Мачу Пикчу страны летающих пакетов

Наш фото-тур сразу как-то не задался. Известный фотограф, зоолог и ученый с мировым именем Валерий Николаевич Мосейкин, по-отчески взглянув на нас, прямодушно нам сказал, что чтобы получить нормальные кадры, нужно посидеть у объекта съемки несколько дней, а то и несколько месяцев. А поскольку столько времени у нас нет, то нормальных снимков у нас и не получиться, так что и пытаться не следует. И поэтому мы выезжали на объекты, когда солнце уже начинало жарить нещадно, и снимать в таких условиях было практически невозможно. Кроме того, приехали мы в Дагестан за цветущими маковыми полями, а из-за запоздавшей весны, маки распустились только небольшими островками и наши надежды на красочные снимки улетучивались с каждым днем.

Конечно, когда ты ездишь за снимками дикой природы, ко всем ее выкрутасам, ты должен быть готов. Сколько раз приехав за той или иной птицей, ты мог ее вообще не увидеть, или же сколько раз тот самый «твой пейзаж» капризная природа скрывала дождевыми облаками, а животное, за которым ты следил, скрывалась в кустарнике в тот самый момент, когда ты уже поднимал свой фотоаппарат. В этом смысле, Валерий Николаевич, был безусловно прав, если ты хочешь сделать тот самый снимок, будь добр, сиди на месте днями, неделями и месяцами. Да что говорить, натуралист Шон Элис, например, прежде чем написать книгу о волках, прожил в стае два года. Таким и только таким образом, появляются шедевры, те самые уникальные кадры из жизни дикой природы, достойные телеканала BBC. Олимпийским чемпионом никогда не стать, лежа на диване, это годы и годы изнурительных тренировок, в этом смысле погоня за редкими и живописными снимками, очень похоже на олимпийский спорт, здесь также побеждает только самый упорный.

Но нам обыкновенным городским натуралистам и фотографам, чтобы хоть как-то посмотреть на дикую природу с краю, с ракурса недоступного обычному туристу и приходиться ездить в фото-туры, которые организуют, специалисты, знающие определенные места, где закат наиболее «закатистый», а птица, обитающая в данном биотопе, будет сидеть в определенном прикормленном месте.

В общем-то, мы за это и платим, чтобы не сидеть те самые несколько недель, которых у нас к сожалению, нет, но с высокой долей вероятности увидеть это самое природное диво-дивное, ту самую синюю птицу, аленький цветочек, да или просто царевну-лягушку. Да не просто увидеть, а постараться сфотографировать, да еще при наиболее удачном освещении. Вот это все и называется красивым словом фото-тур.

Ну не задался у нас фото-тур как-то сразу.

Прилетев в Махачкалу, мы взяли такси из аэропорта до отеля в городе. Таксист аж с визгом тронулся с места, и мы помчались как на болиде форумулы-1 в город. «Чем выше горы, тем ниже приоры», — вспомнилась старая шутка про Кавказ.

Водитель больше похожий на какого-то кавказского Илью Муромца, добродушно заулыбался:

— Вы на Чемпионат?

— Нет. А что за чемпионат?

— По борьбе. Чемпионат Европы. Это же тут такой праздник. Хотя, — он немного подумал, — дрался я с этими спортсменами. Не умеют они драться. Я им глаза пальцами выдавливал, за волосы таскал. А им все по правилам драться надо.

Мы переглянулись. И дальше ехали в полной тишине.

— Вот Ваш отель, вежливо окликнул водитель, — и добро пожаловать в Дагестан!!!

После заселения мы сразу пошли прогуляться к морю. Порывы холодного ветра кидали в наши лица песок, который попадал в глаза и неприятно скрипел на зубах. Вокруг дорог стояли многочисленные недострои. Казалось в какой-то момент все жители Дагестана, где-то одновременно раздобыли кирпичи и решили построить дома, но в какой-то момент у них у всех закончились деньги. И все эти бесчисленные постройки пустыми глазницами окон стояли среди куч строительного мусора и глядели куда-то в пустоту. Ветер закручивал вокруг них пылевые столбики с полиэтиленовыми пакетами. Которые в свою очередь долго кружились высоко над дорогой, а потом черными медузами опадали на землю или цеплялись за ветки колючих кустарников.

— Ну, а чего вы хотите, — сказала продавщица в магазине, — Махачкала, это город летающих пакетов.

— Да никому это не нужно, — сказал другой мужчина, — у нас в домах чистота, а на улице… все думают, что за ними убирать кто-то будет.

— Ты не представляешь, Егор, что мы видели в прошлом году, заметил Валерий Николаевич. Это надо было снимать на видео. После дождя, вода в реке поднялась, что-то размыла, и превратилась в огромный бурный поток пластиковых бутылок. Воды не было видно совсем, одни пластиковые бутылки. Это было жуткое зрелище.

Я задумался. С развитием технологий и маркетинга, мы вдруг все стали потребителями, мы с легкостью расстались с трудностями сельской жизни, переселились в города, повесили телевизоры, откуда начали узнавать о окружающем нас мире, и жизнь потекла по какому-то своему ритму, оторванному от остальной природы. Она потекла по своим законам уже не подчиняющимся законам остальной биосферы. Мы перестали бороться за жизнь, а стали бороться за права человека, права человека обычного, и права человека необычного, права больного человека, и права человека здравого, но при этом как само собой разумеющееся втоптали в землю права всего остального, всего остального, которое до сих пор ежеминутно борется за свою жизнь. Мы повесили рекламные плакаты, где улыбающаяся семья держит нарезанные стейки, под жизнерадостным слоганом «Мясоторг! Приготовлено с любовью». Мы подчинили себе всю природу, удалив ей как зубы кобре, все то что хоть как-то угрожало нашей жизни, большую ее часть мы одомашнили, но и этого оказалось мало, поэтому лишних домашних любимцев мы решили выбросить на улицу, а потом и истребить только потому что они потенциально могут покусать кого то, или помешать кому-то пить пиво, ну, а плодить мусор нам стало просто очень и очень удобно. Нам как-то резко стало удобно складывать все свои покупки в индивидуальных пластиковых упаковках в пластиковые пакеты, пользоваться пластиковыми ушными палочками, пластиковыми бахилами, пластиковой одноразовой посудой, складывать все это в пластиковые мешки для мусора и вывозить на смердящие свалки. Мы перестали задумываться куда все это уходит, ведь в доме то все покупки расставлены по феншую тут у нас оазис, а там…, там нас нет и точка. Мы просто взяли и отобрали у природы земли, вскрыли их, раздавив попутно целые биотопы, и уничтожив все живое окружающее, поставили там нефтевышки, выкачали из лона земли нефть, отправили ее на нефтеперерабатывающие заводы, получили пластиковые гранулы, сделали из них одноразовые пластиковые вещи, попользовались ими всего лишь несколько минут в своей жизни и выбросили на свалки, места под которые опять же без всякого сомнения взяли у природы. Да, и какая в целом разница, что тут погибла колония птиц или исчез муравейник, ведь эта часть мира прав не имеет, а зато у кого-то теперь уши чистые, и дома в холодильнике лежат помидоры в прозрачном пакете. Интересно, что медведь, не имеющий прав, оставляет после себя за всю свою жизнь 0 грамм мусора, а человек имеющий право, в том числе чтобы застрелить этого медведя и содрать с него шкуру, дабы по «фен шую» расстелить ее у себя дома, оставляет за свою жизнь порядка 50 тонн мусора. Человек стал не просто потреблять, он стал потреблять бессмысленно, как кощей из сказки, используя совсем уж бесполезные одноразовые вещи, и трясясь над «златом» своей квартиры, надежно закрытой на все пластиковые окна от смога нефтеперерабатывающих заводов.

Мир пластового комфорта распахнул свои удобные объятия, и люди потянулись к нему за более легкой жизнью, а природа покрылась траурными лентами пластиковых пакетов, развивающихся на ветру…

Абдулжалила трясло под овечьей шкурой. Грудь сдавила тупая боль, усиливающаяся при каждом вдохе. Его бросало то в жар, то в холод и исподнее давно уж промокло от пота. Губы слиплись от наступившего обезвоживания. Черты его худощавого лица заострились еще больше, а черные глаза заиграли каким-то потусторонним блеском.

— Надо вскипятить чай с медом, — подумал старик.

Лечился он по старинке — медом. А мед у него был отличный, горный, ароматный, замешанный с прополисом. Он скинул с себя овчину и закашлялся. В глазах все поплыло от слабости, а лоб покрыли крупные капли испарины. Отдышавшись он накинул старый видавший виды бешмет и подошел к печке, подбросив туда несколько поленьев. Отблески пламени играли на побеленных стенах дома, вырывая из тьмы скудное по нынешним меркам жилище, к стенам были прислонены старые инструменты, рядами стояли пустые стеклянные банки из-под осенних заготовок. Стол, кровать из сложенных досок, табуретка. Голубые ульи, бережно укрытые на зиму. Кое-какой инструмент, коробки с необходимыми вещами. Когда ты ведешь натуральное хозяйство, то практически ничего не выкидываешь. Все идет в дело. Истлевшая рубашка идет на тряпки для пыли и пола, на ветошь, пуговицы отрезаются и складываются в отдельную коробочку (а потом подбираются взамен потерявшейся). В хорошем хозяйстве с рачительным хозяином все пригодиться.

Ему вдруг вспомнилось как сюда приезжали журналисты, и одна молодая спросила:

— А почему же все уехали от сюда.

— За легкой жизнью, — ответил он тогда. Да жизнь тут не легкая. Мало кто выдержит такую. Наедине с самим собой, со своими мыслями. Говорят, городские сходят с ума, побыв всего полчаса в одиночестве. А он тут живет уже 20 лет, последние 10 из которых один. Почему же он не уехал в тот мир комфорта. Почему не сменил каменный пол на пластиковый ламинат? Что же удержало его «последнего из Могикан» как он шутливо называл себя сам? Горы. Горы и бескрайнее звездное небо над головой. Настолько бескрайнее и бесконечное. И воздух. Ах какой же здесь воздух. Да, здесь трудно жить и трудно выживать, поэтому они все и ушли. Ушли в города за легкой жизнью, кто-то переселился в соседний аул Чох, ведь там есть электричество и дома покрепче. Но как же можно было променять это бесконечное звездное небо над головой, эту россыпь душистой земляники, растущей вдоль обочины, этот родник с живой горной водой на жизнь без этого, хоть и с удобствами? Нет, он так не мог. Поэтому и остался.

Абдулжалил осторожно снял полный чайник густого черного чая прямо с печи и медленно поплелся к кровати. Налив полную железную кружку, он устало лег в кровать под овечьи шкуры. Чтобы кашель не забивал так сильно, он приподнялся над кроватью и лег, полусидя облокотившись на стену. Набрав полную ложку меда, он с улыбкой смотрел как он золотистой лентой, словно расплавленный песок с бархана Сары Кум, струится по ложке в кружку горячего чая. Болезнь брала свое. И он опять провалился в забытье…

На следующий день мы поехали на Бархан Сары Кум, один из крупнейших мировых барханов. Еще в советское время на вершину его построили мостки, и оттуда открылся потрясающий вид на окружающие зеленеющие горы. Как в Дагестане возник всего один бархан, среди зеленых гор, до сих пор спорят люди. А он возник, и создал вокруг себя уникальную экосистему с своим животным миром, который включил в себя более 300 видов растений и 170 видов птиц, 30 видов млекопитающих и 20 пресмыкающихся. Бархан возник и спутал ученым все их карты, ведь они привыкли к тому, что барханы находятся в пустынях, и передвигаются под воздействием ветра. А тут произошла какая-то точечная барханная застройка. Он появился тысячи лет назад и остался на месте на века вечные чем-то напоминая кучку песка, высыпавшуюся вниз из гигантских песочных часов, которые кому-то отмерили свое время.

Летом его бока раскаляются до 60 градусов по Цельсию. Но, как и во всякой другой пустыне тут несмотря на кажущееся безмолвие, медленно течет своя жизнь. То тут то там ночью пробегают тушканчики, зайцы, лисы, ползают змеи, пролетают разнообразные птицы: от гигантских грифов, до ярких синих дроздов, скарабеи деловито катят тут свои шарики, а в песчаных норках ждут вечера круглоголовки, ящерки со смешными круглыми головами. И все это животное разнообразие, этот микромир живет за счет этих, казалось бы, вечных песочных часов, отмеряющих уже не одно тысячелетие. Но даже они не в силах сопротивляться вызовам нового времени, песчинками которого стали пластиковые бутылки вокруг разбросанные по обочинам мостков. Их нанес сюда сухой безжизненный ветер «грядущей пустыни», и скорее всего эти «пески» будут последними в истории человечества, а возможно и истории нашей планеты. Мир меняется и нам уже, наверное, не остановить эти изменения. Они уже внутри нас. Скорее всего мы можем притормозить, но не более. Говорят, современный песок микро пластика встречается в соле, меде, планктоне и рыбе. И в отличие от солнечного песка бархана Сары-Кум, от него веет холодом…

— Зачем я сюда вернулся? По-моему, это было лет 20 назад. Меня спросили: «А где твоя родина?» Я отшутился, мол мой адрес не дом и не улица. Но в глубине души задумался, где же она. Как где? Это — аул Гамсутль. И уже через несколько месяцев я возвращался в родное село, чтобы прожить свою жизнь на родине. Как в пословице говориться: «где родился, там и пригодился». Тут ещё жили люди. Семьи поддерживали единственную ведущую в село дорогу. Косили траву. В домах было электричество, а дети бегали по кривым узким улочкам. Женщины на праздники надевали красивые платья, покрывая голову чухтио, и укутывались в шелковые платки, а мужчины надевали черкески. А потом как-то все закончилось, как-то разом все исчезло. Жизнь села осталась только в человеческой памяти. Крыши домов обвалились, а дорога покрылась бурьяном. Да всему в этом мире приходит конец, даже казалась бы вечным вещам. Люди говорили, что даже песок и тот умирает, бархан Сары-Кум зарастает травой. Он вдруг заулыбался, вспомнив очередной вопрос журналистки: «А вам не страшно тут жить одному?» Мне? Где в Дагестане? Это моя родина, как мне может быть страшно. Одиночества? Человек пришел в мир один и уйдет один. Разбойников? Да чего у меня брать то? А звёздное небо над головой не сможет забрать ни один разбойник. Здесь моя земля, мой дом. Тут я счастлив. Тут жила моя мать, мой отец, мой дед строил этот дом. Здесь каждый камень родной, он хранит детский смех, топот босых ног, блеяние овец и жужжание пчел. Чего мне бояться? Это надо любить, этим надо восхищаться. Многие это ищут, но так и не находят. Вот им должно быть страшно, а мне нет. Кого мне бояться? Только если джинов. Недавно видел в снегу их следы. Но они меня не трогают. Проходят мимо. Во мне они, наверное, чувствуют что-то родное. Я, как и они уже почти сказочный персонаж. Живу один в полуразрушенном селении. Хотя почему это я говорю неправду. Не один. Со мной джины, и птицы — грифы, сипы, и орлы, вечно кружащие над этим миром: над горами, каньонами, аулами, надо мной. Они, как и я исчезающие виды. И моя душа уже давно парит с ними над величественными горами и бесконечным Сулакским каньоном.

….В этот день мы выехали в Сулакский каньон. Над ним медленно и грациозно кружились белоголовые сипы, выискивая какое-нибудь погибшее животное. Говорят, Александр Дюма, побывав здесь, был поражен величием этого каньона, его огромными размерами, и графитовыми очертаниями склонов и изумрудной водой на его дне. Это действительно один из самых глубоких каньонов в мире, глубиной почти в 2 километра.

И вот ты идешь по ровным склонам гор, покрытых короткошёрстными альпийскими лугами, то тут то там попадаются фиалки, какие-то ярко-синие горные цветы и желтые колокольчики, и ты внезапно подходишь к краю огромного каньона, который рассекает Гимринский хребет и вздымается ввысь черными угольными стенами, а глубоко-глубоко внизу извивается изумрудная змея речки Сулак, которая деловито уползает далеко за горизонт.

Наверное, только одна вещь пока неподвластна человеку. Так умело сочетать мгновения с вечностью. Мгновения жизни мотыльков и вечность стен Сулакского каньона, но мгновения жизни мотыльков сплетаются в длинную цепь вечности вида этих насекомых, а вечность каньона постепенно подтачивается водами речки Сулак и ветрами, дующими тут с момента сотворения этого мира. А это все вместе, превращается в хрупкий сосуд бытия, где одно неловкое движение приводит в действие «эффект бабочки», а вновь образованное пространство жизни, как и жизненное пространство приобретают на время новые очертания, а старые исчезают в вечности…

…Абдулджалил на мгновение приоткрыл глаза. Было очень холодно. Надо бы позвонить в соседнее село, но телефон давно уже разрядился. Огонь в печке почти угас, а сил подняться и подбросить дров уже не было. Он натянул на себя все шкуры и повалился в забытье. В голове понеслись картинки из детства, юности, на мгновение он увидел себя со стороны, лежащего на простой деревянной кровати в большом каменном доме на окраине села. Он вдруг понесся большим черным грифом над горами, и сверху оттуда увидел свое село, темнеющее на звездном покрывале ночного неба, укутанного сугробами снега. Потом поплыли горы, засиневели голубые реки, застыл в вечности неподражаемый Сулакский каньон, ветер закружил песок на вершине бархана Сары-Кум. Как же он прекрасен мой Дагестан, мелькнуло у него в голове. Разве я могу променять его на что-нибудь еще? История любого города закачивается с историей его жителей. Но история страны и родного края, продолжает жить в очагах культуры, легендах, сказках, преданиях, ее природе, и в ее животных. И пока еще танцуют горцы лезгинку на площади горного села Чох, пока пробегает по бархану Сары-Кум любопытная круглоголовка, а в небе кружится белоголовый сип, Дагестан все еще будет Дагестаном, хотя все больше и больше в небе летающих пластиковых пакетов.

Наш фототур заканчивался, а маки так и не появились. Фототур не сложился. В последний день мы решили поменять наш маршрут и поехать в старое село Гамсутль гунибского района Дагестана. После 4 часов пути маршрутка высадила нас у холма, а дальше мы уже пошли пешком. Дорога не напрягала, березки наклонились над нами и скрыли от изнуряющей жары. По обочинам цвела земляника. Мы шли и разговаривали о природе этой республики, о ее животном мире, о птицах, рептилиях, о людях которых встретили на своем пути. Многонациональный Дагестан встретил нас очень добрыми и отзывчивыми людьми, будь то аварцы или лизгины, лакцы или кумыки, даргинцы или азербайджанцы, русские или евреи. На встречу попадались местные жители. Одна девушка, заприметив в нас туристов, радостно спросила:

— Ну что не так страшно у нас, как пугают по телевизору?

— Нет, — улыбаясь ответили мы.

— А что вам больше понравилось?

— Люди!!!

— Спасибо вам, большое!

И мы улыбаясь друг другу пошли дальше. Люди. Да это самая большая ценность в Дагестане. Эх, еще бы так не мусорили, и я поднял кем-то выброшенную пластиковую бутылку и пошел дальше на верх.

И вдруг из-за поворота, я увидел аул. Я даже присел от удивления. На вершине горы, словно соты рассыпались коричневые домики. Как же это было невероятно красиво. Словно зачарованный я медленно вытащил свой фотоаппарат из кофра. Вы когда-нибудь снимали птиц? Знаете, когда ты вдруг замечаешь на ветке птицу, мир для тебя останавливается в буквальном смысле этого слова. Тебя поглощает тишина, звуки исчезают. Зрение улучшается. Все движения становятся тягуче-плавными. Ты начинаешь приближаться. К птице нельзя идти напрямую, она испугается. Движение должно быть зигзагообразным. Пройдя пару шагов, ты начинаешь снимать. В этот самый момент кадры становятся твоей добычей. Каждый твой шаг к этому творению Божьему, наполняет душу звенящей радостью. Ещё на один шаг ближе, ещё один кадр, лучше прежнего. Вот она посмотрела на меня. Ещё шаг. И весь этот зигзообразный маршрут — это маршрут твоего счастья. И чем он ближе подбирается к объекту съёмки, тем ты становишься счастливее. И вот она не выдержала сорвалась с ветки и полетела. А ты ещё несколько минут стоишь и улыбаешься вслед ей. И постепенно мир возвращается обратно, появляются звуки. Это словно как в кино, когда после окончания фильма, в зале включают свет.

И вот из-за поворота увидев село Гамсутль, я понял, как мир вокруг начал исчезать. Я тихо-тихо чтобы не спугнуть птицу удачи полез в кофр за камерой. Звуки исчезали. Я очутился в какой-то сказке: узкие улочки, поросшие бурьяном, полуразрушенные дома. А вокруг горы и грифы, кружащие высоко-высоко в небе. Что же это мне напоминает? Ах да, Мачу Пикчу в Перу. Только это другое, какое-то родное, что ли? Но почему родное? Я же не дагестанец! И вдруг я окончательно осознал почему, потому что здесь жили люди, они жили сложной жизнью, но они хотели жить, и они любили, а не боялись. Они собирали мед, пасли овец, и любили свой аул, свою страну, свою природу и жили с этим в полном мире и гармонии.

Я прислонился к стене одного из домов, тепло его камней приятно грело спину. Я с интересом заглянул в окно: там все было покрыто пылью, хозяин давно покинул этот дом.

Обстановка была очень бедная: синие ульи, стоящие рядочками, простой стул, стол, на столе чашка и пачка черного чая. Это знак, что здесь жил гостеприимный хозяин. Он оставил путникам чай, чтобы они отдохнули с дороги. Я толкнул дверь и зашел в дом. Осторожно присел на краешек кровати, достал из рюкзака термос с чаем. И с улыбкой понял, что фототур все-таки у нас сложился.

Теги: Культурно-познавательный туризм