На велосипеде с юга на север Венесуэлы, часть 2

На Ориноко местные пацаны показали, как они ловят рыбу. На тесто или кусочек хлеба, леска прямо к пальцу — тут же хватает какая-нибудь шмакодявка. Вытащили маленького сомика — у меня похожие в аквариуме живут. Сомик, зажатый в ладони пищит как мышь, когда его дергают за усик. Такого хорошего сомика мы подергали за усы и отпустили. Попадаются и другие рыбки разных размеров. Их можно использовать в качестве живцов, а лучше нарезку на крючок.

Хищники — пираньи и пайяра. Живут в водоемах (заводях) с тихой водой, но говорят, можно поймать и в самой Рио Ориноко. Минут 10 я покидал блесну и в саму великую реку и в заводь, мне мальчишки сказали, что там водится пиранья и пайяра. Ни одной поклевки на блесну не было, хотя на кусочек рыбы голодные хищники бросались. Не очень крупная пайяра показывала свое тело, всплескивая посреди тихой заводи.

Я большой страсти к трофейной рыбной ловле не испытываю. Рыбу ловлю и охочусь, чтобы съесть добычу. Свежую рыбешку и дичь считаю лекарством и лучшей пищей, но уже давно прошло то время, когда я охотился и рыбачил ради как можно большей добычи, а животных и птиц вообще чаще жалею и провожаю взглядом, чем стреляю. Поэтому и в первый раз оказавшись на Ориноко, пообщался с мальчишками, поучился у них местным способам рыбной ловли, порасспрашивал, подарил им по маленькому крючку, и уехал.

На следующий день по плану с рассвета собрал имущество и оправился на юг на Рио Катаньяпо. Расстояние около 7 км. За городом военный блокпост. Проезжал на велосипеде — гуардиас проводили безразличным взглядом, не стали проверять, хотя каждый автомобиль останавливали и досматривали.

Катаньяпо — река с прозрачной водой и стремительным течением. Дно — плоские камни и чистый светлый песочек. Рыба плещется, но судя по звуку некрупная. Попробовал блеснить — минут тридцать кидал с разными блеснами — ни единой поклевки. Потом зацепил маленькую вертушку за куст и оторвал блесну. Ветку с оторванной блесной нашел и отрубил, однако тяжелое дерево, упав в воду пошло ко дну и ветку мгновенно унесло быстрым течением.

Прошел по тропинке несколько сотен метров вдоль реки. Видно, что здесь живут люди, но не слишком обжито. Мусора на берегах не было. Значит живут индейцы, засранцы бывают редко. Кострища правда попадались. У тихого омутка нашел следы рыболовной стоянки — в ямочке видимо пытались ловить сомика или другую хищную рыбу. Мелочь плющилась под ветками деревьев. Бросил булочку, посмотрел, где всплеск воды от хватающей ее рыбки.

Прицепил булочку на крючок, пустил по течению, вот и первая зубастенькая большеротая рыбешка с ладошку размером. За несколько минут поймал таких 5 штук, стал готовить уху. Разжег свою печурку, которую использовал в Венесуэле, чтобы не оставлять после себя кострищ. Зачерпнул прозрачной речной воды, начистил картошку и луковицу. Древесина местного сушняка разгоралась неохотно — помог кусок обнаруженного на берегу старого полиэтилена — его остатки можно найти в любых диких джунглях.

Пучок сухих листьев завернул в полиэтилен, поджег, от него уже загорелись палочки. Через 10 минут уже закипала вода. Ушица получилась вполне приличная. Специи у меня в аптечке всегда с собой, даже бульонный кубик.

Ливень начался как по расписанию — около 14 часов загромыхало в небе, потом как жахнуло — я еле успел поставить гамачок и натянуть сверху тент. Стекающая с тента вода наполняла котелок за несколько секунд. Ветер налетал порывами не то, чтобы ураган, но крепенько надувал тент. В ливень уровень воды поднялся и пока я сидел в гамаке под тентом, унесло рекой бутылку с ромом -2/3. В сумерках уезжал, собрав влажные вещи.

После дождя поднимался туманчик, все мокрое — трава и деревья. Услышал звуки какой-то жизнедеятельности. По тропинке вышли два индейца — молодой и старый. На своем фиговом испанском я спросил — дескать Донде твоя каса? Он махнул рукой на бугорок неподалеку, откуда я слышал днем петушиные крики. Показал рукой вниз — сказал, что тут он пасет свое стадо. Ну з***ись говорю. Ты не против, что я тут pescado ловил и сопа варил. Он махнул рукой: — Х**вая пескадо — мучо пеквенья. Я показал пальцами 10 см.

— Си, — говорю, — пеквенья. Мелкая то есть.

Он говорит: — Лови сколько хошь, агуа быстрая — рыба мелкая.

Я говорю, — Спасибо большое — мучас грасиас, мне пора валить отсюда.

— Ну давай, — говорит — чао.

Чуть выше смотрю — видимо стадо пасется, про которое он говорил — три девки мал мала, пара пацанят, да старушка жена — костерок дымящий уже раскочегарили и у огонька прыгают, веселятся. Как в такую сырень так быстро разожгли — поразительно.

У индейцев (это были пиароа) с испанским плоховато — произношение необычное, да слова перемежают своим языком — в них много гласных звуков. Но понять друг друга можно. К сказанному выше, добавлю, что-то о чем он говорил «пасео, пасо» кажется означает «я тут хожу, или гуляю» при этом стуча ногой — имеется ввиду неформальное владение землей, а может быть что-то типа дачи — места для отдыха.

По мокрому асфальту и в быстро надвигающейся темноте возвращался обратно. Здесь увидел, что кое-где был не просто свежий ветерок — хорошим вихрем по правой стороне дороги повалило лесного гиганта — огромное дерево, падая, прорубило в сельве целую просеку. Дорогу только чуть-чуть не завалило ветками. В городе, не очень хорошо освещенном, еще и под немного капающем дождике маленько заплутал, потерял минут двадцать, пока нашел свою авенида Периметраль.

Следующий день посвятил поиску и отведыванию различных экзотических фруктов. От одного из них едва не пронесло, пришлось даже употребить цифран и фестал. Этот опасный фрукт (не запомнил названия) внешне напоминает небольшой кокосовый орех светло-желтого цвета — корка как толстенький пенопласт, а внутри — освежающая кисловатая желеобразная жидкость, ее едят ложкой. Съел с удовольствием, но через час мне слегка поплохело.

После лечения и лежания в течение двух часов все прошло. Дальше ел папайю и другие менее страшные фрукты. Ром я использовал не как алкоголь, а в качестве лекарства и средства профилактики инфекций и улучшения вкуса воды. Столовая ложка «Касике» на литр воды превращала обычную дождевую воду местных горных ручьев в напиток, а если выжать в нее сок лимона-то и вообще нечто весьма приятное на вкус. Касике по моему мнению — что-то среднее между коньяком и виски, отдает корицей и какими-то перчиками, излишней сладости не заметил. Качественный напиток.

Телефон, как я говорил, у меня не работал (по причине свинского роуминга билайна), еще выяснилась одна неприятность — зарядник, который должен был работать при местных 110 вольтах мигал и не заряжал телефон. Искал интернет в П-А. Конторы закрыты, никаких часов работы на дверях нет. В одном месте все же нашел, попробовал выйти в почту — не пускает никуда, кроме венесуэльского гугла. Ни одной страницы в сторону не открылось: либо специально у провайдера так заточен фаервол, дабы ограничить инфу населению, либо просто кривой ДНС сервер.

Купил у индейцев (похоже племени пиапоко — темнокожие, небольшого роста) четыре небольших копченых сома в пальмовом листе. Я оставшийся кусочек этой рыбы, горячего копчения без грамма соли, выбросил только через 5 дней. Сам удивляюсь, как долго она не портилась в этом жарком и влажном климате. Здесь на островах вроде еще живут индейцы гуахибо. Хуан говорил, что они рослые — мучо гранде, чем екуана. Однако не больше меня — я мучо гранде гуахибо.

Разглядывал сувениры, которыми местные индейцы торгуют на базаре возле индейского музея. Ничего примечательного — плетеные подносы и хрупкие корзинки (на базаре в Брянской области корзины лучше, прочнее и дешевле). Бутафорские духовые трубочки и негодные колчанчики. Я бы купил приличный керамический сосуд или, как сувенир, например костяной или деревянный наконечник для стрелы, яд кураре. Но ничего подобного не было.

В Пуэрто-Аякучо всюду болтались на столбах предвыборные листовки — губернатор штата Амазонас — Либорио Guarulla — шаман племени банива (небольшая народность из группы южно-венесуэльских араваков, живут в основном на венесуэльском берегу верхнего Ориноко). Губернатор весьма заботится об индейцах — его подарки — новые дома и целые губернаторские деревеньки вдоль дороги. В рыбном ресторанчике у дороги я пообедал порцией жареной оринокской рыбы, с гарниром из салата и юкки-то же, что картофель, только с продольными волокнами по клубню.

Мне жареная юкка понравилась больше, чем картошка или бананы, которые здесь едят в вареном, жареном, тушеном видах. Банан крупный, зеленый, несладкий, в сыром виде в пищу не употребляется, растет быстро, урожайность колоссальная и забот плантация не требует — воткнул луковицу в лесном огороде, через 3 месяца получишь несколько мешков долго хранящихся богатых крахмалом плодов. Варил из такого уху — вполне заменяет картофель, только помягче и как бы немного липкий.

Под вечер наткнулся на тихой улице на огромный пиратский мангал, на котором местный сильвер жарил на ломах телячьи окорока. Полыхал огонь, вкусно пахло жареным мясом, солнце сползало к горизонту. Меня до сих пор поражает, что обычные не примечательные фрукты в Венесуэле стоят также как и у нас, а отличное вкуснейшее мясо и рыба — на порядок дешевле! За каких-то 16 боливаров я съел порцию в 400 грамм, не меньше, еще и с гарниром из понравившейся мне юкки, еле ушел. Местные жители подходили к буканьеру, тыкали пальцем в понравившийся кусок мяса, тот отрезал ломоть и взвесив на безмене под потолком, вручал покупателю.

Заканчивалось мое пребывание в самом сказочном городе волшебной страны. Я уже вполне акклиматизировался в южной Венесуэле, да и Пуэрто-Аякучо начинал поднадоедать. Оглядываясь в прошлое, нужно сказать, что пожалуй П-А действительно одно из лучших мест на земле для жизни человека. Огромная территория внутри кольца могучей Рио Ориноко, занимаемая штатом Амазонас и восточной частью штата Боливар, разрезана единственной приличной дорогой — carretera 12, и посреди этой страны самый значительный город — П-А.

Остальные населенные пункты, которые можно назвать городами — это совсем небольшой Лос Пихигуаос — городок добытчиков бокситов, а также сама Кайкара де Ориноко, о существовании которой большая часть венесуэльцев не подозревает. Недостатки П-А — хреновая связь и никудышный интернет. Достоинства — благодатный климат, прекрасная природа, мирные доброжелательные люди. Влажность и регулярные тропические ливни скорее положительное явление.

К жаркому климату привыкнуть легко, я много лет прожил в гораздо более тяжелых климатических условиях центрального Казахстана, и могу сказать, что миф о невозможности дышать под пологом влажного тропического леса слегка преувеличен. Влажным теплым воздухом мне дышалось легко и свободно. На рассвете я погрузился на велосипед и отвалил из П-А на север. При выезде из города меня проводили взглядами солдатики на блокпосту, а я вежливо им кивнул на прощание.

Первое, что встретилось на выезде из города — зловонная свалка, водила самосвала и грузчики радостно заорали в ответ на мое «буэно диа» и помахали грязными лопатами. Грифы урубу сделали круг почета и сели поодаль, их привлекала дохлая лошадь и тухлая крокодиловая шкура, валявшаяся у дороги. Следом за свалкой увидел первые многоэтажные жилые дома в штате Амазонас — это новый поселок нефтяников.

После участков за колючей проволокой с плакатами нефтедобывающей компании и охраной в синей униформе цивилизация кончилась. Вдоль дороги влажная степь с кривыми, напоминающими яблони деревцами перемежалась поросшими лесом скалами, чистыми ручьями с галерейным лесом на берегах. У проселков, сворачивающих к индейским деревням, красовались прославляющие индейского губернатора плакаты.

Дорога — это место гибели животных. По утрам я всегда находил задавленных ночью автомобилями зверей, рептилий и птиц до того, как над ними поработают каракары и грифы. Охотничьей фауной придорожные районы не богаты, однако частенько попадались индейцы на мотоцикле с убогим ружьишком. Значит охотятся на что-то. Во время стоянок в лесу слышал выстрелы. Повсеместно достаточно много крупных птиц — чачалаки, размером чуть менее фазана, орут в листве повсюду, где растут плодовые деревья.

Неподалеку от Пуэрто Аякучо на асфальте лежал раздавленный южноамериканский майконг (лисица саванная, лесная лисица). Всего по пути я насчитал четырех раздавленных майконгов. Помимо них попадалась погибшая кустарниковая собачка, колибри, змеи, куропатка или перепелка, а в штате Гуарико — агути, поклеваный каракарой и пушистый опоссум, некстати свалившийся с дерева под машину. Свернув с дороги на берег реки для краткого отдыха, встретил рыбаков, плывущих на долбленке против течения.

Усевшись в гамаке наблюдал из-под тенистых ветвей, как над поверхностью воды летают небольшие серебристые рыбки. Так они видно сматывались от хищников. Во второй половине дня начало погромыхивать в небесах. Вокруг тянулась унылая степь с кривыми яблоньками, поэтому у очередной речушки решил свернуть проверить возможность устройства стоянки. Речка-переплюйка тихонько журчала под ногами, мокрая тропинка вела к берегу от индейского селения, которое располагалось на другой стороне дороги примерно в 800 метрах.

На широких плоских камнях у берега — следы рыбьей чешуи. Вниз по речке кажется было озеро, где ловили эту рыбу. Но я туда не пошел, мне важнее было обустроить свой первый лагерь на дороге. Местные рыболовы привязали между деревьями кусок колючей проволоки для подвешивания шмоток, а может и рыбы. Я же цеплялся за эту хрень своей слишком высоко посаженой головой. На возвышении подвесить гамак было негде, поэтому я нашел пару подходящих деревьев прямо у воды.

Когда привязывал веревку ко второму дереву, из какого-то гнилого чурбана внизу вылезло полчище рыжих крупных муравьев. Решил не связываться, перевесил гамак на незанятое деревцо, соседи слиняли в свою гнилушку. Удобно пристроил велик к дереву, разжег огонек в печке, поставил кипятиться воду из ручья. Комаров в Венесуэле оказалось значительно меньше, чем в Подмосковье, и они были значительно мельче и добрее. К тому же я пропитал организм тиамином, комары относились к моей крови с легким отвращением, укусив по ошибке, сразу улетали блевать.

Зато мелкие мушки — пуритос или пури-пури плевать хотели на тиамин и грызли кожу в самых нежных местах — на локтях и под коленями. Реппелент правда помогал, если вовремя брызнуться. Вопреки сложившемуся мнению, наш российский реппелент отпугивает венесуэльских насекомых, а российский крем от солнца вполне пригоден для защиты от экваториального светила. Пока я жевал булочку, качаясь в гамаке, начал накрапывать дождик, а потом грохнуло в небе, с треском разорвав его пополам, и в образовавшуюся трещину хлынула вода сплошным потоком.

Укрывшись под тентом, я смотрел, как вода хлещет по пеньку с муравьями и по моему накрытому двумя плащами велосипеду. Минут чере 15 речушка стала подозрительно надуваться, и хотя дождь уже стихал, уходя в горы на запад, сначала ускорялось течение побелевшего ручья, затем вода поднялась и залила печку до поддувала, а еще через 10 минут вокруг меня несся ревущий поток, захлестывая островок, на котором я оказался.

Вылезая, чтобы передвинуть печку, выронил свою новую рыболовную кепку. Поток подхватил ее и унес в неизвестность. Ожидая скорого падения уровня воды, я лежал в гамаке и смотрел как муравьи сначала бессмысленно метались по своему затопляемому жилищу, а потом собрав личинок и яйца над головой дружно замаршировали по стволу вверх. Когда поток урчал уже в пяти см от моей задницы, я тоже закатал штаны и потопал перемещаться на сухой берег.

Дождя уже не было, но река и не думала возвращаться в свои берега, через ревущий поток, чуть не падая с ног я в четыре приема перетащил свои вещи на бугорок — еще теплый от дневного солнца камень. Вылезая из потока, я до смерти перепугал стайку индейских детишек. Они шли по тропинке погулять после дождичка, и вдруг из бушующей реки вылез здоровенный камуфлированный «Дух». Визжа от ужаса, индиос пеквеньос унеслись в свою деревеньку и больше не появлялись.

Перед закатом я сфотографировал появившийся на склоне горы водопадик, разложил на черном камне для просушки напрочь вымокшие брюки и пошел привязывать гамак к тонким кривым деревцам за горбатым камнем, защищавшим от свежего ветерка. Привязал и лег. Изогнувшееся тяжелое дерево скрипнуло, крякнуло и сломалось, накрыв меня листвой. Матерясь, я переместился выше по холму и уже в полной тьме закончил устройство ночлега.

В темноте слышны были вопли из индейской деревни, в лесу скулили и хохотали ночные птицы, мягко стрекотали вокруг кузнечики. Светляки затеяли «игры призраков» — вдруг то там, то здесь зажигались ярко белые глазки-огоньки. С фонариком я попытался найти источник этого яркого свечения — оказалось, светлячки — это крохотные мягкие мушки. На рассвете я собрал свое недосохшее имущество и отправился в путь на север.

После дождя стало падать давление в заднем колесе, но из-за лени старался не останавливаться, пока еще можно было ехать. Китайский маленький насос был совсем дрянной и наконец сломался. Я остановился под манговым деревом напротив автобусной остановки и возился с колесом. Подъехал автобус, из которого вылезла полная индеанка лет 40, с сумками и отправилась в свою хижину, которая стояла на бугорке неподалеку. Вокруг хижины бегали 5–6 мелких детишек.

Признаков мужчины возле дома не было. Вскоре ко мне подъехал на своем ржавом велике мальчишка-индеец лет тринадцати и что-то пискнул. Я к тому времени уже отдыхал, вяло разглядывая сломанный насос. Поболтали с ним на тему «руссо туристо» и «моску». Что такое «моску» он не знал, но про Руссию слышал. В школе учится, но редко. Вообще я, проезжая мимо местных школ, заметил, что учебой там детей не напрягают: в 9 они в школу съезжаются, а в 10.30 уже расползаются на автобусах по касам.

В полдень школы уже пусты и безжизненны. Показав пацану сломанный насос и вялое колесо, мобилизовал его поисковые способности. Когда спрашивал, есть ли у него насос, он ответил отрицательно, но все же уехал куда-то вдаль по узкой тропинке и минут через пять вернулся с нормальным новеньким алюминиевым насосом. Я быстренько поправил свое колесо, сердечно поблагодарил парня. Продать насос он не мог — видно где-то одолжил.

Поездка продолжилась веселее. После вчерашнего дождя все потихоньку подсыхало на солнышке, в том числе мои ботинки, привязанные сзади к рюкзаку на багажнике и штаны, развешенные на руле. Настроение было прекрасное, ужасной принцессы по пути не попадалось. Влажный чистый воздух был пропитан запахами цветущих акаций и пальм мориче. Был бы я парфюмером, тут же изобрел бы пару-тройку духов. Запах был обалденно приятный.

В теплом воздухе порхали бабочки и такого же размера птички — нектарницы и колибри. Акации розового, желтого и белого цветов украшали придорожный ландшафт. Кое-где постоянная влажность почвы позволяла разрастись настоящим кущам — здесь помимо персиковых пальм росли и другие плодовые деревья. Задержавшись в мокром болотистом лесу, я нашел плодовое дерево, вокруг которого валялись спелые крупные плоды выеденные птицами и грызунами.

Запах от кожуры плодов шел приятный, они были явно съедобными и я попробовал сбить палкой такое здоровенное яблоко. Много раз я попадал по плодам и даже поцарапал их, однако они висели настолько прочно, что ни один не свалился на землю. В лесу орали чачалаки, на земле были следы животных и крупных птиц — возможно краксов. Но вглубь леса залезать я не стал — не было особой нужды, тем более, повсюду была жидкая грязь и болото.

У пальм был сезон цветения — плодов не было, только болтались оранжевые гирлянды цветов. В кустах у дороги встречались здоровенные зеленые игуаны, которые вели себя очень пугливо. На востоке поднимались высокие горы. Змейку древесную переехал автомобиль и она извивалась в агонии. После полудня остановился отдохнуть на каменистом берегу маленькой кристально чистой речки. Строители дороги постарались максимально сохранить природную красоту этого места.

В каменной чаше бассейна плавали красивые рыбки, видно было каждую веточку и каждый камешек на дне. Выше по течению пороги образовали каскад в обрамлении пальм и кустов.

Искупавшись покатил дальше с новыми силами. Уже перед закатом подъехал к индейской деревне на западной стороне от трассы. К востоку в отдалении стояли две недостроенные касы посреди живописного льяноса. Туда я и поехал располагаться на ночлег. По пути мне встретились пугливые мальчишки.

Видимо они известили хозяина домика к которому я подъехал, потому что через несколько минут пришлепал маленький немолодой индейский крестьянин, босой и с мачете в руке. Поговорив, мы пришли к полному согласию, в гости я не набивался, спросил лишь разрешения под крышей недостроенного дома заночевать. В небе слегка погромыхивало и были опасения, что ливанет ночью. Индеец разрешил, показал где лучше повесить гамак и удалился.

Обследовав дома, я убедился, что в этой деревне не пахло губернаторской благотворительностью. Все, что использовали для постройки домов было найдено на свалках, либо взято в лесу. Столбы обтесаны с помощью того самого мачете, которое было в руках индейца. Дырявое покореженное рифленое железо на крыше пристройки, где я расположился — явно спижжено с каких-то строений или бараков строителей местных дорог. На второй строящейся касе крышу делали из пальмовых снопов, в моем прибежище крыши пока не было, но судя по всему там тоже будет пальмовая.

Здесь, в отличие от конических круглых домов в деревнях пиароа, дома строили прямоугольного плана с четырехскатными крышами. Рядом с домом стоял маленький домик с конической крышей из свернутого спиралью рифленого железа — это был нужник — посередине высверлена в каменистом грунте глубокая яма — как колодец. Над ней положат две доски и можно справлять надобности. Опасное сооружение.

Погуляв по окрестностям, я нашел небольшой родничок, где можно было набрать чистой воды и умыться. Рядом было болотце, в котором квакали и пели лягушки. Немного дальше виднелось большое озеро, где можно ловить рыбу и охотиться. Кричали бакланы и утки. В лесу за болотцем орали чачалаки, перед закатом слышал выстрел из ружья. Раскочегарил свою печку и сварил супец из копченой рыбы с бананом и луком. Поужинал, обеззаразил воду назавтра и лег почивать.

На рассвете от выпавшей росы все сочилось влагой, с железной крыши даже капала вода. Умылся в роднике, почистил зубы и побрился, стер все следы своего пребывания, развеяв пепел и отправился в путь. У большой речки, недоезжая Лос-Пихигуаос возле моста торговали бананами уже другие индейцы — кажется панаре — еньепа в набедренных повязках и грязных футболках. Новый день также не прошел без неприятностей, примерно в 30 км от бокситного городка Лос-Пихигуаос, названного в честь персиковых пальм, снова спустило колесо.

Решил подъехать автостопом до цивилизации, чтобы там заменить камеру на запасную. Машину поймал минут за 15–20. Крестьяне везли какие-то удобрения и продукты. Вместе с велосипедом погрузился в кузов и поехали. Тут же за поворотом на блокпосту два солдатика лесной пехоты попросились подбросить до заправки с бочками под горючее. Добродушный водила погрузил и их. Солярные бочки пришлось держать руками — тонкие веревочки были скорее ментальной поддержкой.

Еще по пути посадили маленького пожилого индейца с босыми ногами и ногтями, изъеденными ногтевым грибком. Так и доехали, любуясь черными горами. Возле заправки была автобусная остановка с несколькими скамеечками по тенью пальм. Там я минут за 20 сменил камеру, перешел через дорогу к каучерии напротив — это «шиномонтаж» по-венесуэльски. Простаивавший без дела каучеро прыснул мне 2 атмосферы в камеру и порядок.

Возле Лос Пихигуаос я заметил редко используемую полосу аэродрома без авиации. За поселком буйно цвели вдоль дороги кустарники и деревца с крупными белыми и желтыми цветами. Дальше уж колесо меня не подводило. Из неполадок — немного разболталось устройство переключения скоростей — я его до Кайкары не регулировал, последняя передача перестала включаться на третий день пути. В этот день не было дождя и ветра, я несся особенно быстро и легко до темноты, проделал наиболее значительный путь — около 115 км.

В краю кусачих мошек. Мелкие мошки мучили в ясную безветренную погоду. Этих мошек кожеедов Перси Фосетт в своей книге назвал «бичус» — звери. Название соответствует их поведению. Моя рубашка с длинным рукавом вполне от них защищала, лицо и шею, намазанные жирным кремом от солнца, они не трогали. Но стоило раздеться, скажем, для купания — начинали грызть шкурку. Волдырики от них чесучие и кровь течет. Пронесшаяся мимо легковушка сбила одну из перепелочек, которые часто поднимались из травы у дороги, когда я проезжал мимо.

Можно было ее употребить в пищу, но еды мне хватало, и я просто сфотографировал бедную птичку на перилах мостика. Животное могло доставить радость и пищу охотнику, став его добычей, жаль когда его жизнь заканчивается бездарно от колеса автомобиля, доставляя пищу лишь падальщикам и муравьям. Остановившись у тихой речки искупаться, обнаружил в ней весьма нескромных рыбок, есть меня они не стали, но очень активно делали эпиляцию.

Не выдержав щекотки выскочил из реки. В поселке перед рекой Маниапуре хотел пополнить запас воды. Поговорил с индейцами, которые сидели возле мастерской на берегу озера, они сказали, что в озере воду для питья не берут — «мало» — «плохая». Пьют из Рио Маниапуре. В поселке к реке я идти не захотел, неподалеку виднелись пороги и, дабы не терять время, поехал дальше. Тем более, что возле моста берега были совершенно обрывистые, а до воды метров 20.

У развилки на Ла Урбана вправо уходила тропа за калитку из колючей проволоки вдоль горного массива. Справа текла в глубоком каньоне Маниапуре. По этой тропе, истоптанной коровами, я и отправился. Признаться я был почти уверен, что где-то здесь сейчас наткнусь на жилище индейцев или ферму. Однако помимо коровьих следов был только вчерашний велосипедный след и след детской босой ноги там, где пацан обходил лужу. Через 5 км тропа привела во влажные джунгли, вход был загорожен колючей проволокой и петлевой калиткой.

Коровьи следы здесь кончались. Я прошел дальше, уже смеркалось, и тропа уперлась в грязный омут. Чуть выше омута я нашел в зарослях пару приличных деревьев для ночлега, одно из них было усеяно пятисантиметровыми толстыми шипами. Но ничего, привязал между деревьями гамак, укрыл велосипед камуфлированным дождевиком и, прихватив котелок и фляги, отправился, подсвечивая фонариком по тропинке к водопаду.

Преодолев около полутора километров леса, саванны, перебравшись через глубокий овраг и пару крутых холмов, нырнул под деревья и оказался в темной пещере, сквозь которую прямо от водопада текла река Маниапуре. Набрав чистой воды, отправился обратно к лагерю. Ночь в густом лунном лесу оказалась на удивление теплой. Почти не донимали москиты, и в отличие от саванны не выпадала роса, лес выпивает воду из воздуха, и в тоже время, как в саванне все вещи и трава намокают от влаги, в лесу имущество даже подсыхает.

Ночью жизнь природы продолжалась вовсю. Орали птицы, порхали ночные бабочки и летучие мыши. На подходе к лагерю в луче фонаря возникла на тропинке крупная пятнистая кошка. Уставившись на меня блеснувшими в луче глазами, она замерла на мгновение, и тут же бесшумно исчезла в одно движение, не издав ни шороха, как призрак. Летучие мыши порхали обычного размера — с ладошку, а также совсем крохотные — меньше спичечного коробка.

О таких созданиях я прежде не слышал, поначалу думал — мотыльки, потом на фоне луны из гамака рассмотрел — мышки. А мотыльки, которых они кушали, были больше размером и шуршали и жужжали в полете. Утром еще прогулялся по тропе в сторону порогов, но уже не пошел до конца — очень мокрая трава в саванне. Возле тропы в сельве находилась банановая плантация, и валялись следы недавнего сбора урожая. Утром навстречу попался индеец, который вез на мотоцикле притороченного к багажнику кабанчика — трофей ночной охоты.

Я ехал по шоссе, привязав вымоченные в росе саванны ботинки к рюкзаку на багажнике, подмоченные брюки развевались спереди на руле. Возле мостика через маленькую речку обнаружил следы традиционной индейской рыбалки методом отравления рыбы. Кусок мешковины, привязанный к палочке и мятая древесина ядовитой лианы комком валялась на берегу. Еще одна порожистая река — Чавирипа сбегала с восточных гор на заболоченную равнину.

Лес и саванна изобиловали зарослями мяты выше человеческого роста. Запах этой мяты стоял в утреннем воздухе, освежая его. Перед Чавирипой вокруг дороги, идущей по сильно увлажненной саванне, разрослись тонкие камыши, образовав своеобразные плавни. Дикая свинья вышла из камышей на дорогу и уставилась на меня маленькими глазками. Стоило мне шевельнуться, чтобы достать фотоаппарат, она сиганула в камыши и исчезла в болотах.

Около 10 утра, когда я решил, что неплохо бы перекусить, показались простенькие домики поселка Чавирипа. У дороги было что-то вроде домашней кафешки. Навесик, очаг для жарки мяса, где лежали какие-то ребра, очажок со сковородкой, вокруг которого возились две женщины. Под деревом стоял пенопластовый ящик-холодильник со льдом, вокруг него расставлены три пластмассовых стула. Два чернявых мужика из припаркованной рядом легковушки пили какую-то жидкость из маленьких бутылочек.

Хозяин болтался в гамаке, почесывая облезлую шавку. Пожилая старушка возле очага увлеченно колупала какую-то живность большим ножом, приглядевшись я понял, что она разделывает для супа черепаху. Я спросил какой-нибудь «комидо». Сказали — садись, скоро будет. Ладно, присел на свободный стул. Известие, что я из России и еду на велосипеде аж из Пуэрто-Аякучо четвертый день очень оживило компанию. Мужчины с удовольствием стали угощать меня напитком из холодного ящика. Его называли «полар», на этикетке было написано «Light».

Поначалу я думал, что это просто лимонад, но после третье бутылочки понял, что эту хрень пьют вместо пива. Напиток делается из ликера — разбавлением и пропусканием через сифон. В нем есть алкоголь, а может еще какая-то трава. По башке он бьет надолго, хуже пива глушит. Ну, а пока разговор клеился весело. Какие-то еще проезжающие местные с детьми купили для супа большую живую черепаху и потащили паковать в багажник. Другие покупали пару пузырьков полара и отваливали.

Покупка черепахи для супа:

Все восхищались моими подвигами. Молодой девушке — дочери хозяина заведения — я показал свой фотоаппарат, она разглядывала фотографии, пока я завтракал испеченной ею мягкой кукурузной булочкой с сыром. В общем, со всеми подружились, но минут через 40 пришлось проститься — не хотелось терять времени. Погода была очень хороша для поездки. По плану я рассчитывал в этот день добраться до Горы Дьявола — это в 24 км от Кайкары.

Там на спутниковой карте я видел большое озеро и какие-то домики, там можно было попробовать заночевать. Рядом с горой — большой карьер от бывших горноразработок. По дороге — цветы, озера, горы, брошенные касы. Когда я понял, что мой мозг затуманен воздействием полара, постарался выгнать его, интенсивно крутя педали. Я уже отвык от состояния опьянения и мне оно было неприятно, тем более в одиночном путешествии. Прежде, чем балдеж начал проходить, прошло часа три.

Когда я рассчитывал уже через час-полтора подъехать к повороту на Серра дель Диабло, передо мной тормознула небольшая легковушка, из которой со смехом вывалили два хохрика. Они что-то лопотали, затем начали ссать, один отошел скромно на другую сторону дороги, второй прямо с обочины. Облегчившись, уже более обстоятельно выяснили, кто я и откуда на этом пустынном участке дороги, а надо сказать, от поворота на Ла Урбана и Санта-Елена в эту сторону действительно ехало очень мало машин.

Под Чавирипой я встречал Кайкарские машины, в частности, какая-то баба покупала у индейцев ананасы — там они были необычно длинные и крупные, у дороги также продавали подешевке черепах, рыбу и мясо диких животных. Попутчики, выяснив, что я не гринго, а русский, еще и из Пуэрто-Аякучо, стали настойчиво предлагать мне подбросить до Кайкары, так как я признался, что собираюсь там остановиться. Страха они у меня не вызывали, хотя и были явно обкуренные.

Устав сопротивляться, я разобрал велик и к их удивлению он легко улегся в багажнике. Рюкзаки сунули на заднее сиденье. Поехали, решил я, в крайнем случае, до Горы Дьявола доеду не за полтора часа, а за 15 минут. Тронувшись тут же были раскупорены три металлические банки уже известного полара, ржачка и обсуждение продолжились. Парни рассказали, кто они такие. Один из них — старатель («минеро»), зовут Антонио, второй его родной брат Франсиско. Антонио мыл золото и алмазы на реке Куао.

Причем мне по честному было продемонстрировано само золото, правда я подозреваю не все, и алмазы в маленьком пакетике. Алмазы — 4 небольших песчинки, я больше боялся, что они у меня выпрыгнут на ухабах из ладони, чем испытывал к ним интерес. Рассказали все свои нехитрые секреты, как надо вывозить из района добычи драгметаллы и диаманты. Диаманты (алмазы) — за губу, Антонио отвернул губищу и потыкал пальцем в десну — сюда.

Гуардиас никогда не найдут, за губой не смотрят. Золото мелкими порциями по нычкам в машине и карманах. Самое опасное, если найдут «песо» — электронные весы, тогда точно будут шмонать, пока все не выпотрошат. Поэтому весы маскируют под магнитолой. Золото не похоже на песок — некрупные слипшиеся комочки, как вылущенные из глины. В пакетике, что мне показали около 60 грамм. У каждой касы по пути мы останавливались, пока не нашли еще ящик холодного полара.

Антонио приценивался к каждой херне, что продавали вдоль дороги. Пацан-индеец стоял под деревом возле болтающейся на шестике лопаткой свежего мяса, видно остальное уже продал.

«Че за мясо?»

«Олень».

«Не верю — покажь копыто».

Точно, пацан слазил куда-то в куст — притащил копытце. Мясо Антонио покупать не стал, хотел ляжку, а на лопатке нечего есть. Поехали дальше. Прямо у горы Дьябло оказалось кафе. Там заправлял их хорошо знакомый барыга, который видно был связан с местными старателями.

Заказав еще полара, чтоб не бегать в машину, Франсиско затребовал мяса. Блюдо с горячим мясом и юккой было немедленно принесено. Пока сидели и ели мясо — нежная говядина местных маленьких коров, послали хозяина за образцами местной руды, что копают возле горы Дьябло. Это — черные тяжелые камешки. Я бы сказал, титан какой то, но Антонио говорит ла-плата — серебро. Ну может и серебро — им виднее. Покупать руду не стали, взяли образец на анализ. Может просто вые***лись перед радушным хозяином.

Отдых и рыбалка в месте, где копошатся минерос, могли не задаться. Видя такой расклад, я решил ехать с Антонио и франсиско до Кайкары. Там мы и оказались не позднее, чем через полчаса. Дом, где жил Антонио с синьорой Виолеттой, оказался на окраине, неподалеку от поворота на Сьюдад-Боливар. Синьора Виолетта была не жена, а что-то гораздо более страшное, когда я спросил, кто она, Антонио расширил глаза и приложил палец к губам.

У Виолетты, которая оказалась кривоногой страшненькой толстушкой лет 35, были двое маленьких детей — мальчишка лет семи, довольно самостоятельный, и девочка 4–5 лет. Может были и еще дети, но они не вышли нам навстречу, или отсутствовали. Видимо у венесуэльцев широко распространена традиция иметь запасных жен в городах, где они часто бывают по делам. На прощание мы выпили еще по бутылке полара, обменялись адресами и телефонами.

Еще оставался час до темноты, но я думал, что усну после ящика освежающего полара на троих, поэтому поехал искать гостиницу. Минутах в 5 езды нашел отель очень экзотического вида — La Churuata del Panare. Там и остановился, однако после душа и пятиминутного отдыха, как ни странно, усталость прошла (может благодаря съеденному мясу) и я оправился побродить, нашел кафешку, где меня накормили ужином и показали пальцем, в каких направлениях чего искать.

Диамант — алмаз — символ Кайкары. В городе живут, кроме рыбаков и военных, много полулегальных старателей, все-таки это вроде столицы довольно обширного региона, где больше нет других больших городов. Помимо исследования пищевой ценности местных фруктов, разведал находящийся рядом с моей гостиницей автобусный терминал, посмотрел, как мучаются желающие уехать из Кайкары местные жители. На билеты надо записываться с утра пораньше, когда касса открывается, за билетами приходить к 16.00, а отъезд в 18.00.

Желающих больше, чем билетов. Возле терминала была приятная встреча со старым знакомым — минеро Антонио пришел ремонтировать кариес в зубе. У него были прикольные зубы — все передние нижние и верхние подсверлены и в дырки вставлены золотые пломбы. Это видно старательский шик. Я ему предлагал вставить диаманты — смеется, «но — оро», золота хватит. Из примечательных местных фруктов попробовал экзофрукт — растет как томат, на вкус, как крыжовник (местного названия не знаю, недавно прорастили дома в горшках семена и собираемся вырастить саженцы на балконе).

Шоколадный фрукт, кажется венесуэльцы называют его сапот или сапоте. Очень сладкий, выедать из жесткой кожуры надо ложечкой. Питательный, организм выдержал без последствий. Косточка здоровенная, имеет привкус горького миндаля. Дерево, на котором он растет — путерия или мармеладное дерево (соответственно по русски правильней будет мармеладный фрукт), но у меня был с красновато-коричневой мякотью, сладкий как шоколадная паста.

В лесу на второй день путешествия на север от Пуэрто-Аякучо пытался сбить палкой его дикий аналог в лесу — вот фотографии, как он растет на дереве.

В википедии по поиску «мармеладный плод». У валявшихся на земле погрызенных зверьками плодов была желтая мякоть, т. е. они бывают нескольких разновидностей, внешне — одни круглые, другие — продолговатые. Посетил Культурный центр. В нем оказалось из культурных ценностей 5–6 убогих реконструкций из железобетона с копиями петроглифов.

Солнышко, спиралька, человечек-как огуречик. У служащего я спросил: «Неужели это все культурные памятники, созданные предками панаре?» Он шмыгнул носом и развел руками. В парке у действующего собора я опять встретил Антонио.

Кайкара — очень маленький город, не захочешь, а каждый день встретишь знакомых. Панаре — лесные хоббиты сидели на улицах, как цыгане в российской провинции.

К отъезду на велике в северном направлении подготовился заранее. Но на первую чолану в 5 часов не рвался.

Спокойно проснулся, собрал манатки, привязал к велику. Вышел из номера, дружески простился со сторожем на воротах. Куда теперь? Перечислил ему свои прежние пункты — П-А, Лос-Пихигуаос, Кайкара… Теперь Кабрута, эстадо Гуарико. Выезжая, под деревом на тротуаре увидел огромный розовый плод манго. Кажется спелый. Принял это как добрый знак для начала нового этапа пути. Трогать его не стал. У причала чоланы подъехал к двум военным — «гуардиас» — представился, спросил когда отправление чоланы, сказали в 7 часов.

Поговорили несколько минут, осмотрели мой героический бисиклет. Заинтересовались фонариком на руле и луком. На мои слова «арко» удивленно вытаращили глаза. Я добавил слово «спорт» — сразу успокоились, закивали. Когда тема иссякла, отошел ждать под пальму на берегу. Время на часах 6.30. Подъехали 3 легковых автомашины с семьями венесуэльцев. Милитаресы проверяли документы и записывали что-то в журнал. Меня не проверяли и не записывали.

Еще два грузовика подъехали, один груженый газировкой, второй — полупустой, видимо возвращался домой, загрузив что подвернулось. Пассажирами у него в кабине сидели молодой парень и чика очень смешливая, у нее все время вываливалось что-нибудь через окно. Пришла индеанка страшная из племени панаре с дочуркой, с корзинками убогими и бусиками, браслетиками на продажу. Одеты в мешковатые платьица. Посмотрел их товар — полное говно — лесные бобы и орешки на веревочке, перемежающиеся рыбьими позвонками.

Как медальон болтается свиной грязный зуб. По испански ни в зуб ногой. Знает только слово «хомбре» — видимо имела ввиду мужской. Дал ей 5 боливаров, чтобы она отвалила со своим товаром. Она ушла — поперлась к машинам предлагать свои сувениры. Все посылали подальше. Чолана долго причаливала, с нее съехало пара легковых и три грузовика. Простые пешики иногда нанимали лодку с мотором и оправлялись партиями через Ориноко.

Я уже подумал, не сходить ли мне туда с великом. Но вот первая чолана подвинулась, причалила вторая, и мы начали грузиться. Пешеходы и я заняли скамейку у борта. Появились матросы чоланы. Мы потрепались, вкратце обсудили мое путешествие, в маленькой Кайкаре уже половина населения видимо знала о безумном русском туристе, который приехал на велосипеде из П-А. Подошел водитель грузовика посмотреть на мой героический велик. Спросил куда еду дальше. Я сказал «дирексьон — Маракай».

Он перечислил промежуточные населенные пункты — Санта-Рита, Лас-Мерседес, Чагуарамос, Эль-Сомбреро, Сан-Хуан. Я подтвердил: «Си!». Он говорит — Я еду в Маракай, полезай в кузов, довезу. Отвечаю: «Но. Дестина еста виа!» Понял, пожелал удачи. Чолана плывет через Ориноко долго — с полчаса не меньше. Объезжает 3 больших острова и уж потом причаливает в Кабруте. Денег за переправу у меня никто не спрашивал.

Выйдя на берег, я снова прыгнул в седло и поехал наугад по дорожке, которая шла через Кабруту на восток, а затем поворачивала на север. В конце Кабруты был довольно крутой подъем, который я преодолел пешком. За подъемом кончались жилые строения и дорога очень скверного качества пошла по безлюдной местности среди высохших речек и степных ландшафтов — льянос. Как всегда за городом находилась вонючая свалка, на кучах мусора сидели черные грифы.

Карта северного участка пути:

Примерно через 10 — 12 км после Кабруты дорога шла через мостик, по сторонам раскинулась тихая широкая река или заводь. Вокруг летали бакланы и зимородки, по воде расходились круги от гуляющей рыбы. Спустившись к реке и спрятавшись за кустики от дороги, я расположился в тени дерева у воды, достал свой спиннинг и прицепив на крючок комок булочки, как учили пацаны в П-А, закинул под бережок. Почти сразу поклевка и поймана симпатичная рыбка с павлиньим глазком у хвоста.

Сделал куканчик из лески, пустил рыбешку плавать, сам меняю свежую наживку. Пока несколько секунд моя рыба сидела на кукане, что-то заплескалось рядом, я и оглянуться не успел, как какие-то твари, сверкая красными брюшками, разорвали мою рыбу в мелкие куски и сожрали, перекусив в 4-х местах леску на кукане. Следующую пойманную рыбешку я уже опустил в котелок с водой, не рискуя пускать ее в эти опасные воды. Передернувшись подумал, как еще меня угораздило не искупаться перед рыбалкой.

Обратил внимание, что при похлопывании по воде, рыба не пугается, а наоборот подходит совсем близко к берегу и начинает кровожадно кружить вокруг. Теперь решил не мучиться с хлебным мякишем, а насаживать кусочки рыбьего мяса на крючок. Первый заброс — Мгновенный рывок, подсечка — пусто — кевларовый поводок откушен. Без поводка крючок откусили также мгновенно. Поковырялся — нашел кусок нихромовой струны. Сделал поводок, подвесил крючок — № 10.

Наживка кусочек рыбки — заброс — есть зубастая рыбка больше ладони — как крупная плотва только с большим ртом и острыми зубками. Следущей попалась уже настоящая пиранья — краснобрюхая карибе. Небольшая, но толстенькая рыбка с бульдожей выдвинутой челюстью и треугольными бритвоподобными зубами. Поигрался и сфоткал ее. Совал в пасть веточки и листики — рубит все, что угодно без всяких усилий. Наживку — довольно плотное рыбье мясо превращает в мелкий фарш — просто в брызги.

Рыбачил так еще минут 10 — котелок набил хищниками двух этих видов под завязку. Лов потерял смысл, стал готовить ушицу. На вкус карибе понравилась больше других местных рыб. У нее нежное жирное мясо на толстой тушке. Чешуя практически отсутствует — как у молодого линька. Кишок немного, головка высасывается — в ней вкусный мозговой бульон. Опасные острые нижние челюсти надо осторожно удалить перед съедением рыбы. Я несколько таких челюстей положил на листочек сушиться, но забыл забрать эти сувениры, когда уезжал.

Плескалась в водоеме и более крупная рыба. Под кустиками у берега иногда были слышны мощные всплески. Предположительно это была пайяра — она кормится пираньями. А может это охотился кайман. Хрен знает, блеснить я не стал, ибо рыбу ловить решил только для пропитания. Ну поймаю крупного хищника, что делать — отпускать? Сожрать больше, чем уже у меня было рыбы я не мог. Ну так и пусть резвиться себе. Наслаждался наваристой ухой, буйством жизни в кишащем рыбой водоеме, криками птиц, запахом мяты, которой поросли берега.

До поездки я не знал о существовании пресноводных летающих рыб. Оказывается такие есть — принадлежат к семейству клинобрюхих — это летающие пресноводные рыбы, распространенные в Южной Америке от Панамы до Ла-Платы. Все клинобрюхие рыбы живут у поверхности, питаясь в основном насекомыми. Они способны выпрыгивать из воды и пролетать над поверхностью до 3 и даже до 5 м, быстро и часто, с жужжанием, взмахивая грудными плавниками. Видел их отдыхая у реки в Амазонасе.

Поначалу показалось, что это какая-то ящерица. Приглядевшись, разглядел небольшую блестящую рыбку, которая с огромной скоростью пронеслась над самой поверхностью воды, касаясь ее клинообразным брюшком.

Заночевал я немного не доехав до Санта-Риты, прямо у шоссе спрятавшись за небольшими кустиками. Гамак привязал у изгороди из палок и колючей проволоки, между небольшими деревцами. Тент от дождя был наготове подвешен со стороны ног.

Ночью слегка закапало с неба, я проснулся и быстренько прикрылся тентом. Через полчаса дождик, так и не став сильным, прекратился и вышла луна. Утром двинул дальше, потертый плакат сообщил, что я въезжаю в национальный парк Агуарико. Все вещи ночью были укрыты дождевиками, все сухое. По утреннему холодку въехал в Санта-Риту, съел там пирожок с мясом и сразу в дорогу. Около 14.00 несколько раз начинался дождь, наконец влупил ливень, загнавший меня под дерево. Два с половиной часа переждал, и снова в путь.

Навстречу — стада, озера с белыми цаплями, розовыми колпицами и ибисами. Санта-Рита полностью называется Санта-Рита де Манапире, Манапире — это большая рыбная река. На карте река Манапире изображена совершенно неправильно. Санта-Рита размещена прямо на ее берегу, речка делает в этом месте колено с востока на запад. В С-Р продают вкусную рыбу паку, которая ловится в Манапире. Штат Гуарико навевал на меня тоску высохшими руслами речек.

Похоже посерьезному начинался сухой сезон. Жара изрядная, дожди все реже и все слабее. Через 15 км от Санта-Рита дорога пошла по живописному региону, который удивительно напоминал Шир из «Властелина колец» — зеленые травяные холмы, овраги и перелески. Вода стоячая, только в одном месте встретился ручеек, в котором не без опаски набрал воды. Обеззаразил по обычной схеме — марганцовка, через час — лимонная кислота и ром. Отремонтированная дорога после Санта-Риты иногда становилась зубодробильной — из-за губчатого асфальта, размываемого дождями.

Стали встречаться стайки по 4–7 голов зеленых попугаев. На асфальте каракара клевала труп кустарниковой собаки — широколапой и коренастой, как барсук. Когда стало темнеть Остановился под большим деревом со светлой гладкой корой — такие стали встречаться только в засушливом штате Гуарико. На закате вдоль ограды тянули голуби. Здесь их встречалось не менее четырех видов — симпатичные маленькие горлицы, и более многочисленные серые голуби с трапецевидным узким хвостом.

Они все летели и летели над головой стайками по 3–5 штук. Можно было стрелять мелкой дробью в угон. Здесь их видимо за дичь не считают. Много турпиалов разных пород — желтых, красных и траурных — черных как уголь. Вдоль дороги пастухи гнали зебувидный скот. В Гуарико на деревьях и столбах близ населенных пунктов и ферм были развешены листовки с объявлениями о розыске беглого преступника. Тот выглядел, как убийца на диком западе — в ковбойской шляпе со страшной рожей.

Напечатано на синих листочках типографским способом, портрет — не фото, а рисунок от руки. Немного не доезжая до Ла Мерседес, пропуская стадо коров, остановился рядом с мной большой белый форд-пикап с кузовом — одна из самых часто встречающихся в Гуарико машин. Поговорил с водителем, который вез свою семью (жена и дочка 17 лет) к бабушке В Ла-Мерседес из Санта-Риты, они пригласили меня с собой. Велик закинул в кузов, меня посадили сзади вместе с «мамкой».

Пока ехали, выпытывали из меня про Россию, про мою поездку по страшным местам. Создалось впечатление, что змей, пираний, зверей и преступников простые провинциальные венесуэльцы боятся больше, чем я на два порядка. То, что я считал интересной экзотикой, приводило их в ужас. Уже проезжая по Ла-Мерседес, они с восторгом показывали мне живых «индиос» — грязных диковато-бомжеватых индейцев из лесов или саванн, которые наподобие российских цыган расположились лагерем у своих убогих шалашей на окраинах городских улиц.

Лас Мерседес:

Кое-где под деревьями или прямо между вкопанными у обочины столбами, болтались гамаки с отдыхающими «индиос», а их дети в набедренных повязках и замызганных футболках охотились с рогатками на берегу вонючей городской речушки на мелких ящериц и лягушек. Пиароа и екуана в Амазонасе выглядели гораздо более цивилизованными и даже красивыми. Особенно симпатичны молодые екуана — у них греческие прямые носики и стройные фигуры.

Ла Мерседес был самым северным городом в Венесуэле, где я еще встречал настоящих индейцев. Причина в различиях в поведении и впечатлениях от представителей разных племен кроется в их действительных этнических различиях: екуана и пиароа — из прославленных в истории воинов, считались опасными и независимыми племенами, при этом не попали в число «диких» и «неконтактных», потому что всегда участвовали, по крайней мере, в межплеменном обмене товарами.

Помимо прочих продуктов земледелия, екуана (макиритаре) еще в древние времена поставляли соседям выращиваемые ими заготовки для стрел, духовых трубок (сарбаканов), пиароа — яд кураре и галлюциногены. На раннем этапе «окультуривания» сохранится им помогло негативное отношение к миссионерам. Мирные лесные пигмеи — панаре никогда ни с кем не воевали. Для них и похожих на них племен более характерна самоизоляция, они сильно пострадали при первых контактах с цивилизацией от т. н. культурного шока, связанного с идиотской миссионерской пропагандой.

От полной потери земель их спасло только то, что их труднодоступные леса никому до последнего времени не были нужны. Места в современной экономической жизни Венесуэлы им нет, поэтому они бродят по городам и поселкам как цыгане в Европе, пытаясь продать свои никчемные сувениры. Пиароа и екуана вполне вписались в экономику, благодаря традиционно практикуемому земледелию, а в настоящее время и скотоводству. Я простился со своими попутчиками недалеко от центральной площади, где праздно проводили время местные пенсионеры. Купил небольшую длинную папайю в овощном ларьке и сразу отправился вон из города на север.

Теги: Велотуры