В городе Ульме много воды, не смотря на то, что Дунай здесь зеленый и маленький, а не голубой и большой. Впрочем, утром он иной, чем вечером, и до того, как вы к нему прикоснулись, иной, чем после (привет тебе, Гераклит, побратим и союзник всех безответственных и не верящих в карму. Ну и ты, Ремарк, заходи:)).
В Город Ульм отправляются когда отражение в зеркале стало отводить глаза, или когда нужно разглядеть того, кто рядом. Можно вернуться в мире с самим собой. Можно вернуться вдвоем. Можно вернуться в одиночестве. Это — город понимания. Точнее так: ничто здесь не мешает понимать.
Город Ульм довольно велик и запутан на картах, но крохотен, если ходить пешком. Особенно ночью, и в некоторых местах — наощупь. Нет нигде таких стен, как в Ульме: от того, что происходит под пальцами, когда ведешь ими по щербатой, влажной, прохладной стене, стараясь ступать бесшумно, почему-то сжимается горло и дышится через раз.
В Городе Ульме под скорлупой фасадов — кое-где настолько прозрачной, что понятно: она здесь только из вежливости к приезжим чужакам — переулки и дворы, дворы, дворы, громоздящиеся один на другой, узкие, почти как щели и широкие, почти как лесные поляны.
Город Ульм ничего не объясняет и не выставляет на показ. Он не пытается понравится. Он иммунен к провинциальным недугам: ни вялотекущая сонливость, ни вирус дневной бестолковой суеты не затронули его, а вопрос мании величия ульмцы решили просто: вместо того, чтобы мучаться ею, построили самый большой в мире собор и с тех пор живут у его стен. И сверяют часы по колокольному звону. И это так естественно, что уже на второй день нет нужды смотреть на циферблат — просто помнишь, когда и сколько звонили в последний раз.
В Городе Ульме половина домов лохмата, а если дом оставляют умирать, то и зеленая его одежка умирает вместе с ним.
В Городе Ульме все ездят на велосипедах, а утки умеют, плывя наперегонки вниз по течению, разворачиваться на триста шестьдесят градусов вокруг своей оси. Или на сто восемьдесят, и плыть хвостом вперед с видом лихим и развеселым.
В Городе Ульме не стесняются смерти, ее не прячут за стенами, не выталкивают за пределы города. И в парке, самом обычном парке, справа от которого бормочет телевизорными голосами дом престарелых, а в центре шумят, визжат, попискивают детская площадка и собачий уголок, там, среди елей и лип — кресты и надгробья.
В Городе Ульме и его окрестностях кухня подчиняется одному нехитрому правилу: смешивать, смешивать, смешивать! И добавить сосиску. А сок всегда разбавляют минеральной водой.
В Городе Ульме лишь глубокой ночью закрывается лавочка с итальянским мороженым, самым вкусным мороженым в мире. А ранним утром — ровно напротив — открывается шоколадная лавка, аромат в которой таков, что каждый вдох там равен глотку горячего кецалкоатлевого напитка.
В Городе Ульме есть каштан, прикрывающий собой половину площади, и с наступелнием сумерек в кроне, среди цветущих белым свечей, загораются лампочки. Пока медленно темнеет, лампочки согревают цветы так, что их запах перебивает запах кофе, стоящий в любое другое время суток над площадью.
В Городе Ульме не перечесть мостов больших и малых, дождей холодных и теплых, туманов едва заметных и густых.
Город Ульм оказался отражением города-который-всегда-со-мной Гаммельна. Призраком. Городом, куда, кажется, ушли все эти странные дети. Бульк. Городом-водой.