конце концов, никто иной как флорентиец Маккиавели написал «Государя» — отнюдь не манифест всеобщих прав и свобод. И все же красующаяся на канализационных люках и прочем муниципальном имуществе надпись «Commune di Firenze» имеет полное историческое право на существование.
Палаццо, больше похожие на приграничную крепость, чем на мирное жилище (таковы Палаццо Веккьо иБарджелло, дом Данте и иные дома-цитадели), лишь отчасти гарантировали вельмож от народного волеизъявления. Последнее выражалось не столько в избирательных бюллетенях (или что там у них было 500–600 лет назад), сколько в копьях, стрелах и ядрах. Не угодив народу, легко было отправиться если и не на тот свет, то в изгнание.
А потому правители старались не столько опустошить казну, набив карманы, сколько вывернуть эти самые карманы, наполнив казну и украсив город. Хотя бы и новым рельефом для Дуомо. Козимо Старший, Лоренцо Великолепный и прочие оставили по себе добрую память. Дома-крепости напоминают, скорее, не о всевластии синьоров, а о непрочности их власти, зависимости от граждан, всегда готовых защитить свои права. И вполне органично и по-флорентийски смотрится вывешенный на Палаццо Веккьо транспарант в защиту прав человека в Тибете. Прямо под ним — мраморный Давид (копия, оригинал — в Академии рядом с другими шедеврами). Держит пращу, готовый защитить права и свободы — что иудеев, что флорентийцев, что тибетцев.
Жили — свободно, творили — свободно. А попробовали бы такое из-под палки создать. Смогли бы? А если за колючей проволокой, чтоб по периметру — конвойные с овчарками, а если что не так — прикладом по ребрам? Что б тогда изваяли-построили? Даже в «гуманных» шарашках более или менее успешно лишь атомные грибы выращивали, создавали так сказать конструктив, ковали оружие победы… А вот что б прекрасное… Не получается никак. Тут свобода нужна, воля… Вот и понастроили флорентийские вольняшки столько, что человечество за пять веков налюбоваться не может, понять — не то чтоб повторить… Для себя строили, для своих сограждан — равных себе по вольности. Для Бога? И для Него тоже. Но не только. Меркато Нуово — новый рынок с простыми и легкими формами, скульптурами знатных граждан-торговцев, головами быков и прочей сельскохозяйственной живности. Именно тут, а не у какого дворца пристроился и бронзовый кабанчик — символ Флоренции. (Кстати, во Флоренции и иных городах-республиках, преимущественно в Тоскане, почти на любом соборе или дворце найдешь барельефы и фрески на «производственную» тему — разделка туш, добыча угля, плавка чугуна и т. п. Труд — в почете).
Или вот, к примеру, Воспитательный дом — приют для сирот. Фасад украшен бело-голубыми медальонами с младенцами в пеленках. Семнадцать, если не ошибаюсь, медальонов — все разные. Каждый младенец — не один из, а личность, равная другим. И творил медальоны не абы какой мазила — Андреа делла Робия. Не стеснялся, нос не воротил. А по соседству на площади стоит важный бронзовый Фердинандо I на вальяжном коне — и тоже не стесняется соседства с пеленками и подгузниками. И почему бы стесняться — растут по соседству будущие граждане свободной Флорентийской республики. Вырастут — и как знать, станет кто-то из них членом Синьории, будет не менее важной шишкой, чем этот самый Фердинандо или иной Медичи. А может, выстроит новый собор, превзойдя самого Брунелески. В общем — потенциальная ровня. И у каждого — свобода расти с рождения так, как хочет и может…
К вечеру хорошо выйти из галереи Уффици, еще не переварив очередную летальную порцию прекрасного, махнуть рукой на прощанье мраморному Данте, пройти по Понте Веккьо.
Натыкаюсь на группу русских туристов. Дама возбужденно делится впечатлениями: «Никогда, никогда еще не видела такой красоты, таких богатств! Я просто сама не своя от этого великолепия…" Эк, думаю, проняло ее флорентийское Возрождение. Но следующая фраза, увы, спускает на землю: дама вела речь про тонны золотых побрякушек, выставленных в бесчисленных ювелирных лавках на старом мосту. Ну и ладно, каждому — свое.
Куда лучше перейти на другую сторону Арно, пройти мимо дворца Питти и подняться к площади Микеланджело, где стоит бронзовая копия его Давида. Оттуда хорошо любоваться другим золотом — золотом заката, залившего анфиладу мостов через Арно.
Любоваться панорамой великого города. Куполами и зубчатыми башнями. Остывающее солнце добавляет охры к терракотовой доминанте черепичных крыш, пейзаж превращается в сепию старой литографии. Хороший вид. И дышится тут легко. Легко и вольно.