Если вам доводилось бывать в парижском музее Орсэ то, возможно, вы вспомните сейчас серию из пяти картин, на которых изображен один и тот же сюжет — готический фасад кафедрального собора. Отличие у этих произведений только одно — светотень и цветовая гамма, и благодаря этому становится понятно, что художник стремился запечатлеть его в разное время суток и при разной погоде. Восхитительный готический фасад на этих полотнах — Руанский собор, а художник — конечно же, «мастер цветных пятен» Клод Моне. И на самом деле, картин в этом цикле не пять, а целых тридцать, только все они рассеяны по всему земному шарику — география у «Руанского собора» оказалась весьма впечатляющей, и не зря, потому что…
Когда-то несколько лет назад мне в руки попалась книжонка британца Стефана Кларка под названием «Мы любим ненавидеть друг друга». Возможно, кто-то из вас ее тоже читал, тем более что данный автор одним опусом по этой тематике не ограничился. Помню, тогда я ее прочитала, плюнула и, грешным делом, пожалуй, первый раз в моей жизни возникло у меня непреодолимое желание пойти и снести эту книжонку до ближайшей помойки. Хотя допускаю, что истинным ценителям британского снобизма должно понравиться… Не сочтите не дай бог за рекламу творчества господина Кларка, книженцию эту сомнительную я тут вспомнила исключительно в контексте истории города, о котором сейчас хочу вам рассказать. Об отношениях между французами и англичанами можно полемизировать сколь угодно долго, но факт остается фактом — причины знаменитой неприязни лежат в тесных отношениях, которые связывали эти две страны раньше. Слишком тесных отношениях, я бы сказала.
Да и это я, собственно, вот к чему веду… Это сейчас для нас с вами Руан — это центральная Франция, центральней некуда… От Парижа до Руана — каких-то сто с небольшим километров всего, в нашем веке, да еще и при уровне развития нынешних технологий — ну просто раз доплюнуть. Допускаю, что в Средневековье расстояние в сто верст еще не было таким уж плевым делом — до TGV французы все-таки додумались значительно позже — но все равно, это совсем недалеко. Да и к тому же, сто километров — это до Руана, который в те давние времена был столицей норманнских владений, а вообще-то их граница проходила где-то примерно в районе нынешнего Живерни. То есть вы прекрасно понимаете, как французскому «суверену» неспокойно спалось в его сыром и неблагоустроенном Париже. Тем более что тогдашняя Франция полностью оправдывала свое название — «Иль де Франс», маленький Иль, со всех сторон подпираемый соседями-вассалами, которые были и крупнее, и сильнее…
А норманны еще и нравом весьма свирепым отличались, говорят. Поэтому франкский король Карл Простоватый, хоть и имел такое весьма обидное для монарха прозвище, но быстро смекнул, что лучше с ними не связываться… Так язычник Хрольф Пешеход, перекрестившись и взяв себе более «французское» имя Роллон, получил себе изрядный кусок земли, названный Нормандией, титул графа Нормандского, и в качестве приятного бонуса — Гизелу, принцессу голубой крови и дочь Карла. Принцесса, я подозреваю, рыдала крокодильими слезами, равно как и девица византийская Анна, когда ее отправили замуж за дикого язычника… Но кто б ее тогда спрашивал.
Иными словами, новоиспеченный норманнский правитель несказанно сблизился с королевским домом Франции. Что совершенно не помешало ему, впрочем, уже очень скоро начать поглядывать за Ла-Манш… к тем самым, которые теперь так «любят ненавидеть». Конечно, так делали далеко не только одни норманны, но это к нашей истории пока что не относится.
А относится к ней то, что под самым носом у Парижа, по сути, образовался совершенно иной мир. Который, как ему и положено, развивался по своим собственным законам — что-то из своей культуры норманны притащили с собой со своей северной родины, что-то заимствовали из Франции, а что-то впоследствии и у Англии. Руан, такой близкий к Парижу — и такой на него не похожий. Город покосившегося средневекового фахверка и восхитительно-кружевной нормандской готики.
Я ехала в Руан как раз именно за этой фахверковой стариной, начитавшись в интернете, что именно в Нормандии и Эльзасе его больше всего. Но если в Страсбург и окрестности нужно планировать отдельную экспедицию, то тут все намного проще — Руан совсем под носом у Парижа.
Первые эмоции, которые вызывает старый город Руана — это восторг и умиление его покосившимся фахверковым разноцветием. И вообще мне кажется, что где бы что бы ни построили в этом «пряничном» стиле — это неизменно будет пользоваться популярностью. Фахверк или, как тут говорят, коломбаж — это как котики, очень миленько и всем нравится. Но вот только взгляд снова обретает способность фокусироваться на отдельных объектах — как накрывает чувство легкого диссонанса. Потому что то тут, то там среди этих старинных деревянных балок затесался современный и отнюдь не такой очаровательный бетон. К счастью, не очень многим городам Франции не повезло быть разрушенными во время Второй мировой войны — но, к сожалению, Руан был одним из них. Потому что, как вы понимаете — Нормандии и Бретани тогда, в 1944 году, досталось больше всего…
Центр города был бережно и старательно восстановлен, но в некоторых местах, где восстановление, видимо, уж было невозможно, появились эти современные бельма-заплатки. Но даже это совершенно не помешало Руану войти в топ-10 французских городов по количеству исторических памятников. В общем, шла я себе спокойненько по улочкам, восторгаясь этими кривенькими, местами сильно побитыми временем, но все еще держащимися молодцом деревянными балками, как случилось непредвиденное. То, что в корне изменило все мое восприятие этого города. Вот часто так бывает — едешь за одним, а получаешь совсем другое
.
Стройное, как молодой гусар, и прямое, как стрела здание церкви Сан-Маклу бодро выглядывало между повалившимися на бочок фахверковыми старикашками. Ясное дело, я тут же рванула туда. Потому что готику я люблю ну очень нежно. А выглядывающий в просвете улицы кудрявый шпиль и прочие пинакли красноречивей всех слов обещали всяческие неземные красоты.
Церковь Сан-Маклу была построена в 14–15 веках в «огненном» стиле пламенеющей готики — и фасад ее, прозрачный, невесомый, словно целиком вырезанный из слоновой кости, неуловимо напомнил мне фасад миланского Дуомо, с той только небольшой разницей, что там ее самый натуральный девятый вал, а здесь же — просто нежная ажурная пена.
Фасад сверкает просто ослепительной белоснежностью, и тут все просто, он совсем свеженький. Во время войны на эту церковь были сброшены две бомбы, и ее собирали по кусочкам и восстанавливали аж до 2014 года.
Обходя церковь по кругу, я наткнулась на восхитительные резные деревянные двери — судя по их виду, вот им-то точно повезло уцелеть в военной мясорубке. Роскошная резьба, живое, слегка потрепанное временем дерево, без всяких следов музейного лака — красота!
Интерьер, в отличие от экстерьера, не подвергся такой же полной и детальной реконструкции — то, что от него сохранилось, восстановили, но убранство и предметы мебели бесследно растворились во мраке времен и, видимо, частных коллекциях. Поэтому внутри скромненько.
У церкви Сан-Маклу есть еще один очень интересный сателлит. Это чумное кладбище Сан-Маклу. Во времена, когда оно появилось на свет — после первой ужасающей пандемии «черной смерти» в 1348 году — застройка города существенно отличалась от нынешней, поэтому сейчас его, запрятанного за более поздними постройками, найти довольно непросто. Если вы уже нашли роскошную деревянную дверь, о которой я только что писала, то вы на правильном пути. Еще немножко пройдите по улице Мартенвиль, но глядите в оба — слева будет неприметная подворотня. Вам туда. Поначалу можно и не заподозрить ничего такого — внутри площадь как площадь, обнесенная с четырех сторон старинным фахверком. Но стоит только приглядеться — и сразу становится не по себе. Декор-то тут, мягко скажем, мрачноват… Кости, черепа и все такое.
В 1348 году в Европу пришла бубонная чума. Это был уже не первый ее визит на европейский континент, но человечество уже успело забыть ужасы «юстиниановой» чумы восемью веками ранее. Причина, как и в первом случае, была точно такой же — резкое изменение климата, вызванное, вероятно, «ядерной зимой» — последствиями случившегося где-то в Индонезии катастрофического извержения вулкана. В первый раз чуму принесли в Европу крысы, этакое биологоческое оружие, затаившееся на кораблях с пшеницей из Египта. Сейчас же, как считают ученые, рассадник инфекции зародился где-то в пустыне Гоби. Жуткий мор, который выкосил почти половину населения тогдашней Европы, катастрофическим образом сказался и на экономической, и на духовной жизни общества, но сейчас речь не об этом.
Сначала тут было просто кладбище. И, видимо, с нагрузкой первой волны чумы оно справилось. Но когда зараза вернулась опять, двумя веками позднее — места банально перестало хватать. Поэтому было решено возвести крытые галереи для хранения костей. Этакий региональный вариант известных нам по северной Европе костниц. О том, что чумная палочка — это настоящая бактериологическая бомба, и она может сохранять жизнеспособность очень долго те, кто копошился тут в этих костях, к счастью, ничего не знали… Но три галереи — западная, северная и восточная — были построены. Южная появилась только в 1651 году, но не в качестве хранилища для останков, а как школа для мальчиков из бедных семей. Ничего себе соседство, а??? Как настоятелю прихода пришло в голову устроить школу для детей на чумном кладбище?
Школа и кладбище мирно соседствовали тут аж до 1779 года, когда парламент Нормандии принял решение о его упразднении. Галереи освободили от останков и передали под пансионат для девочек — еще одна не менее бредовая идея. К счастью, пробыл он там недолго… Наверное, немного нашлось родителей, желающих отдать свое чадо в подобное заведение. В 1940 году там поселилась Школа изящных искусств — ей-богу, чем дальше, тем круче! Осталось еще только роддом тут соорудить для полноты картины, и цикл реально замкнется. В общем, история этого оссуария — это самый натуральный пир во время чумы.
Жуткое место с мрачной атмосферой. Непроизвольно хотелось задержать дыхание, чтоб только не впускать в себя это «memento mori». Драпала я оттуда со всех ног. Можно сколь угодно долго говорить о том, что смерть — это естественный итог человеческой жизни, все мы смертны, и т. д., и т. п., но до тех пор, пока у меня еще есть время на этом свете, я хочу наслаждаться его радостями, а не думать о финале
.
Я вернулась обратно на площадь перед церковью Сан-Маклу и повернула направо, на симпатичную фахверковую улочку Дамьетт, в конце которой маячил еще один готический профиль. Это оказалось гигантская церковь аббатства Сен-Уэн, мрачная и брутальная, потому что бомбы Второй мировой ее, к счастью, обошли стороной, и чистить еее тоже никто отродясь не чистил. Поэтому вся многовековая история древнего аббатства прямо-таки вросла, вгрызлась в ее мощные каменные стены.
Аббатство Сен-Уэн появилось тут еще в шестом веке — тогда же, когда Юстиниан стоил в Константинополе свою Святую Софию. Сложно сказать, было ли оно столь же впечатляющим по своему архитектурному облику — потому что в 841 году на эти земли пришли злобные норманны и, в отличие от османов, камня на камне от аббатства не оставили. Правда, очень скоро норманны перекрестились и с тем же рвением, что когда-то сносили церкви, принялись их отстраивать заново. Уже в начале одиннадцатого века аббатство было полностью восстановлено во всем своем великолепии, и в последующие века разжилось множеством святых реликвий и прочих бенефиций, которые ему наперебой жаловали сильные мира сего по обе стороны Ла Манша.
В смутную годину революции грандиозной церкви повезло избежать расправы воинствующих безбожников, хотя все остальные постройки были порушены. Но только вот ее религиозная карьера на этом закончилась. Сейчас в ее гигантских прозрачных объемах устраивают всякие разные экспозиции, и мы как раз попали на такую «выставку достижений народного хозяйства». Не скажу, что тут было что-то необыкновенно интересное, но отдельные стенды поразглядывать мне было любопытно. Особенно тот, где объясняли и демонстрировали процесс изготовления витражей.
Из моей головы совершенно выветрились технологические нюансы процесса, запомнила только, что по такой же технологии выполнялись работы и по реставрации тутошних витражей. А они, между прочим, оригинальные, выполненные в 14–15 веках. И их тут множество. Многоярусные ленты витражей прорезают стены нефа так, что он выглядит светлым и прозрачным, как сосновый бор в солнечную погоду. Ей-богу, архитектура тут куда интересней, чем все экспозиции — высоченные светлые своды, тонкие изящные колонны и потоки преломленного витражами света, такой разительный контраст с темной каменной массой, которой церковь выглядит снаружи!
Но все-таки одна вещь вызвала мой живейший интерес. Жаль только, что я так и не смогла разобраться, что же означает эта инсталляция, изображающая странную процессию то ли венецианских масок, то ли чумных докторов… Любопытно, как все непонятное.
Кроме экспозиции, церковь Сан-Уэн предлагает еще и смотровую площадку на башне, и я честно собиралась туда залезть. Да и не я одна — очередь стояла весьма приличная. Короче, терпение мое лопнуло минут через десять, и я пошла обратно в старый город — нужно же было наконец найти часы! Это известная открытка-символ Руана. Часы действительно красивые, старинные — механизм жив аж с 14 века. Хотя окружение их больше напоминает сборную солянку: над ренессансной аркой возвышается готическая башня-беффруа, за углом — типично барочный фонтан, и все это под нестройный аккомпанемент покосившихся кто куда фахверковых старичков.
Под аркой тоже выстроилась очередь — такая тяга народа к прекрасному могла бы показаться удивительной, если б я не знала, что в эти выходные во Франции проходили «дни национального наследия», когда вход во все музеи бесплатный. Поэтому и такие очереди повсюду. А тут, в часовой башне, расположен небольшой музей и еще одна смотровая площадка наверху.
И тут, на маленькой площади перед Грос Орлож, я встала, как на распутье. Потому как прямо пойдешь — к Жанне д`Арк попадешь. Точнее, на площадь Вьё-Марше, где деву и сожгли. А назад пойдешь — попадешь к Руанскому собору. А Жанну д`Арк я, если честно, недолюбливаю… как недолюбливаю любые излишние проявления фанатизма. Так что подумала я немного, и дальше не пошла… повернула к собору, прославленному перламутровой кистью Моне.
Но со мной вообще такое редко бывает, чтоб я дошла прямо к поставленной цели, ни за что не зацепившись по дороге. Вот и сейчас, увидев слева в просвете улиц что-то интересненькое, я бодро свернула туда. И уткнулась в готическое чудо, перед которым опять стояла длиннющая очередь. Этой неземной красотой оказался Дворец Правосудия, в котором в разное время располагались парламент Нормандии и резиденция Людовика XII. Он кажется выточенным из единого куска слоновой кости, хотя на самом деле здание, начатое в 1494 году, постоянно достраивалось и надстраивалось, обрастая крыльями и лестницами, и вообще непонятно, на что оно было бы похоже сейчас, если б фасад не рухнул в 1812 году.
Реставраторы трудились над обликом дворца правосудия, приводя его к единообразию, практически весь девятнадцатый век — и слава богу, что они не знали, насколько напрасным окажется их труд. 26 августа 1944 года, в результате ошибки наведения, Дворец Правосудия был разрушен практически полностью. Устояли только самые толстые каменные стены. Обойдя строение по кругу, с тыльной стороны я увидела следы этих бомбардировок. Стены испещрены шрамами от разрывов снарядов.
И опять реставраторы возродили дворец из пепла, как птицу-феникс. Постарались на славу — фасад получился просто волшебный, сюда бы не судей да министров, а принцессу с драконом поселить! И обсадить все розовыми кустами. И озеро с лебедями. Эк я тут расфантазировалась, однако! :)
Внутрь я, понятное дело, опять не попала — хотя вот по этому поводу уже посокрушалась немного. Но очереди в мой план-график не входили совершенно, день уже сильно перевалил за середину, а на повестке дня числились еще два объекта из обязательной программы. Поэтому я бодрым шагом двинулась снова к собору.
И вот мы наконец-то там, в том самом месте, с которого я начинала свой рассказ о Руане. Перед фантастическим фасадом Руанского собора, который так впечатлил знаменитого «впечатленца», что он посвятил ему два года своей жизни. Я страшно пожалела, что у меня нет не то что двух лет, а даже и двух дней, чтоб без спешки оценить игру света в этих роскошных готических кружевах.
Но не нужно быть Клодом Моне, чтоб понимать — это шедевр. «Белая кость» по всем статьям, не придерешься. Руанский собор ведет свою родословную от начала четвертого века, когда христианство еще только-только вставало на ноги. Разрушенный во время набегов викингов, собор восстанавливается только в одиннадцатом веке. Чуть попозже, в 1144 году, архиепископ Руана Уго Амьенский присутствует при освящении новой базилики Сен-Дени, ознаменовавшей собою окончательное рождение нового архитектурного стиля — готики. Год спустя деятельный и честолюбивый архиепископ начинает пристраивать к Руанскому собору новую башню — разумеется, в новом образе. Сегодня северная башня Сен-Ромен — это самая старая часть собора, образец ранней, «классической» готики. По ней это видно — она, как настоящий мастодонт, словно бы поддерживает опирающийся на нее фантастический «пламенеющий» фасад. Это уже позже к ней добавили украшения в таком же «пламенеющем» стиле — видимо, чтоб не сильно выделялась.
Западный фасад потрясает нереально роскошным и тонким скульптурным декором. По обе стороны от центрального окна-розы расположены типичные для английской архитектуры, но крайне редко встречающиеся во Франции трехэтажные скульптурные галереи. Сложно поверить, что это камень, сложно поверить, что это было создано руками человека более шести веков назад… вообще сложно поверить что все это перед тобой — не мираж, не фантазии воспаленного сознания. Готические соборы — это самый настоящий фантом, не даром вокруг них ходит такое количество легенд…
Переполненная восторгами от фасада, я шагнула в каменное чрево собора. Тут все предсказуемо — как правило, все лавры достаются экстерьеру, интерьер же сдержанно прост и элегантен. Но размеры потрясают. До 1880 года — года окончания строительства Кельнского собора — Руанский собор был самым высоким в мире. И по сей день это — самый высокий собор во Франции. Ощущение, что ты — песчинка в водовороте мироздания — это самое слабое, что можно почувствовать в этом лесу каменных колонн и многоэтажных арок.
Руанский собор стал последним приютом не только для уже упомянутого бывшего язычника Роллона и его потомков. Самый интересный постоялец тут — это Ричард Львиное Сердце. Знаменитый король Англии и сын «непокорной королевы» Алиеноры Аквитанской, променявшей землю французскую на туманный Альбион.
Хотя саркофаг со скульптурой, презентующей короля в каком-то излишне приторно-идеальном свете, конечно же, пуст. Тут и изначально было немного — Ричард вообще отличался непостоянностью и странным характером, вот и похоронить себя он завещал в трех местах. Внутренности остались в Шалю — небольшом городке в Аквитании, неподалеку от Периге, где он и получил роковое ранение. Тело Ричарда покоится в семейной усыпальнице Плантагенетов, аббатстве Фонтевро близ Сомюра, а сердце он велел оставить в Руанском соборе. Альбиону не досталось ничего.
А напоследок я хочу вас сводить в совершенно дивное место. Ботанический сад Руана. До него идти минут двадцать, если от собора — сад на противоположной стороне Сены, в самом конце улицы Эльбёф.
Этот оазис, далекий от туристической чехарды и толчеи центральных улиц Руана, напомнил мне обожаемый Люксембургский сад в Париже. Фотографий получилось столько, что в тщетных попытках выбрать несколько самых-самых я плюнула и решила посвятить ему отдельный альбом. Так что с Руаном мы на этом прощаемся, а в качестве финального аккорда вас ждет ботанический сад.
