Вы писали когда-нибудь стихи, картины? Может быть музыку? Помните — как это бывает! Сначала возникает слово, фраза, первый штрих на белом листе бумаги. Просыпается единственная нота, или созвучие, а потом, вдруг, вдохновение, проливающееся откуда-то с небес, начинает растить этот робкий полунамек, пока он ни превратится во что-то желанное, законченное. С поездками происходит то же самое. Я ценю такие путешествия, что не совершаются, и даже не случаются, а складываются — будто песня. Эту мелодию потом можно повторить — спеть в тишине, наедине или с друзьями.
Я долго не могла начать рассказ о путешествиях теперь уже прошлого года. Почему? Когда поставлю точку в своих повествованиях, вы, наверное, поймете. Впрочем, если эти продолжения состоятся…
А сейчас я приглашаю всех вас, прислушаться к моей песне-поэме, которая началась несколько лет назад, но неожиданно вылилась в путешествия 2015 года.
Когда она прозвучала, эта первая нота? Наверное, значительно раньше, в тот памятный вечер…
Июль 2000 года. Казань. Удивительная незабываемая поездка, в которой было так много приключений. Я знаю, что завтра поезд вновь умчит меня в Петербург и хочу провести это истекающее время, в когда-то родном мне городе, так, чтобы запомнилось.
Мы с мужем стоим на улице Баумана, которая тогда уже стала оформляться в «Казанский Арбат». Город готовится к Универсиаде и напоминает большую стройку.
Душный летний вечер еще хранит знойное дыхание дня, от которого хочется укрыться в тенистой прохладе зелени.
Неожиданно решаем отправиться в Успенский монастырь на Зилантовой горе.
Раньше, когда жила в Казани, я ничего не знала об этом монастыре, ведь он был разорен в годы революции, но теперь, когда обитель стали восстанавливать (кто-то где-то обмолвился буквально накануне нашего отъезда), необъяснимо потянуло туда. Я понимала, что направляться в монастырь, который находится не близко: в двух километрах от города — несвоевременно, но, оказалось, что побывать там было необходимо.
Солнце неумолимо скатывалось к закату, а мы, пытаясь преодолеть Зилантову (змеиную или драконову) гору, карабкались по заросшим буйной травой склонам. Возможно, не там пошли? Но кто тогда мог знать дорогу к монастырю, что только-только возвратили церкви и который, еще лежал в руинах! Лишь бы успеть до наступления темноты…
На территории монастыря было тихо и безлюдно. Завернув во внутренний дворик, увидели сестер, которые трапезничали прямо под открытым небом.
Было заметно, что монастырь посещается не часто, так что наш вечерний визит был встречен с некоторым удивлением.
На больших тарелках были разложены аппетитные татарские кыстыбый, в кружках дымился ароматный травный чай.
Нас усадили за трапезу и началась беседа.
(Должна признаться, что фото этих кыстыбый я взяла из Инета, ведь тогда у меня с собой и фотоаппарата не было).
Я и не знала, что Зилантов Успенский монастырь — один из старейших в России, он был основан еще в 1552 году. Кажется, вначале он находился совсем в другом месте, рядом с захоронениями русских воинов, что пали при взятии Казани, но поскольку река Казанка весною разливалась, обитель перенесли на гору Жилантау (Зилантову).
Страшный дракон Зилант и сейчас можно увидеть на старом гербе Казани. Он часто встречается на кружках, майках, и прочей безделице для туристов, как местный бренд.
После ужина стали собираться на крестный ход, которым сестры каждый вечер обходили монастырскую территорию.
— А можно мы пойдем с вами, — спросила я.
Монахини удивились — такие туристы к ним в то время еще не заходили, но предложение было одобрено.
После совместной молитвы расставаться с матерью Рафаилой, которая крестный ход и возглавляла, как-то не захотелось, да и она неожиданно, вместо прощания, предложила показать нам маленькую домовую церковь.
Постепенно завязалась беседа о важном, причем каждая тема разговора, впоследствии — иногда и через несколько лет, но получила самое чудесное продолжение. Если бы я сейчас не стремилась умолчать о том или о другом, мой рассказ, а скорее роман предстал бы в виде объемного труда, поэтому ограничусь, лишь одним из многих вопросов, ответ на который и стал поводом для моего путешествия.
— Искала могилу деда на Арском кладбище, да вот не нашла. Их было три брата и все были священниками.
— А как звали?
— Моего родного деда звали о. Николай, но он ушел в иной мир еще в первые годы революции, как — не знаю. Его брат — о. Василий служил в Казани, он и крестил меня! Где их могилы мне не ведомо. Хотелось бы найти.
Мать Рафаила всплеснула руками: отец Василий! Да я же всю жизнь с ним служила! Да как же! Такой батюшка! А могилка его там и находится — за алтарем храма на Арском кладбище — Храм в честь Ярославский святых!
Его в Казани называли «нашим Златоустом» — такие проповеди произносил! Столько народа в храме собиралось! Хотя время — сами знаете, какое это было время…
Мы распрощались с матушкой Рафаилой, которая впоследствии, как я узнала, стала схимонахиней Анной и переполненные впечатлениями покинули обитель.
На следующий день мы уезжали из Казани, и на Арское кладбище отправились лишь в следующее посещение, то есть через пару лет.
Снова пело знойное лето, но на Арском, в тени старых деревьев царили умиротворение и прохлада.
— Пойдемте, провожу вас к могиле отца Василия, — вызвалась наша новая знакомая — староста храма.
— Начали поправлять старые могилы, а табличку на его кресте не можем сделать — никто не знает отчества, говорят какое-то трудное…
— Ардальонович, — подсказала я охотно.
— Как вы вовремя появились! — радостно заметила староста. Сделаем табличку — вам фотографию пришлем. Под этим крестом еще и какой-то протоирей Николай покоится…
— Может быть мой дедушка?
— Врят ли. Надо посмотреть архивы.
Прощаясь, Зоя сказала:
— А вы что-нибудь знаете о Ярославских святых?
— Ничего! Я как раз и была удивлена тем, что именно в Казани храм Ярославских святых (вроде бы, кроме Казани и нет нигде…)
Почему? Где Ярославль — и где Казань! Почему так?
Тогда я уже понимала, что мне непременно нужно узнать все, что возможно о Ярославских святых, разгадать эту, как мне тогда показалось, не слишком заковыристую загадку.
Если бы я знала, как прекрасна и как величественна окажется та история, что постепенно начнет открываться через мои поиски и путешествия. Любовь и ненависть, предательство и верность, звон мечей и колоколов, славяне и татары — история моей земли, великая и непростая!
Так в Казани начался тот путь к Ярославским святым, в поисках истины, а может быть и в поиске самой себя, ведь все мы листочки одного дерева, что живет могучими корнями, живительно питающими нас от прошлого.
Не буду рассказывать о тех сведениях, что скупо предлагал интернет. С большим трудом удалось найти текст Акафиста, увидеть иконописное изображение… Все время не хватало чего-то главного.
Я уже знала, что Ярославские святые это благоверные князья Федор Черный с двумя его сыновьями Давидом и Константином, а также Константин и Василий — два брата (Всеволодовичи), находившиеся в родстве с Федором по линии его жены Марии, но сложившие свои головы еще ранее брака Федора с Марией. Знала я и то, что князь Константин принял смерть как герой на знаменитой Туговой горе (под Ярославлем) в битве с монголами, в 1257 году, защищая город, которым правил.
Это икона святых благоверных Константина и Василия, написанная в 1640 году. Она находится в экспозиции музейного комплекса Спасского монастыря в Ярославле.
Изучая не слишком многочисленные документы о Ярославских святых, я все же надеялась узнать, почему только в Казани есть храм, освященный в их честь и удивлялась — почему так немного сохранилось письменных свидетельств о жизни св. благоверного Федора. Должна признаться, что мне не нравилось его прозвище «чёрный», словно клеймо какое-то, наложенное не слишком доброй рукой. Успокаивала себя тем, что, видимо Федор был смугл, так как, возможно, имел южную кровь. Но это были мои домыслы, а во мнениях о Ярославских святых расходились даже наши выдающиеся историки, например Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев.
Я узнала, что в 1463 году произошло прославление Святых князей Федора с сыновьями, в связи с чем возникла необходимость вновь обратиться к их жизни для написания жития. Великий князь московский Иоанн III и митрополит Московский Филипп поручили это сделать иеромонаху Спасского ярославского монастыря, Антонию. Этот документ заметно расширил наши представления о жизни князя Федора.
Вообще, читая документы, представляющие историческую ценность, я видела несомненные расхождения в них, что же говорить о современных постах в интернете. Так в одной из таких недобросовестных статей, даже жена Федора Мария, вдруг почему-то стала Анастасией — ошибок много.
Стремясь как можно больше узнать о жизни Федора и сыновей, я продолжала искать и документы о моем дедушке — отце Василии, которого я помнила, и который довольно ясно запечатлелся в моих детских воспоминаниях.
Однажды в февральском номере «Журнала Московской патриархии» за 1954 год нашла небольшую, но значимую для меня заметку.
Нужно понимать, что более чем пол-века (ведь о. Василий служил в этом храме и позднее), именно Ярославские святые были покровителями и его, и тех, за кого он молился (значит и меня!!!) Как же мне было не искать ярославичей!
В 2010 году, путешествуя по Волге, на круизном теплоходе, остановившись на несколько часов в Ярославле, я в завершении экскурсии, с удивлением узнала, что в Спасо-Преображенском храме, одноименного знаменитого монастыря в тот момент находились мощи Ярославских святых.
Не знаю, почему именно мне, по секрету, наша экскурсовод на прощанье, сообщила об этом.
— Я человек не воцерковленный, — сообщила она мне, — но некоторым сотрудникам музея, в благодарность за помощь, разрешили побывать у Ярославских святых. Не могу вам передать — какая это радость! Я что-то такое испытала, чего и не рассказать!
Рака с мощами находится здесь временно, ее недавно привезли, не знаю — откуда. Сейчас храм, кажется закрыт…
— Мой дедушка служил в храме Ярославских святых в Казани. Я очень хотела бы там побывать!
— Попробуйте постучать, может быть, кто-то откроет! Разрешат…
Я ходила, стучала, но церковь была молчалива и двери наглухо закрыты.
Осталась фотография, сделанная в тот самый момент, в 2010 году.
Нет, я не огорчилась и не отчаялась, наоборот! Я вдруг отчетливо поняла, что больше медлить нельзя и мне просто необходимо отправиться в путь к Ярославским святым. Но не так, как в этот раз — на комфортном лайнере, будто случайно, проходя мимо, а подготовиться и отправиться в путь-дорогу истинным паломником, не туристом.
Однако, как часто мы бываем нерасторопны… Только в прошлом году мое долгожданное путешествие состоялось, а вот закончилось ли оно — говорить пока рано.
Было задумано отправиться сначала к Ярославским святым, на обратном пути непременно посетить Троице-Сергиеву лавру — поклониться Сергию Радонежскому, а потом пренепременно побывать в Третьяковской галерее в Москве, чтобы постоять у Троицы Рублева. Почему так? По ходу путешествия (если хватит духу рассказать обо всем подробнее), наверное, станет понятно.
На острове Валаам, кажется именно в Спасо-Преображенском соборе, есть замечательная лестница — ты поднимаешься в храм, а рядом, справа и слева, словно сопровождая тебя, поднимаются святые. Этот сонм святых, запечатленный в фресках, всегда поражал мое воображение и было удивительно, что многие другие люди, стремясь достичь цели — посещение самого храма, проходят мимо этого чуда, словно не замечая.
Могу признаться, что в той прошлогодней поездке, по серебряному и золотому кольцу (3000 км), нас, несомненно, сопровождали святые, поэтому и свои рассказы (в один не уложиться), я хотела бы объединить одним общим названием: «Живые святые», ведь так оно и было!
Каким же он был — святой благоверный князь Федор? Что ж! Слушайте! Так это было или иначе, утверждать не могу, ведь сегодня даже историки не рассудят (спорят между собой), но я поведаю вам о том, о чем узнала, а еще, может быть и том, о чем стучало мое сердце…
Как, оказывается права я была в своем неприятии прозвания «черный», ведь, благоверного князя Федора, при жизни называли иначе — чермнЫй, то есть прекрасный. Был он светловолосым и светолаглазым, высоким, статным воином, таким, что глаз не отвести. А еще был он отважен в бою, но душою чист и тих.
Много при жизни у него было недоброжелателей, в том числе и среди бояр и среди родственников (кто-то из них и внес поправку «черный» в летописный свод). Но имел этот красивый человек, дух тверд и мирен, никому не льстил, умел прощать, не мстил — истинный христианин.
Как и другие русские князья того время, был Федор из Рюриковичей. Род его начинался в древности: Рюрик, Игорь Рюрикович (муж св. Ольги), Святослав Игоревич, Владимир Святославович (равноапостальный), Ярослав Владимирович (мудрый), Всеволод Ярославич, Владимир Мономах, Мстислав Владимирович, Ростилав Мстиславович, Давид Ростиславович, Мстислав Давидович, Ростислав Мстиславович.
Таким образом в храбром воине Федоре текла скандинавская (варяжская), греческая и русская кровь.
У отца Федора князя Ростислава было три сына: Глеб, Михаил и Федор. По смерти отца братья завладели лучшими уделами, а Федору снисходительно отдали Можайск, который в то время скорее напоминал деревню, нежели город и был им просто не нужен.
Не будем обольщаться — те времена были и военные, и грозные, а нравы, как правило, слишком жестокие.
То, что Федор не начал с братьями междоусобицу за наследство, даже не затаил на них злобу в сердце, а спокойно начал править в своем «игрушечном» Можайске (коль так было Богу угодно) — было действительно поступком, для того времени неординарным.
Вскоре Можайск стал процветать. Федор оказался прекрасным дипломатом, можно сказать и «экономистом», умел и ладить, и умный разговор повести, и выгоду для своей вотчины, для своих подданных поиметь.
Было странно, но объезжая большие, торговые города, иностранные купцы с радостью ехали именно в Можайск, где торговля процветала все больше, потому как именно в этом можайском уделе царила справедливость и уважение к законным правам гостей. Взаимная выгода строилась не на лукавстве и обмане, а честном и справедливом обмене, по совести и христианскому обычаю.
Достоинства Федора были замечены и некоторыми его соседями. Так есть сведения, что именно сыновья князя Ростовского Василько (святого мученика), а именно Глеб, князь Белозерский и Борис, князь Ростовский и просватали за Федора свою племянницу юную Марию Васильевну. Есть также сведения, что за этот союз активно ратовал сам Александр Невский, с которым Федора связывала дружба и уважение, ведь их и ратные подвиги на благо Руси, и дипломатические поиски в контактах с Ордой, были очень схожи.
В своей поездке мы постоянно встречали не только памятники, но и другие знаки, свидетельствующие о том, что память о своих славных сынах, Русь хранит.
Вот этот камень установлен в Ростове Великом. Надпись свидетельствует о том, что на этом месте будет установлен памятник Василько — доблестному воину и святому мученику.
Семья, в которую должен был влиться Федор была семьей героев и мучеников, прославленных церковью, но преграды, которые некоторое время стояли на пути этого брака были все же в темной стороне человеческой натуры матери Марии — Ксении. Та, после смерти мужа и брата мужа (своего деверя), стала регентшей Марии — единственной наследницы (той было на момент смерти отца всего-то 11 лет). Вкусив сладость власти, она — тридцателетняя женщина, отдавать эту власть не возжелала, тем более князю Можайскому, который имел, по ее женскому разумению, такой «позорно-малый» удел, после распределения наследства.
Однако знатные и всеми почитаемые мужчины рода — князья Александр (Невский), Глеб, Борис, настояли, и брак состоялся, хотя теща на всю жизнь затаила неприязнь к зятю.
Вскоре по Руси прокатился ряд бунтов, люди отказывались платить дань Орде, а в Ярославле еще и был жестоко убит один из данников (беглый монах из местных, принявший ислам и собиравший дань для ордынцев, кажется по имени Кублай).
Нужно было кому-то из ярославичей ехать в Орду на объяснение и суд, хотя на самом деле, всем было ясно, что любого посланника из Ярославля, ждала неминуемая страшная казнь. Насколько в то время были изощренными пытки и казни, лучше не вспоминать…
Теща Ксения, с нескрываемой радостью проводила в Орду зятя Федора, с тайной надеждой, что он не вернется, а значит, она вновь обретет власть в Ярославле.
Здесь следует немного обратиться и к истории Орды. Основателем и каганом Монгольского государства, как известно, был Темучин, в последствии на Курултае названный Чингизханом (1162–1227).
Строить родословные русских князей совсем непросто — детей рождалось много, имена повторялись. Восстанавливать же вязь родовых отношений у монгол — труд вообще неблагодарный. Достаточно сказать, что Википедия предлагает нам сегодня цифру 16000000 мужчин-чингизидов, наших современников. Подобная цифра у меня вызывает улыбку (кто это может сосчитать!) но впечатляет.
Для меня сейчас важно вспомнить иное. По легендам, повествующим о тайне рождения Чингизхана, каган (предводитель) монгол был светловолосым и светлоглазым.
Ученые разных стран, которых глубоко занимает личность Чингисхана, отмечают, что еще до рождения Темучина, его предки ходили брать жен из местности Баргуджин-Токум. Изначально земля Баргучжинская понималась историками как вся земля, примыкающая к Байкалу, а племя борджигины, по мнению Л. Н. Гумилёва, означало «синеокие».
«Эй, баргузин, пошевеливай вал, -молодцу плыть недалечко»…
Вполне очевидно, что появление Федора в стане Менгу-Темира в первое мгновение произвело именно внешнее впечатление. Возможно, им показалось, что он похож на чингизида, возможно просто залюбовались статью русского воина.
Однако вслед за мгновенным интересом, сопряженным с неуловимой симпатией, настал долгий временной период тонкого и дипломатичного вхождения Федора в личное пространство хана, его семьи, окружения. Не было лести, не было угодничества, которые восточный цепкий разум Менгу-хана чувствовал мгновенно. Было чувство собственного достоинства, смелое, но и не вызывающее-эпатажное, исповедание своей веры, уважение к власти и любовь к родине — земле предков.
Покинуть орду Федор мог только с разрешения хана и с тех пор, как он впервые там появился, его редко отпускали в Ярославль. Однако время от времени, он все же появлялся в Ярославле, где его неизменно ждала любимая и любящая жена Мария Васильевна. К тому времени она родила ему двух дочерей, хотя и сама она, и муж Федор, и его теща Ксения ждали именно мальчика-наследника, правда каждый в этом ожидании искал разных последствий.
Но время не стояло на месте. Постепенно подросла дочка хана Менгу и его жены Джиджекхатунь, возможно царевну звали Юлдус, хотя это не доказано. Родичами было решено отдать ее в жены князю Фёдору — дело неслыханное. Однако Фёдор от этой чести отказался, сумев объяснить свой отказ еще и так, что в результате никто не затаил обиды.
— У меня есть жена, которой я отдал свое сердце! По законам нашей веры у меня может быть только одна жена. Не гневайся великий хан!
Почему Федора так ценили в орде? Ведь он имел свою резиденцию в столице Сарае. Ему разрешалось не только покровительствовать русским, но и строить в столице православные храмы, имея самые тесные контакты с епископом Сарайской епархии (был в то время такой епископ), имевший, в свою очередь тесные отношения с Византией.
Причин было множество. Именно Федору удавалось поддерживать хорошие дипломатические отношения Сарая с Каиром, который в то время, играл для Орды огромную роль — он был отличным дипломатом. Он был и прекрасным храбрым воином, который постоянно возглавлял войско в кавказских походах. Мы привыкли мыслить штампами — татары, орда, иго… Между тем были договоренности того времени, и тот же Александр Невский не раз выступал со своими воинами именно в числе ордынского войска, неукоснительно соблюдая интересы Русской земли.
Федора нередко посылали даже собирать дань, но и это задание он выполнял безконфликтно и добросовестно. Он не воровал, как это нередко бывало в таких делах, поэтому дань привозил в целости, и с людей брал не сверх меры, как другие даньщики, желающие обогатить в первую очередь именно себя, а лишь положенное по договоренностям. Это людьми, платившими дань, воспринималось как благо, ведь они нередко платили не то чтобы вынужденно, но и в обмен на свою безопасность. Ханские ярлыки и ордынское войско порою защищало их от жестоких и, порою опустошительных набегов тех же соседних русских князей, занимавшихся междуусобицей.
В Спасском монастыре Ярославля много интересных экспозиций и реликвий. Сравните военные доспехи татарского и русского воина той поры. Отличаются мало.
Пребывание Федора в Орде, с одной стороны устраивало Ксению, с другой претило. Ей казалось, что нелюбимый зять, которого ценят в ненавистной ей Орде, оскверняет память предков. Однажды, когда Федор, по разрешению хана, примчался к Ярославлю, чтобы навестить свою семью, Ксения, подговорив бояр не открыла ему ворота. Этот эпизод запечатлен даже на клейме одной из икон.
Каково было услышать ему тогда из уст, стоявшей на крепостной стене тёщи, что жена его Мария, отныне покоится в Успенском соборе, так как почила в Бозе, что дочерей ему видеть не надобно, а у ярославичей отныне есть свой князь — малолетний Михаил. В тот момент, или раньше, узнал Федор о том, что Мария наконец-то родила ему наследника, неизвестно. Но своего сына он так и не смог увидеть. Как ни умолял потрясенный известием о смерти любимой жены Федор впустить его, хотя бы одного, без сопровождающего войска, чтобы поклониться, попрощаться со своей любовью, чтобы увидеть наследника — Ксения была непреклонна.
Это Успенский собор, который выстроили сегодня на месте старого утраченного. Именно об этом бывшем соборе и шла речь.
И вновь поражает мирен дух князя. Умелый, доблестный воин стоит у стен родного города, что принадлежит ему по закону. Он может легко в этот город войти, взять приступом, ведь военная сила, как и закон, на его стороне, но он не хочет быть виновником гибели хоть части своих сограждан, своих подданных и он покидает Ярославль, не боясь ложного осуждения в трусости.
Возвратившись в Орду, он снова принимается за государственные дела. Митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн (Вендланд), на могиле которого в Ярославле мы побывали, высказывает в своем исследовании очень важную и достаточно самобытную мысль, он пишет: " Весьма возможно, что Федор имел более широкие политические взгляды и планы, чем те, которые вытекали из необходимости заботиться о семье и уделе. Умный князь XIII столетия, каким был Федор, не мог не задумываться об общем ходе истории. Думаю я, что и общие судьбы Руси Федор связывал с Ордой, предполагая найти путь не в рабском подчинении Орде и не в ниспровержении ига ее, а в создании нового двунационального государства — русского и татарского». Далее автор обосновывает эту мысль.
Невольно вспоминается мысль высказанная В.Путиным при одном из посещении Казани, где он отметил значение татар в формировании нашей государственности…
Но обратимся к истории. Вновь пробежало время и Федор уже не мог противиться любви подросшей маленькой татарской царевны Юлдуз, ведь теперь он был свободен.
И вновь поразительный факт! Сам Менгу-хан идет на акцию неслыханную для XIII (где-то все же варварского) века — он сам обращается с просьбой об этом браке к Константинопольскому Патриарху и тот дает благословение на этот брак при условии крещения жены Федора в православие!
Правление Федора в Ярославле длилось 39 лет — от дня первого брака в 1260 году и до его кончины в году 1299-м.
(Это фрески из Спасо-Преображенского собора, в который я когда-то так хотела попасть).
Даже не находясь в Ярославле (около десяти лет жил в Орде), он и оттуда оберегал родной город от любых посягательств, так что люди могли жить в мире, ибо он был гарантом их спокойной жизни в то далекое и очень неспокойное время.
Юлдуз (в крещении Анна) родила Федору в их счастливом браке двух сыновей Давида и Константина, которые если и не унаследовали от отца красоту и стать, но унаследовали главное — чистую душу и мирен дух, так что их втроем со временем церковь сочла возможным причислить к лику святых.
Это икона, из ярославского храма Ильи Пророка, написанная в 1660–80 годах, называется «Предста Царица с припадающими ярославскими князьями Федором, Давидом, Константином и Василием и Константином».
Сам Федор был человеком просвещенным и книжным — много читал. Он строил храмы, был активным благотворителем. Не случайно до нашего времени дошли духовные стихи, прославляющие князя: «Все он суд правый правил, богатых и сильных не стыдился, нищих и убогих не гнушался»…
Особенно любил князь Федор родной, ярославский Спасский монастырь.
Здесь незадолго до своей кончины он принял схиму. Здесь просил вынести его ложе во двор, чтобы каждый ярославец, независимо от ранга и сословия мог подойти к нему под благословение, попрощаться по-христиански (простить или просить прощение).
Как пишут источники, это были дни, когда плакал весь Ярославль…
Многое я могла бы еще рассказать о благоверном святом князе Федоре — верном сыне церкви и Русской земли. О князе, который видел будущее своей земли в исполнении своими соплеменниками Заповедей, а также союзе всех людей, долженствующих жить в любви и полном взаимопонимании, последовательно и мудро выстраивающий прочный союз с татарами.
Его жена Анна оказалась ему под стать, мирной, добродетельной христианкой.
Когда сгорел один из храмов, который построил Федор, она обещала ему, что построит новый и сдержала обещание. Сейчас на месте того, деревянного, построенного ею по обету, стоит более поздний XVII века. Но тот, кто интересуется историей Русской земли и Ярославля — знает об этом…
Вот он, этот гарнизонный храм Архангела Михаила, поставленный на месте старой деревянной церкви.
Мы ехали в чужой город, где у нас не было родственников, не было знакомых… Впервые, мы ехали в гости… к святым, от которых нас отделяли века. Однако мне казалось, что все они были где-то рядом с нами!
В Ярославле, в первый же день мы стали искать храм, где могли бы покоиться мощи ярославских святых, но истинно — «нет пророка в своем отечестве», никто из тех, кого мы спрашивали, нам на наши вопросы ответить не мог.
Наконец, отчаявшись, мы зашли в Информационный центр, где милые девушки задушевно восприняли нашу просьбу и начали звонить всем, кто мог бы ответить на наш вопрос. Наконец важная информация была получена: мощи ярославских святых ныне находятся в заново отстроенном к юбилейной дате Ярославля, Успенском соборе.
Мы помчались в Успенский собор, понимая, что сегодня встреча вряд ли состоится, ведь по времени должна была закончиться даже вечерняя служба.
Я еще помнила Успенский храм в перод строительства:
Теперь это был монументальный, великолепный действующий храм.
Когда мы зашли в просторный собор, служба заканчивалась. Было грустно видеть, что в соборе, где могли бы поместиться сотни людей, стояло человек пять прихожан…
После службы все спешно разошлись, а мы остались, оглядывая интерьеры и пытаясь понять, где покоятся Ярославские святые.
Неожиданно из алтаря вышел священник, быстро пересекая немалое опустевшее пространство храма, направился, как мне показалось, прямо к нам.
— Сейчас будем читать акафист Ярославским святым. — Сказал он просто.
О Большем я и не мечтала!!!
Он подошел к раке и открыл ее. К нам присоединились несколько учащихся местной семинарии, и началась акафист.
После службы, священник помазал нас миром из лампадки, что теплилась над мощевиком, мы приложились к святыне.
Выходя их храма, я прошла к свечной лавке и купила икону, о которой так мечтала. Завязался какой-то случайный разговор с мальчиком-семинаристом.
Как могло так случиться! Он мало что знал о Ярославских святых! Я стала с жаром рассказывать.
— Да-да, нам что-то говорили, только у меня голова-то… — Он как-то безнадежно махнул рукой в сторону своей юной лохматой головы.
Еще не понимая, действительно ли он ничего не знает или просто юродствует, я продолжала рассказывать, а он с интересом слушал. Потом семинарист заспешил куда-то, но буквально через несколько минут, мы снова увиделись.
Когда я выходила из храма, прижимая к груди икону Ярославских святых, вдруг ударил колокол.
Наш новый юный знакомый оказался звонарем и, глядя на меня с великой радостью, он звонил и звонил, пока я с иконой спускалась вниз.
Колокол был могучий, звук был красивый, звонил семинарист великолепно!
И тут я поняла, что все не случайно. Все совпало. Все сложилось. Я понимала, что Ярославские святые, к которым мы проделали такой длинный путь теперь вышли нам на встречу!
Вы писали когда-нибудь стихи, картины? Может быть музыку? Помните — как это бывает! Сначала возникает слово, фраза, первый штрих на белом листе бумаги. Просыпается единственная нота, или созвучие, а потом, вдруг, вдохновение, проливающееся откуда-то с небес, начинает растить этот робкий полунамек, пока он ни превратится во что-то желанное, законченное. С поездками происходит то же самое…
Теги:
Самостоятельные путешествия
