Сначала была Анна. Анна с сероглазым королем и стертыми картами Америки. А потом была Марина. И Марина осталась уже навсегда. Вместе с Мариной появились ее друзья, случайные знакомые и просто прохожие — кого она любила, кто ее любил… За многочисленными пронзающими строфу тире — многих уже не узнать, нет имен и дат, да и память о них давно стала сомнением, было ли оно на самом деле. О многих, но не о Максе…
Максимилиан Александрович Волошин, или просто Макс,- огромный, похожий на медведя, добродушный, и настолько открытый, что казалось в его объятиях поместиться весь мир — «Макс широченной улыбки и гостеприимства, Макс — Коктебеля» (М. Цветаева)…А всего мира и не надо было, нужна была только она, любимая Киммерия, где море бесконечно синее, и пустынные горы мягко спускаются прямо к волнам, и возносятся в небо причудливые пики Карадага из выжженной солнцем полынной степи…
Свою Киммерию Волошин находит здесь, на восточном берегу Крымского полуострова в районе городов Феодосии и Коктебеля. Летом 1893 года из Москвы на пустынное место, в 20 километрах от Феодосии, вблизи деревни Коктебель, приезжает мать Волошина — Елена Оттобальдовна, Пра, как ее будут потом называть все друзья и знакомые Макса. Волошину — 16, ему интересно жить, и хочется все увидеть, познать, почувствовать:
Макс тогда уедет из Коктебеля, уедет, чтобы спустя много лет, пройдя через Европу, Азию, Восток, сказать: — «на земле есть только два места, где он чувствует себя дома. Это Коктебель и Париж.«Вернувшись через 10 лет в полынные степи, Волошин построит здесь, в Коктебеле, свой дом, маленький Монпарнас для добрых встреч и творческого общения. Макс строит самозабвенно, самостоятельно рисует чертежи, перестраивает все два раза, пристраивает к дому мастерскую, пока наконец дом не обретает внутренний комфорт и поэтический колорит. Здесь рады любому, кто постучит в двери, ведь недаром из 22 комнат более 15 отводилось для гостей.
А гостей действительно было много, в 1923 г. у Волошиных гостило 60 человек, в 1924-м — уже триста, а в 1925-м Максово гостеприимство достигло вселенских масштабов — 600 человек! Макс в ноябре 1924 года писал Льву Каменеву: «Сюда из года в год приезжали ко мне поэты и художники, что создало из Коктебеля (рядом Феодосия) своего рода литературно-художественный центр. При жизни моей матери дом был приспособлен для отдачи летом в наем, а после ее смерти я превратил его в бесплатный дом для писателей, художников, ученых. Двери открыты всем, даже приходящему с улицы». К дому постоянно пристраивались какие-то терраски и сарайчики, «обормотов» от лета к лету становилось все больше. Для своих многочисленных гостей Волошин придумал имя: «Орден Обормотов», и написал устав: «Требование к проживающим — любовь к людям и внесение доли в интеллектуальную жизнь дома».
1
«Скажите, неужели все, что рассказывают о порядках в вашем доме, правда?», — спросил у Макса гость. «А что рассказывают?» «Говорят, что каждый, кто приезжает к вам в дом, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в „полпижамы“: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Ходите по воде, аки по суху. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову. Правда это?» «Конечно, правда!» — гордо воскликнул Макс…
Волошин все время перестраивал дом — сначала появилась пристройка в виде апсиды, где разместилась мастерская с великолепной библиотекой: много тысяч томов — французская и русская литература, поэты всех времен и народов, книги по всем областям гуманитарных знаний, религии, литературно-художественные журналы. Здесь же поселилась египетская царевна Таиах. «Теперь я у себя: устроил свою раковину. У меня мастерская светлая, большая. В углу царевна Таиах стоит…».
Таиах была женой фараона Аменхотепа III (XVIII династии, 1455—1419 гг. до н. э.), свекровью прекрасной Нефертити. Вместе со своим сыном Аменхотепом IV Таиах совершила своего рода революцию — упразднила многобожие и учредила культ бога солнца Атона. Отсюда ее легендарная известность как царевны Солнца. Это громадный гипсовый слепок головы древнеегипетской скульптуры Макс купил в Берлинском музее, Таиах сопровождала его в Париже, а потом и здесь, в Коктебеле. Лицо Таиах напоминало ему о Маргарите Сабашниковой — музе парижских лет и первой жене…
Их роман начался в Сорбонне, где они вместе слушали лекции, Волошин увидел ее золотые ресницы и чуть раскосые глаза, и пропал… «Я нашел Ваш портрет», — сказал Макс и потащил ее в музей: каменная египетская царевна Таиах улыбалась загадочной улыбкой. «Они слились для меня в единое существо, — говорил друзьям Макс. — Каждый раз приходится делать над собой усилие, чтобы поверить: Маргарита — из тленных плоти и крови, а не из вечного алебастра. Я никогда еще не был так влюблен, а прикоснуться не смею — считаю кощунством!» Говорят, что Макс специально выбрал для Таиах такое место в мастерской, чтобы один раз в году, а именно в августе — месяце самого поэта — она улыбнулась бы смотрящему на нее еще более очаровательно. В середине августа полночный лунный свет заливает мастерскую и попадает на лицо царевны. Ее улыбка становится еще более загадочной и создается впечатление, будто сама поэзия улыбается человеку. Волошин всегда с нетерпением и большим волнением ждал этих минут…
Во время Великой Отечественной Марии Волошиной, вдове поэта, пришлось вырвать бюст Таиах из стены и спрятать в подполье, почти 570 дней солнечная Таиах не видела солнца, от темноты и сырости она перестала улыбаться. После того как Крым осободили от фашистских войск, принцесса заняла свое привычное место и «… властительница Египта вновь улыбнулась уцелевшим.«(М. Цветаева)
1
Господи, как же Макс любил свой Коктебель! Он пересылал туда все, что, на его взгляд, стоило восхищения: тысячи книг, этнические ножи, чаши, четки, кастаньеты, кораллы, окаменелости, птичьи перья… По стенам мастерской были развешаны многочисленные портреты, расставлены подарки от друзей и знакомых — Бальмонт подарил Максу слепок мужской головы, английские археологи — бронзовую статуэтку, а живщий в доме несколько дней хассид оставил на память как благословение дому кусок пергамента с еврейской молитвой, написанной на двух языках — еврейском и русском. Но самым удивительным был дар, который Волошину сделало море, — причудливой формы корень, выброшенный волнами на коктебельский берег. Волны выточили из него странное существо с одной рукой, одной ногой и добродушной собачьей мордой. Макс назвал существо именем «Габриах», что значило «бес, защищающий от злых духов». С этого корня и началась история Черубины де Габриак.
3
Елизавета Ивановна Дмитриева, студентка Сорбонны по курсу старофранцузской и староиспанской литературы. Хромая от рождения, полноватая, непропорционально большеголовая, но бесконечно мила, обаятельна и остроумна. Первым сдался Гумилев, именно он уговорил Лилю ехать на лето в Коктебель, к Волошину, где они бродили по горам, шептались с деревьями и прикасались к камням. Но однажды пришел Макс, хитро улыбнулся и спросил: «Хотите, зажгу траву?». Простер руку, и трава загорелась… Лиля застыла в изумлении — что это: мистификация, коих вокруг так много, или неизвестная науке энергия? — но Максово зевсоподобие поразило ее в самое сердце. Гумилеву отныне была дана отставка.
«Волошин, это ведь ваш портрет? — воскликнула Лиля, увидев каменный профиль на Карадаге, справа от Коктебеля. — Хотела бы я видеть, как вы это проделали… Может быть, специально для меня запечатлеете свой лик еще раз — слева от Коктебеля, под пару первому?» «Слева — место для моей посмертной маски!», — патетически воскликнул Макс.
1
В Коктебеле Лиля начала писать стихи — все больше по старофранцузским и староиспанским мотивам, о шпагах, розах и прекрасных дамах. Волошин отсылает стихи любимой в модный журнал «Апполон», но обиженный на вероломство Дмитриевой Гумилев (один из редакторов журнала) делает все, чтобы конверт со стихами Лили так и не распечатали. На это раз обиделся Макс. Он придумал и поставил гениальную мистификацию, которая долгое время держала в напряжении весь Петербург.
Когда главный редактор «Аполлона» Сергей Маковский увидел письмо без обратного адреса на надушенной бумаге с траурным обрезом, а в письме — стихи о шпагах, розах и прекрасных дамах, подписанные таинственным именем: Черубина де Габриак, то удивлению его не было предела.
«Вот видите, Максимилиан Александрович, — в тот же вечер говорил он Волошину, показывая стихи Черубины — среди светских женщин встречаются удивительно талантливые!»
Перечитывая стихи Черубины, сотрудники «Апполна» пытались нарисовать ее образ — «католичка, полуиспанка-полуфранцуженка, аристократка, очень юная, очень красивая и очень несчастная», и при этом феерически талантлива. А голос, Боже, какой у нее голос! Маковский, услышав ее один раз по телефону, потерял рассудок и влюбился как мальчишка! А вместе с ним и художник Константин Сомов, поэт Вячеслав Иванов, и даже (вот уж действительно насмешка судьбы) Гумилев и… да, да, сам Волошин!
Когда Черубина сказала по телефону, что опасно больна, на первых страницах газет появились сводки о состоянии ее здоровья. Когда, она отправилась к родне во Францию, билеты на Парижский поезд были проданы в считанные часы. Когда Черубина, вернувшись в Петербург, по настоянию своего исповедника-иезуита дала обет постричься в монахини, в аптеках мгновенно раскупили весь яд! Задумайтесь на секундочку, а ведь Черубину никто никогда нигде не видел. Казалось, что с ума сошел весь Петербург! Но самое удивительное, что у поэтессы нашлись и враги. Елизавета Дмитриева, которая жила в Петербурге затворницей, писала на Черубину де Габриак очень меткие эпиграммы и пародии. Мстительный Гумилев торжествовал — коварная Лиля страдает от ревности, даже Макс не сумел устоять перед Черубиной.
2
История закончилась печально. Сначала Гумилев, желая сделать больнее Лиле, стал повсюду говорить о ней непристойности. Волошин, услышав одну из них, отвесил Гумилеву пощечину. Гумилев потребовал сатисфакции, и было решено стреляться на дуэли. К тому времени, в Петербурге уже не стрелялись лет 70, и найти настоящие дуэльные пистолеты оказалось делом ох, как не простым. Но пистолеты нашлись, да к тому же, скорее всего, ровестники Пушкина и Дантеса. Кстати, а ведь и стреляться дуэлянты задумали ни где-нибудь, а на Черной речке. Ох, уж эти поэты…
Пальба закончилась бесславно: Гумилев промахнулся, хотя был отличный стрелок, а пистолет не умевшего стрелять Волошина дважды дал осечку. Но тут не выдержала Елизавета Дмитриева, проговорилась: «Черубина — это я». Петербург ахнул — Черубины де Габриак не существует! Оказалось, автор ее писем в «Апполон»- Волошин. Он же сочинил сценарий телефонных разговоров Черубины с Маковским. И болезнь, и Париж, и исповедника-иезуита, и даже вражду Черубины с Дмитриевой — все это придумал Макс. Но на этом история не закончилась: Лиля влюбилась в Маковского, вернее, в его страсть к ней. Но Маковский увидел, как некрасива его Черубина, и все было кончено… Лиля ушла от и Макса, оставив ему на память строфы на бумаге, его Черубину…
Но вернемся в Коктебель, в дом на берегу моря… Сердцем дом была мастерская, которую Макс построил в 1913 году. «Была большая просторная комната, — вспоминает Марина Цветаева, — со временем Макс надстроил верх, а потолок снял,- получилась высота в два этажа и два света. Внизу была мастерская, из которой по внутренней лестнице наверх, в библиотеку, расположенную галереей». В мастерской Макса очень много пространства и света, и солнце весь день освещает мольберты и книги. Высокие потолки и солнечный свет создают иллюзию пленэра, иллюзию, которая оказалась столь важной для Волошина, ведь свои акварели он писал по памяти. Анастасия Цветаева, приезжая к Максу любовалась чудесной панорамой из окон мастерской, в «четырех высочайших полукруглых, узких окна, обходящих пятигранно башню» можно было увидеть и гору Кучук-Енишар на востоке, и гору Кок-Кая на западе, а между ними, посередине — Коктебельский залив и вечное Киммерийское море. Именно в мастерской Макс создает свои акварели — удивительно легкие, воздушные, по-японски сдержанные. Волошин рисует по памяти; но, постойте, это не память его подводит, ибо такие очертания гор, каменистый берег, деревья на берегу, степь — вы не найдете их в Коктебеле или окресностях, нет, это сказочные видения в прозрачном воздухе и в лучах мягкого солнца. Макс рисует свою Киммерию, где «В шафранных сумерках лиловые холмы»; «И малахитовые дали / В хитоне ночи голубой»; «Вечерняя затеплилась звезда / Над отмелями синего залива»…
После истории с Черубиной и уходом Лили, Макс остался с мамой, Еленой Оттобальдовной, и любимым домом. Макс не отказывал никому, в смутные 20-е годы в его доме побывали и красные, и белые… В 1923 году заболевает Елена Оттобальдовна, Пра, как называли ее все друзья Макса. Кстати, прозвище «Пра» Волошина получит после великолепной сыгранной роли Праматери огромного матриархального семейства, очередной мистификации Макса. Эта мистификация помогла в свое время Лиле Эфрон, сестре Сергея Эфрона, когда в Париже в нее влюбился очень назойливый поклонник. Несмотря на все уверения в безответности чувств, он буквально преследовал Лилю, и, отчаявшись, она решила привести француза в Коктебель к Волошину. Макс, увидев воздыхателя, понял все с полуслова; в течение одного вечера все жильцы дома старательно изображали «сомнамбуликов» во главе с Еленой Оттобальдовной. На следующее утро француз умчался в Париж…
3
«Не в свитках бурь…».1928. Бумага, акварель
Ухаживать за Пра пригласили Марию Заболоцкую; она совершенно не походила на друзей и гостей Макса — не рисовала, не сочиняла стихов, но до последнего дня заботилась о Пра. В январе 1923 года Елены Оттобальдовны не стало. Вместе с Максом на похоронах рядом оплакивала Пра Мария, а на следующий день Мария сняла свою привычную одежду и надела короткие полотняные штанишки и расшитую рубаху, которые так любила носить Пра… Волошин женился на Марии в марте 1923 года…
31 марта 1924 года Луначарский выдает Волошину охранную грамоту: «Максимилиан Волошин с полного одобрения Наркомпроса РСФСР устроил в Коктебеле в принадлежащем ему доме бесплатный дом отдыха для писателей, художников, ученых и при нем литературно-живописную мастерскую. Наркомпрос РСФСР считает это учреждение чрезвычайно полезным, просит все военные и пограничные власти оказывать в этом деле М. Волошину всяческое содействие». Макс создает КОХУНЭКС — Коктебельскую художественно-научную экспериментальную студию. Всем приезжающим Волошин выдает своебразную памятку: «Рекомендую привезти с собой мешки для сена и обеденный прибор (с тарелкой), и таз, если в нем нуждаетесь, стол будет на даче (около рубля обеды), комнаты бесплатно. Прислуги нет. Воду носить самим. Совсем не курорт. Свободное дружеское сожитие, где каждый, кто придется „ко двору“, становится полноправным членом. Для этого требуется радостное приятие жизни, любовь к людям и внесение своей доли интеллектуальной жизни».
Перечислять всех коктебельцев, постоянных гостей или тех, кто хотя бы раз бывал у Волошина, — дело неблагодарное. Назовите любое известное вам имя поэта или писателя Серебрянного Века — и вы не ошибетесь. Но про одного Волошинского гостя, мне все же хочется рассказать… Впрочем, это имя уже звучало сегодня, в самом начале… Марина, Марина Цветаева. 1910 год. Выходит первая книга восемнадцатилетней Марины «Вечерний альбом». И уже через несколько дней Волошин сам приходит в Трехпрудный переулок. Они говорят больше 4-х часов, не заметив, как пролетело время. В мае 1911 года из Гурзуфа Марина вместе с Асей приедут в Коктебель, где навстречу им побежит по лестнице «Макс полынного веночка и цветной подпояски». Там, у Макса, Марина познакомится со своим будущим мужем, Сергеем Эфроном, а Елена Оттобальдовна на многие годы станет объектом поклонения и обожания… Марина вернется в Коктебель спустя два года, в мае 1913 года, вместе с Сергеем и годовалой Алей. Коктебель будет нежен и щедр к Цветаевой, здесь она пишет стихотворения: «Моим стихам, написанным так рано…», «Идешь, на меня похожий…», «Вы, идущие мимо меня…», «Мальчиком, бегущим резво…», «Я сейчас лежу ничком…», «Идите же! Мой голос нем…" и многие другие…
3
Марина увидит Коктебель еще дважды: летом 1915 года, когда Сергей на фронте, она вместе с Софьей Парнаок поселится у Макса, а в последний раз Цветаева гостит в Коктебеле в ноябре 1917 года, хотя сама она об этом еще не догадывается. Марина поедет за детьми в Москву, и больше уже никогда не приедет в Киммерию…«Таруса… Коктебель да чешские деревни — вот места моей души». (Марина Цветаева)
… Макса не стало в августе 1932 года. Свой дом Волошин завещал Союзу писателей, а хранительницей назначил Марию Степановну Волошину…
«Я, М. А. Кириенко-Волошин, поэт, художник и критик, приношу в дар Всероссийскому Союзу советских писателей каменный флигель моей дачи, закрепленный за мной постановлением КрымЦИК от 29 января 1925 года за № 03945, для устройства Дома отдыха для писателей, под именем Дом поэта».
Похоронили Макса на холме Кучук-Енишар, прямо напротив Карадага. Тяжеленный гроб не смогла вытащить на вершину холма лошадь, тогда друзья несли Макса на руках… Когда-то давно Волошин дал обещание Лиле Дмитриевой и выполнил его — и справа, и слева от Коктебеля, так или иначе — Макс Волошин…
«…живи текущим днем. Благослови свой синий окоем. Будь прост, как ветр, неистощим, как море, И памятью насыщен, как земля. Люби далекий парус корабля И песни волн, шумящих на просторе. Весь трепет жизни всех веков и рас Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас». («Дом поэта»)
Мария Волошина всю оставшуюся жизнь хранила и берегла наследие Макса — и дом, и книги, рукописи, акварели, вещи. Во время оккупации вместе с Анной Кораго, Мария прячет в земле все самое ценное — весь архив Волшина, коллекцию картин, книги. В 1943 году фашисты хотели взорвать дом, так неудачно для них расположенный у самой береговой линии. Мария Волошина вошла в дом и сказала: «Взрывайте, но только вместе со мной»…. …
Мария Степановна похоронена рядом с Максом Волошиным на вершине горы Кучук-Енишар…
3
Если будете в тех местах, захватите для Макса с коктебельской набережной обкатанный Киммерийским морем камешек.
