Если звезды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно. Если на всем белом свете идет дождь, это тоже не просто так.
Самая лучшая профессия в России — это профессия метеоролога. Ну, а что, можно с совершенно незамутненной угрызениями совестью писать каждый день: «Переменная облачность, усиление ветра, возможен снег, возможен дождь». Эта формула одинаково беспроигрышно работает как для июня, так и для января. Потому как что июньский снег, что январский дождь — для нас давно уже в порядке вещей.
Тут же все не так. То ли погода европейская нрава более предсказуемого, то ли связь с космосом у местных гидрометов налажена понадежней — но если тебе пообещали, что в 14.00 случится дождь — он случится. В четырнадцать нуль-нуль. Поэтому тем утром, о котором я сейчас веду свой рассказ, надежды на то, что обещанный дождь не случится, у меня не было никакой.
Дождь стучал каплями по лобовому стеклу всю дорогу до Байё. Окрестный пейзаж, укутанный белесо-серой туманной дымкой, сливался в одно сплошное водяное марево, и когда перед нами вдруг возник старинный Байё — у меня возникло полное ощущение, что мы, как Алиса, провалились в ту самую кроличью нору, которая неизвестно куда ведет. Возник внезапно, без объявления войны — без предшествующих в подобных случаях новостроек и убого-одноликих окраинных районов, придорожных кафе и заправочных станций. А может, все это и было, да просто я уже не помню, засосало обратно в кроличью нору… Человеческая память — она же штука странная и крайне избирательная.
А дождь все лил и лил. Предновогодний дождь, в день 30 декабря, когда я развернула свой самый главный новогодний подарок.
В Байё, крошечном нормандском городке, живет от силы пятнадцать тысяч человек. Но в этот пасмурный день аборигены предпочитали отсиживаться дома, деликатно оставив меня один на один с моим новым сокровищем. Я жуть как люблю эти крошечные провинциальные европейские городки. Городки на один укус, где все сразу и напоказ, и не надо долго плутать по людным и шумным улицам в поисках истории — История тут сама тебя найдет. Возьмет доверительно за пуговку, и начнет вещать.
А тут все сложилось один к одному, еще и дождь идет. В дождь очень хорошо слушать всякие интересные истории, а вот гулять, конечно, не очень. Поэтому я изначально настроилась на историю. Ведь все понаехавшие в Байё бегут первым делом к ковру.
Ковер этот, конечно, штука весьма уникальная. Во-первых, потому что он аж одиннадцатого века родом… Вон знаменитая «Дама с единорогом» из парижского музея Клюни, оберегаемая как зеница ока — конец пятнадцатого, а тут еще на четыре столетия античней. А во-вторых — потому что это крайне любопытный образец политической пропаганды.
Еще дома, путешествуя по Интернету, я обнаружила на одной из фотографий Байе потрясающий пейзаж со старинной водяной мельницей. Картинка была очаровательна — узенькая речушка, зажатая в тиски серокаменных набережных, живописные рустикальные домишки и потемневшее от времени колесо старинной мельницы. Она засела в голове похуже самых навязчивых мотивов Кати Лель. Я переживала — потому что ковер ковром, а свою мельницу я должна была найти! А дождь все шел и шел не переставая…
Мы припарковались на маленькой парковке перед зданием мэрии, вооружились зонтом и двинули было туда, куда велел указатель. Но не тут-то было. Потому что буквально через несколько метров я ее и увидела. Мою мельницу. Старое деревянное колесо над несущейся шумным потоком узенькой речушкой. И очаровательные каменные домики вокруг. Пришлось неимоверным усилием воли оттащить себя за шкирку от этого идиллического пейзажа, потому что, как рассудили мы — режим работы музея в предпраздничные декабрьские дни может отличаться непредсказуемостью, а мельница отсюда точно никуда не денется. Поэтому сначала все-таки ковер.
Несколько самых общих слов о том, что ж это за ковер такой хваленый. Википедия его почему-то упорно называет «гобеленом из Байё», хотя сама же в своей собственной статье себе и противоречит. Это действительно никакой не гобелен, да и ковром даже его можно назвать очень условно. Но надо же как-то называть, так что пусть будет ковер. На деле же это просто льняное полотно с вышивкой — именно вышивкой, такой немножко наивной, простенькой, как девочки вышивают в школе на уроках труда. Фотке моей не верьте — это фотография сувенирной копии из магазина при музее.
Ковер этот 68 метров длиной — представляете себе? — и шириной около метра. Чтоб составить себе хоть какое-то представление, что же это такое, я призываю вам на помощь Интернет, потому что в самом музее фотографировать нельзя. В зале кромешная темнота, тускло подсвечено лишь само полотно. Такие предосторожности, очевидно, не просто так — ковру этому почти что тысяча лет, нехорошо было бы, чтоб совсем уж развалился.
Появилось на свет это произведение вскорости после одного события 1066 года, в корне перекроившего европейскую историю — нормандского завоевания Англии. Изначально принято было считать, что ковер-де соткан ручками королевы Матильды, супружницы того самого завоевателя Англии Вильгельма, и ее придворных ткачих. Но в двадцатом веке преобладающей стала теория о том, что ковер все-таки заказал сводный брат Вильгельма епископ Одо. Но кто бы ни был инициатором идеи — как вы понимаете, основной целью создания столь масштабного по меркам середины 11 века произведения была исключительно политическая пропаганда. Ну, страна же должна знать в лицо своих героев…
Байё только по нашим с вами меркам городочек-крошка, а в 11 веке тут была столица нормандского герцогства. Это уже потом Вильгельм перенес ее в соседний Кан. Хотя Вильгельма правильней называть все-таки Гийомом, мама с папой его так назвали, а все остальное — это уже на совести транслитерации. Но цирк двор уехал, а ковер так и остался в соборе Байё, и служители раз в год вывешивали его на всеобщее обозрение. Потом интерес как к ковру, так и к событиям, на нем изображенным, начал стремительно падать — время-то шло, в жизни уже произошло много чего другого, и вспоминать о том, что было несколько столетий назад, стало уже не так неинтересно.
Ковер свернули кучкой и положили на полку, где он и пролежал до 18 века. И пролежал бы и дольше, если бы в документах нормандского префекта Николя-Жозефа Фолькота не обнаружились странные рисунки. На этих рисунках неизвестный художник запечатлел сцены, изображенные на старинном ковре из Байё — но об этом тогда еще никто не знал. До правды докопался монах-бенедиктинец и по совместительству ученый-филолог и историк Бернар де Монфокон.
На этом я пока что заканчиваю рассказывать историю ковра, но обещаю вам вернуться к ней немножко попозже — повод еще раз вспомнить о достопримечательности всея Байе у нас еще будет, а пока что давайте пройдемся еще немного по городу, пока не начало темнеть.
Декабрьские дни коротки, как выстрел, не успеешь моргнуть — а на тебя уже наваливаются синие сумерки. А сегодня еще и этот дождь, окутавший все вокруг белесой туманной пеленой. На фотографиях в Интернете я видела совсем не такой Байё — с веселенькой геранью на окнах и буйной зеленью склонившихся к реке плакучих ив. Такой типичный до оскомины портрет пряничного средневекового городка. И тут же во мне шевельнулось понимание, что таким, как мне посчастливилось его увидеть, Байё мне нравится куда больше.
И мне даже нравится уже этот непрекращающийся дождь, который разогнал по домам всех туристов, оставив меня с ним один на один. Дождь, который покрыл блестящим лаком старинные, темные от времени камни маленьких домишек вдоль реки Ор, а саму тихую речку, зажатую в тиски серых набережных и тяжелых горбатых мостиков, превратил в шумный бурлящий поток.
Моя душенька была счастлива — я получила свои мельницы, да еще и в таком сказочном антураже, о чем еще мечтать! Теперь можно было и в собор сходить наконец, что собор тут очень зачетный я себе отметила еще когда мы к ковру бежали. Тот самый, в котором ковер и прятали.
Снаружи ничто не предвещало — но внутри собор оказался похож на рождественскую иллюминацию. Переливающаяся всеми цветами радуги подсветка придавала каменному чреву этого готического гиганта такой нереально-невсамделишный вид, что я просто обалдела. В эту сказочную рождественскую пору, видимо, даже собору захотелось почувствовать себя замком Спящей Красавицы.
Погуляв по залитым неоновым светом нефам, я обнаружила за хорами маленькую дверь и крутую лесенку вниз. Там спряталась крошечная крипта — все, что осталось от первоначальной постройки, романского собора начала 11 века. Комнатка-пещера оказалась практически пуста, единственное интересное, что там есть — это любопытные своей простотой и детской наивностью средневековые фрески.
Но сюрпризы, которые нам приготовил Байе, как оказалось, еще не закончились. На входной двери висело объявление о том, что в эти рождественские вечера каждый день, начиная с 18.00, в соборе проводится световое шоу. Тематика — разумеется, Гийом Завоеватель и его поход. На часах было только начало пятого, значит, нужно было где-то погулять еще полтора часа. Не могли ж мы уехать просто так!
Пошли гулять. Вечереющий город расцветал огнями. Дошли до центральной шоппинговой улицы Сен-Жан, сверкающей рождественскими гирляндами и витринами. Тут было довольно многолюдно — дождь же шоппингу не помеха, да и чем еще себя занять, если льет целый день.
Вернувшись к шести часам к собору, мы обнаружили внушительную очередь перед входом. Вот так-то, любители прекрасного, оказываются, подтянулись заранее. В итоге в первую партию мы не попали, пришлось проторчать полчаса перед входом в собор в ожидании следующего сеанса. К счастью, холодно не было совершенно — только мокро, но с этим мы уже как-то смирились за целый день болтания по городу.
Я уже говорила, что к ковру из Байё мы еще вернемся — световое шоу в соборе, разумеется, было посвящено ему. Центральный неф собора превратили в импровизированный кинотеатр. Единственный косяк для иноязычных туристов — звуковое сопровождение, естественно, на французском языке. Но даже если случилось так, что вы совершенно не в курсе всей этой истории — вы получите удовольствие уже только от видеоряда.
А пока под готическими сводами мелькают, сменяя друг друга, сценки-эпизоды, изображенные на ковре, я вам расскажу еще немножко про него. Битва при Гастингсе — ключевой эпизод нормандского вторжения в Англию, разумеется, круто изменила весь ход европейской истории, моментально сделав нормандского герцога Гийома одной из самых знаковых фигур. И первым, кто обратил на него свой взор, был Наполеон Бонапарт. Потому как буйный корсиканец тоже спал и видел, как бы заграбастать острова себе. Говорят, Наполеон частенько в задумчивости медитировал перед полотном — вызывая дух своего давно ушедшего предка, не иначе. Но в этот раз судьба сыграла на стороне Британии — ничем хорошим для Наполеона это, к счастью, не закончилось.
Но любителей чертовщинки хватало и в двадцатом веке. Еще один европейский лидер с острой манией величия отличался страстью к оккультизму — Адольф Гитлер. Его ищейки из «Аненербе» рыли носом землю Старого Света в поисках вещей, обладающих, по их мнению, магической силой или особым смыслом. В свое время им в руки попали «Копье судьбы» и единственная сохранившаяся античная копия трактата Тацита «Германия» — из которого, собственно, нацисты и высосали свою идеологию о превосходстве арийской расы над всеми остальными.
И совсем скоро в поле зрения нацистов попал и ковер из Байё. Произведение искусства, иллюстрирующее боевые успехи нормандцев, идеально вписалось в общую канву нацистской расовой теории — вы же помните, «характер нордический, выдержанный»… Франция уже была оккупирована, и единственное, что смогли сделать местные власти — это уговорить нацистов, если уж им так нужен этот ковер, то хотя бы перевезти его подальше от линии фронта.
Нелишняя предосторожность, учитывая судьбу многих городов Нормандии и Бретани. Но так уж распорядилась судьба, что, в отличие от соседнего Кана, практически полностью уничтоженного бомбардировками союзников, Байё остался цел и невредим. 7 июня 1944 года, на следующий день после высадки союзников на пляже Нормандии, Байё первым из всех французских городов был освобожден от нацистов. А на британском мемориальном кладбище теперь есть памятная плита с надписью, что те, кто в 1066 году был покорен Гийомом Завоевателем, сейчас пришли, чтоб освободить Родину своих завоевателей. Вот такая вот любопытная штука — жизнь.
Когда мы вышли из собора, дождь, не унимавшийся целый день, наконец-то прекратился, подарив нам тихий, сияющий огнями вечер. И я вспомнила, как в детстве все мы играли в секретики. Цветной фантик от жвачки, или разноцветные стеклышки, или большая блестящая бусина — вы помните эти сокровища? Мы копали в палисаднике ямку поукромней и делали там тайник для всего этого богатства. И конечно, не могли удержаться от того, чтоб не раскапывать его по пятнадцать раз на дню, чтоб полюбоваться на свои копи царя Соломона.
Это очень здорово, если, несмотря на все перипетии, мы все еще сохраняем в своей душе это детское умение искренне радоваться и удивляться. Для меня таким новым секретиком стал этот сказочный предновогодний Байё, с блестящими от дождя бусинами старинных домов, вздувшейся тонкой веной от дождя речкой, таинственными сиреневыми сумерками, где невозможно отделить явь от вымысла и фантастическое световое шоу под гулкими сводами готического собора.
Наверное, кому-то из вас может сейчас показаться, что слишком много восторгов по поводу такого крошечного городка сейчас прозвучало. Тут, возможно, в чем-то вы и правы — но любовь она штука такая, она или есть, или ее нет. И уж тем более она не разбирается, за что. В Байё я, скорее всего, уже больше никогда не вернусь — он не из тех мест, куда нужно возвращаться раз за разом. А может, просто потому, что я хочу сохранить его для себя таким, каким увидела в этот дождливый декабрьский день.
