S.P.Q.R.

Кажется совершенно невероятным, но античный Рим занимал не меньшую площадь, чем сейчас (если отбросить промышленные и спальные районы по окраинам), о чем свидетельствуют реконструкции на постерах у букинистов. Выглядит, кстати, вполне современно. И население было примерно как сейчас — миллион человек. Пусть Рим и не первый город на земле, зато уж наверняка он — первый мегаполис, эпоха урбанизма началась именно с него.

Размах — первое, что поражает в Риме. В каком другом итальянском городе найдутся такого размера площади, как площадь Венеции или площадь Народа? Где увидите такие широкие улицы? Или такие длинные, как Виа Кавур или Корсо? Впрочем, не всегда улицы были столь широки. Цицерон брюзжал по поводу узких извилистых улочек, ставя в пример образцово-показательную Капую. И вплоть до XV века такими оставались. Пока в 1474 г. неаполитанский короли Ферранте I не попенял папе Сиксту IV: «Вы не владеете Римом! Все эти выступающие портики, нависающие балконы, узкие улицы… Введите войска в город — и они будут разбиты домохозяйками и мальчишками с камнями в руках». Папа внял совету — Рим был перестроен, чтобы лишить стратегического преимущества потенциальных бунтовщиков. Чтоб не могла любая кухарка вершить судьбы государства.

Нынешним (да и прежним) размахом, размером Рима восхищаешься, но он и утомляет, даже и просто физически. Это Флоренцию или Венецию несложно, при желании или необходимости, обойти всю за три-четыре часа. А вот попробуйте, живя возле вокзала Roma Termini, прогуляться до Колизея и далее — выйти на Апиеву дорогу, добрести до той церкви, где было спрошено Quo vadis?, а то и до катакомб Св. Себастьяна, а потом вернуться. Я попробовал — возвращаться пришлось на автобусе.

Под стать размерам города и здания. Причем — любой эпохи. Колизей вполне мог бы передать свое имя всему городу: Colosseo, колоссальный — очень подходяще. И это не самый большой античный монумент. Театр Марцелла поменьше, хуже сохранился и не столь любим туристами, но и он колоссален. Термы Каракалы больше похожи на крепость, чем на банно-прачечное предприятие.

Эпоха барокко оставила гигантские фасады и купола. Самое грандиозное сооружение — на собор Св. Петра. Даже если не видеть его, а прочитать список архитекторов-проектировщиков, придется почтительно склонить голову, а то и пасть ниц: Браманте, Рафаэль, Микеланджело… Величественная площадь перед собором спроектирована Бернини-младшим. Внутреннее пространство и декор трудно описать, не прибегая к превосходным степеням. Не буду и пытаться. Но вертится на кончике языка колкость, сказанная российским писателем уже в наши времена и по поводу другого собора: «Солидный господь для солидных господ». Очень похоже…

Имперский, планетарный размах города подчеркивается символикой числа 4. Фонтан Четыре Реки (Дунай, Ганг, Нил, Ла-Плата) на Пьяцца Навона, фонтаны Четыре источника на перекрестке Via Sistina и Via dei Quirinale… Четыре великие реки, четыре стороны света. Рим — мир.

Новое время тоже не поскупилось на масштабность и примером тому — Витториано. Гигантское и довольно бессмысленное здание (мемориал Рисорджименто — борьбе за объединение Италии) со столь же гигантской конной статуей Виктора Эммануила. «Свадебный торт», «пишущая машинка» — как только не обзывали его, вполне точно. Но одного не отнять — здание удивительно подходит Риму, дополняет его ансамбль.

Когда в Риме встречаешь что-то маленькое — удивляешься. Вот никак не ожидаешь, что знаменитая капитолийская волчица окажется размером с небольшую дворнягу. А уж Ромул с Ремом у ее сосцов — и вовсе лилипуты. Впрочем, волчица — еще этрусская, карапузы были добавлены позже и подогнаны под размер.

И вот еще Тибр подкачал — так себе речушка. Но тут уж ничего не поделаешь — маловато в Италии полноводных рек. Зато каково обрамление! Замок ангела, в девичестве — мавзолей Адриана, Дворец правосудия… А уж мосты!

Впрочем… Немало мест камерных. Знаменитая и масштабная Пьяцца Навона с ее тремя виртуозными фонтанами почему-то воспринимается как уютная. Видимо, благодаря многочисленным кафе и толпам художников, мимов, музыкантов. Редкостная жемчужина — фонтан Треви, самый большой в Риме, но на совсем маленькой площади. Грандиозность подчеркнута тем, что фонтан «сросся» с палаццо за ним. Днем тут не протолкнуться от желающих бросить монетку на счастье, стоит прийти поздно вечером и удивиться соразмерности и уюту. Впрочем, уют обоих мест — особого свойства, не дающий забыть о величии города, этакий подарок Рима своим подданным: отдыхайте, расслабляйтесь, но не забывайте, где вы. А вот моя любимая маленькая Пьяцца дей Фьори, площадь Цветов, таких оттенков державности лишена. Трагическое место сожжения Джордано Бруно. Ныне его памятник окружает кольцо непременных римских кафе, а до полудня — нешумный овощной рыночек.

В поисках «частной жизни» стоит углубиться в улочки района Трастевере. Никакого пафоса, ни следа помпезности. В былые времена — район ремесленников, мелких торговцев, едва не пролетариев. Теперь тут многочисленные ресторанчики с умеренными (по римскому счету) ценами, симпатичный обывательский мирок. Частная жизнь, но с гордой позолотой, кипит и вокруг площади Испании, где знаменитая лестница (весной она уставлена кадками с цветущими рододендронами) дает приют целующимся парочкам, а поблизости — улицы бутиков самых знаменитых брендов. В переулках так и не смог я найти кафе, в котором Гоголь писал «Мертвые души», радостно сообщая друзьям в письмах: «…О России я могу писать только в Риме». Заметим, что гоголевское житье-бытье в Италии и сочинение социальных сатир было оплачено Николаем I из российской казны.

У подножия лестницы нелепый, но любимый всеми не меньше Треви, фонтан Лодочка работы Пьетро Бернини (старшего). Фонтан — еще один памятник причудам отношений власти и частного человека. По легенде, папа Урбан VIII в. 1598 г. наблюдал на разлившемся во время наводнения Тибре тонущий челн незадачливого бедняка. Сердобольный папа прослезился — и заказал придворному скульптору фонтан в виде залитой воды лодки. А слабо было приказать амбалам из папской охраны спасти бедолагу? Но тогда бы фонтана не было…

Если уж помянули к слову Пьетро Бернини, то надо тут же вспомнить его сына — Джованни Лоренцо Бернини, ловеласа и забияку, друга трех пап, скульптора и архитектора, без которого Рим не был бы Римом. Площадь перед собором Св. Петра, фонтан Четыре Реки на Пьяцца Навона и фонтан Тритон на Пьяцца Барберини… Строил он грандиозно: чем грандиозней, чем размашистей — тем лучше. До казусов: получив заказ на две колокольни для церкви Св. Петра, сделал их столь огромными, что болотистая почва не выдержала, башни потрескались. Но мы пойдем смотреть на творения Бернини в галерею Боргезе, окруженную чудесным парком, где так пронзителен свет, рассекаемый длинной хвоей изогнутых в танце пиний, где столько укромных уголков. В галерее -череда шедевров Джованни, включая бесподобную скульптуру «Апполон и Дафна». Резкий контраст с его архитектурным наследием: чувственность, романтизм, тонкая игра полутонов (если можно сказать так о скульптуре).

Очень изящно. Красиво. Гламурно. Человечно. Мы не титаны и не боги — нам нет нужды стесняться любви к гераням и фарфоровым слоникам. Мы хотим уюта, комфорта, любви. Бернини — в этой своей ипостаси — нам соразмерен. Соразмерен человеку.

Кстати, о слониках. Недалеко от Пантеона, возле базилики Санта-Мария-сопра-Минерва (был тут некогда античный храм Минервы) стоит берниниева скульптура — небольшой слон с водруженным ему на спину египетским обелиском. Слон тянется хоботом, чтоб сбросить ношу, в глазах — отчаяние и боль. Обычно символику памятника трактуют как груз знаний, давящий на человека (фактически антитезу исчезнувшему античному храму, прославлявшему мудрость). Можно и так, наверное. Но можно увидеть в этом и человека под державным гнетом (египетский обелиск вполне соотносим с приматом государственности). Пожалуй, это была бы моя любимая скульптура в Риме.

Если бы не Микеланджело.

Если от Виа Кавур найти небольшой проход к северу, подняться по лестнице, то можно отыскать церковь Сан-Пьетро-ин-Винколи — Св. Петра-в-веригах, кои хранятся тут как главная реликвия. Но мы сюда не за ними. А посмотреть на надгробие папы Юлия II, спроектированное Микеланджело. Им же были высечены из мрамора три статуи надгробия — Лия, Рахиль и, главное, Моисей. Мощь изображения пророка такова, что недоумеваешь — как это оно поместилось в небольшом, в общем то, храме? Моисей — озаренный высшим светом пастух с натруженными руками (хоть и был он воспитан во дворце фараона, если верить легенде). Мощь физическая и мощь духовная слиты воедино. Страсть, порыв… Прорыв — вдаль и вверх. И нет сил отвести взгляд, отойти…

Пьета, что в правом нефе собора св. Петра, лиричная, щемящая, затмевает величие всего остального кафедрала. Скромного размера скульптура вмещает больше, чем вмещающее ее здание. Пусть мне больше по сердцу другой вариант Пьеты (неоконченный, из музея флорентийского Дуомо), и перед этой я могу стоять бесконечно долго. Приезжая в Рим, обязательно отстою очередь в собор только ради нее. А потом иду в ватиканские музеи, где спешу по галереям мимо баснословных шедевров десятков гениев в Сикстинскую капеллу. Микеланджело густо населил потолок и алтарную стену капеллы фактурными, грубоватыми телами воинов, пастырей овечьих и человечьих стад. Мужчины, женщины, старики — от всех исходит волна силы, настоящести, которую редко найдешь у смертных из плоти. Но эти нарисованные фигуры кажутся более реальными, чем реальные люди, заполняющие зал капеллы, улицы и площади Рима, мира.

Микеланджело спроектировал собор Св. Петра и немалую часть остального Рима (например, площадь Капитолия), но его Моисей, Пьета и Сикстинская капелла кажутся больше всего остального Рима. Они взрывают его изнутри, задавая поистине космический масштаб, в котором весь размах и все величие Вечного города становятся какими-то жалкими.

Это справедливо. Бернини соразмерен человеку. Рим соразмерен империи — миру. Микеланджело соразмерен Богу.

… В итальянских городах на канализационных люках, иной муниципальной собственности обычно видишь надпись «Commune di Firenze», «Commune di Siena» — городская коммуна, сообщество. Не то в Риме, где буквально на всем — от тех же люков до пьедесталов античных статуй — на века отлиты в чугуне и бронзе, отчеканены в мраморе и граните четыре заглавные буквы: S.P.Q.R. — Senatus Populusque Quiritium Romanus. Сенат и граждане Рима. Да, конечно, граждане (и даже свободные: quiritium — воин-копьносец, т. е. свободный гражданин), но прежде всего — Сенат. Формулировка, отчеканенная в Первом Риме, спустя две тысячи лет нашла продолжения в столь же чеканных credo Третьего Рима: «Православие, самодержавие, народность», а следом — «Народ и партия едины». От этих параллелей и аналогий мне становится зябко и неуютно среди великолепия Вечного Города.

Но есть Сикстинская капелла, есть Моисей. И гордые буквы S.P.Q.R. оказываются забавным бахвальством несмышленого карапуза.

Теги: Культурно-познавательный туризм