Голубой автобус мчится по только ему понятному маршруту. За окнами изредка пробиваются огоньки, очерчивая в «заоконном капучино» зигзаги и прочерки, отмечающие наше стремительное движение к Piazzale Roma. Площадь Рима — это конечная точка всех дорог и всех автомобильных маршрутов — дальше, только воды знаменитой лагуны и освоенные клочки болотистой топкой почвы на которой давным-давно начали строить свой город люди, бежавшие с материка от жестоких варваров… «Под небом голубым есть город золотой, прозрачными воротами и ясною звездой. А в городе том сад, все травы да цветы, гуляют там животные невиданной красы. Одно, как желтый огнегривый лев, другое вол, исполненный очей, с ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый»…
О Венеции, о ее геральдическом символе — Крылатом льве, так много написано! Наверное, и я напишу когда-нибудь, а пока просто дневниковая запись в блокноте.
Нет-нет, не мягкий текст смартфона, а именно живые строчки, криво бегущие по полю в клеточку — поток сознания, ассоциации, чтобы не забылись детали. У экрана свои отношения со временем, а вот письма, дневники, написанные рукой — это живое, это дышит даже сквозь время, а в Венеции это очень важно!
В каждом городе я ищу не только достопримечательности, которые могут остаться лишь молчаливыми мумиями, хранящими свои тайны, но живое дыхание, «гений места». Подобный диалог нельзя выстроить в суете и дело даже не в отсутствии времени, о чем тоже модно вздыхать: «чтобы увидеть и понять Венецию — нужна целая жизнь», а в отсутствии сердечности, на которую как раз времени и не хватает, а ведь желается совсем немного… Забыть о том, что нужно успеть во Дворец Дожей, «сфотографироваться у Марка», непременно прокатиться на гондоле, и еще, еще…
«Посмотрите направо, посмотрите налево»… А за стеной отделяющую толпы туристов, что наслаждаются прекрасным, каждый день, в течение многих лет трудится реставратор Карло? Агусто? Микеле?
Я знаю, что между бесценной мозаикой и стеной дворца Дожей уже образовалось расстояние в четыре сантиметра — оседают фундаменты! И умелые терпеливые руки безвестных современных мастеров перебирают каждый камешек великого мозаичного полотна, словно идя след в след за неведомыми мастерами прошлого. Они перекладывают мозаику заново! И на это уходит жизнь…
Каждое утро эти реальные люди спешат на работу вот по таким улочкам… Кажется, я иду рядом, потому что на этой улочке можно уместиться и вдвоем, хотя есть такие узкие, что пропустят лишь «одинокого странника».
5
Мы конечно же молчим! К чему пустые разговоры! Со мною рядом идет человек, который каждый день разговаривает со Временем.
И вот ведь, что интересно! Золотые чешуйки мозаик в Венеции, где-то чередуются с серебряными! Эта тайна открытая теми далекими и тоже порою, безвестными мастерами, дает возможность даже мозаикой передать сфумато, рожденное в легкой туманной дымке удивительного и неповторимого города.
15
Вы замечали? Женский взгляд из-под вуали, всегда кажется более загадочным. Говорят, что и Венеция чаще всего принакрывается вуалью легкой туманной дымки.
В этом фото ничего нельзя поправлять — это акварель, которую пишет сама Природа, туманная неточность прекрасна!
11
Наверное, мои размышления понравились Венеции, так что суровый воинственный лев, с которым я встретилась на следующий день, смотрел на меня совсем не сурово (как подобало бы геральдическому символу военного флота Венецианской республики), но вполне умиротворенно. Но это случилось уже позднее, в «Gallerie dell’Accademia», куда я конечно же поспешила в первую очередь.
16
Впрочем! Эти львы были послушны рукам великого Антонио Кановы! И может быть, он сам — великий Маэстро, тоже был в тот день благосклонен ко мне… Разве он забыл, как я в Петербурге, устав, а скорее очумев от написания научной статьи, мчалась порою, через Дворцовый мост, в Эрмитаж, бежала по опустевшим под вечер залам к своей тайне — Канова! Здесь отдыхала душа и восстанавливалась гармония. Непростое число — тринадцать, ровно тринадцать скульптурных шедевров Кановы хранит Эрмитаж. Подобная богатая коллекция работ этого Художника хранится еще только в Лувре!
Антонио Канова учился в Венеции, здесь же его душа возлетела не Небо (1757–1822). Конечно, он был и признан, и знаменит, как впрочем и другой Канова — Франческо (1497–1543) — великий музыкант, лютнист. Которого современники называли «божественный Франческо». Говорят, что этот неофициальный титул Франческо Канова делил с «божественным» Микеланджело Буонарроти. Вот она — лютня, старинный инструмент, который распространился и прижился в Италии с XIV века, на основе которого впоследствии родилась итальянская гитара.
5
Эта лютня, созданная мастером уже в 1800 году является экспонатом замечательного «Museo della Musica», что находится в небольшой церкви San Maurizio, на одноименной сampo.
3
О, как мне понравились эти маленькие campo — не площади, а «площадки» — сокровенные «дворики», куда не заглядывают туристы, где тихо и уютно, где, можно не спеша подумать…
Вот сесть на эту лавочку и припомнить удивительные истории.
4
Время как-то припорошило значимость одного из великих композиторов эпохи Ренессанса, и когда Борис Гребенщиков спел в 70 годы «Под небом голубым», все безоговорочно отдали предпочтение его авторству. Между тем стихи написаны Алексеем Хвостенко и Анри Волохонским, и положены они на музыку замечательного и совсем безвестного лютниста, питерского музыканта Владимира Вавилова, который в начале своего творения процитировал музыкальную фразу из Фантазии Франческо Кановы.
Впрочем музыкант совсем не стремился к славе. Прожил жизнь как истинный ленинградский интеллигент, и о том, что музыкант-лютнист и гитарист был еще и композитором, даже близкие друзья узнали уже после его кончины, разбирая архивы почти безвестного музыканта.
11
В 1970 году Вавилов записал пластинку лютневой музыки, в которой много мистификаций. Он легко «отдавал» свои творения великим мастерам прошлого, приписывая им собственные творения. Так автором «Паваны и гильярды» Вавилов обозначил Винченцо Галилея (отца Галилео Галилея — философа, литератора, музыканта, вдохновителя флорентийского кружка «Camtrata», в недрах которого родилась опера). Великое творение Каччини «Аве Мария», оказывается тоже принадлежало Вавилову… «Под небом голубым» Владимир Федорович «отдал» Франческо Канове. Записать пластинку на фирме «Мелодия» в то время было трудно, а великие имена прошлого давали «зеленый свет» проекту, в то время как музыканту главным представлялась возможность принести музыку людям!
Ох уж эти мистификации Возрождения! Как естественны они для Венеции, где карнавалы стали неискоренимой традицией. Дотошные туристы не проходят мимо бутиков, скупают карнавальные маски, а ведь это не просто развлечение, но мировоззрение, философия, в чем-то даже трагедия…
3
Слезы под гримом. Казанова… Белозубый оскал улыбки, сиюминутное бездумное веселье, а потом душевное страдание опустошенности, неравноценный обмен Лика за личину…
Почему-то захотелось сфотографировать «Мост вздохов», по которому Казанова шел в свою темницу, именно ночью.
9
В результате чуть не осталась ночевать на узкой темной улочке Венеции… Вапоретто уплыли на ночной покой, а иначе добраться до гостиницы не представлялось возможным. С Венецией опасно шутить — кто знает, что там, под маской…
Когда рассказывают о Венеции, в основном восхищаются творениями архитекторов и живописцев, но Венеция — это непременно музыка!
10
Архитектуру часто называют «музыкой в камне» и когда плывешь по Гранд каналу, эта музыка несомненно звучит!
11
Прислушайтесь к полифонии собора Сан-Марко! Эта музыка и величественна, и прекрасна, с уникальной темой, противосложениями, интермедиями.
12
Человек Возрождения — это универсум, который может являть в одном лице самые разные таланты и знания, поэтому сама эпоха словно призывает к гармонии слияния музыки и слова, философии и краски, науки и стремления к Божественному. Появляется религиозная живопись, а музыканты, которые нередко носят монашескую мантию, пишут удивительную музыку, которую потом назовут светской. Таким был великий венецианец Антонио Вивальди.
3
Его крестили сразу же после рождения. Очевидно, что причиной было землетрясение, которое случилось в это самое время. Впоследствии он был «докрещен» вот в этой церкви «San Giovanni in Bragora». Церковь и сейчас действующая.
7
Отец Антонио был известным музыкантом. Некоторое время он был главным скрипачом собора Сан-Марка. От отца Антонио унаследовал музыкальный талант и рыжий цвет волос, за что его впоследствии прозвали «il prette rosso» — рыжим священником, ведь он принял сан священника в 26 лет. В то время церковное и музыкальное служения часто совпадали. По причине слабого здоровья, Вивальди был освобожден от служения месс и всю свою энергию употребил на музыкальное и педагогическое творчество.
Вот в этом здании находилось учебное заведение «Ospedale della Pieta», которое в те времена именовалось еще и консерваторией. В Венеции существовало четыре подобных учреждения, которые финансировались Венецианской республикой. В них жили и получали образование сироты и дети из малоимущих семей. Мальчики до 15 лет обучались в основном торговле, а девочки получали хорошее музыкальное образование. Самые талантливые оставались в хоре и оркестре Ospedale — коллективах, которые имели хорошую, заслуженную репутацию достойных музыкальных коллективов.
Конечно же я зашла в Оспедале. К сожалению красивый фасад реставрировался и был прикрыт бездарным полотнищем.
1
Вынырнув из плотной толпы туристов, стремящихся на площадь Сан-Марко, что была за углом,
я словно попала в иной мир тишины и покоя.
4
Несмотря на постоянные предупреждения на дверях католических храмов о необходимости соблюдать скромность в одежде, многие не обращали на это никакого внимания, хотя возжигали свечи, испытывая при этом благие чувства. Никто не делал замечаний — каждому свое.
3
Тихо звучала музыка Вивальди. Можно было сидеть, слушать…
Мне подумалось, что Антонио Вивальди был современником другого великого музыканта — Томазо Джованни Альбинони, который был старше Вивальди всего на семь лет.
Почти ровесники, но такие разные! Задыхающийся от мучившей его астмы и от восторга перед жизнью, неутомимый, всеми почитаемый, уважаемый маэстро Антонио.
И не честолюбивый, уравновешенный Томазо — отец доброго семейства, муж известной певицы — оперной примадонны, благодаря которой был вхож в круги знатных людей Венеции. Ему часто заказывали музыку, но он писал свои произведения не от потребности заработать деньги, а потому, что музыка была смыслом его жизни. Он имел хороший достаток — отец оставил ему в наследство свое торговое и прибыльное дело — печатание игральных карт. Венеция в то время уже испытала болезненное влечение к азартным играм и карты были «насущной необходимостью». Однако, Томазо отказался от своего права на наследование, перепоручив дело отца своему брату. К сожалению, он не смог вместе с наследством освободиться от презрительной клички «картежник», которая напоминала о его невысоком происхождении, но он словно обтекал людское презрение, не храня обиды. Ведь только с чистым сердцем можно было писать прекрасную музыку, а он сочинял ее всю жизнь, длиною в 80 лет.
15
Не известно, заботило ли его: вспомянут ли его заслуги потомки, дальние и близкие. Его жизнь была гармонична и также прекрасна была его музыка. Он был великий новатор, создатель трехчастной композиции концерта, основатель, классик… Однако после его смерти многие заслуги великого музыканта были приписаны другим композиторам, да и само имя стало постепенно забываться или упоминаться в перечислениях. Последним аккордом в этой человеческой драме стала Вторая мировая война. Когда американцы разбомбили Дрезден, в пожаре Дрезденской библиотеки погибли почти все рукописи многочисленных произведения Альбинони. С тех пор на долгие годы люди призабыли то, что должны были бы помнить…
11
Но Альбинони был венецианец! А Венеция, такая, какой ее представил и воплотил в мраморе Джакопо де Мартини,
3
или, может быть какая-то иная, она не оставляет своих верных сынов, тем более тех, кто жил так достойно. Подумать только! Томазо к сорока годам написал уже 50 опер, его темы использовал для своих импровизаций гениальный Иоганн Себастьян Бах, его произведения издавались во многих странах, а он по-прежнему скромно подписывался «Венецианский дилетант»…
И вновь венецианская карнавальная маска, и вновь мистификация!
Другой скромный и достойный человек с чистым сердцем, в ином, уже нашем времени написал великую музыку «Адажио» соль минор, которое стало одним из самых известных музыкальных произведений современности. Обгоревший листок от навсегда потерянной рукописи… Его нашел на развалинах Саксонской библиотеки в Дрездене, профессор из Милана, музыковед, Ремо Джадзотто. Всего шесть тактов. Всего 10 секунд звучания! Но это были несколько музыкальных слов, произнесенные самим Томазо! В то время, Ремо как раз готовил научную статью о своем кумире.
Джадзотто написал «Адажио», использовав в начале произведения те шесть тактов остинтного баса, которые действительно принадлежали перу Альбинони. Он словно из зерна вырастил прекрасный цветок и опубликовал бессмертное творение под именем Альбинони.
Джадзотто мог бы стать обладателем великого богатства, ведь «Адажио Альбинони» — одно из самых исполняемых произведений, он мог бы купаться в лучах славы, но он спокойно отказался от авторства. Два чистых сердца на небесах и на земле подарили людям прекрасное произведение, которое было призвано удержать этот мир от разрушения и зла. Ведь все мы хорошо знаем, что мир спасает только любовь!
17
Предлагаю послушать знаменитое «Адажио Альбинони» соль минор, а также вместе со мной пройтись по залам «Gallerie dell’Accademia» и «Museo della Musica».
